Яд и Кровь

Стоило только ступить за пределы концерт-холла, как над ним разверзаются небеса. Байрон и до того чуял тяжёлую атмосферу, так и давящую на его чувствительную к погодным изменениям голову, — и вот предсказание сбылось. На землю обрушивается дождь немилосердной холодной лавиной. В неразберихе люди покидают здание, а Байрон с Мортисом спешат к машине. — Может, подождём Эмз с Поко? — уже внутри, в безопасности и сухости, беспокоится Байрон. Мортис в этот момент приглаживает промокшие пряди волос, зачесывая пальцами на макушку. Теплые струи воздуха из кондиционера слегка ерошат их и приятный аромат кедра, сандала и солоновато-пряного сочетания амбры с мускусом разносится по салону. Парфюмом гробовщик пользуется явно дорогим и хорошим, не жалея использовать и на причёску. Мортис желает быть безупречным во всех отношениях и серпентолог поневоле признает — у него это получается весьма прилично. — Не стоит, они управятся сами. Пока снимут грим, переоденутся, соберутся, возможно, и дождь кончится, — слегка улыбается Мортис, покачав головой, — вы лучше скажите — сами по такой погоде справитесь с управлением? — Это всего лишь дождь, Мортис, я же говорил вам, по каким условиям мне некогда приходилось ездить, — Байрон покрепче сжимает руль и поворачивает ключ зажигания. — Ах да, простите! Значит, с таким водителем как вы и потоп не страшен. — Именно так. — О, вы больше не скромничаете? Байрон не отвечает, стараясь не реагировать на каждую подколку в свою сторону. Пора принять факт беззлобной игривости, к которой склонен приятель, и не реагировать так резко. Не все же в мире настроены против серпетолога, нужно уметь расслабляться и умерить свою паранойю. Путь к дому-агентству Мортиса он уже практически выучил: на память жаловаться пока не приходится. Байрон очень надеется, что не пропустит момент наступления старческой деменции или склероза… Страх остаться безумным стариком с каждым годом подбирается все ближе, хотя не имеет под собой никаких оснований. Когда он паркуется около дома, дождь слегка стихает, уныло морося мелкими каплями, ловко забирающимися за шиворот пальто. Противная погодка, благо, до крыльца рукой подать. — Позвольте, я приглашу вас, как подобает хорошему хозяину, — Мортис плавно обгоняет Байрона и отпирает входную дверь, а после витиеватым жестом приглашает гостя внутрь, — добро пожаловать в мой дом, друг! Это все выглядело бы излишне помпезно, если бы на лице гробовщика не играла веселая улыбка, по которой становится ясно, что он в очень хорошем расположении духа и всего лишь играет. Таким развесёлым Мортиса серпентолог ещё, пожалуй, не видел, но его настроение слегка поддерживает и дух самого Байрона. — Спасибо за гостеприимство, друг, — отвечает он ему в схожей манере, кивая и проходя внутрь. Дверь со скрипом закрывается и они оказываются в мягкой полутьме, озаряемой лишь тусклыми огнями фонарей с улицы. — Ох, простите! Совсем забыл, я обычно не включаю свет на входе, привык так ориентироваться. Секунду, — во мраке мимолётно сверкают жёлтые глаза, заставляя невольно вздрогнуть. Воздух волнуется от резкого движения рядом и через миг вспыхивает лампочка. Взору предстает весьма скромный и короткий коридор, ничего лишнего: обувница со шкафом, вешалка, большое круглое зеркало в пол… Как ни странно, но Байрон ожидал куда более богатого и роскошного вида. Впрочем, по одной лишь прихожей не судят. — Разрешите, — каким-то образом Мортис оказывается уже без верхнего одеяния и его цепкие руки освобождают плечи серпентолога от пальто, что быстро оказывается подвешено на крючок рогатой вешалки. Такая услужливость отзывается у Байрона где-то внутри лёгким смущением — к такому он не привык и вряд ли когда-нибудь привыкнет. — А где ваш помощник? — Байрон озирается и прислушивается. То же самое делает Мортис, в буквальном смысле навостряя уши. — Да, вы правы, подозрительно