Все дороги ведут в Райдо

Всё изменилось. Жизнь. Город. Сам Игорь. Иногда он ещё задаётся вопросом: когда это всё произошло? Когда всё свернуло не туда? Когда всё стало таким неправильным? Игорь останавливается и, повернувшись спиной к ветру, прикуривает сигарету. Затягивается чуть ли не до тошноты, чтобы почувствовать хоть какой-то вкус на языке — пусть даже это будет мерзкая горечь дешёвого табака, на который едва-едва хватает его пособия. Торопливые люди проходят мимо, смотрят недовольно и, наверное, думают раздраженно: «Какой придурок встал посреди дороги?» Кто-то толкает его плечом, но Игорь не двигается с места, даже не оборачивается, не смотрит этому человеку вслед и уж тем более не грубит. Он даже не заметил, что его кто-то коснулся. Запрокинув голову, всматривается в мрачное, затянутое свинцовыми тучами небо. На нос падает капля — он хмыкает и расслабленно выдыхает облако дыма, даже не морщась от едкого запаха: успел привыкнуть. Человек ко всему привыкает. И Игорь привык ко многим вещам — ему пришлось привыкнуть ко многим вещам, — но к изменившемуся Петербургу привыкнуть так и не смог. К изменившемуся себе привыкнуть так и не смог. Когда всё стало таким неправильным? Опустив подбородок, он качает головой. Было ли в его жизни хоть что-то правильное? Игорь не знает. Может, он просто не замечал? Смотрел по сторонам и не видел, как медленно, но верно родной Санкт-Петербург мрачнеет, становится холодным, незнакомым — совсем чужим. Когда-то у него не было времени на то, чтобы оглядываться по сторонам: он шёл вперёд, вперёд и вперёд — видел цель, следовал за ней, думал, что вот она — она! — приведёт его, куда надо. Но свою цель Игорь потерял, так и не достигнув, а сейчас вообще не уверен в том, что она у него когда-то была. Об лоб разбиваются ещё несколько капель, потом ещё две, три — целый десяток. Потихоньку начинает накрапывать дождь — ему стоит поторопиться, если он не хочет промокнуть. Игорь разворачивается и идёт дальше, но никуда не торопится — лишь засовывает пачку сигарет поглубже в карман, стискивая её в кулаке, чтобы точно не промокла: ему всё равно на себя, а курево стоит хоть каких-то денег, в отличие от него, не стоящего совсем ничего. Одна улица сменяет другую. Они все выглядят до ужаса одинаковыми: серые стены, громкие вывески, которые он толком не видит, и безликие люди, болтовня которых проходит мимо ушей. Петляя между домов, Игорь совсем не замечает того, сколько времени прошло: для него оно давно потеряло смысл. Один час или два, три часа дня или ночи — какая разница, если ему некуда спешить и нечего делать. Целыми днями он бессмысленно слоняется по городу, будто что-то ищет, но Игорь ничего не ищет, потому что не знает, что нужно искать. Неделя сменяет неделю, месяц сменяет месяц — ничего не происходит. Лишь копятся листы в календаре, которые он вечно забывает отрывать, потерявшись в датах, во времени, во всём. В какой-то момент Игорь останавливается, долго рассматривая убитые постоянной — хоть что-то в его жизни постоянно — долгой ходьбой кроссовки, а, подняв голову, натыкается на вывеску с покосившейся буквой. Райдо. Уголки сухих губ невольно приподнимаются в тихой улыбке. Куда бы Игорь ни шёл, все дороги всегда ведут в Райдо. Кажется, что дверь перед ним — единственная, которую ему хочется открывать. Даже дверь собственной квартиры будто ведёт на каторгу, куда-то в пустоту и, если бы не Мухтар, который ждёт, который любит его всем своим глупым, но верным собачьим сердцем, Игорь был бы рад не возвращаться туда никогда, потому что у него нет дома, нет места, где он свой. У него есть только двери. Огромное количество дверей, которые открывать страшно и совсем не хочется. Дёрнув ручку, он тянет её на себя