не бойся - делай. боишься? пей, но все равно делай.

      Не смотря на то, что день шел в соответствии с заранее намеченным планом, двадцать восьмой глава благородной семьи Кучики испытывал совершенно не свойственное ему беспокойство. Вопреки здравому смыслу и диалектической логике, культивируемым столетиями, капитану казалось, что вот-вот должно случиться нечто, из ряда вон выходящее: нападение пары десятков Меносов Гранде, отставка Генрюусая Ямамото или даже Зараки Кенпачи, сложивший меч и отправившийся в Четвертый отряд добровольцем, искренне желающим не добить сирых и убогих, а поставить их на ноги.       Ближе к обеду легкое беспокойство стало ощущаться более резко, и, как рокубантайчо ни пытался от него отрешиться, это чувство отказывалось куда-либо исчезать. Плавным, но решительным движением Бьякуя поднялся из-за стола и покинул рабочий кабинет, направившись к тренировочным помещениям.       — Абарай, — тоном, не терпящим возражений, обратился он к лейтенанту, на свою беду пробегавшему мимо. Тот послушно приблизился и замер на почтительном расстоянии, готовый к любому распоряжению. — Как проходит тренировка отряда?       — Девятый офицер Михане Широгане проводит подготовку рядовых в соответствии с Вашими указаниями, капитан Кучики! — бодро отрапортовал Ренджи.       — Отчет за предыдущие сутки готов?       — Почти. Так получилось, что я… — Ренджи оборвал себя на полуслове, прикидывая, что сказать. Правда была лучшим вариантом, и он продолжил, — Я опрокинул чернильницу на почти готовый документ. Но не позже, чем через два часа, принесу Вам на проверку и подпись итоговый вариант.       Бьякуя помолчал пару секунд:       — На утреннем собрании лейтенантов были какие-нибудь новости?       — Нет.       Снова недолгое молчание:       — В отряде все спокойно?       — Да, — Ренджи постарался не выдать своего удивления тем, что его капитан задал целых четыре вопроса за несколько минут, а не за несколько дней.       — Свободен.       Ренджи чуть поклонился, и направился было к многострадальному отчету, но остановился и неуверенно спросил:       — Капитан Кучики, что-то случилось?       Резкий взгляд синевато-серых глаз напомнил ему, что он «свободен», и, поклонившись еще раз, лейтенант счел за благо ретироваться от непривычно разговорчивого капитана.       К удовлетворению Бьякуи, день прошел без малейших отклонений от плана, и даже отчет, который Абарай принес в положенный срок, был написан без единой ошибки. Но беспокойство упорно не покидало капитана, наоборот, оно словно зло нахохлилось и выпустило когти, более прочно устроившись где-то на подкорке головного мозга.       Вернувшись в поместье, Бьякуя отдал приказ не беспокоить его, и, скрывшись в своей комнате, тщательно задвинул за собой седзи. С внутренним удовольствием, никак не отражавшимся на бесстрастном лице, он снял наручи, почти небрежно кинул их на небольшой, больше декоративный столик, и медленно растер ладони. Следом стянул с шеи Гинпаку и куда более уважительно отправил его к наручам. Неспешно сменил капитанскую форму на домашнее юката из невесомого хлопка, и, выйдя на веранду, изящно опустился в сейдза. Рокубантайчо прикрыл глаза, наслаждаясь звуком плескания карпов кои в чистейшем пруду. На слух этих красивых рыб стало как будто бы меньше, но Бьякуя логично рассудил, что самоубийц, рискнувшись покуситься на рыбу из его пруда, просто не существует. Наверное, ему показалось.       Ладони, лежавшие на коленях, вспорхнули к голове, рукава юката не могли поспорить с силой (не)земного притяжения и скользнули к локтям, обнажив кажущиеся хрупкими запястья. Пальцы капитана коснулись смоляных волос, начав отточенными движениями высвобождать их из костяного плена кенсайкана.       Спокойный вечер и душевный покой главы клана Кучики нарушила совершенно раздражающая реяцу. И раньше, чем в голове Бьякуи оформилась сама невозможность присутствия здесь ее обладателя, в его поле зрения показался рыжеволосый риока.       — Эй! Бьякуя! — Ичиго с радостной улыбкой, которую Бьякуя про себя считал на редкость туповатой, подошел к капитану. — А где Рукия?       — Во-первых, Куросаки Ичиго, я — не Бьякуя, — он даже чуть поморщился от такой фамильярности, — а капитан Кучики. Во-вторых, почему ты задаешь этот вопрос мне, а не ее капитану? И, в-третьих, тебя не учили, что приходить без приглашения и без предупреждения — дурной тон?       Ичиго сник и неуверенно отреагировал только на третий вопрос:       — Но старик Яма сказал, я могу тут…       Кучики был вынужден признать частичную правоту слов временного шинигами. Да, главнокомандующий действительно попросил его разрешить Куросаки находиться в родовом поместье капитана Шестого отряда, но с несколькими «но», среди которых была необходимость в помощи Ичиго Готэю-13 и уж точно не было праздного желания риока повидать боевую подругу.       — Мне не поступал запрос о твоем нахождении здесь.       — Аа… а куда мне идти?       Бьякуя равнодушно посмотрел на нежданного посетителя, который под этим взглядом окончательно растерял весь былой задор:       — Это не моя проблема, — он поднялся и шагнул в комнату, показывая, что разговор окончен. — Всего доброго, Куросаки Ичиго.       — Ага… — риока потоптался на месте и, махнув рукой, отправился туда, где его всегда ждали — во владения лейтенанта Десятого отряда.       — Ичиго! — Рангику была искренне рада видеть риока и эта радость высвободилась в виде крепких и продолжительных объятий, во время которых Ичиго успел пожалеть, что не умер геройской смертью где-нибудь в бою — смерть от удушения в объятиях рыжеволосого лейтенанта была бы куда менее почетной.       — Ра… Рангику-сан! — Ему удалось вырваться и жадно вдохнуть кажущийся упоительно вкусным воздух. — Я тоже рад вас видеть! Аа… а вы что-то отмечете? — спросил он, заметив подозрительно блестящие глаза и бутылку в ее руке.       — Нет, ничего, — девушка потянулась и отхлебнула сакэ прямо из горлышка. — Обычный дружеский вечер. Входи! — она втолкнула риока в помещение, где выпивала разношерстная компания, среди которой Ичиго заметил и Джуширо Укитаке, капитана своей подруги. Ответив на приветствия остальных, риока направился к нему с вопросом о местонахождении Рукии. Оказалось, она на миссии по зачистке территории от Пустых на окраине Руконгая и должна вернуться не раньше, чем через три дня. Ичиго вздохнул. Кажется, его подарку для этой девушки придется подождать.       — Ооо, ты приготовил ей подааарок? — Юмичика подался в сторону вновь прибывшего гостя и усмехнулся. — Влюбился что ли?       Ичиго вспыхнул:       — Еще чего! Она рисует совершенно дурацкие картинки каждый раз, когда что-то мне объясняет. Я купил для нее книги с руководством по рисованию. И хотел отдать как можно скорее, потому что эти кролики… — он вздохнул. И все присутствующие повторили этот вздох — каждый из них хоть раз да сталкивался с пресловутыми кроликами Кучики Рукии.       Как-то само собой Ичиго оказался среди выпивающих шинигами, которые сначала просто-напросто проигнорировали вопли «Я ЕЩЕ НЕСОВЕРШЕННОЛЕТНИЙ!», а потом мягко убедили его в том, что раз он может держать в руках занпакто, то и от чашечки сакэ ничего не будет. Спустя продолжительное время Ичиго буквально растекся по столу, лениво наблюдая за прощающимися шинигами. И, как ему казалось, он весьма членораздельно прощался с ними в ответ.       О чем может быть разговор между двумя нетрезвыми людьми, когда тайны рвутся наружу, бесследно растворяясь в темноте ночи? Конечно, о любви.       — Рангику-сан, — Ичиго лег спиной на дощатый пол и посмотрел на лейтенанта снизу вверх. — Как понять, что тебе кто-то… ну, как бы нравится?       