I don't want to know who we are without each other
Это было несложно: начать. Да и уйти было несложно. А что поменялось бы? Они были совершенно разными людьми, совершенно самостоятельными в своих различиях. Ничего не поменялось, когда их пути разошлись. Илейн так думала. А потом так себе и говорила. Илейн думала, что, попрощавшись, они останутся теми же людьми, что и были до встречи. Она не знала, что раз за разом будет замечать, что поджимает губы, как он. Или что в моменты ярости в своём голосе будет слышать его интонации: железные, с примесью шипения накалявшегося металла. Или что в момент принятия решений Илейн вспоминала, что мог бы сказать Джонатан. Например, о том, что нужно смотреть правде в глаза. Нет, они вовсе не были теми же, что и раньше, когда расходились. По крайней мере, Илейн уже не была. Жаль, что узнала она об этом поздно. А лучше бы не узнавала. Правда, она не хотела этого знать: каково ей будет в этом мире без него.It's just too hard
Это было тяжело. Тяжело принять, что они оба были достаточно сильны, чтобы идти дальше друг без друга. Раньше Илейн верила в вечную любовь. В единственного человека, предназначенного кем-то свыше или судьбой, но в любом случае неразрывно связанного с ней. Верила, что без этого человека солнце перестанет вставать. Верила, что без него весна не наступит. Что весь мир замрёт, если Илейн потеряет его. А теперь… Солнце всё также вставало. И природа уже дважды меняла одежды: от оголённых веток-когтей до пышных жёлто-красных нарядов. И мир за окнами её квартиры заходился гудками автомобилей и слеп от яркости вывесок. И не было никакой верёвки, да даже тонкой ниточки не было, что привязывала бы Илейн и Джонатана друг к другу. Только они сами. Они решили — они разошлись. И, оглядываясь назад, Илейн понимала, что не хотела бы этого знать. Что любовь — это лишь тонкая грань, отделявшая людей от решения расстаться. Кто-то перешагивал эту линию быстро. Кто-то — медленно. А она всегда будет способна идти дальше одна, как солнце, что неизменно вставало и заходило в одиночестве, изредка сталкиваясь в небе то с полной луной, то с месяцем. Илейн могла бы сказать, что это знание давало ей твёрдо стоять на земле. Но на деле же оно просто было настолько тяжёлым, что больше не давало воспарить ввысь.I don't want to leave here without you
Это было верным решением. Начать новую жизнь в новом мире. В её мире. Вернуться туда, где им всем было место: на родину технологий без единой толики магии. У её людей впереди было столько возможностей. И ни одного волшебника, способного их отнять. Но, похоже, Джонатан Рал всё же был жесток. Или, по крайней мере, он был жесток с Илейн, потому что с остальными вернувшимися иномирными она связь не поддерживала. У неё не получалось. Иногда ей казалось, что этот «информационный шум» её убивал. Глаза людей, совершено незнакомых, но неизбежно знавших о ней хоть что-то, выворачивали наизнанку. Каждый раз, включая телефон, Илейн казалось, что за ней наблюдали сотни людей. Ей нужен был покой Д’Хары. Тихой средневековой Д’Хары, где никто не знает, в каком нижнем белье ходит жена соседа или что какой-то парень подарил девушке из восточного крыла букет красных роз. Никому просто не было интересно. Обитатели Народного Дворца просто жили свою жизнь, в коридорах сбиваясь в целые потоки из людей, спешивших решить свои проблемы. И Илейн вместе с ними вихрем проносилась по Дворцу. Она скучала по крутым лестницам. По страже на каждом углу. По гомону торговых площадей. Теперь Илейн знала: она не начала новую жизнь. Она оставила старую. И Илейн не была уверена, что Джонатан, провожавший её взглядом, этого не знал.I don't want to lose part of me
Хотя кто сказал, что Илейн старалась достаточно хорошо? Может, это не мир должен был стать ей родным, а она — миру? Может, не стоило шарахаться от работавшей стиральной машинки или настаивать на том, что вся мебель должна быть деревянной. И чем старее, тем лучше. Может, Илейн не хотела принимать те самые возможности, о которых так мечтала, и была виновата сама. Она ведь так хотела двигаться дальше. Так почему не делала этого? Покупала торт раз в год в июле, сидела в темноте вот так, прислонившись к стене, прямо на полу? Вспоминала свою жизнь в чужом мире? Как будто это было приятно: сплошные кровь, слёзы и крики. В том мире она хоронила людей. Она убивала людей. Джонатан вырезал её народ, а она вырезала его — в ответ. Так разве это было тем, что стоило вспоминать? Но было ли Илейн позволено это забыть? То, что она узнала во время войны, Илейн хотела бы о себе знать. И то, что узнала до неё — тоже. То, что ей показал Джонатан. Он копался в её душе с куда большим интересом, чем это делала сама Илейн, слой за слоем снимая сначала громкие слова, потом — наивные убеждения. Пока не расковырял самую её суть и не выставил ей же на обозрение. Хотела ли она забыть это? Снова вариться в бесполезной вере в благоразумность всех в мире и делить людей на злодеев и героев? По её тогдашним меркам Илейн сама была злодеем. Она убивала из-за Джонатана. Она убивала за него. Она знала, что могла смириться с пытками людей, даже могла сама отправить их на мучения. Могла попросить лучшего друга спасти его заклятого врага, если ей то было выгодно. Могла переступить через закон, просто потому что не считала его верным. Джонатан не зря проявлял к ней такой интерес с самого начала: он знал. Он видел это в Илейн задолго до неё самой и наверняка разбирал её душу на части, только чтобы удостовериться в собственной правоте. Что они были одинаковыми. Должно быть, это имеют ввиду, когда говорят о двух половинках. Что люди иногда могут встретить кого-то такого же, как они, и остаться вместе. Или пытаться присоединиться к чужим половинкам, как перемешанные паззлы, которые Всевышний ещё не понял, куда пристроить, чтобы получить желаемую картинку. И у Илейн, похоже, были все шансы остаться той самой никуда не подходившей деталькой.Will I recover?
