"Моё детское увлечение "трагическим" было, наверное, предчувствием грядущего несчастья: мне предстояла жизнь одинокого изгнанника"
Дзёно глухо стонет и, закидывая ногу на раковину, включает воду. Кровь везде: на плитке, на коврике, на руках. Последнее особенно отвратительно — от запаха уже начало подташнивать, а из-за тяжести в ногах едкое чувство приближающегося обморока никак не давало нормально соображать. А нужно не только кровь отмыть, но ещё и обработать и забинтовать ступни. Так нечестно! Болезнь раздражающая, уничтожающая жизнь Дзёно, но при этом несмертельная. Живёт и мучается, покупает лекарства по пятнадцать тысяч йен, и всё равно не оказывается даже близко к смерти. Дзёно прикусывает губу и щедро заливает ступню перекисью. Хочется ругаться и кричать, но Дзёно лишь отворачивается и впивается рукой в раковину. Нельзя лишних звуков издавать — в комнате сейчас спят Тэтте, Тору и Тачихара, а они ему жить не дадут, если увидят в подобном состоянии. Особенно Тэтте — он со своей тупой заботой уже все границы дозволенного переходит. Особенно после сегодняшнего. Ну попросил Дзёно себя понести, что в этом такого? Тэтте Тэруко постоянно в столовую таскает, но стоило Дзёно один раз попросить о подобном, так началось: "А ты точно в порядке?", "Может, стоит обратиться в больницу?", "Уверен, что сможешь завтра поехать в храм?". Сможет. Дзёно поедет в храм вместе с Тэтте и Тачихарой, потом они отправятся в сад Хаппо-Эн, погуляют до вечера и отправятся в отель, отоспятся, а с утра вернутся в Йокогаму. Вернутся домой. Поэтому Дзёно не нужна никакая больница. Ему не нужна помощь от учителей, и это тупое волнение от Тэтте тоже ему не нужно. Стоять больно. Ещё больно дышать и двигать головой, но осталось совсем чуть-чуть: перевязать ноги и наскоро, не хромая, научиться ходить. Дзёно справится, сам знает. Тихие шаги за дверью Дзёно слышит сразу же. Звук глухой и переменчивый. Чёртов Тэтте. Это кажется абсолютной глупостью. Какого чёрта Тэтте оказывается рядом всегда, когда Дзёно нужна хоть какая-то помощь? — Дзёно? — шепчет Тэтте в замочную скважину. Дзёно машинально хватается за ручку двери, потому что впопыхах абсолютно забыл её закрыть. Хорошо, конечно, что Тэтте навряд ли станет без разрешения вламываться в ванную; плохо, что Дзёно всё ещё не может ему доверять. Друзьям нужно доверять, а Дзёно всё ещё не может переступить это глупое чувство тревоги в отношении Тэтте. Хотя, казалось бы, Тэтте Суэхиро, главный простак второго В класса! А всё равно довериться ему сложно. — Проваливай. — Я в туалет хочу. — Не хочешь. Тэтте замолкает и, кажется, подходит к двери поближе. Какой же он всё-таки проблемный: сейчас, наверное, как в кино — прислушивается ко всем звукам в ванной через замочную скважину. — Свали. — Ты в норме? — Тэтте, блять, имей совесть! — цыкает Дзёно и посильнее затягивает бинт. — Ты там что, у двери уселся? — Ага. Тебя буду ждать. — Я открою дверь и выбью тебе зубы, слышишь меня? — Слышу. Уходить не собираюсь. Ох, ну какой же он доставучий! Будь у Дзёно возможность, начал бы ругаться, но Тору и Тачихара всё ещё мирно спят, так что приходится сжать челюсть и, чтобы успокоиться, посчитать до десяти. В случае с Тэтте, конечно, нужно считать до сотни, если не до тысячи, и надеяться, что получится хотя бы немного остыть. — Ой, — шипит Тэтте, когда дверная ручка ударяет его по затылку. — А я говорил, — Дзёно легонько пинает его в