Рангику понимающе улыбнулась и мягко ответила:       — Когда тебе кто-то нравится в романтическом плане, то ты словно забываешь обо всем окружающем мире. Ты не можешь думать ни о ком и ни о чем, кроме этого человека. Видишь его во снах и придумываешь самые глупые поводы, чтобы просто увидеть его и с минуту постоять рядом. И тебе хочется быть к нему так близко, чтобы между вами не было даже воздуха. Ичиго! — Тот вздрогнул. — Тебе нравится Кучики-сан?!       «Она знает?!»       — Рангику-сан, — риока резко сел, и, старательно не обращая внимания на кружащееся помещение, посмотрел в глаза лейтенанта, — почему вы так решили?       Мацумото победно улыбнулась:       — Сложно не догадаться, когда ты прошел через Врата только для того, чтобы передать Кучики-сан несколько книг.       Ичиго медленно выдохнул.       «Нет, не знает».       Лейтенант встала со стула и с удовольствием потянулась:       — Через три часа собрание лейтенантов, я бы хотела немного поспать. Можешь оставаться здесь, в шкафу есть пара футонов. Уверена, капитан Хицугая ничего не скажет против. — Она подошла к двери и остановилась на пороге, обернувшись к Ичиго, — если тебе нравится человек, скажи об этом как можно быстрее, иначе, — Мацумото грустно улыбнулась, — можешь опоздать. Как я… — Добавила она совсем неслышно. — Спокойной ночи, Ичиго. — Девушка задвинула седзи, и некоторое время до слуха временного шинигами доносились ее легкие удаляющиеся шаги.       — «Иначе можешь опоздать», значит? — Не смотря на то, что хмель во всю гулял в рыжеволосой голове, где-то там же пытались сформироваться связные и даже логичные мысли.       Он забывает обо всем на свете, думая о Кучики? — Забывает.       Он видит Кучики во снах практически еженощно? — Видит.       Он ищет любой повод для встречи с Кучики? — Ищет.       Он хочет быть к Кучики так близко, чтобы у воздуха не было шанса просочиться между ними? — Хочет.       Небольшая проблема заключалась в том, что речь шла не о Рукии, как подумала Мацумото, а о ее некровном брате, двадцать восьмом главе благородной семьи Кучики, аристократе до мозга кости — Кучики Бьякуе.       В предрассветный туман влилось то самое густое и вязкое беспокойство, что мешало рокубантайчо своей навязчивостью днем ранее. Он открыл глаза, сел на футоне и медленно помассировал виски, подавляя недовольство самим собой — просыпаться в неурочное время не входило в его планы.       Бьякуя глубоко вдохнул, медленно выдохнул, и хотел было лечь обратно, как снова почувствовал раздражающую его реяцу. Ее характер отличался от предыдущего — она была рваной, взволнованной и совершенно отчетливо приближающейся. Бьякуя положил руку на рукоять Сенбонзакуры в тот момент, когда в его комнату ввалился темный силуэт. Не вошел, не впрыгнул, а именно ввалился.       — Бьякуя…       — Куросаки Ичиго, ты переходишь все возможные границы. — Руку с занпакто Бьякуя не убрал — характер реяцу вынуждал быть настороже. Кто знает, что ожидать от этого риока.       — Бьякуя… — Ичиго подошел почти вплотную к капитану и опустился на колени, не обратив никакого внимания, что от этого движения его занпакто откатился в сторону. — Мне надо тебе кое-что сказать.       Капитан уловил запах алкоголя, и это окончательно вывело его из себя:       — Куросаки Ичиго, ты забываешься! — Ичиго внезапно обиделся. Он тут со всей душой, а на него кричат. — Как ты посмел явиться в мо..! — Губы риока накрыли его собственные и горячий язык скользнул в рот на мгновение опешившего капитана. Яркая вспышка — и безмолвное кидо отшвырнуло Ичиго к стене. Тот подхватил свой занпакто, вскочил на ноги, опасно пошатнувшись, и, сказав что-то среднее между «ты мне нравишься» и «сволочь отмороженная», исчез в дверном проеме, невежливо не дослушав «Цвети, Сенбонзакура».       Собрание капитанов проходило в довольно странной атмосфере. Бьякуя не мог избавиться от чувства, что он является предметом самого тщательного осмотра капитаном Зараки, чья еще более акулья, чем обычно, улыбка как будто бы предназначалась исключительно ему.       По окончании собрания Бьякуя направился в свой кабинет, но был остановлен тяжелой рукой, легшей на его плечо. Он, не поворачивая головы, обратился к единственному, кто мог позволить себе такое неуважительное поведение:       — Чем могу быть полезен, капитан Зараки?       Кенпачи усмехнулся и наклонился к уху Бьякуи:       — Что, Кучики, прошляпил очко?       Рокубантайчо вопросительно посмотрел в зеленый глаз, не скрытый повязкой. Смысл вопроса был не совсем ясен, но вот издевка чувствовалась очень даже отчетливо. Помолчав пару секунд, Кенпачи все-таки сжалился над недогадливым аристократом и задал этот же вопрос в более понятной тому форме:       — Спрашиваю, натянули твой благородный зад?       — Капитан Зараки! Что вы себе позволяете?       — Пойдем, поговорим. — Кенпачи быстрым шагом уже покидал помещение, и Бьякуе не оставалось ничего, кроме как следовать за ним, полыхая от злости, которая, впрочем, никак не проявлялась внешне.       Зайдя в свой кабинет, капитан Одиннадцатого отряда с неожиданно теплой улыбкой посмотрел на измазанные свежей краской стены.       — Кен-тян! Бья-тян! — юная художница расплылась в счастливой улыбке, даже не пытаясь спрятать кисть, с которой капала краска. — А я красоту делаю!       — Молодец, — похвалил ее Кенпачи и, присев с ней рядом, легко потрепал по розовым волосам. — Ячиру, я слышал, сегодня в Четвертом какие-то новые пирожные есть. Не хочешь сходить, попробовать?       Как это не хочет? Лейтенант Кусаджиши даже растерялась от того, как такая глупость могла прийти в голову ее капитану.       — Уже ушла! Пока! — и она скрылась мгновенной поступью, бросив кисть в опасной близости от белоснежного хаори Бьякуи.       Тот, выждав, пока Кенпачи с удобством устроится на полу, привалившись спиной к стене, напомнил о своем присутствии:       — Вы хотели мне что-то сказать?       — Не кипятись, — Капитан Зараки почесал затылок. — Я думаю.       «Ну да. Непривычный процесс» — мелькнуло язвительное в голове Бьякуи.       — Короче, — начал Кенпачи, — под утро ко мне ввалился пьянющий Куросаки. И болтал что-то о том, что вертел он тебя на ху… хм, вертел тебя, в общем, — Бьякуя поперхнулся воздухом. — Я, конечно, послушал сначала. Из вежливости. Но когда он начал заливать про твои мягкие и нежные, тьфу, губы, шибанул его хорошенько. Случайно. Он отключился. Я это… — Кенпачи снова почесал затылок. — Не против. Вошкайтесь, если хотите. Но рассказывать об этом… — Он замолчал.       — Где он? — Бьякуя не узнал своего голоса.       — Дрыхнет в казарме. Забрать хочешь? — И снова улыбка, от которой любая приличная акула свалилась бы в обморок кверху плавниками.       — Не хочу, — честно ответил Бьякуя, — но надо. Спасибо за… информацию, капитан Зараки.       И Бьякуя покинул кабинет под громогласный хохот его обладателя.       Приходить в себя после сакэ оказалось неприятно и тяжело — в голове болезненный туман, а тело ощущается так, словно по нему проехал дорожный каток. Нет, не проехал. Наехал и стоит. Стоит и давит, давит, давит такой невыносимо злой… реяцу? Ичиго с трудом открыл глаза, выждал, пока потолочные балки вернут себе четкость линий, и запоздало задумался о том, где он, собственно, находится.       — Проснулся, Куросаки Ичиго?       В этот голос можно было нырять, как в прорубь — тот же холод, пробирающий до костей. Но если вода рано или поздно выталкивает безвольное тело наверх, то этот голос погружает на такую глубину, что проще укусить себя за копчик, чем выплыть хотя бы через сотню-другую лет.       — Дай воды, а?       — Сам возьмешь.       Ичиго вздохнул и с болезненным стоном сел, кинув на Бьякую недовольный взгляд. На расстоянии вытянутой руки стоял поднос с графином и парой изящных чашек. Чашки риока проигнорировал и жадно припал к горлу графина, чем вызвал снисходительный смешок своего собеседника. Отставив графин, он решительно заявил:       — Я больше никогда не буду пить.       — Конечно, не будешь, — на удивлении покладисто отозвался Бьякуя. — Мертвые не пьют, — он, сидевший все это время в отдалении, мгновенно оказался рядом с Ичиго и рывком поднял того на ноги. — Что ты себе позволяешь, Куросаки Ичиго?       