и одним шагом заходит внутрь. В кофейне всегда тепло и уютно: Уля, любящая солнечно-жёлтый, горчичный и согревающий, но ничуть не обжигающий рыжий — такой же, как и её волосы — цвет, наполняет пространство каким-то мистическим светом, успокаивающим его душу. И пусть там, где свет, для Игоря уже давно нет места, он всё равно приходит в Райдо, где его почему-то ждут. Уже поздно — за стойкой только Уля, а в зале лишь небольшая группка ребят, обложившихся листами и зарывшихся в ноутбуки с головой. Он смотрит на них, пытается прочесть. Студенты? Дипломники? Не рано ли? Какой вообще сегодня месяц? Неважно. Встряхнув головой, Игорь жмурится и торопливо проходит вглубь, чтобы не было соблазна вертеть пустой башкой по сторонам, силясь увидеть хоть что-то. Огибает столики, один раз врезаясь в стул, который неловко пристраивает на место, и садится напротив Ули, зажимая зудящие от недосыпа уголки глаз и отпивая кофе из маленькой чашечки, приготовленной прямо к его приходу — Игорь не знает, как Уля это делает, но ничему уже не удивляется, он вообще не уверен, что его ещё способно хоть что-то удивить. — Не спится? — подавшись вперёд, Уля налегает грудью на сложенные на стойке руки и заискивающе улыбается. Она всегда задаёт один и тот же вопрос, и у Игоря на него всегда один и тот же ответ. — Не спится. Вздыхает, делает ещё один глоток. Вкуса практически нет — он с тем же успехом мог бы пить бесплатную воду, но зачем-то продолжает переводить кофе и деньги, из раза в раз надеясь, что вот сегодня — сегодня! — точно что-нибудь почувствует. Катает напиток по языку, прокручивая в голове на повторе: «Мухтар — погулять, таблетки — выпить, поспать… попытаться», чтобы не забыть. Мухтар, таблетки, поспать. Мухтар, таблетки, поспать. Мухтар, таблетки… — Эй, уважаемый! Уля кричит через весь зал, и Игорь вздрагивает, переводя немного расфокусированный взгляд на неё. — Будьте добры, принесите чашку сюда, — подпирая щёку ладонью, она широко-широко улыбается, от чего родинка над её губой будто подпрыгивает — почему он её раньше не замечал? — а в уголках глаз собираются морщинки. — Вам не трудно, а мне бегать не нужно. Где-то в зале отодвигается стул. Справа? В углу? Нет, чуть ближе к центру. Или у стены? Не понимает. Чёрт. Чёрт. Чёрт. Шаг, два, ещё пять — смуглая ладонь со стуком опускает на стойку чашку, и он невольно ведёт глазами по руке выше, до самого плеча, по ключицам на шею и наконец на лицо. Сука. Первые несколько секунд Игорь его даже не узнает. Думает: привиделось — показалось! Ему сейчас много что кажется, а это… очередной призрак прошлого, который протиснулся сквозь щель между полом и одной из множества дверей в его голове. Если он постарается, то загонит его обратно, снова забудет и никогда больше не вспомнит — заткнёт уши, если вдруг в дверь постучатся вновь. — Вот спасибо! Игорь смотрит на Улю, которая касается чашки, касается — кончиками пальцев, едва-едва, но касается! — чужой кожи, потому что мужчина не успел одёрнуть руку вовремя. Моргает. Жмурится. Моргает ещё раз. Видение не исчезает. Это не видение. Сраный Олег, мать его, Волков стоит справа от него и сосредоточенно слушает болтовню Ули, которая настойчиво предлагает ему погадать на кофейной гуще. Повернувшись всем корпусом к Волкову, Игорь встаёт и удивительным образом не горбится — наоборот, выпрямляется и чувствует, как всё его тело напрягается, словно пружина. Кончики пальцев покалывает, злость уже дерёт глотку и вот-вот готова вырваться — для этого ему нужно лишь открыть рот. Волков смотрит на него в ответ: взгляд нечитаемый — или Игорь просто не может его прочесть — и несколько раз тупо моргает, пытаясь понять, отчего какой-то мужик пялится на него так же, как бык на красный плащ тореадора, прежде чем его лицо проясняется, немного вытягиваясь в удивлении. Тишина между ними становится почти осязаемой. Никто не решается её нарушить. Но стоит Волкову лишь дёрнуться в сторону выхода, как у Игоря срывает крышу. Игорь кричит. Чувствует, как движутся губы, вибрируют связки, но звука нет. Волков молчит. Но в его молчании слов больше, чем в крике Игоря. В конце тирады Игорь тяжело дышит, раздувая ноздри, его обычно серое, бледное лицо изможденного человека всё раскраснелось, на висках выступил пот. Он до сих пор немного подрагивает, стискивает кулаки, до боли впиваясь ногтями в кожу, и пристально смотрит в карие глаза в ожидании. Но Волков так ничего и не отвечает — лишь благодарно кивает Уле и скрывается из их поля зрения. Игорь его не останавливает — растерянно провожает спину взглядом и тяжело оседает обратно на стул, зарываясь пальцами в волосы. Прячет глаза в кофейной чашке, на дне которой осела гуща, рисуя непонятную ему картинку, по которой Уля может рассказать его судьбу, а он сам лишь подумать о том, что белые фарфоровые стеночки окрасились в цвет горького шоколада. И от этого сравнения ему до отвращения тошно. — Хватит, — Уля мягко касается его ладони, выпутывая из скрюченных пальцев отросшие пряди. — Ты так без волос останешься. — Какая разница: с волосами я или без, — говорит он, но всё же ослабляет хватку, укладывая руки на стойке. — Никакой, — она пожимает плечами с улыбкой. — Но с волосами ты всё же немного симпатичнее. Насмешливо фыркнув, Игорь смотрит на неё с сомнением. — Никакой я не симпатичный, Уль. Она замолкает, не споря, но смотрит на него так, будто он сказал несусветную глупость. Впрочем, всё же не делает этого слишком долго и начинает протирать бокалы, оставляя его наедине со своими мыслями и чашкой Олега Волкова, которую по какой-то непонятной для него причине так до сих пор и не убрала. Когда Игорь окончательно успокаивается, в Райдо уже давно нет ни Волкова, ни студентов, которые, вероятно, сбежали из кофейни из-за его криков — где-то на периферии обжигает стыд перед Улей за то, что он распугал ей клиентов, но Игорь засовывает его куда-то поглубже внутрь себя, потому что Уля никогда из-за таких вещей не волнуется: от недостатка посетителей она явно не страдает. Мысли приходят в относительный порядок, и Игорь задаётся вопросом: а что он вообще хотел от Волкова? Чего ждал? Игорь ведь ждал от него какого-то ответа или, может, кулака в лицо. Хотя, казалось бы, за что Волкову его бить? Не за что ведь. Это он имел полное право украсить волчью морду синяками и кровью. Но ведь Игорь Волкова так и не ударил. Почему? Он и сам не может ответить на этот вопрос. Вздрогнув, Игорь приподнимает голову, растерянно глядя на стену за спиной Ули. Он ведь даже не помнит, что кричал в порыве гнева. В голове остались лишь какие-то куски слов, обрывки, из которых собрать целостную картинку у него не получается, как бы Игорь ни старался. ♫ can you play me a memory? i'm not really sure how it goes ♫ Музыка, на которую он до этого не обращал внимания, приходится как раз кстати. — Уль, я… — Игорь немного мнётся, прежде чем продолжить. — Что я ему вообще наговорил? Так и не донеся руку с полотенцем до бокала, Уля замирает, и недоумение в её глазах сменяется печалью и сочувствием. — Не помнишь? — спрашивает она, закидывая полотенце на плечо и отставляя бокал в сторону. Игорь качает головой. — Ты знаешь: я мало что вообще сейчас помню. Она облокачивается на стойку и вытягивается вперёд, склоняя голову на бок, рассматривает его какое-то время, будто решая: говорить или нет. — Зачем ты вернулся в мою жизнь? Быстро моргнув, он смущенно приоткрывает рот. — Что? — Это твои слова, — Уля с улыбкой пожимает плечами. — Это