Или всё же тот факт, что Илейн не могла забыть, был болезнью? Если да, то был ли у неё шанс победить её? Потому что это начинало походить на смертельный диагноз. Может быть, она стала героиней сказки? Сказки, где для выздоровления принцессы следовало пойти в другой мир и принести магическое средство. Конечно же, роль магического средства достанется Джонатану. В конце концов, из них двоих волшебником был он. Жаль, в этом мире магии не было, так что и сказки здесь оставались просто набором слов на бумаге.That broken piece, let it go and unleash all the feelings
О, Илейн хотела бы выздороветь. Найти собственную лишнюю деталь, что ломала ей весь механизм, ломала давно, ещё с войны. А может, и раньше. В конце концов, с Джонатаном-то они воевали куда дольше их стран. Илейн так хотела снова чувствовать. То, что она чувствовала только с ним. Слышать шум городов. Чувствовать тепло летнего солнца. И видеть впереди будущее. Такое светлое, ослеплявшее грандиозностью будущее! Это было так правильно: ассоциировать все эти вещи с ним. Илейн чувствовала себя в такие моменты правильной. Рассказать бы ему. О небоскрёбах, что могли рассечь облака. О самолётах, что были быстрее драконов.Did we ever see it coming?
Конечно, их расставание было неизбежным. Они оба знали это. Джонатан и Илейн были из разных миров. В буквальном смысле. Но что могло быть соблазнительнее, чем поддаться собственным слабостям? Они были слабостями друг для друга. Как дорогой шоколад, который невозможно не попробовать. И пристраститься. Они привязывались всё сильнее с каждым тайным свиданием, с каждой ссорой. Но они знали. Их отношения действительно были похожи на смертельную болезнь: что бы они ни делали, исход всё равно уже всем был известен. Даже время конца никто особо и не скрывал.Will we ever let it go?
Отпустят ли они когда-нибудь друг друга по-настоящему? Не-ет, не так. Отпустит ли Илейн Джонатана по-настоящему? Джонатан был монархом. У него были обязанности. А даже если бы и не было, кто сказал, что он не женился за эти два года? Может, у них уже был ребёнок. Маленький волшебник-наследник. Может, его леди Рал даже была похожа на Илейн. Эдакая безопасная версия женщины, которую он когда-то любил: говорит своё мнение мужу, но не перечит, а даёт совет; громко хохочет, но только наедине с супругом, а на людях соблюдает все до единой формальности. И вообще, жена-то уж точно у Джонатана была самой настоящей д’харианкой.We are buried in broken dreams
Да, Илейн должна была начать новую жизнь. Но вместо этого тонула в реке воспоминаний, сожалений и несбывшихся чаяний. Возможно, она уже давно в ней захлебнулась. И темнота в квартире стала ей саваном, а каждая несбывшаяся мечта — просто очередным ржавым гвоздем в крышке гроба.We are knee-deep without a plea
Может, стоило помолиться? Так делают люди, которые думают, что они на грани смерти? Только Илейн не считала, что после всех её поступков ей было позволено просить о чём-либо. И всё же иногда она чувствовала себя так, будто и правда преклонила колени. Но не перед Богом — перед Джонатаном. Она была подобна верующему, однажды узревшему Всевышнего и не смевшему надеяться снова почувствовать Его присутствие. Ей оставалось лишь лелеять эту тоску и хранить память о том, что когда-то он действительно существовал в её жизни.I don't want to know what it's like to live without you
Это всё, что оставалось Илейн: вспоминать о Джонатане как можно чаще, как можно дольше. Помнить, как светлели его глаза, когда он говорил о своём народе. Где у него на щеках были ямочки, когда он смеялся. Как молнии трещали в воздухе, когда он был рассержен. Потому что Илейн не хотела знать, какой будет её жизнь, когда она перестанет помнить его. Сначала его голос. Потом его лицо. А затем и его слова.Don't want to know the other side of a world without you
Они всегда были по разные стороны его, Джонатана, мира. И Илейн никогда не переходила черту. Только иногда, не сдержав любопытства, могла глянуть на его сторону мира издалека, всегда оставаясь иномирной. Иногда Джонатан сам показывал свой мир ей. Она тогда делала вид, что не понимала: то было приглашение. Как ей могло прийти в голову, что однажды ей придётся узнать, каково это — быть с ним в разных мирах? Быть не просто на противоположной, а на какой-то далёкой третьей стороне без него?Is it fair, or is it fate?