Рыжеволосый недоуменно посмотрел в глаза, в которых он отчетливо видел желание своей скорейшей смерти с максимальным уровнем страдания перед оной.       — А что я сделал-то?       От такой наглости Бьякуя даже выпустил его из рук, и тело Ичиго, лишившись опоры, тяжело опустилось на футон. Он посмел… забыть?       — Я напомню тебе, что ты сделал, — Бьякуя поправил Гинпаку и привычно спокойно посмотрел на риока, который от этого взгляда захотел только одного — оказаться как можно дальше от его обладателя. — Ты проник в мой дом, более того — в мою комнату с непристойными предложениями, — Ичиго ойкнул. — Одного этого достаточно, чтобы казнить тебя на Сокьеку. Или отправить в качестве образца в Двенадцатый отряд, прямиком в руки Маюри Куроцучи, — Ичиго испугано замотал головой. — Но этого тебе показалось мало. И ты, Куросаки Ичиго, решил рассказать капитану Зараки о том, как славно ты провел со мной время, удовлетворяя свои сексуальные желания.       — А я провел?       Ладонь Бьякуи отточенным движением легла на рукоять Сенбонзакуры.       — Банкай? — Обреченно спросил Ичиго.       — Собственными руками придушу, — искренне пообещал Бьякуя, чья гордость была не просто задета, а растоптана неучтивым риока.       Но все же рокубантайчо вновь взял себя в руки и подытожил:       — Капитан Зараки не из болтливых, более того, вероятно, твои фантазии он уже забыл. Больше благодарных слушателей твоих историй не было. А теперь исчезни.       Ичиго кивнул, и, прижав к себе занпакто, действительно исчез с глаз капитана. Через полчаса он был в своей комнате в Каракуре и клятвенно обещал себе больше никогда не попадаться на глаза Кучики Бьякуи. И больше никогда не пить.       Спустя четыре дня временный шинигами дежурил около Тринадцатого отряда, ожидая встречи с Рукией. Наконец, она появилась и после радостного крика «Привет, Ичиго!» отвесила ему хороший подзатыльник.       — За что? — Взвыл он.       — За то, что не дождался моего возвращения здесь, в Сейрейтее.       — У меня вообще-то учеба. И патрулирование. И разборки с папашей… Погоди. А как ты узнала, что я был тут?       — Миссия закончилась на два дня раньше, поэтому я почувствовала в поместье твою реяцу, когда вернулась. Мой дорогой брат так же подтвердил, что ты заходил, — Ичиго поперхнулся воздухом. Это не осталось незамеченным Рукией и она подозрительно спросила, — Вы с ним подрались?       Ичиго максимально естественно улыбнулся:       — А ты видела руины вместо поместья?       — Нет…       — Я просто заходил спросить, где ты. Бьякуя отправил меня к капитану Укитаке. Его я встретил у Рангику-сан. Он сказал, что ты на миссии и вернешься через три дня. После этого я… — он запнулся, — вернулся в Каракуру. И вот теперь я опять здесь. Это, кстати, тебе. Он протянул Рукии объемный сверток.       — Спасибо. А что там?       — Подарок. Надеюсь, тебе понравится. Ну, мне пора!       — Куда?       — Домой. Утром в школу.       Девушка уверенно подхватила его под локоть:       — Никуда твоя школа не денется, давай немного поговорим!       Разговоры, как ни банально, закончились в отряде лейтенанта Десятого отряда, которая многозначительно хмыкнула, когда Ичиго пришел вместе с Рукией.       — Ичиго! Кучики-сан! Проходите! У нас сегодня дегустация.       — Надеюсь, не сакэ? — Ичиго слегка передернуло.       — Неее, — Мацумото показала на несколько запотевших прозрачных бутылок с прозрачной же жидкостью внутри, — это называется водка!       Водка оказалась на редкость суровой. Шинигами, рискнувшие попробовать данный напиток, один за другим отключались прямо там, где сидели.       Мацумото наблюдала за происходящим с пытливым любопытством исследователя-энтузиаста и довольно улыбалась.       Рукия, хорошенько подумав, все же рискнула опрокинуть в себя добрую порцию незнакомого ранее напитка. Сделав это, она покраснела, глупо хихикнула, пробормотала что-то про кроликов и сползла на пол, с удобством положив голову на бедро Ичиго.       И вот, среди царства крепкого алкогольного сна остались лишь два бодрствующих собеседника.       — Рангику-сан, — Ичиго сделал небольшой глоток и поморщился, когда холодная жидкость самым парадоксальным образом обожгла его горло, — а если человек, который тебе нравится, пообещал тебя убить, от него стоит отступиться?       Мацумото плеснула дегустационного напитка им обоим и философски ответила:       — Если пообещал убить и не убил, значит, еще есть шанс, — ее взгляд скользнул по спящей Рукии и как-то смущенно улыбающемуся Ичиго. Хорошая они пара. Да, Кучики-сан порой излишне строга к риока, но это не мешает их теплым отношениям. — Не забывай, очень часто человек говорит резкие вещи из страха быть отвергнутым.       Ичиго влил в себя еще порцию горячительного напитка и глубоко вздохнул.       «Не убил, значит, еще есть шанс»       — Проводишь Кучики-сан домой?       Ичиго кивнул и на удивление четким движением поднялся на ноги, подхватив сладко спящую Рукию.       — Я пошел.       — Пока-покааа, — раздалось ему вслед. — А НУ БЫСТРО ПОДНЯЛИСЬ И РАЗБЕЖАЛИСЬ ПО КАЗАРМАМ! КАПИТАН ХИЦУГАЯ С ВАС ЖИВЬЕМ КОЖУ СДЕРЕТ, ЕСЛИ УВИДИТ ТУТ!       Что ни говори, а Мацумото очень любила своего капитана и очень не хотела утруждать его такой грязной работой, как сдирание кожи с десятка шинигами. Поэтому она была полна решимости избавиться от улик в виде нетрезвых тел своими силами.       Бьякуе не спалось. Этой ночью его не успокаивали ни взошедшая во всей красе луна, ни плеск карпов, которых снова будто бы стало меньше, ни даже чай, заваренный и поданный ему с соблюдением всех правил и традиций. Что-то было не так. И это «что-то» по ощущениям очень походило на события четырехдневной давности.       Бьякуя сидел на веранде в идеальном сейдза и, прикрыв глаза, вдыхал свежий и горький запах своих любимых колокольчиков, когда…       — Этого просто не может быть!       Реяцу ненавистного риока снова приближалась к его поместью. Полная сомнений и отчаянной решимости — поразительное сочетание. И к этой реяцу примешивалась вторая — почти родная, белоснежно-холодная и спокойная.       — Я это… Рукию принес, — Ичиго осторожно положил девушку на веранду рядом с Бьякуей.       — Что с ней? — Капитан бросил нарочито равнодушный взгляд в ее сторону.       — Мы… разговаривали. И пили. Она уснула. Я принес.       Весьма исчерпывающе. Бьякуя кивнул:       — Что-то еще?       — Бья… Капитан Кучики! — Ичиго, отметив, что рядом нет Сенбонзакуры, кивнул сам себе, — простите.       И раньше, чем Бьякуя захотел узнать, за что риока просил прощения, он оказался связанным Рикудзекоро.       — Куросаки Ичиго, ты все-таки решил покончить жизнь самоубийством? — По сравнения с этим шепотом даже шипение гремучей змеи было вполне себе соловьиным пением.       — Выслушай… те меня, пожалуйста! — Глаза Ичиго сверкнули отчаянием. — Вы… ты мне нравишься! Ты мне очень нравишься!       — И поэтому ты считаешь себя вправе связывать меня?       — Нет.       — Сними заклинание.       — Нет.       Разговор зашел в тупик.       Ичиго молчал, не зная, что сказать и что сделать. Бьякуя с максимальным достоинством на лице рисовал в своем воображении уничижительные сцены рыжего выскочки.       — Я сниму заклятие, если, — Ичиго запнулся, — если вы… ты меня поцелуешь!       — Ты сошел с ума, Куросаки Ичиго.       — Возможно. Но кто в наше время абсолютно нормален?       Бьякуе как-то не понравилось это философское настроение риока. Но еще больше ему не понравилось, что тот приблизился на опасное расстояние и за подбородок приподнял голову капитана.       — Куросаки Ичи… — Губы риока прикоснулись к его губам, и Бьякуя, памятуя предыдущий случай, оборвал себя на полуслове, упрямо сжав губы.       