***
Гордость. Гордость всегда идет рука об руку с одиночеством. Так решает Юджи, стирая текущие ручьями слезы с лица. Его глаза уже горят и опухли. Его лицо уже щиплет от соленых слез. И он не ел ровно с того момента, как ушел от Годжо. Его желудок ужасно скручивает, но не так сильно как сердце. Оно так истошно ноет уже пару суток и с каждыми — все набирает обороты. Юджи думает о том, что лучше бы его вырвать. Сатору бы оценил весь пафос, если бы он принес свое сердце на золотом блюдце? Ах, Юджи бы бросил в него не сердце, а все, что от него осталось — осколки. Те жалкие крупицы, размером как его слезы сейчас. Оценил бы тогда Годжо его старания и жертвы? Ах, точно, он ведь эгоист. Но кто из них больший эгоист после этого? Кто после самых обидных слов от самого важного человека сейчас задыхается от слез? Вот бы, наконец, задохнуться. Тогда бы было весело, Сатору? Эй, я умер, задыхаясь от слез из-за тебя! Я так сильно сожалел о тех минутах, что плача от безысходности — задохнулся. Что ты делал в это время? Ах, да, веселился. Ты ведь только и делаешь что веселишься. Так уж сильно ты любил меня? И любил ли ты меня вообще? Юджи со вздохом тянется к телефону. Тот, все еще на пятнадцати процентах. Что ты делаешь, Сатору? Со мной? Мегуми: Вы что, поругались с Годжо? Почему этот придурок позвонил мне и сказал заказать грузовое такси на твой старый адрес? Мегуми: Юджи, если это ваша шутка, клянусь, я оторву вам обоим головы. Мегуми: Юджи, будет звонить Сатору - не бери трубку! Сатору: последний входящий звонок 00:23 «…что ты делаешь Юджи? О, ты плачешь… а я веселюсь. Знаешь. тут так много людей. И как хорошо, что нет тебя…» Что ты делаешь, Сатору? Ты ломаешь меня. Ты уже сделал это. Ты сломал Все, что строил сам из хрусталя. И мне теперь, начинать все с нуля. Ты рьяно сердце мое штурмом брал. Ты свои собственные слова не сдержал. Что ты делаешь, Сатору? — …Давай купим журнал? Ломаешь меня. — …Поедем на море. Когда сможешь взять отпуск? Юджи открывает галерею, открывает первую папку и щурится, сглатывая огромный ком в горле. У них с Годжо много фотографий. Итадори кликает на первую попавшуюся, открывая ее во весь экран и обведя глазами, прижимается губами к смартфону, к лицу Сатору, к его улыбке. Горячие слезы вновь срываются с глаз полосками пересекая висок. — Надеюсь, — всхлипывает Юджи, — тебе уютно сейчас…в твоей квартире. Грудь сдавливает настолько сильно, поспешив, Итадори давится клочком воздуха и заходится в приступе кашля. Он цепляется за свою глотку настолько сильно, словно желая переломать себе трахею. В его хватке столько отчаяния. Столько немощи. — Он просто ушел! — кричал Юджи Сукуне, собирая свои вещи, — Просто появился какой-то Сугуру и Сатору помахал мне ручкой, — он давится собственным всхлипом, до треска сжимая дверцу шкафа, — Он предпочел мне другого! Я думал я один такой…у него. Он ведь говорил мне это. Он говорил мне тысячу раз. Но оказалось, что я всего лишь замена… Почему? — он зло хлопает дверцей. — Почему, когда я доверяюсь людям, они всегда норовят разбить мне сердце?.. — Я просто…попытка номер два… — шепчет Юджи с улыбкой и вбирает в легкие воздух с характерным хрипом. — Если бы ты знал, Сатору…как я ненавижу тебя. Будь ты тысячу раз проклят. Ты и твой Сугуру. Желаю счастья вам в аду! — рокочуще смеется он, сильнее кутаясь в плед. Внезапно его охватывает озноб. Внезапно накрывает сон. Длинный, спокойный, такой, если бы он засыпал в объятиях Сатору, как было, когда они засыпали в их постели. Просыпаясь, Юджи не находит на потолке серого плафона, и поворачивая голову, не встречается с голубыми глазами. — Проснулся? — вздыхает Сукуна, растирая лицо после сна и зачесывая челку назад. — Как чувствуешь себя? — Я в больнице? — сипит Юджи, смаргивая туман перед глазами. — А где еще тебе быть. Напугал меня до смерти, засранец, — старший брат растирает переносицу. — У тебя два дня держалась высокая температура, когда я вернулся с работы, ты спал и не отзывался на мой голос. Я уж думал, ты помер. Очень сомнительное утверждение. Юджи жив, но таковым он себя не чувствует.***
