Личный Азкабан

— Уже уходишь? Голос Марка раздается оглушительно громко в тишине общей гостиной Башни Старост, ударяется о стены вибрацией звука, и Назар только плотнее сжимает челюсть, делая ещё несколько шагов к двери. Нужно всего лишь пересечь это ничтожное расстояние от кресла до выхода, выйти, выбежать, вылететь отсюда, чтобы не слышать, не видеть, не чувствовать этого заносчивого засранца рядом. Нужно не так уж и много. — Я задал вопрос. Назару хочется заткнуть уши руками, потрясти головой, будто отгоняя от себя эту слуховую галлюцинацию, убрать из воспоминаний образ Марка. Не знать никогда, не ведать даже, что он вообще существует с ним в рамках одного пространства. Забыть, наложить Обливиэйт и жить спокойно, как это было прежде. Он делает ещё один спасительный шаг к двери, успевает даже схватиться за ручку и потянуть ее на себя, но Марк оказывается рядом быстрее. Резко разворачивает к себе, придавливая к деревянной поверхности лопатками, хватает пальцами за подбородок и заставляет поднять взгляд. Назару хочется плюнуть в его довольную слизеринскую рожу, сказать, какой он мудак и как заебал его, но вместо этого чужим, совсем незнакомым голосом говорит. — Отъебись от меня, я опаздываю. Марк ухмыляется, вздергивая уголок рта вверх, наклоняется ближе. Назар пробует отпихнуть его от себя, зарядить в табло, крикнуть или просто достать палочку из кармана мантии, чтобы запустить в него Депульсо, но Марк лишь сильнее прижимает его, обездвиживая полностью, и шипит на ухо. — Я задал вопрос. Назар не знает сам, почему он все ещё не зарядил ему между ног. Назар не знает, почему вместо того, чтобы послать его, он сам подаётся навстречу, вздрагивает, когда горячее дыхание опаляет шею, и закусывает губу, чувствуя предательскую слабость во всем теле. Ему хочется бессильно застонать или вмазать Марку, потому что терпеть подобное просто невыносимо. Как и невыносимо осознавать, что нет никаких сил прекратить это. — Я не обязан перед тобой отчитываться, — выплёвывает лишь благодаря ничтожным остаткам самообладания, пихает в грудь, — Отъебись от меня. Марк стабильно спокоен, блуждает по нему взглядом хищника, оставляя между лицами расстояние вдоха. Он ведь чертов идиот, самый противный, самый высокомерный, несносный и… Рука Марка кочует с двери на талию Назара, задерживается там ровно несколько секунд и сползает ниже. Оглаживает выступающую тазовую кость сквозь ткань форменных брюк, скользит к паху. Назар дёргается на месте, коротко мычит и пробует, слишком слабо пробует оттолкнуть его от себя. Бесполезно. Бесполезно и глупо, ведь каждый чертов раз сам позволяет случиться этому. — Попытаемся ещё раз, — Марк касается губами мочки, закусывает ее, слегка оттягивая, и тихим, пробирающим до костей шепотом спрашивает, — Куда ты идёшь? В преисподнюю. На дно. В личный Азкабан. Рука Марка уверенным, заученным движением расстёгивает ширинку, заползает под пояс штанов и сквозь ткань белья сжимает член. Назару кажется, что он сейчас отключится, что он сейчас просто-напросто сдохнет, и так, возможно, даже будет проще, чем затем каждую ночь вспоминать вот этот момент и десятки тех, что были до. Но мозг предательски отказывается прекращать свою работу, оставляя Назара самому разбираться с происходящим. — Убери свои блядские руки, — он даже сам себе не верит ни на секунду, — Убери, пока я тебе не вмазал. — Так вмажь, — Марк проводит вверх-вниз, дразнит и явно чувствует всю бессмысленность этих фиктивных сопротивлений, — Вмажь, если так хочешь. Назар знает, что ему не выиграть эту чёртову войну. Ему никогда не одержать победу, никогда не уйти с триумфом, потому что вместо того, чтобы вылезти из плена рук, глаз и голоса, он целует Марка в губы. Настойчиво, голодно, жадно. Кусает и лижет, позволяя чужому языку проскользнуть в рот, прогибается в пояснице. Марк улыбается в поцелуй, забираясь рукой под