Он отрешенно просчитывал возможные варианты. Призвать Сенбонзакуру и разделить противного мальчишку на несколько сотен тысяч частей было невозможно из-за связывающего его кидо. Снять кидо? Можно попытаться, если дать волю своей реяцу. Но резкое высвобождение духовной силы грозит разрушением семейного поместья, что само по себе бросит тень на честь семьи Кучики. Язык риока требовательно пробежал по губам капитана, а в волосы, не сдерживаемые кенсейканом, зарылись сильные пальцы. Паршивец! А если станет известно, по какой причине Кучики Бьякуя позволил себе так разбрасываться реяцу, подвергая опасности окружающих, то и вовек не отмыться. Его связал какой-то риока! А в это время «какой-то риока», что-то для себя решив, оторвался от его губ и как-то гадко ухмыльнулся, обнажив шею капитана от ниспадающих черных волос.       — Что ты… — Открытой шеи коснулось горячее дыхание, а следом — не менее горячие губы. Бьякуя дернулся, протестуя, и закончил вопрос, — делаешь?       Ответа не последовало, потому что губы и язык риока были заняты исследованием белоснежной кожи, на которой так и тянуло оставить метку. Слишком идеальная — такого просто не может и не должно быть. Зубы Ичиго осторожно сжались на задней стороне шеи капитана, от чего по спине последнего пробежала легкая дрожь. Его разуму категорически не нравилось происходящее, но тело было совершенно другого мнения.       — Куросаки Ичиго, остановись.       — Не хочу, — тихий капризный ответ, и губы риока сомкнулись на мочке уха капитана, от чего тот невольно задержал дыхание, ненавидя слабость своего тела. Он, не поведя и бровью, мог терпеть сильнейшую боль, но сейчас весьма невинная ласка заставляла его сдавать позиции куда быстрее, чем он бы этого хотел. Влажный язык пробежал по ушной раковине, и Бьякуя пропустил вдох, что, к сожалению, не осталось незамеченным неучтивым мальчишкой.       Руки риока распахнули юката капитана, насколько позволяло Рикудзеккоро, и он замер, впившись глазами в совершенный разлет тонких ключиц.       — Не смей.       Как будто бы это подействовало…       Ичиго припал к нежной коже, как мучавшийся от жажды к горному ключу. Он покрывал плечи и шею Бьякуи нетерпеливыми поцелуями, прихватывал нежную кожу зубами и, словно извиняясь, тут же зализывал легкие следы проворным языком. Рука риока требовательно потянула за волосы на затылке, заставляя капитана запрокинуть голову, еще больше открыв горло для порывистых ласк, а вторая мягко скользила по лопаткам. Ичиго не хватало воздуха, о чем свидетельствовало его рваное дыхание, и к своему позору Бьякуя отметил, что и он сам сбился с мысленного счета «вдох-выдох, вдох-выдох».       И когда Ичиго совершенно пошлым движением медленно лизнул ямку между его ключицами, Бьякуя был вынужден приоткрыть пересохшие губы, чтобы захватить немного воздуха. Стоит ли говорить, что вместо воздуха в его рот все же прорвался настойчивый язык противного мальчишки, дрожащего от переполняющих его чувств и эмоций?       Капитан усмехнулся и позволил себе небольшую вольность — он ответил на поцелуй, что незамедлительно вызвало у риока тихий стон. Куда ему, юнцу, до многолетней выдержки рокубантайчо? Бьякуя осторожно огладил язык Ичиго своим и напористо проник в горячий рот неожиданно подчинившегося ему риока. Он целовал без тени смущения, властно, горячо и упоительно сладко. Ичиго принимал поцелуй едва ли не с благоговением, совершенно покорно, с трудом сдерживая рвущиеся наружу стоны и впиваясь в плечи капитана подрагивающими пальцами.       Когда воздуха стало катастрофически мало, Ичиго с сожалением отстранился, старательно избегая зрительного контакта и тяжело дыша. Капитан выжидающе смотрел на покрасневшие скулы временного шинигами и отчего-то мокрые ресницы.       Ичиго же, не поднимая взгляд, нервно поправил на Бьякуе его юката и, отступив на максимальное расстояние, снял заклинание связывания, после чего исчез мгновенной поступью. Этого Бьякуя никак не ожидал.       — Куросаки Ичиго!       — Ичиго? — Недалеко от капитана послышалось шевеление и Рукия медленно села, держась за голову. — А где Ичиго?       — Принес тебя и ушел.       — Аа… понятно. — До Рукии с запозданием дошло, кто ее собеседник, и она склонилась в почтительном поклоне. — Дорогой брат, я прошу прощения…       — Иди к себе, Рукия.       — Да, дорогой брат. Спасибо! — Рукия поклонилась и максимально быстро покинула поле зрения Бьякуи.       Тем временем в душе рокубантайчо плескалось уже не раздражение, а самая настоящая ненависть к рыжеволосому мальчишке.       Это собрание капитанов подозрительно напоминало предыдущее. Тот же состав, те же темы, та же ухмылка капитана Зараки. Бьякуя про себя чертыхнулся и после окончания собрания отправился прямиком во владения Одиннадцатого отряда. В этот раз стены капитанского кабинета были украшены несколькими сотнями разноцветных бантиков, но розововолосого дизайнера поблизости не наблюдалось.       Бьякуя выждал, когда Кенпачи стряхнет бантики с той части стены, о которую, видимо, любил опираться спиной, и коротко спросил:       — Опять?       — Почти, — Зараки сел и задумчиво почесал подбородок. — В этот раз смешнее. Не он тебя вертел. А ты его. Но по его бодрой походке сложно сказать, что он что-то почувствовал. — Кенпачи хохотнул, а Бьякуя вспыхнул. — Это у мальца все так хорошо разработано или у тебя под хакама этот… как его? О, минимализм?       — Капитан Зараки!       — Аа, — тот махнул рукой. — Я же сказал, мне пофиг. Забирай в том же месте. И в том же состоянии.       И снова Бьякуя покидал кабинет капитана Одиннадцатого отряда под самый откровенный ржач.       Сознание возвращалось пульсирующей болью в висках и отвратительной слабостью в теле. Ичиго был уверен, что даже нападение Пустого не заставит его сейчас шевельнуть хотя бы пальцем. Не то, что вскочить, схватить меч и броситься в атаку. Он болезненно поморщился и со стоном разомкнул сухие губы:       — Воды…       Всплеск реяцу вышиб из него с трудом добытый на вдохе воздух. Впрочем, давление прекратилось так же быстро, как и появилось, но Ичиго зажмурился, уже зная, кто находится рядом. Реяцу была знакомой до боли, до крика, до тончайших порезов на коже. Смертельно прекрасная, она переливалась сотней всполохов цвета лепестков сакуры в сезон Ханами.       — А. Это опять ты, — не вопрос, утверждение.       Глава благородной семьи Кучики буквально захлебнулся от гнева — несносный мальчишка, находящийся в его поместье, ведет себя так, словно это он, Бьякуя, пришел в его дом в неурочное время.       — Куросаки Ичиго, ты…       — ДОСТАЛ! — Риока вскочил на ноги и, пошатнувшись, приложился затылком о стену за своей спиной. — Как же ты достал со своей заносчивостью и высокомерием! Что, раз нацепил свои благородные бигуди, так все, остальные не достойны дышать одним воздухом с тобой? И что ты вообще здесь забыл? — глаза цвета охры с вызовом смотрели на Бьякую, на лице которого было написано явное удивление, которое, впрочем, быстро сменилось привычной маской безразличия.       — Я здесь живу.       Ичиго пару раз моргнул, с тихим «Ой» сполз по стене, уткнулся лбом в колени и на всякий случай прикрыл голову руками. Небесной кары почему-то не последовало, и он рискнул осторожно поднять полный раскаяния взгляд на капитана.       — А я что здесь делаю?       — Отсыпаешься после очередной выходки.       С губ Ичиго сорвался стон, и он спрятал лицо в ладонях:       — Я снова… рассказал кому-то что-то не то?       — Не «кому-то», а капитану Зараки. И не «что-то не то», а подписал свой смертный приговор.       Ичиго тяжело вздохнул, лег на футон и сложил руки на животе.       — Я готов.       — К чему?       — Давай свое коронное «цвети, Сенбонзакура». Обещаю, сопротивляться не буду.       Бьякуя уже второй раз за непродолжительное время откровенно удивился, но вслух сказал лишь спокойное:       — Убийство тех, кто не в состоянии держать меч, не делает чести моей семье.       