В тихом омуте

» Я выполнил все твои условия. Теперь оставь меня в покое» Щербина в сотый раз прочитал сообщение, в телефоне, который он нашёл в кустах на пустыре, недалеко от недавнего костра. Он не сомневался, что телефон принадлежал Топтунову, поскольку на рабочем столе стояла совместное фото с Акимовым. Улыбающийся Саша выглядывал из-за плеча Топтунова, обхватив того за шею. Ошибки быть не могло, сообщение явно писал Лёня, вот только кому оно было адресовано, Щербина так и не понял: телефон получателя не был подписан. Борис хотел набрать номер, но что-то его останавливало, будто бы чутье подсказывало, найти другой способ узнать получателя загадочного сообщения. Щербина принялся исследовать телефон Топтунова. Фотографии с Сашей, видеофайлы с одногруппниками, приложения, книги, заметки. Никакого компромата, ничего особенного. Кроме одного: видеофайла как кто-то жгет костёр на пустыре сжигая улики. От чего-то у Бориса выступили капли пота на лбу. Человека нельзя было разглядеть. Лёня снимал ночью, издалека, и только свет костра лишь немного освещал фигуру. А потом к нему подошла толпа подростков. И видео закончилось. Видимо Лёня побоялся снимать дальше. Борис открыл телефонную книгу, зашёл в меню звонков. Последний вызов был совершён Саше, по всей видимости после записи видео. А на следующее утро Николая Максимович нашли мёртвым. Борис потянулся к пачке сигарет, достал одну и жадно закурил. Фомин сказать ничего не мог, Лёня тоже, но, наверняка Акимов точно знал кто жег костры на пустыре. Лёня успел сообщить ему. Щербина тут же потянулся к телефону, а потом передумал: непонятные сомнения закрались в душу. А что если Саша сам причастен к этому, или покрывает того, кто сделал это? План у бывалого следователя рождался молниеносно. Вот только в свой план Акимова он записывать не спешил. В больнице Дятлов, несмотря на травму руки, был профессионалом, и в два счета завершил перевязку. Затем посмотрел на Лёню. Глаза у обоих блестели. Толя хотел что-то сказать, но так и не смог подобрать слова. А Лёне они и ненужны были. Всё что ему хотелось — выбросится в окно. И даже если бы он мог говорить, он бы не сказал об этом. Когда Дятлов вышел, Топтунов прикрыл глаза. Слез не было, их вытеснила пустота. Прошлая жизнь пронеслась стремительно, не оставляя место для новой жизни. Для ярких моментов. Для мечтаний, для любви. Его жизнь закончилась, оборвалась, несмотря на то, что сердце до сих пор продолжало биться. Теперь ему стало всё равно. Приход Дятлова будто стал толчком попрощаться со всем прошлым, оставить и смириться с этим. Ведь какая разница, где он проведёт свои последние дни: в этой палате, в тюрьме или рядом с Сашей, когда от твоей жизни лишь осталась память, а самой жизни уже и нет. Лёня всегда считал, что жизнь, это не просто существование человека, это нечто гораздо большее. Это приятные мелочи, завтраки с любимым человеком, моменты, улыбки и мечты. Ни формальность, ни существование а моменты. Отнять эти моменты, возможности, слова — равносильно смерти. Для него жизнь была сёрфингом на встречу волне: опасным видом спорта, но вместе с тем жутко увлекательным. А какой из него теперь сёрфингист, если он даже свои потребности во время удовлетворить не может. Если он не может сказать, что чувствует, если он не может мечтать, потому что знает: мечты не сбудутся. Лежит себе как огурец на грядке и ждёт, когда его покрошат в салат, или он выцветает под палящим солнцем. И так, объяснить как он совершал эти преступления он не сможет. Показать естественно тоже. Его руки не пригодны даже ложку держать, чего уж тут о следственном эксперименте говорить. Алиби его проверять тоже не станут. Если они его приковали наручниками, и поставили охрану, значит не проверяли. А уж после признания тем более. Остальное просто формальность. Сколько ему светит? Скостят за чистосердечное, плюс инвалидность. А учитывая что доказать смогут только убийство Фомина, и отравление Игоря, светит ему не больше пяти лет. Но и эти пять лет он не проживёт. Так что чего уж тут страшного? " Страшнее другое — думает Топтунов таращась в потолок — это когда ты даже признаться не можешь. Пусть даже в том, чего не совершал. Когда ты понимать понимаешь, осознать осознаешь, а воспроизвести всё это у тебя нет возможности. Ни сказать, ни описать, и прожестикулировать. Страшнее знать, что тебя никто не поймёт, не поможет, не станет вникать, чего же ты хочешь. Страшно не кричать от боли, ни скрывать её, а чувствовать, не в силах что либо сделать. Терпеть, не имея возможности унять. Страшно в двадцать лет осознать, что ты уже мертвец. Пусть пока и живой» Наконец-то горячая, долгожданная слезинка катится по щеке, оставляя на белых бинтах мокрую дорожку. Вот бы ему как-то передать, хоть через Дятлова, хоть через кого то, что он знает? Вот бы кто-то сел рядом и предложил ему написать всё что он знает. Только как это сделать, будучи немым и беспомощным? Вот бы сбежать из больницы, вломится в квартиру Юры и дать понять, что он виноват! Только как, как? Когда он прикован к постели наручниками. Как сознаться в том, в чём его подозревают, избавиться от мук, чтобы они поняли, что ему нужно? Ответов нет, и он не знает. Думает, мысленно повторяя: «Думай, Лёня, думай!» Квартира Анатолия Дятлова и Анатолия Ситникова — Ну, как там Лёня? — Ситников решил начать этот разговор во время ужина. Спрашивать после возвращения Толи с работы было бы глупостью. Он понимал, что Дятлов расстроен и обеспокоен и осознавал причины этого беспокойство. Поэтому завёл его во время еды, делая разговор более непринуждённым — Как может чувствовать себя человек, которому всего двадцать, а он уже инвалид? — с прискорбием в голосе сообщает Дятлов. И внимательно глянув на Толю, будто бы изучая, добавляет. — Я думаю, ему нужно помочь. И помочь ему можешь только ты! — Я? — удивляется Ситников. — А чем я ему помогу? Я не врач… — Теперь ему не врач нужен — с усмешкой перебивает Анатолий — а адвокат. Нет, врач тоже нужен, но адвокат больше. Его посадить могут. Причём не за что. Ситников молчит, пережевывая хлеб. Он это и без Дятлова знал и думал над этим. Только вот как помочь, когда улики против него. — ну не мог он им всем безжалостно наносить травмы, а потом сам себя инвалидом сделать. — будто бы прочитав его мысли продолжает Анатолий. — ты бы видел его. Страшное дело. Знаешь, я до сегодняшнего дня сомневался, но теперь я уверен, что не он это. Что улики подбросили а его подставили. — Знать бы ещё, кто его подставил — усмехнулся Ситников — или хотя бы причины, почему его захотели подставить. — Ну вот этим пусть Акимов и займётся. В конце концов, его любимого человека обвиняют — резко отреагировал Дятлов. — Но у меня складывается впечатление, что ему побарабану. — Нет, Толя, ты не прав. — Встаёт на защиту Акимова Ситников — он очень переживает. — Что-то я не заметил этого. Он хоть что-то мог бы сделать. — А что он может? — усмехнулся Ситников. — Вот скажи мне?! К Лёне его не пускают, от дела он отстранён, соседи волком на него смотрят, будто он во всем виноват. — Ты его не оправдывай давай. Если бы он хотел, он бы всё сделал. Я слушать не хочу, что в полиции у него нет друзей, которые могут помочь. В конце концов обратился бы к Щербине. Ситников молча ел свой ужин. Может быть Дятлов и прав. А может ему просто легко судить со стороны. В любом случае спорить с Дятловым ему не хотелось. Две недели спустя. — Так что Леонид, никто тебя больше не тронет. — Ситников улыбается — до суда по крайней мере. Но ты не переживай. Все улики косвенные, у тебя есть алиби на момент нападения на дворника. А характер преступления одинаковый. Так что я практически уверен, тебя оправдают. Лёня с благодарностью кивает. Его давно уже освободили от наручников, и сняли охрану, на вторые сутки, после того, как на его защиту встал Анатолий Андреевич. Он сам стал ходить по