Свiдомо залежний

      Его предали. Не то чтобы конкретно его, но ощущалось это именно так. Василь понятия не имел, почему так остро реагировал. Он же догадывался, что Юрий Иванович не чист. Нет, даже не догадывался – он знал. Нужно было лишь доказать, что он замешан в коррупционных схемах, более того, стоял во главе, и им это удалось. Его взяли с поличным прямо в прямом эфире Дiалога. Почему же тогда ему сейчас было так паршиво?       Премьер-министр стоял посреди студии в окружении агентов СБУ, но его взгляд был прикован к нему. Тяжёлый, обвиняющий. Или, может, Василь всё надумал. Чуйко не выказывал никаких эмоций. Они прошли за считанные секунды в темноте зала, и как только студию вновь залил свет, его лицо было непроницаемо.       Лицо же президента приобрело болезненный оттенок. Он был не в силах вынести этот прямой, пронзительный взгляд премьера. На душе скребли кошки, словно он схватил невиновного. Василь проклинал себя. Руки мелко задрожали на трибуне. Он стыдливо опустил взгляд, затем перевёл его в сторону Мухина, будто ища поддержки. Тот бодро кивнул ему, улыбаясь, но Василю стало хуже. Он чувствовал себя виноватым. Не должен был, но чувствовал. Что он мог поделать со своей совестливой натурой? А может, дело было и не в ней?       Чуйко видел, как метался президент, и испытывал даже какую-то удовлетворённость. Какое-то садистское удовольствие от гаммы чувств, отразившихся на лице Голобородько: от триумфа до сожаления. Его увели под руки, а тот так и не ответил ему твёрдым взглядом.       "Что же это за победа такая, которой вы стыдитесь, Василь Петрович?" – пробежала строкой едкая мысль, и за ней следом последовала другая: — "Неужели вам жаль?"       Было бы кого жалеть. Его? Сам Чуйко ни о чём не жалел. Он промышлял этим чуть ли не всю жизнь, и ничто не остановило бы его от обворовывания казны и в этот раз. Но эти бездонные, вечно глубоко печальные глаза врезались прямо в душу, так, что даже такой бессовестный аферист, как он, почувствовал, пусть и слабый, укол совести.       Он ненавидел, когда он смотрел так. Ему невозможно было сопротивляться, и Чуйко даже не замечал, как начинал говорить "да-да-да". И что бы он ни сотворил, и как бы это не навредило самому премьеру, ненавидеть его было невозможно. Это было опасно. Если он не мог ему противостоять, значит он уже наперёд проиграл. Так и произошло.       Теперь он послушно шёл со связанными за спиной руками и не чувствовал ни капли неприязни к тому, кто только что сломал ему жизнь. И самое ужасное: он понимал, что Василь сделал бы всё, чтобы избежать этого, но он сам не оставил ему выбора. Слуга народа слишком любил свою страну и не мог позволить, чтобы её безнаказанно обкрадывали такие, как он. Его совесть бы не пережила этого. Она с трудом переживала даже то, что он сажал в тюрьму крупного коррупционера. Но едва ли дело было в том, что Василь был проникновенно жалостливым человеком. Он без малейших зазрений совести упек бы за решётку любого, кто хоть посмотрит в строну казны не так, как ему нужно. Просто Юрий Иванович был для него особым случаем.       Он был первым, кого встретил Голобородько в начале своей новой жизни, в которую он ступил, будучи буквально слепым котёнком. А Юрий Иванович сразу выразил готовность его наставлять, решая за него практически всё, пока Василь медленно, но упрямо вставал на ноги. Этот факт сыграл решающую роль в определении характера их отношений.       На тот момент премьер был фактически единственным, с кем он мог посоветоваться. И ему не мешал даже тот факт, что он прислуживал олигархам. Чуйко хотелось верить, и Голобородько верил, даже если это было ему во вред. Ему был необходим союзник, бывалый в политике и прекрасно знающий принцип работы государственного аппарата, чтобы он мог получить представление, прежде чем что-то менять.       "Ладно, что вы предлагаете?" – градом перекатывалось во рту. Просто со временем он вырос как политик и ему перестала требоваться опека старого премьер-министра. У него была команда, которой он действительно доверял, и они вместе, а главное – по совести, старались решить государственные вопросы.       