Жизнь после

Металлические ступени эскалатора под ногами подрагивают, что-то постукивает, и белые стены слепят так, что Миша щурится, моргает, пытаясь смахнуть с ресниц выступившие слезы. Из-за них пестрая реклама на стенах расплывается акварельными пятнами, и Бестужеву не сразу удается прочитать, что там написано, когда же наконец взгляд фокусируется, он фыркает, читая про скидки на докторскую колбасу в Перекрестке и что-то про «собирай наклейки, обменивай их на Скрепышей». Миша аж разворачивается, чтобы рассмотреть этих самых Скрепышей, так интригует название, но реклама уползает вверх, и разглядеть тех, на кого должны азартно копить наклейки покупатели Перекрестка, Мише не удается. Воображение тут же рисует образ — что-то среднее между крепкими человечками и скрепками, и обязательно в виде правильной многодетной ячейки общества, чтоб поместить их фотографию в словаре напротив слова «скрепы». Миша снова фыркает и встряхивает головой, ступени под ногами подрагивают, что-то мерно постукивает, вгоняя в оцепенение и чуть ли не усыпляя. Эскалатор заканчивается неожиданно — должно быть Миша и правда задремал — и теперь, шагая с металлических ступенек на исцарапанный тысячами ног пол, он изумленно оглядывает огромный торговый зал: стеллажи забитые продуктами, гусеница из тележек поперек прохода, высоченный потолок и свисающие лампы дневного света. Одна впереди мерзко мигает и покачивается с таким зловещим скрипом, что Бестужев тут же вспоминает все фильмы ужасов, посмотренные за жизнь. Вздрагивает, когда с ящиков, стоящих сбоку, раздается шорох, выдыхает облегченно, когда понимает, что на них устроился не призрак или зомби, а обычный парень. Ну не то чтобы обычный, тут же поправляет себя Миша, стараясь рассмотреть незнакомца, пока тот с высоты шаткой конструкции рассматривает его. — Ух ты, такого ангела и в ад! — восклицает вдруг парень и спрыгивает с ящиков. Высокие черные ботинки гулко стучат о пол, и Миша отмечает по-военному бритый череп, невысокий рост и старую татуировку в виде пламени, выглядывающую из-под края потрепанного рукава черного свитера. Парень смотрит на него изучающе. Взгляд цепкий, а глазищи такие невыносимо яркие на фоне тусклой окружающей картинки, будто они вырезаны из какого-то глянцевого журнала и вклеены в эту реальность. В странную реальность, в которой Миша ни черта не помнит — что это за место? как он тут оказался? — и ни черта не понимает. Оглядывается, снова скользит взглядом по бесконечным, уходящим куда-то вдаль стеллажам, плотно заставленным пестрыми упаковками и банками, а затем смотрит на парня, потому что он подходит очень близко и ласково спрашивает: — Ну и как тебя зовут, красавчик? Миша улыбается «красавчику» и отчего-то немного смущается, словно младшеклассница, с которой заговорил самый популярный в школе старшеклассник. — Михаил Бестужев, — говорит и ожидает, что парень тоже представится, но тот кивает с важным видом, бормочет «ща проверим», и Миша с изумлением пялится на планшет в его руках, словно появившийся из ниоткуда. Парень морщит нос, хмурит брови, повторяет по слогам фамилию видимо ищет ее в длиннющем списке, который Миша замечает на экране. — Блять, — выдыхает. — Бестужев? — переспрашивает, снова смотрит в экран, когда Миша кивает, и повторяет уже громче — Ну блять! Миша вопросительно вскидывает брови. В голове сотни вопросов, но он задает один: — Что-то не так? — интересуется и чуть не смеется, потому что не так, кажется все: этот торговый зал без конца и края, похожий не на магазин, а декорации к зомби апокалипсису, эта раздражающе скрипящая лампа, этот лысый пацан с забавно вздернутым носом, кривой ухмылкой и взглядом то ли маньяка, то ли профессионального убийцы. Пацан, который как-то совершенно по-старушечьи всплескивает руками — блин, когда он успел убрать планшет? и куда?! — и шипит что-то рассерженно себе под нос. Миша не узнает язык, но чувством, данным всем людям с рождения, понимает, что это мат. — Конечно не так, — злится то ли маньяк, то ли профессиональный убийца, а Миша сдерживает вал вопросов, поднимающийся в голове — Эти идиоты опять все перепутали! Что за идиоты? Что перепутали? Вопросы множатся с пугающей скоростью, но Бестужев лишь вопросительно вскидывает брови. Пацан на это никак не реагирует, выуживает из кармана драных черных джинсов — ну хоть тут никаких таинственных появлений! — телефон и, хмуро слушая гудки, второй рукой тянет из-за уха сигарету. Миша моргает изумлённо, потому что кончик сигареты начинает тлеть сам по себе. Бритый же затягивается и закатывает глаза, когда из трубки слышится бодренькая мелодия. Миша узнает Highway To Hell, ловит взгляд парня, тот выдыхает дым в сторону, шипит «юмористы чертовы» и хмурится еще сильнее, когда музыка сменяется электронным голосом. Парень не слушает и пары секунд,. — Охуели, — говорит Мише. — Все операторы заняты, вы шестьсот шестьдесят шестой в очереди. Ага, щаз! — он показывает телефону язык, очень веселя этим Мишу, сбрасывает звонок и набирает другой номер. — Привет труженикам! — гаркает так, что Бестужев вздрагивает, автоматически делает шаг назад. — У вас там чо опять за бардак? Да, опять прислали праведника вместо моего грешника. — На том конце линии что-то отвечают, на что бритый закатывает глаза, корчит