Яд и Кровь

Занавес медленно открывается и звучит тихая мелодия, таинственная, как песня полуночного соловья. Сцену заволакивает туман и прожектора по краям окрашивают его в мистическую синеву. Декорации и украшения весьма мрачны: темные извитые деревья, заросшие травой светлые надгробия и чёрно-фиолетовое небо, куполом возвышающееся над всем этим кладбищенским великолепием. По дорожке между могилами проходит девушка, собственно, Эмз. На ней чёрное траурное платье, а волосы сплетены в длинную косу. Она медлительно идёт, словно плывя над густым туманом, опустив голову со скорбным выражением лица. Выйдя примерно на середину сцены, она останавливается перед каменным крестом, выделенным пятном света сверху, и начинает говорить нараспев красивым, высоким голосом, словно оперная певица. С тоской главная героиня по имени Лилиан повествует о том, что её нареченный ушел слишком рано, оставив её в одиночестве в этом жестоком мире. Лилиан плачет, заламывает руки и просит у Смерти вернуть суженого. Музыка заунывно подвывает в такт ее словам. Байрон украдкой смотрит на Мортиса. Тот с расслабленной улыбкой наблюдает за сценой и племянницей, а в его глазах светится нежность. Он замечает взгляд серпентолога и вопросительно изгибает бровь, но тот лишь качает головой и возвращается к созерцанию спектакля. На мгновение музыка затихает, а затем звуки нарастают подобно буре. По сцене пробегается ветер, поднимающий полы многослойного платья Лилиан и подкидывающий её длинную косу. Из укромной кладбищенской тени выступает высокий силуэт. Всем любить и жаловать — из тьмы явилась сама Смерть. Их с героиней диалог напоминает столкновение скрипки и контрабаса: Лилиан молит, заходясь в истерических воплях, Смерть же отвечает глубоким баритоном, всяко отметая слёзные просьбы девицы. В итоге, конечно же, ей удается уговорить непоколебимого мрачного жнеца в обмен на то, что девушка сама отправится по ту сторону Неизведанного и вернётся оттуда вместе с любимым целой и невредимой. Однако, Смерть предупредила, что с ними может случиться нечто ужасное и не факт, что они останутся самими собою. Лилиан согласна на все и свет вновь затухает, оставляя зрителей в кромешной темноте на несколько секунд. А когда зал освещается, то обстановка вмиг разительно меняется. Теперь всё на сцене подчеркнуто оранжево-красными лучами и интерьер напоминает старый паб. За стойкой сидят твари самых разных форм и размеров, все одинаково страшные и нечеловеческие. Байрон удивляется качеству пошитых костюмов, существа кажутся крайне реалистичными. Лилиан здесь истинная красавица среди чудовищ. Она мечется по сцене, подходя то к одному, то к другому, однако все её откидывают и игнорируют. Лишь какой-то дряхлый скелет заявляет, что теперь её возлюбленный — их собрат. Лилиан просит отвести её к нему, но ей заявляют, что в таком виде по Потустороннему разгуливать нельзя. И начинается адский круговорот песен и плясок, диких и несдержанных, под задорные мотивы искаженного ирландского фолка. Девушку увлекают в общий хоровод, приговаривая, что живой не место среди мертвых. Когда же её, наконец, отпускают, она остаётся в непонятных старых лохмотьях, одном чулке, разных туфлях и с растрепанной копной волос, однако, не выглядит оттого менее привлекательно. Монстры в один голос твердят, что так гораздо лучше, и дают направление, как добраться до её жениха-новенького в мире мертвых. По мере путешествия Лилиан по Загробному ей встречаются прочие существа, однако, их советы и наставления по прежнему не приближают девушку к цели. В конце концов, она садится на покрытый серым мхом булыжник и горько плачет, проклиная свою несчастную судьбу. Внезапно её кто-то окликает. «Лилиан? Ты здесь?» Дева пораженно озирается и на краю сцены появляется Поко — ярко разукрашенный, в шляпе и порванном свадебном костюме, сквозь прорехи которого виднеются кости. «Паоло!» Они бросаются друг к другу и занавес неожиданно закрывается. — Антракт, мой друг! — приводит Байрона в чувство голос Мортиса над самым ухом и он удивлённо моргает. А спектакль-то неплох, как и актерская игра Эмз, как и качественные декорации с костюмами. Он делится своими мыслями с приятелем