Но прямо сейчас, здесь у трибуны, Василь вспоминал. И почувствовал на душе такую тяжесть, что начал задыхаться. С тех пор, как он ступил на пост президента, самым близким человеком для него волей-неволей стал Юрий Иванович. Он всюду увивался за ним, или же наоборот, но факт: он оказался единственным, с кем он контактировал каждый день и помногу часов уже сверх трёх месяцев. Они практически не отходили друг от друга, обсуждая и решая всевозможные вопросы, и просто проводили время вместе.       Чуйко часто заходил к нему в кабинет, проведать или проконтролировать, комментируя его действия и отвлекая Василя от его упорной работы. — Василь Петрович на месте? – мимолетно бросил Юрий Иванович, прекрасно зная, что президент как всегда изводит себя на рабочем месте. — Да, только вернулся, – ответила Белла Рудольфовна, разбирая какие-то бумаги. Она уже привыкла к частым визитам премьера и отвечала на автомате, отмечая про себя, что за предыдущими президентами Чуйко так не бегал. – Кофе, Юрий Иванович? — Да, благодарю, – и тут же скрылся за дверью президентского кабинета. У него был собственный кабинет, куда роскошнее этого, где он мог и попить кофе, и позавтракать, но зачем-то он всегда шёл сюда. За этим президентом нужен был глаз да глаз, и он бегал за ним, как нянька. — Доброе утро, господин президент! – бодро и привычно ехидно бросил премьер-министр, прикрывая за собой дверь. Он выдавил из себя радушную улыбку. Как он замучался за ним носиться! Этот неугомонный Голобородько превратил его спокойную жизнь в сплошную беготню, ведь за каждое его импульсивное действие отвечать приходилось ему. Стар он был для всего этого. – Уже впахиваете, как пчёлка? — Доброе, Юрий Иванович! Так вот... – Голобородько встретил его приветливой улыбкой, кивнул и тут же вернул внимание бумагам. — Вы так уже третью неделю без отдыха и передышки, – подметил Чуйко, привычно занимая кресло поблизости и устраивая руки на столе. – Отдохнуть не хотите? — Какой отдохнуть, Юрий Иванович, народ трудится не покладая рук круглые сутки, – он поднял пару внимательных глаз на премьера, вмиг посерьёзнев, – и мы должны им соответствовать.       Чуйко мысленно вздохнул. Дверь отворили. — Благодарю, – кивнул премьер, принимая дымящуюся чашку из рук верной помощницы президента. — Спасибо, Белла Рудольфовна, – широко улыбнулся Голобородько. Вот всегда он так: с душой нараспашку, в полной мере благодарный каждому просто за то, что они выполняют свою работу. Впрочем, это и правда было редким явлением. С секретарём ему несказанно повезло. — А вы не будете кофе, Василь Петрович? – поинтересовался Чуйко, отхлёбывая ароматный напиток. — Нет, спасибо. У меня десять минут на то, чтобы разобрать эти папки, – не поднимая взгляда, ответил Голобородько. Премьер неодобрительно покачал головой, словно бы даже встревоженно. — Доведёте ведь себя. Где же мы потом отыщем такого... слугу народа?       Василю почему-то всегда слышались в его голосе нотки сарказма. Может, манера речи у него была такая, он не знал. — Я уверен, вы и к такому готовы, Юрий Иванович, – хлёстко ответил президент, грузно опираясь руками о стол. Его взгляд неприятно кольнул куда-то под рёбра. Чуйко протяжно выдохнул. – Что же вы всё вздыхаете, господин премьер-министр, – нагло подражая тону коллеги, продолжал он, – я не прав? — Обижаете, Василь Петрович, – Чуйко показательно выдал оскорблённое выражение, выпятив нижнюю губу. — А, да? — У нас на вас замены нет, – утвердительно закивал премьер, ритмичными движениями покачивая чашку в руке. — Конечно, – мрачно хмыкнул Голобородько, склонив голову над столом, и сел в кресло. Больше взгляда он не поднимал.       Уже тогда Чуйко подметил, что президент начал проявлять характер, окончательно беря на себя всю инициативу управления государством. Было ясно – премьер терял его доверие, а значит – и влияние на его решения. Как правильно подметили олигархи, доигрался он с президентом в демократию, теперь приходилось расхлёбывать. — Ну что же вы обижаетесь на ровном месте, Василь Петрович? – слащаво пробормотал Чуйко, выходя из-за стола и подходя к президенту, крадучись, словно лисица к своей добыче. Он медленно отхлебнул из чашки, растягивая удовольствие и не отрывая взгляда от тёмных внимательных глаз. Он присел на краешек его стола, до этого не позволяя себе подобной наглости, на что Голобородько непременно возмутился: — Юрий Иванович... – но не успел: премьер ласково зажал его губы пальцами. Его глаза абсолютно по-лисьи сощурились, беззастенчиво заглядывая в ошеломлённые президентские. Если бы рот сейчас не был занят, он бы тоже так распахнулся. Чуйко как-то даже кокетливо склонил голову к плечу, наслаждаясь замешательством Голобородько. Убедившись, что тот растерял все мысли, он опустил руку, возвращая ладонь на остывающую чашку. Василь с трудом сглотнул, не отрывая взгляда от премьера. — Что такое, господин президент? – невинно поинтересовался Юрий Иванович, отводя взгляд в сторону и делая вид, что что-то пристально высматривает в гербе Украины. Но даже краем глаз мог видеть, как тот судорожно оттягивает галстук.       "Ох ты ж господи!" – мысленно запричитал Чуйко, поспешно отходя к ранее занимаемому креслу. Он махом допил весь кофе и со звоном поставил чашку на блюдце, наконец решаясь снова посмотреть на Голобородько. Тот поспешно стягивал пиджак. — Жарко, – неловко пояснил он, встречаясь с премьером взглядом.       "Ага", – невесело усмехнулся Чуйко про себя, опершись руками в спинку кресла и протяжно выдохнув. Чудные обстоятельства привели его к смущению, которое он не испытывал лет наверное сорок. — Василий Петрович.       Оба мужчины буквально подскочили, моментально оборачиваясь к выходу. — Через десять минут у вас встреча с прессой, – секретарь как ни в чём не бывало стояла в проёме двери, мимолетно окинув обоих взглядом. О чём она подумала бог её знает. — С-спасибо, Белла Рудольфовна, – промямлил Голобородько, растягивая губы в благодарной улыбке, и тут же спрятал взгляд. Секретарь снова оставила их наедине. Он был готов сгореть со стыда. Щёки приобрели характерный оттенок. Чуйко покачал головой, отрывая взгляд от прямо-таки очаровательного зрелища. Это плохо. Он нервно постукивал пальцами по обивке. Кто-то должен был прервать это неловкое молчание. — Что ж, – Юрий прокашлялся. Василь до ужаса медленно поднялся с места. – Василь Петрович, пора по делам.       Они одновременно подняли глаза. Что между ними происходило, Чуйко и сам не знал и совершенно не хотел разбираться. Не дай бог задуматься об этом. — Вы же не обижаетесь? – премьер постепенно возвращал твёрдость в голос, уже открыто глядя на оппонента. Василь агрессивно замотал головой. – Нет? Вот и славно. Свидимся.       Чуйко застегнул верхнюю пуговицу пиджака и, напоследок окинув президента долгим взглядом, с лёгкой улыбкой удалился из кабинета.       Сердцебиение Голобородько почему-то ускорилось, а он даже не пил кофе. А Чуйко с широкой улыбкой вышагивал по коридору. Что бы это ни было, оно вернуло ему внимание президента к своей персоне. Не то чтобы он этого ждал, но теперь он хотя бы слушать его больше будет.

***

      Это произошло месяц назад. С того момента многое произошло, и их "непостижимый эпизод" привёл к тому, что они перестали видеться так часто, как раньше, сокращая встречи до минимума: только по особо важным вопросам. Прекратились эти нелепые столкновения в коридоре и приглашения в президентский кабинет или кафе. — О Юрий Иванович, а я к вам! — А я к себе. — А может лучше ко мне? — Ну, для президента у меня всегда найдётся время.       И так всегда. Больше было похоже на флирт, нежели на деловую беседу. Сейчас Чуйко начал это понимать и просто фыркать на подобные мысли. Чего только не придёт в голову на старость лет. Но в любом случае всё позади. Что бы там у них ни было, это прошло. Разумеется плохо, что президент сорвался с поводка, но премьера растраивало другое. Он и сам не знал, что именно, а может и знал, но утаивал от самого себя. Боялся признать, что ему не хватало простого общения с Василем Петровичем.       Старый премьер не то чтобы был с кем-то особо близок, недостаточно даже с собственной женой. По существу он был женат на работе, а его голова была занята махинациями, которые он проворачивал. И тут Голобородько что-то всколыхнул в его нечистой душе, что-то, о существовании чего Чуйко давно забыл. Что-то было в этих тёмных печальных глазах. Что-то светлое чистое, чего Юрий в своей жизни не видел так давно, что уже забыл, как оно выглядит. Василь в его глазах казался таким маленьким и незначительным, что когда он проявлял себя в совершенно ином свете, Чуйко реагировал как-то неоднозначно, так, что вообще забывал на чьей он стороне.       Такой нескладный и неуклюжий мужчина засел в его сердце. Не какая-нибудь роковая женщина с пышными формами и горящими глазами, а бедный наивный учитель истории. В нём не было ничего такого и было одновременно всё. Всё, что нужно старому сердцу премьер-министра.