тихо… Наверное, сидит у себя на третьем этаже в наушниках, — он недовольно фыркает, — и это после того, как я сказал ему стеречь дом. А после гробовщик обречённо взмахивает рукой и вздыхает, мол, что с него взять. — Пройдёмте лучше в гостиную, выпьем по бокалу аперитива, пока не приехали молодые. И, собственно, ужин. Они уже заказали его в ресторане и собираются привезти домой. Все что угодно, лишь бы самим не готовить… — ворчит он, но явно не всерьез. Байрону становится чуточку забавно от вида по-старчески брюзжащего Мортиса, но он подавляет смешок. — Мортис, я за рулём, какой аперитив… — Нет, даже не начинайте. Сегодня вы — мой гость, а завтра выходной, я уже выучил ваше расписание. Позвольте же себе расслабиться, хоть иногда, Байрон, — гробовщик удивительно настойчив сегодня, а серпентолог, в свою очередь, уступчив. — Вы предлагаете мне остаться на ночь?.. — в голосе мужчины звучит такое удивление, что Мортис аж невольно оборачивается на него. — Почему нет? — слабая улыбочка мелькает на его лице, — на улице гроза, а грозы, как известно, весьма опасны, даже в каменных джунглях города. И я очень хочу угостить вас вином из своих личных запасов, разве вы откажетесь от такого уникального опыта? Байрон слегка покачивает головой, сдаваясь чужой воле. Действительно, почему нет? Он ведь не шкодливый мальчишка, сбежавший из родительского дома и заночевавший у первого попавшегося сомнительного друга, а достопочтенный мужчина в возрасте, который может принимать взвешенные решения, кроме того, желанный гость в этом доме. Непривычно, да. Но непривычно — это не значит плохо. За время их с Мортисом знакомства произошло вообще много непривычного, но стало ли учёному от того хуже? Ответ очевиден. Не стало. — Ну, ладно, уговорили, — признает он, словно нехотя, и встречает широкую радостную улыбку приятеля. — Я верил в вас, друг мой! Вот гостиная выглядит уже интереснее. Большая комната в коричневых бархатных оттенках, темные тяжёлые шторы на окнах, массивный книжный шкаф и мягкая мебель багрового оттенка, выглядящая словно из музея или королевского дворца. А рядом со всем этим великолепием, словно анахронизм, современный телевизор и камин-обманка с LED-экраном. Байрон задерживает взор на последнем предмете интерьера и Мортис посмеивается. — А, это моя причуда! Мне нравится непередаваемая атмосфера тепла от открытого огня, знаете ли, это придает помещению уюта… Но современные строения не поддерживают подобную печную систему, поэтому вот, — он указывает ладонью на любопытную вещицу, — что имеем, то имеем. Смотрите. Гробовщик берет с полочки пульт, нажимает на кнопку — и глубокий экран камина вспыхивает языками пламени, словно настоящий. Даже слышится гул жара и потрескивание поленьев, настолько реалистично исполнена симуляция. — И он даже греет! Ну, не чудеса ли? — Да, неплохо, — Байрон протягивает руку вперёд к этой штуковине, и действительно чувствует исходящее от нее тепло. Надо такой же домой купить, он и не знал, что такие штуки вообще бывают. До чего дошел прогресс. — Устраивайтесь в кресле и грейтесь. Сейчас я принесу вино… Здесь действительно уютно, по-настоящему уютно. Мутная дымка на мгновение заволакивает взор Байрона, настолько он расслабился, сидя в мягком кресле перед камином-обманкой с бокалом в руке. Рядом сидит Мортис и что-то живо рассказывает своим гипнотизирующим голосом. Не так уж и важно, что именно. Ему нравится, что сегодня он не один, не нужно никуда спешить, а новая обстановка пробуждает давно забытый интерес к окружающему миру, что не касается непосредственно работы со змеями. Байрон ощущает себя, как минимум, необычно. Он покачивает кистью с пузатым бокалом. Внутри плещется изысканный белый Шардоне. Гробовщик говорит, что это прекрасный выбор, открывающий вечер и разгоняющий аппетит перед ужином. — Главное, не увлечься и не напиться до главного