спину, стараясь пройти в комнату. Взгляд Тэтте упивается в бинты на ступнях. Дзёно чувствует это слишком явно, так что даже сделать вид, что всё нормально — та ещё задачка. — Иди спать, скоро подъём. — Мне не спится. — О, как всегда, — он тихо хихикает, закрывая дверь. Где-то в углу швыряется Тачихара и о чём-то бормочет Тору. — А, так вот почему... Тору невнятно о чём-то бубнит и с громким храпом переворачивается на бок. Дзёно опирается на стенку, тяжело вздохнув. Хорошо, что прошлой ночью ему повезло не спать с Тору в одной комнате; плохо, что в этот раз идти некуда. — Мы можем в холле посидеть, — едва слышно говорит Тэтте. — Или разбудим придурка, — хмыкает Дзёно. Тору и так доставляет ему одни проблемы, провести из-за него ночь в коридоре — нет уж, увольте. Но если Тору всё-таки разбудить, он же разорётся, разбудит Тачихару и ребят из соседних комнат или, что ещё хуже, учителей. — Я на балкон. — Я могу пойти с тобой? — Рискни здоровьем. И (кто бы сомневался) Тэтте рискует, поднимается с пола и на цыпочках идет за Дзёно. Жаль, что не видно звёзд. Как и луны: ночь вообще стоит тёмная, освещают её лишь уличные фонари и вывески ближайших магазинов. — Во-о-от здесь примерно должно быть созвездие Персея, — Тэтте тыкает в небо, — а рядом должен быть Марс. Дзёно хмыкает. — Какая разница? Всё равно же ничего не видно. — Если этого не видно — не значит, что этого нет, — тихо возмущается Тэтте, опираясь на перила. Ночной ветер ещё сильнее растрёпывает его волосы, и Дзёно усмехается, смотря на это глупое гнездо на голове. — Луну я тоже не вижу, но она же где-то над нами сейчас. — Я не говорю, что Луны или созвездия Персея нет. Просто нет смысла обсуждать что-то подобное, не имея при этом возможности этого увидеть. В чём смысл глупых звёзд, если ими не полюбуешься, а? — Не глупые они, — бурчит Тэтте. — Разве не хорошо жить с осознанием того, что в мире есть столько удивительного? Звезды, горы, моря и океаны — это сейчас так далеко от нас, но менее прекрасным от этого не становится. — Океан в получасе езды, — Дзëно поднимает голову. И как только Тэтте вспомнил, где именно находится Персей? Куда ведь не тыкнешь — непроглядная темнота. — Всё равно глупость. Есть вещи лучше звёзд. — Быть может. — Не может, а так и есть! Сколько угодно смотри в небо — ближе ты ни к Персею, ни к Андромеде не станешь. Есть вещи приземлeннее и намного прекраснее. — И какие? Дзëно отводит взгляд в сторону. Какие-какие-какие? В голову лезут только глупости вроде их с Тэтте комнаты, песен twenty one pilots и подъезда в их доме. Приземлeннее, чем звезды? Намного. Прекраснее ли? Очень маловероятно. — Королевские шахматы. — Так нечестно, их же создали люди, — шепчет Тэтте. Краем уха, кажется, прислушивается к обстановке в комнате, но лёгкий кивок Дзeно, мол, всё хорошо, довольно быстро успокаивает. — Они изучены вдоль и поперёк, а звeзды, — Тэтте протягивает руку к небу. Будто сможет схватиться хоть за что-то: Бетельгейзе, Сириус-а, Солнце, казалось, любая звезда будет только рада оказаться в ладонях Тэтте. Но на небе всё ещё темень, так что максимум, что Тэтте может получить — парящие на ветру листья или конфетные фантики, — а звёзды так далеко, что ими только любоваться можно. Можно, конечно, но не сейчас. Сколько бы Тэтте не таращился в небо, будто хоть что-то сможет увидеть. Будто тучи рассеются, и перед ним предстанет чистое небо, с яркими звёздами. Но глаза Тэтте всё