Ичиго посмотрел на него долгим взглядом:       — Вот это-то в Вас и бесит, капитан Кучики. Честь. Гордость. Поклонение каким-то дурацким правилам. — Риока встал, наскоро одернул шихакушо и закинул за спину свой занпакто. — Оставаться человеком — куда важнее, чем быть статуей, прекрасной, но мертвой в своей идеальности. — Он прошел мимо растерявшегося капитана и раздвинул седзи. — Благодарю за заботу, больше я Вас не побеспокою. До свидания.       И раньше, чем Бьякуя смог как-то отреагировать на неожиданную смену настроения своего нечаянного гостя, Ичиго ушел в мгновенную поступь.       Следующим утром Ренджи имел «счастье» наблюдать задумчивого капитана. Если до этого дня он считал, что хуже высокомерного спокойствия нет ничего, то сейчас он был готов покаяться в этом ошибочном суждении на глазах всех отрядов разом.       Его капитан сидел с подсохшей кистью в руке, тушь с которой, неспешно капая, образовала небольшую лужицу рядом с листом, на котором так и не появились привычно уверенные и изящные линии иероглифов. Более того, черная тушь уже впиталась в рукав белоснежного шитаги, но Бьякуя упорно не обращал на это никакого внимания, изучая стену прямо перед собой. Абарай-фукутайчо уже раз десять украдкой осмотрел эту самую стену, подозревая, что за годы службы проглядел начертанное на ней, самое малое, святое откровение. Но к его разочарованию стена была абсолютно пуста.       — Капитан Кучики?       Тишина.       Ренджи чуть слышно вздохнул — снова никакого ответа. А ведь он уже третий раз обращается к капитану. Первые два раза — по делу, а сейчас — просто из любопытства. Он склонился над своими документами, внимательно просматривая их на предмет ошибок. Да, лейтенант терпеть не мог бумажную работу, но звание обязывало заниматься и этим. Но как бы было здорово погонять сейчас офицеров на дальнем полигоне. Он чуть заметно улыбнулся, мотнул головой, прогоняя мечтания, и склонился над очередным листом.       — Ренджи.       Тихий голос ворвался в его сознание чем-то знакомым и незнакомым одновременно. Капитан обратился к нему по… имени?       — Слушаю, капитан Кучики! — Ренджи вскочил на ноги и замер, ожидая распоряжений.       — Сядь, — Бьякуя мягким движением руки указал на место перед собой. Ренджи медленно подошел к столу капитана и так же медленно опустился напротив него. Ощущения, по меньшей мере, странные — мало того, что их разделяет всего лишь низкий стол, а не уважительное расстояние в три шага, так еще и поза сейдза вызывала раздражение с первых секунд. Лейтенант откровенно восхищался выдержкой капитана, который мог сидеть в идеальном положении часами с таким спокойным видом, словно это самая естественная поза тела. Он немного поерзал и развел под собой пятки — так должно быть легче.       — Ренджи, — конечно, от Бьякуи не укрылось это движение, — можешь сесть так, как тебе удобно.       Лейтенант опешил окончательно, но к разрешению прислушался — сел, скрестив ноги, и уперся локтями на колени, чуть подавшись вперед. Всем своим существом он выражал живейший интерес, который Бьякуя лишь усилил необычным для себя вопросом:       — Ты считаешь себя живым?       Брови Ренджи удивленно поползли вверх, но усилием воли он остановил их движение и немного напряженно ответил:       — Да.       — Почему?       Лейтенант подозрительно посмотрел на своего капитана — может, стоит показать его капитану Унохане? В конце концов, в Четвертом отряде успешно врачевали не только тела, но и более тонкие материи.       — Ну, — он задумчиво почесал нос. Говорить о том, что он ест и спит, было как-то слишком банально, — потому что у меня есть желания, цели, стремления. А еще есть чувства, — добавил он более уверенно.       — Чувства? — Бьякуя посмотрел как будто бы сквозь своего собеседника, у которого от этого взгляда волосы наверняка зашевелились бы от ужаса, не удерживай их забранный наверх хвост. — А я живой? — лейтенант внимательно посмотрел в серовато-синие глаза, которые сейчас были совершенно пустые и невидящие, словно у слепого или даже мертвого. — Ренджи, я — живой?       Неожиданно для себя Абарай-фукутайчо услышал отчаяние в этом вопросе. Увидел чуть подрагивающие пальцы, все еще сжимающие сухую кисть. Бледные искусанные губы. Голубые тени, залегшие под глазами — кажется, ночь выдалась для рокубантайчо по меньшей мере беспокойной. И, поддавшись порыву, лейтенант накрыл мраморно-белую ладонь своей, смуглой и горячей.       — Конечно, Вы живой, капитан Кучики, — его голос был тверд и спокоен, потому что Ренджи не врал. Он верил в свои слова, — Бесспорно, Вам нелегко, ведь Вы вынуждены быть идеалом для всего Сейрейтея и как капитан, и как глава благородной семьи. Вы должны быть выше каких-либо чувств и эмоций, но Вы все равно переживаете за Рукию, за своих подчиненных, за… меня, — он мягко улыбнулся, глядя, как во взгляде напротив растворяется пелена отстраненности. — Вы бываете недовольны и даже раздражены. Может быть, даже устаете, — в этом Абарай-фукутайчо был не совсем уверен, но кто знает. — Лично я не вижу причин сомневаться в том, что Вы живы!       Взгляд Бьякуи опустился на ладонь лейтенанта, все еще накрывавшую его собственную, и Ренджи с нервным «Прошу прощения!» отдернул руку. Подумал мгновение и спрятал обе под стол — во избежание, так сказать. Сейчас капитан был на удивление лоялен к его выходке, но в обычное время за такое прикосновение Сенбонзакура уже давно отсек бы ему пальцы по самые плечи.       Офицеры, заглянувшие в кабинет, чтобы сдать отчеты, были весьма удивлены, увидев капитана и лейтенанта, сидящих друг напротив друга в абсолютной тишине. Извинившись за вторжение, они положили документы на ближайший угол ближайшего стола и быстро покинули помещение, переглядываясь между собой. До сих пор капитан Кучики не был замечен в таком отрешенном состоянии. Спокоен — да. Сдержан — да. Но задумчиво сосредоточен, словно глядя внутрь себя — ни разу.       Повисшая в кабинете тишина казалась Ренджи весьма неловкой. Он боялся не то, что встать, а лишний раз вдохнуть. Настроение капитана было слишком непривычным и от этого совершенно непредсказуемым.       — Абарай. — В голосе Бьякуи послышались привычно спокойные и уверенные нотки. Ренджи благодарно выдохнул и вскинул на него прямой взгляд, — отправляйтесь на полигон вместе с офицерами с 5го по 20й номер. Проведите тренировку в соответствии с планом. Абарай-фукутайчо быстро поднялся на ноги:       — Есть, капитан Кучики! — и, поклонившись, он исчез за дверью.       Его сердце трепетало от предвкушения затяжной и упорной тренировки и, казалось, даже Забимару довольно вибрировал, разделяя удовольствие своего хозяина.       Бьякуя, оставшись в одиночестве, некоторое время старательно смотрел на лежащие перед ним бумаги. Толку от этого было мало: иероглифы распадались на невнятные части, а цифры досадливо перескакивали из строки в строку. Нет, сосредоточиться определенно не получалось, и капитан, вопреки своим убеждениям и привычкам, отложил проверку документов. Немного посомневавшись, он все же оставил записку, адресованную Ренджи, сообщив о том, что сегодня его работа закончена. Как мастеру мгновенной поступи, ему не стоило усилий оказаться в своем поместье уже через пару минут. Если слуги и удивились внеурочному возращению главы семьи, то им хватило ума и такта никак этого не выдать — они лишь проводили капитана, направившегося в свою комнату, безупречно вежливым поклоном.       Бьякуя вышел на веранду и спустился к пруду прямо в капитанской форме. Плеск воды и легкий аромат колокольчиков привычно успокаивали разум, в котором бились разрозненно-связные мысли.       Быть живым — это чувствовать? Что ж, Куросаки Ичиго заставлял его чувствовать, но явно не что-то возвышенное и чистое. Наоборот, риока раздражал абсолютной уверенностью в своей правоте; бесил пренебрежительным отношением к давно заведенным правилам; насмехался над судьбой, очертя голову бросаясь в крайности; нервировал своей фамильярностью; трепал нервы одним своим присутствием и был самой настоящей костью поперек горла в общем и целом.       