гримасу, передразнивает, — Система лежит. Она у вас вообще стоит когда-нибудь?! Вы там сисадмина себе нормального найти не можете, а людям тут вечные муки терпеть ни за что? — он снова закатывает глаза, показывает пальцами «бла-бла-бла», рассыпая пепел с сигареты по полу. — Да, мне должны были прислать Майбороду, а прислали Михаила Бестужева. Да, я уверен, что он не мой клиент, — парень смотрит на Мишу, проходится взглядом от головы до пят. — По нему за километр видно, что он ваш, — на том конце что-то говорят, бритый снова закатывает глаза, невольно вызывая у Миши восхищение мастерством сего действия, затягивается и выдыхает вместе с дымом. — Окей. Разбирайтесь, только побыстрей. Он жмёт отбой и выдает: «Не чистилище, а бардак какой-то», смотрит на Мишу, Миша смотрит на него. Повисает тишина, нарушаемая лишь скрипом светильника. Первый не выдерживает Бестужев. — Чистилище? — переспрашивает вежливо, старясь при этом не выглядеть совсем охуевшим. — Вечные муки? Парень удивленно вскидывает брови. — Ну охуеть, они тебе и память не вернули. Миша ни черта не понимает, но кивает, ну потому что он ведь и правда не помнит, как тут оказался, парень с совершенно охуевшим выражением лица глубоко затягивается, трет пальцами переносицу, шипит «Ну блять, работнички хреновы», а затем резко шагает к Бестужеву. Взмахивает рукой, с зажатой в ней сигаретой так, что пепел осыпается на пол, и Миша зачарованно следит за тлеющим кончиком. Миша чувствует жар и слышит треск, с которым огонь пожирает все, что встречается ему на пути. Сверху что-то рушится, чуть не задевая его, но Миша успевает увернуться, оглядывает комнату, не видит ни черта кроме огня, не чувствует ни черта, кроме его жара. Этот жар проникает в его легкие и, кажется, плавит их, Бестужев задыхается и падает на колени, над головой снова что-то трещит оглушительно. Свежий воздух наполняет лёгкие и Бестужев кашляет, упираясь ладонями в колени, дышит жадно. — Извини, — слышит над головой, выпрямляется смотрит на парня, стоящего совсем рядом. У того в глазах понимание и Мише мерещатся красные искры, но он не уверен, что это не остаток воспоминания о пожаре. Миша проводит ладонями по лицу, выдыхает длинно. — Я мертв, — констатирует хрипло и удивляется тому, что ничего в нем не протестует против этого факта. Парень кивает. — Спас двух детей из пожара, но сам погиб. Зачем ты вернулся в горящий дом? — За собакой. Девочка плакала и звала собаку. Думал, успею ее найти. Парень затягивается, выдыхает «черт» и бросает окурок прямо на пол, втирает его тяжелым ботинком. Бестужев смотрит, как от окурка не остается и следа, словно он испаряется, и в этот раз не испытывает никакого удивления. — Значит я мертв, — повторяет. — А ты… — А я Антон. Миша усмехается. — Просто Антон? Разве тебя не должны звать Аид или Анубис или… кто у нас там за ад отвечает? — Дьявол? — тянет томно Антон, игриво двигая бровями, и Бестужев смеется. — Ну да, он самый. Теперь смеется парень. Взрывается смехом таким звонким и оглушающим, что за ним не слышно скрипа светильника, чему Миша очень рад. А еще он просто рад этому смеху, который совершенно не ассоциируется ни со смертью, ни с вечными муками. Конечно, по словам Антона этим самые муки обойдут его стороной, но Миша ловит себя на мысли, что если всем здесь заведует этот тип с яркими глазами и смешным смехом, то, может, ад не так уж и страшен? — Хорошо, — говорит Антон, отсмеявшись, но продолжая улыбаться дурацкой, какой-то совершенно нелепой улыбкой, от которой у Миши екает сердце и хочется так же улыбаться в ответ. — Как тебе мое дьявольское предложение: пока эти там наверху ищут моего клиента, пока организовывают обмен — а это может затянуться надолго — попить у меня в подсобке пивка и посмотреть какой-нибудь сериальчик. Новый сезона «Пацанов» например. Ты же смотрел «Пацанов»? — Смотрел, — кивает Миша. — А новый сезон уже разве вышел? — У вас еще нет, но у нас тут по блату все появляется немного раньше. Антон снова тянет из-за уха сигарету, которой всего мгновение назад там не было, и которая опять загорается сама собой, бормочет «Тогда в алкогольный отдел за пивом и ко мне», и Бестужев послушно идет за ним мимо тележек, стеллажей с макаронами и гречкой, мимо холодильников с пельменями. — Только я бы предпочел что-нибудь покрепче, — говорит, когда они проходят мимо полок с чипсами, и Антон, не останавливаясь, стягивает гигантскую упаковку Лэйс. Он удивленно притормаживает, и Миша поясняет. — Я умер, и такой повод требует минимум коньяка или водки. Антон присвистывает, расплывается в довольной улыбке и почему-то снова проходится взглядом по Мише снизу вверх. — А ты не такой святой, каким кажешься, — тянет и добавляет: — Коньяка хорошего не завезли, а вот водка есть. Ну и, - он делает широкий жест рукой, - бери все, что хочешь на закусь. — Пицца. Я хочу пиццу. Гавайскую. Антон совсем тормозит и развернувшись, в ужасе смотрит на Мишу. — Ладно, — тянет осторожно. — Только не говорим потом им, — тычет пальцем в потолок — о таких своих странных вкусах. А то еще передумают тебя забирать. Миша смеется, и еще громче, глядя на то, как Антон с шепотом «гавайская, брррр» брезгливо передергивает плечами. Миша смеется и отчего-то чувствует уверенность, что если его передумают забирать, он об этом не пожалеет.