ещё мутные, бессмысленно ищущие хоть что-то. — Зачем тебе звёзды, Тэтте? — Дзёно скрестил руки на груди. От ночного ветра хотелось вернуться обратно в комнату, но даже на балконе отдалённо слышался храп Тору, так что возвращаться было бы себе дороже. Тэтте выгибает бровь. Дзёно сдерживает смешок. Вопрошающий взгляд Тэтте делает его похожим на собаку. Большущая бродяга. Почему-то ужасно преданная. "У тебя вместо глаз Альхиба и Толибан, дурачьё, зачем ты ищешь звёзды, если они так близко?" — хочет сказать Дзёно, но вовремя себя останавливает. Ещё подобные бредни говорить Тэтте. Видимо, находясь с ним рядом Дзёно подхватил какой-то вирус, из-за которого такие мысли теперь лезут в голову. — Займись уже чем-нибудь нормальным. — Но я занят, — отвечает Тэтте. — Говорить с тобой о звёздах вполне неплохо. Мне нравится. — Фу, какая ванильная хуйня, я сваливаю, — Дзёно театрально отходит, опускаясь на стоящее в углу кресло. Оно уже давно просиженное сотней других жильцов этого отеля, но вполне себе удобное и приятное наощупь, так что Дзёно не возмущается. — Дистанция полтора метра, заразишь меня ещё и таким. — Мне не очень хорошо будет тебя слышно. — Потерпишь, — усмешка. — Найди себе уже нормальное занятие, твои звёзды тебе ничем не помогут. — Как мой отец говоришь.— Нет-нет, я... Мой отец. Он выгнал меня из дома.
Это неправда. Дзёно совсем не такой. Он бы не стал так поступать. Нетнетнетнетнетнетнетнет. — Я не монстр, Тэтте, — хочет сказать Дзёно. — Хотя бы ты не считай меня уебком без эмпатии, хотя бы ты попробуй разглядеть во мне человека. — Перегнул. — О, даже сам додумался. — Прости, — Тэтте неловко потирает затылок, но подходить не решается, видимо, вполне серьёзно воспринял слова Дзёно о дистанции. — Моя вина. Дзёно вздыхает. Сказать "всё нормально" будет ложью. Хотя и винить Тэтте не в чем — сказал глупость, не подумав. Как и всегда, так что Дзёно нет смысла обижаться, не так ли? — Забей. Сказал тебе заняться чем-то нормальным, а ты бредить опять начал, — Дзёно глухо стонет. Отправлять Тэтте спать бессмысленно — опять скажет о том, что бросать Дзёно он не собирается, хоть всю ночь рядом с ним просидит, а в комнату без него не вернётся. — А чем нормальным мне нужно заняться? — Почему ты спрашиваешь это у меня? — смешок. — Забыл совсем? Я поехавший из второго-В класса, так что Дзёно Саигику и нормальность — антонимы. Тэтте улыбается. Не печально и не радостно, просто как-то бессмысленно, будто чисто из вежливости. — Тогда зачем патлатому с тупым взглядом пытаться быть нормальным? Дзёно улыбается ему в ответ. — Ах, точно, совсем забыл, мы же два сапога — пара, — Дзёно отворачивается. Глупые-глупые школьные прозвища, куча бессмысленных слухов и общественное порицание давно перестали его пугать, скорее наоборот — за этим стало даже забавно следить. Как его назовут сегодня? Какую глупость о нём скажут сплетники в классе? Что о нём будут думать учителя и одноклассники? Боже, до чего же волнительно! До дрожи в пальцах хочется узнать, что нового о себе Дзёно сможет услышать. — Чем бы нормальным тебе заняться? — Дзёно смотрит на звёзды. Тэтте неплохо играет на гитаре (и то, только из-за наставлений Дзёно), хорош в математике и волейболе, а сейчас, вот, оказывается ещё и в звёздах немного разбирается. — А, точно! Экзамены в конце года же совсем скоро! — Они только в марте. — Да хоть следующим летом, у тебя знаний по японскому меньше, чем у