и тот польщенно надувается. Сразу становится понятно, что во всё это он вбухал кучу средств и рад, что оно себя окупает. — Пойдемте в буфет, выпьем или съедим что-нибудь? — предлагает гробовщик. — Да, я не против, — кивает Байрон, напоследок обводя взглядом партер снизу, цепляя вниманием Эдгара с дружком. И замечает нечто странное и очень неловкое, что пришпиливает взор намертво на несколько секунд. Черноволосая голова лаборанта покоится на плече сидящего рядом парня, а тот же, в свою очередь, приобнимает Эдгара за плечи одной рукой. И это выглядит отнюдь не по-дружески... Когда все начали шевелиться и вставать, они отлипли друг от друга, и Эдгар повернулся, чтобы что-то сказать приятелю. Байрон впервые увидел на его лице такое выражение... Он светло улыбался и выглядел абсолютно счастливым и умиротворённым. Его, по всей видимости, партнёр отвечает тем же, а после коротко целует Эдгара в прикрытый челкой лоб и тянет за руку, вставая следом за остальными. Желание идти в буфет пропадает мгновенно. Наверняка, они идут туда же. Пересекаться со своим лаборантом Байрону после увиденного хочется в последнюю очередь. Это странно, это ненормально... Это... — Байрон? Байрон, что случилось? — заметив, как учёный замешкался, сразу же встревает Мортис. В жёлтых глазах отражается искреннее беспокойство. — Я... Я не хочу есть, извините. — Вам дурно? Наверняка, здесь ведь так душно. Выйдем тогда наружу? — Да... Да, мне нужно подышать свежим воздухом. Значит, Эдгар — гей? Не то, что бы это было как-то сильно неожиданно. Всё-таки крашенные ногти, тихое поведение, некая скрытность, да и прическа — всё говорило о том, что он, как минимум, нестандартная личность. Но как это коррелирует с ориентацией? Нет, конечно, Байрон знает и не отрицает, что такие люди бывают и что они среди нас и так далее, но чтобы так близко... И они совсем не стесняются! Обжимаются на людях! «Мы живём в современном обществе, теперь это норма,» — увещевает Байрона подсознание, но он все же не унимается в потоке лихорадочных размышлений. «Это не заразная болезнь и вообще тебя не касается чужая личная жизнь,» — но он же это увидел! Серпентолог не знает, что чувствовать. То ли возмущение, то ли смирение. Но пока что он крайне взволнован увиденным. И как теперь работать с этим человеком? «Как работал, так и работай, ты же не сумасшедший. Или хочешь, чтобы тебя окрестили гомофобом?» — да, ныне подобное звание — это позорный ярлык. Байрон бессильно вздыхает. — Что-то не так? — курящий рядом Мортис начинает всерьёз переживать, видя, что учёный совсем примолк и глядит в одну точку с отсутствующим видом. — Все в порядке, — отрезает Байрон, тем самым ещё больше усугубляя подозрения гробовщика о том, что всё совсем не в порядке. Но тактичный Мортис никогда не полезет в душу без разрешения. Серпентолог четко решил, что не станет рассказывать о своих душевных метаниях, осуждать Эдгара вслух или вообще как-то подымать эту тему. Вдруг взгляды Мортиса разойдутся с его собственными, вдруг он более толерантно и спокойно относится к подобному? Байрону этого знать совсем не хочется. Терять друга или портить с ним отношения — тоже. Слишком скользкая тема для обсуждения. — Байрон... — Мортис всё-таки предпринимает новую попытку достучаться до серпентолога, но сразу же грубо прерывается им. — Я сказал — все в порядке. — Как скажете... Пойдёмте обратно? Здесь прохладно. Бурлящая в жилах Байрона кровь не дает ему ощутить окружающий холод, но он все же кивает и тащится следом за гробовщиком обратно в концерт-холл. Честно говоря, оставаться здесь ему не очень хочется, но и обидеть Мортиса — тоже. Одна лишь резкая смена настроения ученого не на шутку взволновала его, а Байрону не хотелось доставить ещё больших хлопот. Он досмотрит представление, постарается не опускать глаз вниз, на партер, а после спокойно уйдет с чувством выполненного долга. После того, как зрители вновь рассаживаются по своим местам, начинается второй акт пьесы. Лилиан и Паоло сидят на камне и держатся за руки, любуясь друг другом, вовсе не замечая ни одного недостатка в их новых загробных телах. Они поют древнейшую из всяких песен — серенаду о любви. У Поко оказывается