Бьякуя всегда был предельно честным не только с окружающими, но и с самим собой. Поэтому он не стал скрывать, что помимо прочего мальчишка цеплял своей непосредственностью и искренностью.       Память услужливо подсунула картинки ночной встречи: отчаянные признания, жадные поцелуи, бережные прикосновения, беспрекословная капитуляция, волнующая покорность и абсолютная честность. Бьякуя хмыкнул — а ведь рыжеволосый мальчишка действительно выполнил свое обещание — снял Рикудзекоро, когда Бьякуя его поцеловал.       Рокубантайчо высвободил занпакто из ножен и, не колеблясь, открыл Сенкаймон прямо в комнату Ичиго. В конце-концов, из отведенной ему вечности, капитан вполне мог подарить один вечер беседе с риока. Может, тот объяснит, что означает его поведение.       А Ичиго в это время страдал. О, как он страдал!       Нагло стащив у сестер все их краски, а у отца — не весь его алкоголь, рыжеволосый парнишка… творил. Стол кверху ножками лежал в середине комнаты, пробковая доска со всем содержимым небрежно валялась на не заправленной кровати, на которой находились и все снятые со стены рамки. А по самой стене Ичиго вдохновенно водил кистью, иногда ненадолго прерываясь, чтобы хлебнуть из бутылки или критически осмотреть творение рук своих.       Неожиданно возникший Сенкаймон он, конечно же, заметил, но решительно проигнорировал. Как и того, кто вышел из Врат и долгие две минуты молчал, прежде чем спросить:       — Куросаки Ичиго, ты изображаешь… грязь?       Ичиго вскинулся:       — Вообще-то я преобразовываю либидо в «общественно полезные» достижения!       Капитан Шестого отряда внимательным взглядом отметил полное отсутствие понимания, что такое сочетание цветов, их наложение друг на друга и смешивание для получения новых оттенков.       — У тебя не получается.       — Отвали, а? Зачем вообще пришел? — временный шинигами слегка покачнулся и в поисках опоры прислонился плечом к покрытой свежей краской стене.       — Поговорить.       — О чем?       Бьякуя молчал, подбирая слова. Впервые за долгое, очень долгое время он не знал, что сказать, чтобы получить в ответ диалог, а не подростковую истерику.       Ичиго в ожидании ответа на свой вопрос тихонько сопел, пытаясь оттереть пятно краски с рукава домашней футболки. Увы, трение не помогало, а лишь усугубляло ситуацию — краска захватывала все большую территорию.       — Куросаки Ичиго, — капитан, безэмоционально глядя на юношу, решил разложить все по полочкам, — ты ведешь себя совершенно неподобающим образом. Напиваясь до неприличного состояния, ты порочишь гордое звание шинигами. Готэй-13 — это главная военная организация Сообщества душ и у тебя нет никакого права…       Краска не оттиралась, сублимация оказалась полной хренью, в голове шумело от принятого на грудь, а рокубантайчо вместо того, чтобы признаться в чувствах и предложить руку и сердце, почему-то отчитывает Ичиго, как глупого щенка. Терпения у того и так было немного, а сейчас оно и вовсе закончилось, поэтому с криком «ДА ПОШЕЛ ТЫ!» Ичиго швырнул грязную кисть в сторону нежданного гостя. Конечно, капитану ничего не стоило увернуться, что он и сделал. Кисть, пролетев мимо цели, врезалась в противоположную стену и упала прямо на белоснежную, выглаженную школьную рубашку, заботливо повешенную на спинку стула. Ичиго взвыл и со злости попытался пнуть перевернутый стол. Пинок не достиг своей цели, и юноша, потеряв равновесие, непременно бы упал, если бы его не подхватили затянутые в наручи руки.       — Не трогай меня! — в голосе парня отчетливо слышалась тихая истерика, которую так хотел избежать капитан. — И вообще не смей ко мне приближаться! И я к тебе больше не подойду! Никогда! Я же явно не соответствую твоему высокому статусу, капитан, твою мать, Кучики! — злоба и горечь комом встали в горле, и Ичиго сжал кулаки, до боли впиваясь ногтями в ладони, чтобы не разрыдаться здесь и сейчас.       — Посмотри на меня. — Бьякуя на удивление мягко держал его за плечи.       — Отстань.       — Посмотри на меня.       Парень медленно поднял взгляд, в котором читалось отчаяние.       — В чем причина твоего поведения?       На глаза цвета охры набежали слезы:       — В том, что я, кажется, люблю тебя.       — Что я должна сделать? — Рукия выглядела крайне растерянной.       — Пригласи Куросаки Ичиго в поместье этим вечером.       — Но, дорогой брат, я не знаю, получится ли…– пальцы девушки нервно теребили край косодэ. — Последние три недели он игнорирует все сообщения, кроме тех, на которых указаны координаты Пустых. Я приходила к нему домой, но он не пустил меня. Я не уверена, что…       — Пригласи Куросаки Ичиго в поместье этим вечером, Рукия.       — Да, дорогой брат. Я выполню твою просьбу. — Бьякуя отвернулся от собеседницы, показывая, что она свободна. Девушка, поклонившись, покинула кабинет, теряясь в догадках, зачем ее брату видеться с риока вне собрания капитанов и что, собственно говоря, происходит с ее другом.       А происходила с Ичиго вполне объяснимая депрессия на фоне первой и, увы, безответной любви. Ему казалось, что мир рухнул — ведь он признался Бьякуе в чувствах, а тот, ничего не ответив, как-то странно посмотрел на юношу и, открыв Врата, скрылся за ними. Что было в этом взгляде, Ичиго не мог сказать точно: отвращение? Ненависть? Насмешка? Не мог, потому что его глаза застилали горькие и обидные слезы.       Первая любовь — такая невозможная и такая болезненная. Как он вообще мог надеяться на взаимность не кого-то, а самого Бьякуи? Капитана, на чью правильность и чистоту едва ли не молятся. Да, тем вечером капитан пришел к Ичиго. Но зачем? Явно же, лишь для того, чтобы отчитать его, как неразумное дитя.       Ичиго зло хмыкнул, смахнул непрошенные слезы и дал себе слово больше никогда не вспоминать о существовании двадцать восьмого главы благородной семьи Кучики.       Отвлечься от несчастной любви помогали Пустые, которые словно сошли с ума и лезли изо всех щелей. Получив координаты очередного непрошенного в его мире гостя, Ичиго несся ему навстречу, вкладывая в удары занпакто всю свою боль. Недели он жил в замкнутом круге — дом-школа-патрулирование-дом-школа-патрулирование — и этот круг устраивал его целиком и полностью.       — Нет.       Рукия удивленно посмотрела на своего собеседника.       — Почему?       — Другие планы, — Ичиго пожал плечами. Встреча с боевой подругой, караулившей его у школьных ворот, вызывала раздражение. А уж ее просьба прийти в поместье Кучики — как минимум, злость.       — Но мой дорогой брат настоятельно просил пригласить теб…       — Бьякуя? — Рукия кивнула. — То есть, это не твоя затея?       — Нет. — Девушка смахнула с платья своего гигая невидимые пылинки и продолжила, — мой дорогой брат попросил пригласить тебя в поместье этим вечером. И ты придешь хотя бы потому, что я ждала окончания твоих уроков несколько часов вместо того, чтобы готовиться к недельной миссии по зачистке! На которую, к слову, я должна отправиться через 40 минут.       Ичиго быстро прокрутил в голове полученную информацию. Капитан пригласил его в поместье, в то время как названной сестры самого Бьякуи не будет рядом. Конечно, ведь ему не нужны свидетели. Наверняка он считает временного шинигами плаксивым идиотом, который устроит истерику на всю округу. Ну, или он хочет просто-напросто убить риока и спрятать его бездыханное тело в своем любимом пруду на радость и так откормленным карпам. Или они не едят мясо? А, пофиг.       Неожиданно злая усмешка легла на губы рыжеволосого юноши:       — Передай капитану Кучики, что я приду. — И, не попрощавшись, он развернулся и стремительно зашагал в сторону дома, оставив Рукию один на один с множеством вопросов.       