всё? — Хочешь, чтобы я пересказала твой монолог от начала и до конца? — отвечает она вопросом на вопрос. Игорь хмурится, пряча взгляд. Не хочет. — Ладно, — вздохнув, он чешет бороду. — Это всё неважно: он не вернётся. Подтянув к себе за ручку чашку, оставленную Волковым, Уля заглядывает внутрь и усмехается, рассматривая размазанную по донцу гущу. — А звучишь так, будто хочешь, чтобы вернулся. Игорь ненадолго замолкает, а после переходит на шёпот, печально поджимая губы. — Не хочу. Уля переводит взгляд с чашки на него и мягко улыбается, протягивая руку на случай, если ему понадобится физическая поддержка. — Снова прошлое стучится в двери? Ответа нет, но Уле он и не нужен. Хитро ухмыльнувшись, она ненадолго отходит в сторону, а, вернувшись, ставит перед Игорем ещё одну чашку кофе и хлопает его по плечу. — Что ж, в любом случае у нас новый постоянный клиент: хочешь ты этого или нет. Возразить Уле он не успевает: она спешно скрывается в подсобке, видимо, готовясь к закрытию, и Игорь, неожиданно вспомнив о своём маленьком списке дел, за пару глотков допивает кофе, оставляет деньги на стойке и торопится вернуться домой, где его уже заждался голодный и негуляный пёс. Мухтар встречает его радостным потявкиванием и скулежом, беспокойно бегая вокруг ног. Игорь улыбается, почесывая пса за ухом, и пристёгивает поводок к ошейнику. — Давай только быстро. Склонив голову на бок, Муха моргает и лижет ему руку, прежде чем начать скрестись в дверь. Гуляют они действительно быстро: сделав свои дела, пёс настойчиво начинает тянуть поводок и рваться в сторону парадной, и Игорь не сопротивляется, позволяя себя тащить. В квартире он щелкает карабином, отпуская пса, и тот мигом уносится в сторону кухни, где начинает греметь мисками. Зажав ноющие виски пальцами, Игорь следует за Мухой и, достав несколько собачьих консерв, кормит его, думая о том, что и себя покормить тоже было бы неплохо: он не помнит, когда в последний раз ел. В холодильнике пусто, в углу морозилки валяются штук пять слипшихся пельменей, а макарон осталась одна жалкая горсть. Вздохнув, Игорь ставит на плиту чайник. Пока закипает вода, выкидывает старый пакетик и выливает остатки чая в раковину, прежде чем слегка сполоснуть кружку, даже не пытаясь оттереть осевшую на стенках грязь. Шурша целлофаном, роется в небольшой корзинке, стоящей на столе, и достаёт оттуда несколько печенюшек, которые какое-то время назад принёс Дима. Запихивает в рот сразу две, бездумно жуя, закидывает в кружку новую заварку, заливая кипятком, и тут же делает глоток, обжигая язык. Проходится ноющими участками по нёбу, усиливая боль, и это немного приводит его в чувства. Таблетки привычно выстраиваются на столе в шеренгу, и Игорь долго сверлит их взглядом, словно готовится отдать приказ начать расчёт по порядку. Сначала выпивает две крайние, но через несколько секунд раздумий всё же кладёт в рот и кругляшок снотворного — он и так не спал уже несколько суток, лишь иногда вырубаясь в течение дня на пять-десять минут и тут же подскакивая снова. Отпивает ещё немного чая, отставляя кружку в сторону, и уходит в комнату, где сразу падает на диван, с облегченным вздохом вытягивая гудящие ноги. Лежит так какое-то время, разглядывая облупившуюся краску на потолке, переворачивается на бок, расправляя и натягивая до плеч плед, до этого лежащий бесформенным комком в углу, ёрзает головой по подушке и свешивает вниз руку, касаясь мягких ушей Мухи, свернувшегося клубком рядом на коврике. Действует ли снотворное или же Игорь просто настолько уставший, но глаза потихоньку начинают слипаться. С каждым морганием открывать их вновь становится всё сложнее, и в конце концов он засыпает, подтянув колени к груди и обхватив себя руками.