действа! — посмеивается он, потягивая алкоголь, а Байрон задумчиво молчит, глядя в одну точку разморенно. Почему ему так приятно и спокойно около этого человека? Это ли настоящая дружба? Может ли он ему доверять? — О чем вы снова так задумались, Байрон? — Мортис наклоняется чуть вперед, участливо заглядывая в чужое лицо. — О том, что я давно так не расслаблялся, — решает Байрон не утаивать правды и видит мягкую улыбку в ответ. — Я могу помолчать, если вам так будет ещё комфортнее. — Нет, говорите. Мне нравится слушать. — Да, я заметил, что вы больше слушатель, чем оратор. Что ж, это нас взаимодополняет, не находите? — Пожалуй, это так… — Байрон слегка медлит, замирая под пристальным взглядом гробовщика. В глазах Мортиса ему чудится что-то скрытое, отчего мурашки пробегаются по телу. Мортис, кажется, хочет сказать что-то ещё: он придвигается поближе и приоткрывает рот, но их грубо прерывают. Приехали Эмз и Поко с добычей. — А я ему говорю — нужно взять всего и побольше, не одни же мы сегодня дома! У нас гость! — кажется, Эмз взволнована больше всех — трещит без умолку, пока ее парень покорно расставляет приборы на большом столе, рассчитанном на куда большее количество человек, чем обитает в этом доме. В уголках глаз Байрона собираются смешливые морщинки: он не может смотреть на весь этот гомон без улыбки. Его к помощи не допустили со словами: «Не хватало, чтобы ещё гость за нас хлопотал!» Серпентолог ощутил себя до ужаса неловко, но более влезать не стал. Даже громила Фрэнк спустился вниз, помогая остальным. Вблизи он казался ещё больше, однако, хмурый вид этого гиганта чуть поубавился. Дело ли во вкусной еде, что умоляла его недовольство, Байрон не знал, но подозревал именно эту причину. Эмз с Поко выглядели очень ладно вместе, Мортис не упускал момента раскритиковать будущего муженька, а свою племянницу, напротив, похвалить, а Фрэнк просто молча делал свою работу. Этакая своеобразная гармония. — Садитесь, Байрон, ну чего вы, не стесняйтесь! — щебечет Эмз, когда стол окончательно накрыт, а блюда поданы самые разнообразные: здесь и сладкий ароматный пирог, и запечённая утка с яблоками, и три вида салатов, и гарнир… Байрон действительно стесняется, догадываясь, что всё это куплено чуть ли не исключительно для него. — Чай и кофе не предлагаю, ведь сегодня мы празднуем! — Мортис в своем репертуаре — с бутылкой алкоголя в обнимку, — но Эмз много не наливать, она ещё маленькая. — Ну дядя! Мне всего-то… ничего! — девушка бросает быстрый взгляд на Байрона и хихикает. Оно и понятно: женщины не любят говорить о своем возрасте. Мортис садится во главе стола, серпентолога усаживают справа от него, напротив него Эмз, дальше Поко, и уж самый последний — Фрэнк. От близости такой громадины становится почти физически тяжело, но учёный, уже размягченный аперитивом, не обращает внимания. И начинается застолье, в каких Байрон давненько уж не участвовал, с детских пор, пожалуй, когда вся его семья собиралась за общим столом. Почти что забытые времена. И вот он снова, в семье, хоть и в чужой, но ощущает себя неожиданно хорошо, уместно. Дело ли в том, что его без остановки расспрашивает Эмз и подзадоривает Мортис, даже Поко не остается в стороне, потихоньку вливаясь в общую беседу. Скромный он такой парнишка, бледный на фоне своей роскошной и броской невесты, и все же она его выбрала. Очень милая пара. — А давно вы с Поко вместе? — любопытствует Байрон и Эмз хлопает глазками, слегка краснея. — Ну, наверное, лет семь уж… — тянет она задумчиво. — Семь лет, два месяца и десять дней, — поправляет ее Поко и девушка вспыхивает от восторга. — Все-то ты помнишь, моя умничка! Байрон едва сдерживается, чтобы не фыркнуть со смеху, и замечает, как Мортис закатывает глаза от вида милующихся молодых. — Она показала мне Поко лишь спустя пять лет их отношений, представляете себе? — ворчит гробовщик, а Эмз надувает губы. — Я