Сумерки едва спустились на Сейрейтей, а Ичиго уже шагнул на территорию поместья. Шагнул, не таясь — да и зачем? Ворота были призывно открыты, слуг в поле зрения не наблюдалось. Быстрым шагом риока пересек ухоженный двор и поднялся в главное здание, где располагались покои нынешнего главы семьи. Отчего-то Ичиго был уверен, что ему именно туда. Чутье не подвело — достигнув цели и резким движением раздвинув седзи, он увидел темноволосого мужчину, одетого в юката из тончайшего льна глицинового цвета. Тот сидел напротив чайного столика, накрытого на две персоны. Изысканно, как же отвратительно изысканно. Временный шинигами на мгновение замешкался, но все же решительно шагнул в комнату и, не дожидаясь приглашающего жеста хозяина, сел на уготованное ему место, положив занпакто на расстоянии вытянутой руки.       — Ну? Что звал?       Бьякуя, никак не отреагировав на вопиющую наглость, поднял заварочный чайник и струя ароматного чая устремилась в явно безумно дорогой тяван. Ичиго хмыкнул — если его визави хотел произвести впечатление отточенными движениями и обнажившимися изящными запястьями, но не на того напал. Ведь для себя юноша решил, что больше никаких глупых влюбленностей, никакого восхищения, никаких душевных трепыханий и уж точно никакого Кучики Бьякуи в мыслях перед коротким и тревожным сном. И вообще, он решил, что будет вести себя резко, твердо и гордо — словом, так, чтобы капитан Шестого отряда и думать не смел о каких-то там слабостях временного шинигами.       Разлив чай, Бьякуя обхватил свой тяван ладонями и Ичиго, сам того не желая, засмотрелся сначала на точеные, обманчиво музыкальные пальцы, а потом на идеальные губы, которые разомкнулись для того, чтобы накрыть край пиалы. Риока сглотнул и поднял упрямый взгляд выше, который скользнул по отвратительно изящному носу и остановился на прикрытых, словно от удовольствия, глазах. Ситуация сложилась непонятная, но без сомнения невероятно раздражающая! Ичиго вскипел и, не отдавая отчет в своих действиях, смахнул со столика тэцубин и оставшуюся пиалу. Чайник лишь покатился по деревянному полу, а вот пиала с характерным звуком разлетелась на множество осколков.       — ЧТО ТЕБЕ ОТ МЕНЯ НАДО, БЬЯКУЯ?       Рокубантайчо медленно вернул свой тяван на столик, проследив его движение взглядом, так же медленно поднял глаза на тяжело дышащего Ичиго и спокойно спросил:       — Ты охренел?       Ичиго моргнул пару раз и как-то глупо выдохнул:       — А?       — Я спрашиваю, — Бьякуя провел пальцами по мокрой поверхности стола, — ты охренел?       — Ты… Вы… ты откуда такие слова знаешь? — вид у риока был такой, словно… словно… словно Бьякуя использовал обсценную лексику! А, да. Именно это и произошло. — Охренеть…       — Куросаки Ичиго, я могу с уверенностью сказать, что владею всеми лексическими сегментами языка в совершенстве. Употребление или неупотребление того или иного сегмента — не только необходимость занимаемого мною положения, но и мой выбор.       — Охренеть… — теперь взгляд Бьякуи выражал сомнение в умственных способностях своего собеседника, который, увидев в серо-синих глазах что-то кроме пренебрежительного равнодушия, в третий раз повторил, — охренеть!       Бьякуя слегка склонил голову на бок:       — Сообщи, как будешь готов к диалогу.       — Я… я готов.       — Куросаки Ичиго, — рокубантайчо заправил за ухо упавшую на лицо прядь волос. — Я не могу принять твои чувства. — Риока опустил голову и до боли закусил нижнюю губу. Только не реветь. Быть гордым. Сильным. Взрослым. — Ты ошибаешься, говоря, что дело лишь в моем статусе. Безусловно, он играет значительную роль, но иногда и я могу поступиться правилами.       — Как ради Хисаны? — Ичиго не узнал свой голос. Сухой и резкий, как хрустнувшая под ботинком давно отломанная ветвь. — Ведь ради нее ты…       — Как и ради Рукии.       Повисшая тишина ощущалась физически. Она ложилась свинцом на поникшие плечи временного шинигами, густым туманом вилась вокруг, лишая привычного ритма дыхания. Риока разрывали противоречивые желания — встать и уйти, бросив напоследок что-то резкое и колкое, или упасть к ногам, умоляя дать хотя бы надежду на шанс?       — Я… — юноша сжал кулаки, чтобы не было видно дрожи пальцев, — я… — Он должен был сказать это, иначе невысказанные слова разорвали бы юное сердце на части, — я, правда, люблю тебя.       — Допускаю, — Бьякуя плавным движением поднялся на ноги, — но я не могу дать тебе нечто… равноценное. Ты любишь, а я лишь испытываю интерес. — Он шагнул к юкими-седзи и застыл, стоя спиной к своему гостю.       Идеальная осанка, легкий поворот головы, взгляд, устремленный в сторону пруда. Правая рука начала было движение к талии, где обычно находилась рукоять Сенбонзакуры, но замерла и безвольно повисла, когда мужчина вспомнил, что сейчас он был безоружен. Создавалось впечатление, что ему хотелось почувствовать в руках катану только потому, что она помогала ему быть увереннее. Ичиго не видел этого жеста, так как все еще сидел, глядя на свои сжатые кулаки, и переваривал информацию. Бьякуя действительно сказал, что испытывает интерес, или ему показалось? А если не показалось, то интерес к кому? Неужели к..?!       — Ко мне? — в оглушающей тишине вопрос прозвучал неестественно громко.       — Да. — Незамедлительный твердый ответ, после которого никто не шелохнулся, но тишина перестала быть такой вязкой и обволакивающий.       Резко выдохнув, Ичиго вскочил на ноги и, преодолев разделяющие их шаги, приник к Бьякуе со спины, судорожно сжимая его юката и упираясь лбом в твердое плечо:       — Это равноценно. Для меня это равноценно, — горячий быстрый шепот срывался с губ юноши. — Даже больше, чем равноценно. Намного больше, потому что… потому что это ты!       Аргумент, конечно, был далек от логики, но уверенность и пылкость были так сильны, что после непродолжительной борьбы с самим собой капитан сдался — он повернулся к риока и его внимательный взгляд встретили совершенно счастливые глаза и не такая уж туповатая улыбка. Наверное, если бы рокубантайчо умел улыбаться, он бы сделал это, потому что против такого чистого восторга невозможно устоять, если ты, конечно, не мраморная статуя. Статуей он не был, но и навык улыбки так давно не использовался, что просто атрофировался, как нечто ненужное. Но все-таки уголок обычно высокомерно сжатых губ чуть дернулся и Ичиго, от которого не укрылось это едва заметное движение, порывисто обнял Бьякую и тихо спросил, уткнувшись ему в шею:       — Я могу тебя поцеловать? — не дождавшись ответа, он решил на всякий случай уточнить, — я трезвый…       Бьякуя мгновение подумал, скользнул ладонями по обнимавшим его рукам вверх, обхватил уверенными пальцами юношеские плечи и коснулся искусанных губ своими. Легкий, почти целомудренный поцелуй, отграничиться которым не удалось — Ичиго приоткрыл рот, и требовательно скользнул языком по губам капитана, делая шаг вперед и вынуждая Бьякую отступить и прислониться спиной к юкими-седзи.       Поцелуи жадные, жаркие, сладкие, заставляющие юношу прижиматься к капитану, хвататься за его юката и порывисто развязывать хитро вымудренный узел на поясе, изнывая от желания прикоснуться к молочно-белой коже. Не выходит — пальцы не слушаются, и Бьякуя ловит губами нетерпеливо-жалобный стон. Так не пойдет — риока возбужден до грани потери сознания и переполнен неподдающимся контролю желанием. Капитан плавно отстранил Ичиго и, предупреждая возмущение и обиду, успокаивающе коснулся губами напряженной шеи. Ичиго захлебнулся воздухом:       — Еще. Пожалуйста! Еще…       Бьякуя, не прерывая поцелуи, мягко, но настойчиво подтолкнул Ичиго спиной к стене — на ногах парень стоял не совсем уверено, а так будет хоть какая-то опора. Кажется, Ичиго даже не заметил этого, отдаваясь ласкам горячих губ ледяного капитана. Не заметил он и то, как его тело было освобождено от одежды — риока плавился под руками и губами того, о ком так долго мечтал во сне и наяву. Но когда белоснежная ладонь накрыла его твердый сочащийся смазкой член, он вздрогнул, посмотрел в кажущиеся черными глаза напротив, и сказал едва ли не самое нелепое, что вообще можно сказать в подобной ситуации:       — Я стесняюсь.       