ткань трусов, надавливает пальцем на головку, заставляя Назара сильнее прижаться к себе и глухо простонать в поцелуй. Это точка невозврата, это последняя станция, пересеченная граница, за которой Назар будет себя ненавидеть, но потом, лишь когда это закончится. Сейчас он может только судорожно хватать приоткрытым ртом воздух, когда Марк проводит рукой по всей длине и впивается зубами в оголенный участок шеи, оставляя горящий след. Когда он двигается нарочито медленно, массируя каждый сантиметр, вынуждая плавиться, растекаться, просить и умолять о большем. Когда он снова целует в губы: грязно, умело, настойчиво, выбивая воздух из лёгких и выдалбливая остатки сознания. Назар жмурится и скулит, толкается навстречу. Его баррикада рушится каждый раз, стоит Марку оказаться рядом, его стены рассыпаются пылью отрицания, торгов и гнева. Ни следа не остаётся от гордости, от рациональности и совести, остаётся только он сам, абсолютно податливый, открытый и слабый. Каждый чертов раз — слабый перед Марком. И не сбежать, не скрыться от этой мучительной правды. — Ответь на вопрос, — Марк шепчет, размашисто скользя по стволу, слизывает капельку пота с его шеи, — Куда ты собрался? Ответом ему — новый стон, вместо слов — дрожь по всему телу. Мир рассыпается перед глазами, скачет цветными пятнами, кружится хороводом бесов. Назар роняет голову ему на плечо, цепляясь пальцами до побеления костяшек, рвано вдыхает, впуская внутрь его запах. Он не в силах что-то сказать, он не в силах прекратить и сбежать. Он глупец, что послушно заползает в эту ловушку из раза в раз, и сам защёлкивает капкан. Добровольно, охотно. Желанно. Марк надрачивает под головкой, сильнее затягивая узел в животе, что-то бормочет, что-то требует, и Назар абсолютно точно знает, что если бы мог понимать, о чем он говорит, согласился бы и поддался. Он отдается ему с потрохами каждый раз, не раздумывая ни секунды, он выворачивается наизнанку, разрешая бить во все слабые места. И Марк бьёт. Бьёт наотмашь, потому как каждый раз берет то, что хочет, не дожидаясь согласия или отказа. Марк игнорирует правила, мольбы и просьбы. Марк делает так всегда. Назар всегда ему позволяет. — Какой же ты охуенный. Блять, умоляю, только не останавливайся. Только не прекращай, не уходи, дай же мне… Назар не знает, произносит ли он это вслух или все проносится лишь в мыслях. Он знает точно, что умрет прямо в эту секунду, если Марк скажет ещё хоть слово. — Ты такой только со мной. Смерть уже не кажется столь нереальной, Назар хрипло стонет, впиваясь ногтями в мантию, обтягивающую плечи Марка, вздрагивает и распахивает глаза. Ещё мгновение и сердце точно проломит ребра, выпрыгнет из груди и… Марк проводит рукой всего несколько раз, Назар пропускает вдох и рваный стон, застывает на месте и резко кончает. Сладкий морок накрывает его с головой, пока он пытается восстановить дыхание, успокоить сердцебиение и ухватиться вновь за реальность. За ту самую, где Марк проводит дорожку поцелуев от скулы до уха, убирает руку и отходит на два шага назад. Назар поднимает замыленный взгляд на него и хочет завыть. Выхаркнуть, выскаблить его из-под век, выкинуть из своей жизни. Но он не может. Никогда не мог. — Стеду привет, — будничным тоном говорит Марк, лениво перекатывая звуки во рту, — Не забудь, в восемь у нас с тобой патруль. Он не ждёт ответа, разворачивается на пятках и уходит к себе. Назар смотрит ему вслед долгие, бесконечные минуты, высчитывая в уме, как долго он будет гнить в тюрьме, если однажды ночью придушит Марка или запустит в него Непростительным. Как жёстко его изобьют змееныши, если он посмеет навредить их золотому мальчику. Понимает Назар лишь одно — он никогда не сможет отказаться от этого. Как бы сильно он не ненавидел Марка. Как бы сильно он не хотел хоть раз не поддаться ему. Как бы сильно он не пытался отрицать собственную зависимость от него.