коридору. Хотел к Игорю зайти, но от Ситникова услышал, что тот в Москве. Анатолий Андреевич также поведал о том, что Паша идёт на поправку, но совершенно ничего не помнит, или специально не говорит. Дядя Бачо до сих пор в реанимации, врачи делают всё возможное, но шансов мало. А Димка, стоило только прийти ему в себя, тут же всё свалил на Лёню. Ситников лично пытался поговорить с Димой, и не поверил ему. Кто-то заставил его свалить всё на Лёню. Но зачем? Толя не был сыщиком, но был очень хорошим адвокатом. А вот Саша мог стать хорошим сыщиком, если бы, по словам Дятлова, хоть чуточку верил Лёне. Он конечно навещал Леню, приходил к нему, как только это стало возможным, но, стоило Димке сказать что на него напал Лёня, Акимов тут же начинал сомневаться. Зато Ситников не сомневался ни сколько, да и Дятлов тоже, ругая Сашу. Поэтому, в один из дней в квартире Дятлова выдвинулось решение: Единственный кто может помочь не только Лёне, но и всем остальным, это Щербина. Почему-то двое Анатолиев были уверены, что как только Топтунов выйдет из больницы, преступления снова возобновлятся, и тогда даже не проигравшему ни одного дела Ситникову будет очень трудно доказать, не причастность Лёни не смотря на травмы и отсутствие прямых улик. У Щербины уже был свой план. Пока Ситников защищал интересы Топтунова, и добивался снять с того все подозрения, Борис навёл кое какие справки по старым связям. А ещё поговорил с соседями, наблюдая за их поведением. И пришёл к выводу, что мстят как раз таки не Топтунову, а Акимову. План Бориса Евдокимовича не понравился никому: ни Анатолию Андреевичу, ни уж тем более Валерию Легасову. Выступать ненужным свидетелем и быть приманкой не хотелось. Один только Дятлов был в восторге, и даже радовался поучаствовать в этом эксперименте. Открытым оставался вопрос с Акимовым. Стоит ли посвящать того в свои интересы. Всё единогласно решили что не стоит. Во первых, потому что, в случае провала, ему это грозило увольнением из органов, во вторых никто не был уверен в том, что Акимов не знает преступника, и просто боится в этом признаться даже самому себе. А ещё потому что, неизвестно чем бы это грозило Лёне. Он был прямой мишенью, к тому же беззащитной. Но, слова Димы, могли всё испортить. Не было гарантии, что Валера Перевозченко, теперь точно не учинить расправу над Лёней. Однако, Борис всё ловко обернул в свою пользу. И вот сегодня, Леню должны были выписать из больницы, а значит, можно было приводить свой план в действие. Дверь в палату открылась, на пороге возник Саша. Лёня не знал, что чувствовать к нему. Не хотелось быть обузой. Но, в тоже время, не хотелось так просто сдаваться, после стольких мучений. — Ну что, Лёнька, — стараясь выглядеть беспечно улыбнулся Саша —поехали домой. — Ему сегодня повязку снимают — грустно заметил Ситников. — давай, подождём его возле процедурой. Пока Лёня был за закрытой дверью, двое молчали. Первым из кабинета вышел Терентьев: грустный и в тоже время суровый. За ним медсестра. Саша заглянул за дверь. Леня сидел на кушетке, опустив голову, а на плитку под ним капли крупные капли. Слёзы. Саша понял почёму: прямо над раковиной висело зеркало. Лёня увидел свои шрамы, и то, каким он стал. Акимов ещё не видел его без повязки, но уже знал: он не станет любить его меньше. Знал, что не сможет оставить, упрекнуть, или хоть раз напомнить о том, что произошло. Знал, что обязательно отомстит тому, кто превратил жизнь Лёни в кошмар, а самого Лёню в чудовище. Он подошёл ближе, опустился на корточки. Поднял подбородок Лёни вверх, заставляя на себя посмотреть. Отвращение не было, хотя шрамы заставили его вздрогнуть. Они были страшными. Но Саше было всё равно. Он прижал к себе Леню, успокаивающими движениями принялся поглаживать по спине. — Не думай об этом. Слышишь? Ты не хуже остальных. Ты такой же как все. И я люблю тебя. Всё равно люблю. Веришь? Лёня верил. Или хотел верить, поэтому кивал. А