дошкольников. — Да сдам я всё... Всё равно же не последний год, успею подготовиться к выпускным экзаменам... — Конечно-конечно, напомни-ка, сколько раз ты путал любовь и горе на уроках японского? — Ну, разницы же всё равно немного. — Ты ещё себя эморём назови, и я скину тебя с балкона. — Не назову, не переживай, — Тэтте улыбается. — Я хорошо всё сдам и поступлю в университет. — Ага, ври дальше, — Дзёно быстро проверяет карманы пижамных штанов, но в них нет ни зажигалки, ни сигарет. — Спорим, что ты ещё и информатику завалишь? — Да ну тебя. Дзёно хихикает и движением руки подзывает Тэтте к себе. Свободного места на кресле предостаточно, а смотрящего сверху вниз Тэтте Дзёно вынести не может. Да и Тэтте всегда теплый — хоть немного об него можно будет согреться. — А на что спорим? — Как заговорил! — Дзёно отодвигается, позволяя Тэтте сесть рядом. Что Дзёно может предложить? Ничего, кроме гитары и наушников он дать и не может. Тупые шмотки Дзёно Тэтте навряд ли нужны, сигаретами он делиться никогда не просил; может, деньги? — Десять тысяч йен? — Так неинтересно. — Богатей нашёлся, — Дзёно фыркает. — Я бы от лишних денег не отказался. — Тогда, э... — Тэтте поворачивается. В темноте ночи его глаза мутно блестят золотом, и Дзёно чувствует этот взгляд отвратительно неловким. — На желание? На желания, вот! За каждый предмет можно получить по желанию, и--- — Понял я, понял, — Дзёно ухмыляется и облокачивается на плечо Тэтте. — Готовься исполнять мои девять желаний. — Что сорвётся с языка — на весь свет. — Как мой дед говоришь, бе. — Не дед я, — шепчет Тэтте. — И вообще, предметов десять. — Я даю тебе фору, дуралей, мне же и так поставят девяносто по физре. — У меня будет сто. — О, хорошо! Десять предметов, будь готов с каждого из них торчать мне по желанию. Тэтте хмыкает и треплет Дзёно по волосам. Это оказывается отвратительно привычным. После той ночи Тэтте вообще часто начал касаться его волос. Дзёно не решался спросить для чего он это делал, потому что всегда было что-то, что создавало определённую атмосферу, которую не хотелось разрушать своими вопросами. — А говорил, чтобы я ближе, чем на полтора метра не подходил. — Мне тебя прогнать? — Как хочешь, — говорит Тэтте и улыбается Дзёно в макушку. — Знаешь, мне однажды приснилось, что я поймал звезду. Дзёно хихикает. — Абсолютно не в тему: она хоть сожгла твои руки? — Немного. Но она была такой красивой и одинокой, так что я прижал её к себе и не отпускал, пока не проснулся. Совсем детская глупость, но точно в стиле Тэтте — если не он, то кто будет обнимать упавшие звёзды? Пусть и во сне, но всё же. Хотя, наверное, поднимающееся прямо сейчас Солнце Тэтте бы обнять не смог — слишком уж оно большое и горячее. Ах, чёрт, уже рассвет! — Сегодня целый день с классом... — понуро говорит Дзёно. Их с Тэтте (и Тачихарой! Ни в коем случае нельзя о нём забывать; Дзёно не может позволить себе так поступить вновь) одноклассники были удивительными в своей неприязни к ним людьми. Слухи просто были глупыми и в какой-то степени забавными, игнор Дзёно вполне понимал, но контакт с этими людьми... Это было выше его сил. Он не был напуган общением с ними, скорее со временем Дзёно понял, что эти люди ему не очень приятны. Их можно вынести, с ними можно иногда взаимодействовать, но проводить с ними целый день? Это звучит как кошмар. — Мы можем заранее отправиться на место. Дзёно хочет возразить. Что им с Тэтте делать четыре часа на улице? Не сидеть же в парке четыре часа, утром ещё и довольно холодно, а все интересные места, куда они могли пойти закрыты, так, что же и--- Из комнаты вновь доносится громкий храп Тору. Дзёно нервно дергается и громко вздыхает. — Я сообщу Фукудзаве-Сенсею, собери пока вещи. ***Непривычные вещи Дзёно раздражают. Ещё Дзёно раздражают тупые люди, ужасная еда и грязь.