просто знала, что ты не одобришь! Но, в конце концов, я уже взрослая! — и она складывает руки на груди, по-боевому встряхнув своей пышной гривой. — А вообще, ты и сам, дядя, так долго скрывал от нас своего нового друга, а ведь господин Байрон очень интересный, — это странная причина для укора, но Мортис заметно тушуется, а его племянница продолжает, теперь обращаясь к гостю, — вот, вы знаете, как он редко заводит новых знакомых? Вечно ходит один по барам и пьет! — Да не один я… — Твои друзья-однодневки не считаются, дядя. Так что не тебе меня судить, — отрезает она и запихивает в рот оливку из салата. Эмз явно беспокоится о благополучии своего родственника, как он беспокоится о ней, и эта тесная связь удивляет Байрона. Как и неожиданно вскрывшася сторона Мортиса. Он не строит долгоиграющих связей. — Вы сегодня остаётесь у нас, господин Байрон? Останьтесь-останьтесь! — упрашивает серпентолога Эмз под конец трапезы. Все было весьма вкусно, но многое осталось нетронутым, однако, беспокоиться не о чем — Байрон успел заметить, что у Фрэнка зверский аппетит, так что он и уничтожит остатки ужина в одиночку. — Твой дядя уже уговорил меня, — улыбается учёный слабо, ощущая себя очень сытым и пьяным, и девушка хлопает в ладоши радостно. — Отлично! Я очень рада, что вы согласились с нами сегодня поужинать! — Взаимно. Всё было просто великолепно, — сдержанно отвечает Байрон, не умеющий нормально отвечать на подобное. Похвала и комплименты — не его область познаний. — Мы продолжим посиделки в гостиной, если вы не против, — серпентолог ощущает чьи-то пальцы на своем плече. Он оборачивается и видит Мортиса. Его узкие хитрые глаза заглядывают в самую душу и Байрон ощущает неясное волнение. Учёный кивает, но сначала просит показать ему, где здесь уборная — всё-таки выпито и съедено достаточно. А в ванной комнате мужчина глядит на себя в большое старинное зеркало над раковиной и снова не узнает: он весь раскраснелся, взгляд из-под стекол очков мутный и хмельной, но, что самое интересное, живой и блестящий. Волосы растрепались, спадая монохромными прядями на лоб и виски. Байрон пытается пригладить их влажными ладонями, но ничего особенно не меняется. Впрочем, какая разница. Не на показ мод идёт. Людям вообще обычно плевать, как выглядят другие… Мортису, наверняка, тоже. Гробовщик уже ожидает его в гостиной, на прежнем месте. На низеньком столике перед ним бутылка, которую Байрон узнает с одного лишь взгляда. Тот самый односолодовый виски, что он пил во время их первой встречи. Гленливет. — Узнали? — улыбается Мортис, отметив изумление приятеля. Тот хмыкает в ответ и усаживается в кресло. — Приятно удивлен, что вы помните. — Ну, разве можно забыть о такой встрече. Эмз сказала правду — я в самом деле почти не имею близких друзей. — Но почему? — Знаете, как-то не складывается с людьми, — уклончиво тянет Мортис и наполняет стаканы, один протягивая учёному, — выпьем же за нас и нашу дружбу. — За нас, — вторит ему Байрон и пригубливает напиток. Он так же хорош, как и был тогда. Они комфортно молчат, нежась в лучах ложного камина и приятной глазу полутьме, скрывающей мягкими тенями границы комнаты. Слов не нужно, даже Мортис понимает это, только иногда поглядывая на серпентолога со интересом. — И всё-таки, Байрон, что вас так расстроило во время спектакля? Что-то не так было в игре племяшки? О, нет. Всё же он вернулся к этой теме, которую Байрон весь вечер старается забыть. Учёный сразу же мрачнеет, но от спиртного у него развязывается язык. — Помните, там был мой коллега. Из института. — И что же? — Он был со своим другом. Я так думал, что с другом, — Байрон запинается, не зная, как словами выразить свое возмущение, а Мортис с огромным любопытством таращится на него — Но… Они целовались. При всех, — таки выпаливает он и замолкает, отведя глаза. И слышит, как рядом посмеивается гробовщик. Что