Была ли их встреча судьбой? Ни Илейн, ни Джонатан в такие вещи никогда по-настоящему не верили. Был ли это закономерный результат их жизни?No one knows
Они не знали. Если всё же первое — это было жестоко. И Всевышнему действительно не следовало возносить молитвы, потому что Илейн не преклоняла колени перед садистами. А если второе… Да они оба просто глупцы!The stars choose their lovers, save my soul It hurts just the same
Да и была ли разница? Боль была одинаково невыносимой, настолько, что Илейн будто и вовсе уже ничего не чувствовала. Они были по разные стороны целого мира и точка. Жирная линия из таких вот точек, ими же проставленных. Обозначить эту линию стало первым делом, которое они выполнили без единого пререкания.And I can't tear myself away
Только вот линию они нарисовали на земле. Это ногам было запрещено её переступать. А разуму — нет. Что разуму эти каракули? Он хотел изучать новый мир за чертой, чужой и опасный, но такой интересный! Им обоим нужна была пища, интеллектуальная экзотика, чтобы насытиться, наконец, реальностью.Did we ever see it coming?
Конечно, они всё знали. Что их страны скоро будут воевать. Что они, возможно, уже воевали каждый друг против друга. И, конечно, у них обоих был другой выход, но на самом деле менее кровавым он не был. Они могли воевать с самими собой.Will we ever let it go?
Они задавали себе этот вопрос до войны, во время и после. Когда был готов отпустить Джонатан — держала Илейн. Когда хотела уйти она — держал Джонатан. На самом деле нужно было просто отпускать одновременно. Оказалось, что это было так просто. Настолько, что они сделали это с улыбками. Очень мягкими. Даже нежными.We are buried in broken dreams
Прощаясь, они наверняка разбили не одну мечту друг друга. Иногда Илейн казалось, что её мечты до сих пор рушались, что она слышала, как их осколки разбивались о тротуар каждый день, когда она шла на работу. Скоро их будет ей по колено, и Илейн изрежет ноги до мяса. И больше идти не сможет.We are knee-deep without a plea
Она упадёт на колени, впервые в слезах умоляя его. Умоляя Джонатана найти способ открыть границу между мирами, всего один раз. Она никогда раньше его не умоляла. Даже когда они ставили друг друга на колени из чистой ненависти друг к другу, они никогда не умоляли. Ни один из них.I don't want to know what it's like to live without you
Илейн уже узнала всё, что хотела, об этом мире. Что она больше ничего не хотела знать. Ничего, что не было связано с ним. Она не хотела новой жизни: ни одна жизнь не выглядела достаточно новой, если там не было его. Она не хотела «выздороветь»: без него она никогда и не была здоровой.Don't want to know the other side of a world without you
Но ей лишь оставалось лить слёзы на тёмной кухне и наутро делать вид, что всё в порядке. Что она вернулась из варварского мира в свой родной, нормальный. И сама была нормальной. А Джонатана как будто и не было вовсе.I don't want to know I don't want to know I don't want to know
Но он был. Илейн была готова биться головой о стену. Она задыхалась. Он был! Слёзы текли по лицу, пачкая блузу разводами туши, и горло раздирали хрипы. Он был, чёрт вас всех дери!I don't want to know I don't want to know I don't want to know
Это было то, что Илейн сказала Джонатану на прощанье: «Я должна узнать, каково это — жить в своём мире». — П-пожа-алуйста! — губы почти не шевелились, Илейн их не чувствовала. Она драла кожу на руках, глотая слёзы. Солёные. Почти как кровь. — Я больше не хочу. Я не хочу-у!I don't want to know I don't want to know
— Я тоже. Щёлкнул выключатель — и свет ударил в глаза с такой болью, словно Илейн посмотрела на солнце вблизи прямо в открытом космосе. А это оно и было. Её личное солнце, единственное, за чьим светом Илейн хотела идти. Он сказал ей, что пути назад не будет. Что, закрывшись, граница между мирами больше никогда не откроется. Но он был здесь. Такой же неумолимый и безусловный, как закон самой природы. Джонатан опустился перед ней на колени. — Ну не плачь, — приговаривал он, целуя её лицо. А Илейн плакала. Она хотела плакать, оттого что правильно помнила, какие тёплые у него были руки, и что голос у него правда был ниже, чем ей иногда вспоминалось, и что ей действительно было легче рядом с ним. Намного легче. Словно Илейн все эти два года пробыла под толщей воды и только сейчас ей было позволено вдохнуть полной грудью. — Неужели тебя так расстроил торт? — приподнял уголок губ волшебник. Илейн не стала ему говорить, что заметила, как одна-единственная слеза скатилась по его щеке. — Только скажи — и госпожа Сандерхолт приготовит для тебя десять тортов и все они будут в сотню раз лучше! Илейн хохотнула. С хрипотцой, дравшей горло. — Просто забери меня домой.