И цикады. Помимо того, что они ужасно громкие, так ещё и пугающе огромные. — Личинки цикад, знаешь ли, развиваются семь, одиннадцать, тринадцать или семнадцать лет, от вида, конечно же, зависит, но, — Тэтте тяжело вздыхает и опирается на дерево, — но всё равно, такие простые в математике числа, ещё и ни годом раньше, ни годом позже, понимаешь...? Интересно же, как они ощущают именно нужное количество времени. Дзёно чувствует, как тяжело у него дергается глаз, как от усталости немеют руки и как сильно он не хочет обсуждать ебучих цикад. — Разве дело не в том, что жизненные циклы хищников не могут подстроиться под цикад? Поэтому-то эти твари столько и живут... — Дзёно громко зевает и опускается под дерево к Тэтте. Цикады кричат-поют, солнце начинает нагревать охладевшую за ночь землю, а люди только-только потихоньку выходят на улицу. Конец семестра уже на следующей неделе. Почти четыре месяца ежедневного нахождения рядом с Тачихарой, а Дзёно так и не смог произнести заветного "давай поговорим". Это звучит даже не смешно, скорее очень жалко. — О чём задумался? — Ни о чём. — Ты всегда нос чешешь, когда задумываешься, — ухмыляется Тэтте. — А когда врёшь переднюю прядь за ухо убираешь. И вправду — нос он действительно только что чесал, а детская привычка убирать волосы у него осталась до сих пор. — Ты очень много говоришь, Тэтте, — вздыхает Дзёно. — Особенно для человека с поджигаемым футоном. — Быть может. Тэтте улыбается и прикрывает глаза. Что же, последний месяц он очень плохо спал именно из-за Дзëно, так что дать ему часок-другой отдохнуть лишним не будет да и сонный Тэтте — бесполезный Тэтте. — Я хочу поговорить с Тачихарой, — тихо говорит Дзëно, но Тэтте, вполне отчётливо его услышавший, поворачивает к нему голову и удивлённо раскрывает глаза. — По-нормальному, понимаешь? — О Тацуо? — Не только о нём, — Дзëно вздыхает. — Дай мне знак, как будешь готов, и я сразу уйду, чтобы вам не мешать, — Тэтте неловко улыбается. Подобная самоотверженность, конечно же, приятна, особенно с учётом того, что Дзeно и хотел попросить его не прерывать их с Тачихарой важный разговор. — Думаешь, Тачихара обижается на тебя? — Нет, он не такой человек, — Дзëно хмыкает. — Но лучше бы обижался. Тэтте усмехнулся и поближе прижал к себе рюкзак. — Вы поговорите, и всё будет хорошо. Это звучит так глупо и наивно, что Дзёно почти в голос рассмеялся. Если бы всё можно было решить одними только разговорами, он бы сейчас здесь не сидел. Он бы с радостью забил и на разговор, и на свое тупое чувство вины перед Тачихарой, но что-то не позволяло ему так поступить — то ли уже усталость от побега от своих проблем, то ли непонятно откуда взявшееся чувство долга перед Тацуо. — Мы поговорим, и всё будет хорошо, — Дзёно хихикает. *** — День, ночь, фонарный столб!? — День! Одноклассники радостно смеются и шутливо толкаются. — Фонарный столб! Когда Дзëно был ребёнком, подобные игры ему очень нравились — он быстро бегал и ловко уклонялся от рук водящих. Его болезнь подразумевала постоянную активность