смешного? — И это вас так взволновало? — Да. Нет… Я просто не понимаю, — глаза Байрона растерянно шарят в темноте, он не знает, куда их деть. Чувствует, что звучит просто глупо, злится на себя снова и на Мортиса заодно, что поднял эту тему. — А ваш коллега молодой или взрослый? — Молодой, ему где-то двадцать. — И чего же вы в таком случае не понимаете, Байрон? — Мортис звучит весело и серпентолог глядит на него. В жёлтых глазах в самом деле танцуют задорные искорки. Байрон искренне недоумевает и приятель объясняет ему, словно ребенку: — Они молоды, увлечены друг другом и совершенно не видят мира вокруг. Разве у вас не было такого? Разве вы не любили Белль без ума? Учёный вновь отводит глаза, теперь сверля взором пол. Было, конечно было. Он неуверенно кивает. — Это ведь просто выражение теплых чувств, Байрон… — чужие пальцы внезапно касаются кисти серпентолога, лежащей на колене. Байрон собирает расфокусированное внимание в кучу и следит за Мортисом исподтишка. Он так спокойно отнёсся. Всё-таки, он лоялен. Живёт в современном мире, как никак, в отличие от старого брюзги Байрона. — Но ведь они… — ещё пытается лавировать он, но сдается, понимая, что разговор бессмысленный. Однако, Мортис, кажется, понимает даже невысказанную мысль. — Оба парни? Байрон-Байрон, вы думаете, влюбленным людям есть разница? — гробовщик как-то странно улыбается и качает головой. — И что, вас совсем бы подобное не напрягло? — Отнюдь, это ведь прекрасно. Что люди друг друга любят, живут и дышат полной грудью! — теперь серпентолог ощущает себя неловко и слегка виновато. Возмущение уступает смущению. Действительно, старый он дурак, совсем не подумал с этой стороны. Эдгар обычно выглядит таким мрачным и хмурым, а сегодня он сиял. Разве это плохо? — Наверное, вы всё-таки правы, — выдыхает Байрон и поднимает голову, глядя в улыбчивое и довольное лицо Мортиса. Ощущает, что тот так и не убрал пальцев с его руки. — Конечно, я прав, — голос гробовщика неожиданно понижается и в нем звучат неведомые вибрации, от которых волоски на затылке встают дыбом. Подсознание кричит об опасности и всё мигает красным в чертогах разума, оповещая о тревоге, но все эти сигналы замечательно глушатся большим количеством алкоголя, спокойно гуляющего по крови и убивающего нервную систему. Байрон смотрит прямиком в узкие зрачки Мортиса и те масляно мерцают, то сужаясь, то расширяясь. Этот хищный взгляд пришпиливает мужчину к месту. — Хотите, я вам покажу, что в этом нет ничего такого? — Что? В чем… — серпентолог не успевает закончить вопрос — Мортис оказывается очень близко и его острый нос касается носа ученого. Что происходит? А ещё через секунду Байрон чувствует тепло и нажим на своих губах и резко вдыхает, не зная, что вообще делать! Его друг… Его же и целует?! Байрон оцепеневает. Тело не слушается, а в ушах стоит такой ужасный шум, что учёный просто глохнет. Кровь приливает к голове и соображать становится вообще туго. Да о чем тут вообще думать! Бежать нужно, оттолкнуть, сказать нет, это недопустимо! Но это же Мортис… Вот именно, это же Мортис! От переизбытка эмоций серпентолог рычит, чем, вероятно, удивляет гробовщика. Тот замирает в миллиметре от Байрона, широко распахнув горящие в темноте очи. Его обыкновенно бледная кожа розовеет то ли от волнения, то ли от количества выпитого алкоголя. Да, они много выпили… В этом дело, лишь в этом. Никто из них не отдает себе отчёта в действиях, вот и всё. В кошачьих глазах Мортиса читается вопрос, мольба и отчаяние — такой смеси серпентолог ещё не видел. Какой же он всё-таки… Невероятный. — Мортис, это всё ненормально… — Но ведь не так и плохо, правда? — гробовщик шепчет прямиком в губы и легонько проходится пальцами вдоль руки Байрона к плечу, устраивая там ладонь, поглаживая по лацканам пиджака. И снова это… Не плохо. Почему с Мортисом многое вполне себе не плохо? Даже такое, совершенно