что ему ещё оставалось. Во двор подъехали втроём. Ситников был без машины, наконец-то, загнал её на сервис к Борису. У детской площадки было как всегда многолюдно. Акимов и Толя вышли одновременно. — Справишься? — спросил Ситников, видя как Перевозченко Валера, который тоже был тут, прожигал участкового взглядом. — Справлюсь — усмехнулся Саша. — в крайнем случае претензии табельное оружие. — он повернулся и открыл заднюю дверь. Леня, опустив голову вылез из салона не в силах посмотреть вперёд себя. Почувствовал руку Акимова на своём плече. И до жути знакомый голос. — Лёнька, с возвращением! Топтунов, поднял голову. Рядом с Сашей и Толей стоял Юра, и пожимал мужчинам руки. Лёня, с дикой ненавистью кинулся вперёд, на Юру, пытаясь того ударить головой в живот. Ни Саша, ни Толя, ни все соседи, присутствующие на площадке не ожидали такого. Ни сам Юра. От неожиданности он отлетел, но не упал. Принялся отбиваться от Лёни. Лёня, забывая о том, что его руки не работают, пытался ударить, глотая слезы. Но они не слушались, а Юра только уворачивался, будто насмехаясь. Пара секунд, и его схватили за плечи, развернули к себе. — Ты что творишь, Лень?! — лицо Акимова выражало недоумение. -Да он бешенный совсем. — кажется из толпы прокричал Перевозченко. — его от нормальных людей оградить надо. А за сына ты ответишь. Топтунов, глянул вперёд. Увидел усмехающегося Юру. Вспомнил о несбывшихся мечтах. О том вечере, когда его обвинил Саша, о незаконченном проекте курсовой работы. О однокурсниках, об Николае Максимовиче. Который будучи деспотом пытался помочь Лёне и вывести Юру на чистую воду. За что и был безжалостно убит. Слезы собрались в глазах, плечи задержали. Всё было бессмысленным. Он резко дёрнулся и опустился на колени. Заскулил. Не обращая внимания, что он мужчина, а мужчины не плачут. Не обращая внимания на соседей, Юру и на то, что о нем подумают. Ему было всё равно. Саша быстро его поднял, и утащил в подъезд, на ходу извиняясь перед Юрой, а так же предупреждая Валеру — Если с ним что-то случится, Валера, я сразу буду знать кто это сделал. Эту картину наблюдал Щербина со своего балкона. Он сразу понял, что Топтунов не просто так бросился на Юру. А что, если в нападении на Лёню был замешан Юра? Поэтому Акимов и не подозревает его, так они большие друзья, а он, пользуясь доверием, таким образом пытается навредить или отомстить Саше. Через Топтунова. Но за что? Щербина, сколько помнит, Юра и Саша всегда были близкими друзьями. Вместе в школу, со школы, вместе по заброшкам лазили, откуда гонял их сам Борис неоднократно. И тут же, будто из тумана всплывает в памяти один случай. В тот год зима выдалась морозной и снежной. В городе гулял грипп. Люди сидели по домам, стараясь лишний раз носа не высовывать, сетуя на погоду. А вот детворе морозная и снежная зима была в радость. Они днями напролёт пропадали во дворах, строят снежные крепости, и устраивали настоящие баталии. Но, самым любимым занятием был конечно хоккей на речке, протекающей неподалёку Родители категорически запрещали детям туда ходить. Река, есть река, она и под слоем льда коварна. Но разве ты уследишь за ними? Вот и бегали туда дети, уверенные в том, что лёд крепкий, а опасения родителей, ни что иное, как просто разговоры. В тот день Саша Акимов тоже побежал на речку. Да и заигрался до темноты. И, решил не вдоль берега пойти, как все, а по реке, чтобы выйти как раз на пустыре, за своим домом. Но, в какой то момент провалился под лёд. А старший брат Юры, Миша спас его. Но сам спастись к сожалению не смог. Утонул. Тело его только весной нашли, когда лёд растаял. Так может быть в этом была причина мести? Может быть Юра отловил Топтунова, поставив его и нанёс травмы что бы сделать больнее Саше? Не просто так Топтунов на него напал. Но, как же другие преступления? Если это дело рук Юры, то зачем? А если ни Юра, то кто? Ответов на эти вопросы у Бориса не было. Но это было временным.