Бьякуя опешил. Происходящее было весьма необычно: он, аристократ до мозга кости, держит за член возбужденного до предела абсолютно голого парня, который с каждым мгновением краснеет все сильнее. И, отнюдь не нежно царапнув ногтем чувствительную головку, что вызвало громкий протяжный стон, капитан задал не менее нелепый вопрос:       — Почему?       Ичиго честно пытался подумать целых две секунды. Адекватные причины мозг генерировать категорически отказывался, и юноша, уткнувшись в шею рокубантайчо, сказал чистую правду:       — Я еще не… ну, я не знаю, как. Когда с кем-то.       Покраснеть еще сильнее было невозможно, но Ичиго успешно с этим справился. Казалось, он даже не дышал — то ли от страха, что его за самое ценное держит рука, убившая бесчисленное множество неугодных, то ли от признания своей неопытности. Бьякуя про себя хихикнул, но вслух тихо шепнул в отчаянно алеющее ухо:       — Я покажу тебе, как.       Кто вообще знал, что за неприметной ширмой скрывается большое, в полный рост, зеркало? Сложно представить, что капитан вообще смотрит на свое отражение — какой в этом смысл, если он идеален до кончиков ресниц сам по себе? Вряд ли ему нужно какое-то подтверждение, ведь он и так знает, что на его форме ни единой пылинки и складочки, волосы лежат один к одному, а Сенбонзакура висит под определенным углом, градус которого не меняется десятилетиями.       Но сейчас…       — Посмотри на себя, Куросаки Ичиго.       Ичиго медленно открывает глаза и, не поднимая взгляд, послушно смотрит на свое отражение. Он видит не так уж и много — лишь свои длинные стройные ноги, узкую талию, завитки рыжих волос, идущие от пупка вниз и две совершенно восхитительные ладони, одна из которых медленно ласкает его член по всей длине, а вторая мягко массирует особо чувствительное место за мошонкой.       Ноги дрожат и предательски подкашиваются, Ичиго с бессильным хныканьем упирается руками в зеркальную поверхность.       — Я сказал, посмотри на себя.       Риока поднимает взгляд выше — резко очерченные ребра, темные напряженные соски, покрытые россыпью засосов зацелованные ключицы. Он видит, как тяжело поднимается и опускается грудная клетка. Видит приоткрытые, словно в немом крике, припухшие губы, лихорадочно горящие щеки и распахнутые глаза темные, мутные от наслаждения.       Одна рука капитана переместилась на рвано вздымающуюся грудь, лаская золотистую кожу и задевая чувствительные донельзя соски. А вторая рука массировала нежную уздечку большим пальцем, в то время как остальные, влажные от естественной смазки, скользили по подрагивающему от напряжения члену.       — Продолжай смотреть.       Взгляд Ичиго встречается с отражением взгляда Бьякуи, который сжимает пальцы вокруг его члена плотнее и ускоряет движения рукой. Бьякуя за спиной возбужден — риока чувствует горячий член, упирающийся между его ягодиц, и подается бедрами назад, прогибаясь в пояснице и усиливая их соприкосновение. Бьякуя в отражении прекрасен до экзальтированного стона, который невозможно сдержать. Бьякуя за спиной дышит так же рвано и поверхностно, как и он сам, щекоча дыханием разгоряченную кожу и беспорядочно целуя везде, где может дотянуться. Бьякуя в отражении нетерпеливо облизывает свои губы. И почему-то этот простой жест становится той самой каплей в переполненной чаше.       По телу Ичиго проходит короткая крупная дрожь, и капитан отнимает дарящие наслаждение руки. Ичиго даже не успевает возмутиться ни единым звуком, потому что капитан молниеносно опускается перед ним на колени и одним движением принимает в горячий и обволакивающий рот член риока.       Язык Бьякуи, как уже успел убедиться Ичиго, был способен на невероятные вещи. Вот и сейчас он ласкал член парня снизу, прижимая его к небу, а сам капитан брал так глубоко, что его аристократический нос упирался в лобок риока. Томный взгляд (обычно) холодных глаз, нежные ласки (обычно) жестоких рук, жар (обычно) недоступного рта и одна на двоих страсть — всего этого стало так много, что Ичиго не выдерживает — он откидывает голову назад и, схватившись за плечи Бьякуи, с глухим стоном кончает, толкнувшись в его восхитительный рот как можно глубже. Под вымученный стон парня, капитан глотает бьющую толчками белесую жидкость, и крепко придерживая с трудом стоящего парня за бедра, мягко посасывает его член, принимая все до последней капли, пока тот не обмякает. А после с невыносимым изяществом поднимается с колен и вопросительно смотрит на Ичиго. В глазах того шок, благодарность и бесконечная нежность. Сейчас толкового диалога с ним не выйдет.       Ичиго словно со стороны наблюдает, как Бьякуя обтирает его кожу смоченной в ароматной воде тканью. Он педантично очищает юное тело, смывает с него запахи и следы близости. После — осушает чем-то мягким на ощупь и укладывает несопротивляющегося юношу на футон. Перед тем, как провалиться в сон без сновидений, риока подносит к губам пальцы капитана и, оставив на них поцелуй, счастливо улыбается и закрывает глаза.       Конечно, от Бьякуи не укрылось, что едва забрезжил рассвет, риока покинул его поместье. Да, беглец старался действовать предельно тихо, но звук разбившегося фарфора, два совсем недетских мата и звон уроненного меча разбудили бы и куда менее чуткого к звукам человека.       Но все же Бьякуя никак не выдал своего пробуждения. Лежал, не шевелясь, крепко смежив веки и размеренно дыша, как и полагается любому спящему.       Может быть, оно и к лучшему, что мальчишка решил сбежать, не прощаясь и даже не оставив записки.       Может быть, он решил, что с него хватит любви к мраморным статуям.       Может быть…       …но все-таки немного жаль.       Лысый парень с красными стрелками в уголках глаз уже добрые полчаса нерешительно топтался перед дверью кабинета капитана Шестого отряда. Все-таки, владения отмороженного аристократа — совсем не то место, где ему хотелось бы находиться. Наконец, решив, что в случае убийства, его смерть будет на совести капитана Зараки, он коротко постучал и, услышав ледяное «войдите», решительно раздвинул седзи.       — Мадараме Иккаку, третий офицер Одиннадцатого отряда! — В принципе, Иккаку не боялся никого и ничего. Кроме, как он сейчас понял, Кучики Бьякуи, сидевшего над стопкой исписанных документов. Отчего-то, с кистью в тонких пальцах, тот выглядел более опасным, чем на поле боя: с обнаженным лезвием катаны и залитый кровью. — Капитан Зараки просил передать Вам. Лично в руки. — Он положил на край стола сложенный пополам обрывок бумаги и маленькую баночку без опознавательных знаков.       Бьякуя развернул послание и скользнул взглядом по неровно написанным иероглифам. Офицеру показалось, что воздух в помещении в одно мгновение заискрил опасностью, и на всякий случай он покрепче схватил Хозукимару.       Капитан молчал. Иккаку изображал рыбу, выброшенную на берег. Но все же он собрался с духом и спросил:       — Передать капитану Зараки какой-нибудь ответ?       — Да. — Бьякуя медленно порвал послание на несколько частей и посмотрел на офицера, которому как-то неожиданно захотелось прикинуться ветошью. — Передайте вашему капитану благодарность за заботу и содействие в деликатном вопросе. — Офицер кивнул и поспешно направился к выходу из кабинета, когда его остановил звенящий от гнева голос, — а еще скажите, чтобы он шел в Уэко Мундо со своими советами!       А что еще ответить на неровные строки «Под утро пришел Куросаки. Выхлебал мое саке. Болтал про твой ВОЛШЕБНЫЙ рот. Ха! Боится за свой зад. P.S. лежит в обычном месте. Казармы сегодня пустые. Используй мазь, не калечь мальца — мне с инвалидом драться не в кайф»?