чуждое и неестественное. — Нет, не плохо, но не нужно… — едва слышно отвечает Байрон, наклоняя голову, избегая губ напротив. Он не может. Просто не может принять такое. — Почему же нет? — Мортис настаивает, ведет головой туда же, куда визави, не спускает с него проницательного взора. Едва ощутимо касается губами краешка рта серпентолога, вновь тихим шепотом повторяет свой вопрос и Байрон понимает, что его защита тает под таким напором, но чувство неправильности и дикости происходящего не отступает, лавиной захлёстывая сознание. У него есть очень много «нет» против одного пьяного «да». — Прошу вас, Байрон, ответьте, — теперь его имя звучит на языке Мортиса совсем иначе, изысканно и соблазнительно, с неуловимым мягким акцентом. Гробовщик слегка пригинается, теперь ведя носом вдоль колючей челюсти ученого, опускается к шее, и сердцебиение невольно учащается — Мортис останавливается там, тяжело вздыхая и втягивая шумно носом терпкий аромат Байрона. Вдоль хребта снова пробегается боязливая дрожь, укалывая сотнями иголочек. Что это за странная реакция на уровне инстинкта?.. — Я не гей, Мортис, — наконец, находится хоть один здравый аргумент против, но в ответ на это приятель лишь тонко усмехается. — Я тоже… Я нахожу бессмысленным подобное деление на какие-то там ориентация и ограничение в предпочтениях. Мне может понравиться кто угодно, я не особо различаю и акцентирую внимание на такой мелочи, как пол… — дыхание перехватывает, когда речь Мортиса щекочет чувствительную кожу шеи, а после сменяется очередным мягким поцелуем. Байрон ощущает, как сильно гробовщик сейчас сдерживается по тому, как на миг пальцы того жёстко впиваются в его плечо. Это ощутимо даже сквозь одежду. А потом он вновь поднимает глаза на напряженное, раскрасневшееся лицо мужчины. Они заволочены пьяной дымкой и нескрываемым желанием, наверняка, серпентолог сейчас смотрит похоже. Ох, не доведут до добра их пьянки… Какое жуткое непотребство… — Один раз, — хрипло произносит Байрон и не узнает свой голос, как и не понимает своего решения. Но Мортис ликует, обвивает рукой шею серпентолога и припадает к нему с жаждой умирающего человека, что только вернулся из пустыни. И учёный растворяется в чужом восторге. Их губы соединяются и полузабытое удовольствие от поцелуев понемногу возвращается. Это приятно… Даже очень. Гробовщик мягко притирается и ведет языком по контуру нижней губы, рисуя влажную линию. Мортис великолепно целуется. В чем он вообще может быть плох или неловок? Байрон невольно склоняет голову набок, принимая эту сладкую атаку. Приоткрывает рот и ловит настойчивый язык своим. Их зубы несильно стукаются друг о друга, когда поцелуй углубляется, переходя границы дозволенного. Это безумие, настоящее безумие. Что они делают… Мортис сдавленно мычит от наслаждения прямиком в рот, подливая масла в разгорающийся между ними огонь, и запускает пальцы в подбитую сединой шевелюру Байрона. Нечем дышать… — Мортис, хватит… — они отрываются друг от друга, чтобы вдохнуть, и серпентолог почти что жалобно просит. На физиономии гробовщика проскальзывает расстройство, но затем он все же расплывается в довольной ухмылке, отпуская свою жертву. — Вы ведь сказали — один раз. А я прислушиваюсь к просьбам своих друзей, — Мортис отстраняется и падает обратно в свое кресло. Внутри Байрона тоже мелькает разочарование, но лишь на короткий миг, а после наваливается осознание того, что они наделали. Гробовщик облизывается с видом сытой кошки, а учёный растерян до крайности. Он в ужасе. От себя же в первую очередь. — Мы все ещё друзья?.. — округлив глаза только и спрашивает он, а Мортис смешливо фыркает. — Конечно, уважаемый! Я ведь сказал, что я покажу вам, как от одного поцелуя ничегошеньки не меняется! Всего лишь выражение теплых чувств — и это нормально. Однако, для Байрона сегодня изменилось всё. Мир перевернулся с ног на голову.