и занятие спортом, но со временем Дзëно охладел и к дворовым играм, и к мнимому детскому веселью. Раннее взросление, конечно, влияло на то, что на подобные глупости он более не был способен, но, чeрт, как же хотелось! Хотелось оттолкнуть стоящих перед лицом водящего одноклассников, хотелось кричать и бегать. Хотелось хоть на пару минут почувствовать себя ребёнком. Но Дзëно Саигику не любят одноклассники, считают его странным и высокомерным, а оттого и в свои игры приглашать не хотят. Ну, даже не не хотят, скорее просто не знают, как найти к Дзëно подход — он их к себе не подпускает, разговаривать с ними не горит желанием да и всем своим видом говорит, что окружающие его раздражают. Потому что они жизнерадостные, около счастливые и по-глупому наивные. Именно такие, каким Дзëно никогда не стать. Дзëно мысленно проговаривает, что одноклассники его на дух не переносят, и это абсолютно взаимно. Медленно смакует мысль, что они чувствуют к нему искреннюю неприязнь. Потому что Дзëно из толпы выделяется и не пытается казаться излишне вежливым и дружелюбным с людьми, которые ему неприятны. — Почему не играешь? — Потому что вонять как ты буду, — Дзëно усмехается. Если нелюбовь одноклассников он понять мог, то причину, по которой Тэтте никак от него не отставал — нет. — Играй со всеми, чего ко мне-то пришёл? Тэтте улыбается. — Потому что мне не нравится, когда ты чувствуешь себя одиноко. — Мне не одиноко, — бурчит Дзëно. —Я не ребёнок, чтобы в такие глупости играть. — Да ладно тебе, весело же. — Весело, как же, — Дзëно отводит взгляд. Ему не одиноко, вот вообще ни капли! И не было никогда. Ну обедал он в прошлом году каждый день один в библиотеке, ну не брали его в групповые проекты, что с того? — Зачем мне участвовать в этой глупости? — Не нужно во всём искать смысл, можно же просто хорошо провести время, — Тэтте протягивает ему ладонь. — Думаю, никто не будет против, если ты присоединишься. Дзëно хочет рассмеяться ему в лицо. Рассмеяться так громко, чтобы одноклассники услышали, чтобы учитель обратил внимание, чтобы хоть кто-то заметил вместе с ним, какую же Тэтте сказал глупость. "Никто не будет против", как же. А что потом? Сначала одноклассники примут его как члена коллектива, потом с неба начнут падать лягушки, потом ещё Ван Пис закончится и другие абсолютно невероятные истории, в которые даже дурак не станет верить. "Никто не будет против", но в прошлой школе у него не было друзей и он не знал, почему. "Никто не будет против", но его мать не позволила ему остаться. Единственные, кто не был против — это Тачихара, Тэтте и Тэруко, но даже в их "не против" Дзëно верит с трудом. — Как думаешь, почему нас недолюбливают? — шепчет Дзëно. — Вот Дазай-Семпай ведёт себя хуже, чем мы, раз в сто, но при этом он всеобщий любимчик. Достоевский всех на дух не переносит, но и его, при этом, очень даже любят. Тэтте ладонь не убирает, лишь поближе подходит к Дзëно и в паре сантиметров от его лица говорит бессмысленное: — Недолюбливают и недолюбливают, что с того? Дзëно кашляет ему в лицо — не специально, конечно же, скорее от простой неожиданности и этой глупой неловкости, непонятно откуда возникшей. Тэтте не имеет права такого говорить. В прошлом году ему исписали парту, про него ходят отвратительные слухи, а он, блять, говорит "недолюбливают, и похуй"? — Тэтте, скажи, кхе-, честно: ты дурак? — Не думаю. — Все так думают. — Но ты-то, Дзëно, не все. "Какой