Юджи ничего не хочет слышать о Сатору, о Сугуру и, о внезапно, вклинившейся сюда какой-то Секо. — Мегуми, нет, — говорит он, чувствуя как желудок сворачивается в комок, — не хочу ничего слышать, — он старается чтобы его голос звучал отстраненно, но стоит ему еще раз открыть рот, как желудочный сок поднимается по горлу и горчит на языке подобно яду. Чем выше взлетаешь в небо, тем сильнее разобьешься. Юджи добрался до рая. Юджи упал с седьмого неба. Юджи разбился. Но даже разбитая оболочка, каждый ее отломанный кусочек помнит о любви. О любви к Сатору. И о, Боги, все еще любит. Хотя, казалось, чему там любить? Юджи ведь разбился. — Не знаю, подробностей, но, — начинает Мегуми, нарезая салат, — они были знакомы еще со средней школы, а потом Сугуру что-то сделал. Не знаю, что. А потом вновь встретились в универе, а потом, — Фушигуро замирает, — Сатору сказал, что Сугуру умер. Я думал… это правда, но, наверное, Сатору имел в виду другое. — Хм, я знаю что, — Юджи доливает масла на сковороду, — Сатору тоже умер. Для меня. Для кого-то он все еще жив. — Я к чему это… — Мегуми, нет, — качает Итадори-младший головой, — не хочу ничего знать.***
— Просто вернись, что тебе мешает? — Я сказал, что я не хочу работать в твоей компании. Юджи не сразу понимает, чьи голоса он слышит на кухне. До него доходит, стоит ступить босыми ногами на кухню и попасть под знаковый прицел голубых глаз, которые ни с какими больше не спутает. Наверное, это уже навсегда. — Доброе утро, Юджи, — по доброму отзывается Мегуми. Итадори отвечает сонным мычанием и ступает к холодильнику, открывая его и скрываясь за его широкой дверцей. На кухне воцаряется тишина. — Проваливай, — звучит в этой тишине непривычно холодный голос Фушигуро. — Уходи, Сатору. Сейчас же. Годжо проходит мимо, молча, но Юджи чувствует его взгляд на себе. — Извини, не думал, что он заявится ко мне в квартиру, — выдыхает Фушигуро. — как чувствуешь себя? — Нормально. Как обычно чувствует себя человек после сотрясения? Никак. Но дело не в сотрясении. Дело в потрясении. Юджи не готов был слышать родной голос сейчас. Не то чтобы он планировал готовится к этому. Но. Предпочел бы. Вообще его не слышать. Но. Он бы с радостью. Слушал его вечность. Как те голосовые сообщения в их мессенджере. И предпочел бы не видеть его. Но все еще по вечерам смотрит совместные фото и целует экран. Потому что. Любит. Все еще. — Знаешь, — говорит Юджи поздно вечером, за просмотром фильма, и Мегуми весь превращается в слух, — Я мог его ненавидеть. Я знаю, что он поступил по-мудацки. Потому что почему? — Юджи поворачивает голову в сторону друга. — Потому что он когда-то любил его. Наверное, я должен его понять? Но не могу, — отчаянно качает он головой, смаргивая набежавшие слезы, — Не могу понять почему, между прошлым и будущим, он выбрал…то, что казалось уже прошло. Не знаю, зачем он взялся за наше будущее, если все еще не отпустил? Зачем…делал все это, — он неопределенно машет рукой, — давал надежду? Итадори старательно не произносит имени Годжо. Потому что знает. Если произнесет — опять сорвется. — Я должен его ненавидеть, — продолжает Итадори понизив голос, словно вот-вот заплачет, — Должен, но не могу себя заставить. Наверное, прошло еще недостаточно времени. Не могу понять, что все же причиняет мне больше боли, — парень растирает веки, — то, что возможно он мне врал все это время? Или то, что его любовь к Сугуру оказалась сильнее, чем любовь ко мне? Какой из этих вариантов звучит правдоподобнее? — Юджи подбирает под себя ноги, и сильнее кутается в плед, словно прячась в нем от проблем. Но самая большая его проблема — это чувства. Чувства которые он без избытка отдавал Сатору, а сейчас он ими переполнен. Он не знает куда девать и что с ними делать. Сатору показал ему больше красок этого мира. Сатору, научил его многому. Он научил его летать. А сейчас, с этими знаниями, со всеми воспоминаниями, куда деваться? — Моя любовь должна была закончится еще в тот момент, когда он сказал «я ухожу к Сугуру. Я нужен ему», но нет, — Юджи устало кладет голову на колени, — они все еще есть во мне. И я не знаю, что с ними делать. Как будто мне он был не нужен в тот момент, — печально усмехается он, прокручивая тот вечер в голове, — Мегуми, — зовет он брюнета, — я эгоист? Сейчас мне кажется, что я все воспринял в штыки. Может нужно было подождать? — спрашивает Юджи то ли себя, то ли Мегуми. — И быть вторым все оставшееся время, — хмыкает он после секундной заминки. — Нет, определенно нет. Почему, когда я отдавал ему всего себя, он отдал мне какую-то частичку? — Итадори взмахивает рукой и вздыхает, притихая. Мегуми молчит, не зная что сказать. — Я должен его ненавидеть, но я все еще люблю его, — шепчет Юджи как в бреду, смаргивая бисерины слез.