ужас", — думает Дзëно. "Какой, блять, ужас!" Тэтте так хорошо его знает, что использует это подростковое "ты не такой как все", потому что знает, что Дзëно падок на такое. Потому что знает, что Дзëно понравится. Понравится настолько, что он глупо улыбнётся, прикрыв рот ладонью, и отведёт взгляд к стене. Дзëно поведётся на эти слова ещё пару раз. Может, пару десятков раз...? Приятно же быть кем-то "особенным", пусть и для человека вроде Суэхиро Тэтте, который по утрам кофе с соевым соусом пьёт. — Неважно, что они обо мне думают, — Тэтте отходит. — Мне по большей части понятно, почему они меня невзлюбили. Но я не могу ничего с этим поделать. — Несправедливо как-то, не считаешь? — Считаю. Но я не могу изменить других людей, а меняться, только чтобы им понравиться, я не собираюсь, всё равно же бессмысленно. Дзëно хочет придушить себя шнурками. Не должен он испытывать эту горькую смесь чувств, когда Тэтте говорит такие слова, не должен он злиться и чувствовать обиду, потому что это не его вина. Он не сделал ничего, чтобы Тэтте оказался в этом положении, он не сделал ничего, чтобы ранить Тэтте. Дзëно должен хоть немного похвалить себя, раз уж он встал на этот слащавый путь исправления, но тогда почему он чувствует себя так отвратительно? Что Дзëно сейчас должен сказать? Что все остальные дураки, а Тэтте именно такой — немного неловкий, добросердечный и порядочный — ему, Дзëно, симпатизирует? Да ни в жизнь! Лучше он расскажет о том, как ему в средней школе разбили нос за серьгу, чем произнесёт хоть что-то, о чём только что думал. — Я не думаю, что тебя прямо-таки не любят — к тебе ведь никто не может просто подступиться. — А вот и нет, — Дзëно сглатывает вязкую слюну. Чeрт возьми, ему нужно было принять лекарства ещё в обед, но он не мог сделать этого из-за находящихся рядом одноклассников. — Может, твои поступки и кажутся им немного... странными, вот, но они не чувствуют к тебе ненависти или типа того. — Конечно-конечно, все смотрят лишь на то, как я поступаю, — хочет сказать Дзëно, — никому нет дела до того, почему я так делаю. Потому что, Тэтте, никому нет дела до меня. Фукудзава-Сенсей просит их собирать вещи и идти на выход из парка. Скоро поезд, скоро возвращение в Йокогаму. Возвращение домой. Вот Тэруко обрадуется! Всю ночь будет спрашивать про поездку, а потом дурашливо улыбаться, когда ей подарят этюдник, а потом отправит всех спать. Тачихара берёт Дзëно под руку. "Это чтобы не потеряться", — говорит он, но Дзeно в это не особо верит, пусть и сам не знает почему. В поезде они сидят так же, как и до этого, лишь атмосфера становится менее неловкой, и даже Хаягава, любящий поспать в свободное время, сейчас вполне себе бодро начинает диалог. — Итак, завтра в двенадца--- — Слишком рано. — Вот именно! Пока все будут спать, мы займём лучшие места в классе и быстрее закончим стенгазету! — восклицает Тору. — У нас даже фотографий общих нет. — У нас идей нормальных нет, а фотографии — это так, мелочи, — Тачихара хихикает. — Тогда завтра в десять, чтобы как штыки были в школе! Дзëно глухо стонет. Он хочет кричать о том, как же сильно он не хочет тащиться в школу в выходной и работать над бессмысленной стенгазетой, которая потом будет валяться где-нибудь в кабинете студсовета лет пять, пока её не выкинут. — Завтра в десять, — он через силу кивает и опирается Тэтте на плечо. Всё же перед возвращением домой нужно хоть немного отоспаться.