удивительно приятный голос, отлично сочетающийся с мелодичными обертонами его невесты. Вполне возможно, что именно этим он и завлек драгоценную племянницу Мортиса. Их пение сливается воедино в чудесном звучании и многих в зале пробирает, в том числе и Байрона. Он даже ненадолго забывает о недавнем казусе. Однако, краем глаза серпентолог все же отмечает, что Мортис недоволен и настроен довольно критично по отношению к избраннику Эмз. И откуда взялось это недоверие... Мелодия становится нежнее, звенит хором серебряных колокольчиков, теперь напоминая колыбельную. Пара идёт по Неизведанному миру, кружа и танцуя, а за ними вереницей подтягиваются демонические звери, пляшущие на разные лады. Они подходят к высоким вратам, около которых их встречает Смерть и выдвигает новое условие: они оба могут покинуть Загробное, однако, восстановить свое обличье сможет лишь один, второй останется жалким изгоем и нечистью. Лилиан и Паоло в один голос заявляют, что готовы пойти на такую жертву ради другого, а затем смеются. «Знаешь, Смерть, нет никакой разницы там или здесь...» «... главное, чтобы мы были вместе всегда и везде.» И возлюбленные берутся за руки, счастливо уходя во тьму Потустороннего, а пьесу завершает хор безобразных существ, рассказывающих о том, что однажды, погибли вместе парень и девушка. Души их растерялись и отправились по разным местам. Девушка осталась фантомом в реальности, а парень ушел на тот свет. Но влекло их друг к другу, пока метания неприкаянных не заметила Смерть, устроившая проверку на верность этим двоим. Они прошли её и теперь навеки обретут покой в Неизведанном. Вместе. Музыка заканчивается, свет медленно возвращает свою яркость, а зал взрывается овациями. Даже Байрон скромно хлопает, таки довольный увиденным, а Мортис встаёт со своего места, выкрикивая, что Эмз — большая умница. На сцену выходят артисты, на поклон, получить свою долю внимания и похвал. Главная героиня всего действа первой перехватывает микрофон. — Спасибо, дорогие мои зрители, что пришли на нашу Хеллоуинскую пьесу! Я, Эмз, говорю вам всем огромное спасибо! — растягивает она последнее слово и кокетливо подбоченивается, выставляя вперёд изящную ножку, выглядывающую из разреза сценического тряпья. Да, Эмз и впрямь невероятно хорошенькая и не скрывает того. Фанатскую базу такие жесты весьма впечатляют. — Но особое спасибо я хочу сказать одному человеку, без которого бы всё это не было возможным! Своему дяде Мортису! — она вытягивает вверх свободную ручку и активно машет ею, — привет, дядь! Мортис машет в ответ, улыбаясь и, кажется, с трудом сдерживая слезы радости за племянницу. Пред ней — искренняя толпа преданных фанатов, а над нею — самый лучший дядя в мире! О чем ещё можно мечтать? Байрон не замечает, как на его лицо тоже невольно выползает усмешка. Он рад за своего друга, что аж лучится со счастья. Счастливые люди заражают хорошим настроением всех вокруг. Несколько пар глаз обращаются вверх, к бельэтажу, и серпентолог невольно отходит назад, в тень. Ему не хочется быть замеченным на всём этом празднике жизни. Тем более теми, с кем сейчас видеться никак нельзя. Затем Эмз благодарит своих коллег по труппе, даёт высказаться некоторым из них и горячо прощается со зрителями, обещая, что они ещё обязательно выступят с чем-то куда более потрясающим. Занавес опускается, теперь окончательно. — Ну, как вам представление, Байрон? — живо интересуется Мортис, когда они неспешно спускаются с балкона. — Честно, Мортис? Восхитительно. Эмз — талантливая и хорошая девушка, вы прекрасно потрудились с её воспитанием. И в пьесу вложились не зря, мои поздравления, она чудесна, — впервые Байрон слегка треплет гробовщика по плечу, не скрывая улыбки. Тот изумленно таращит жёлтые глаза. — Ох, да?.. Я рад, что ваше настроение всё-таки улучшилось, друг мой, значит всё было сделано не зря! Серпентолог что-то согласно мычит в ответ, а Мортис уже тарахтит дальше. — Слушайте, а вы знаете, что вы приглашены к нам на ужин в честь удачной постановки пьесы? — Действительно? — Байрон скептически выглядывает из-под очков, а гробовщик продолжает сиять добродушием. — Да. Эмз всё настаивала пригласить вас к нам, но я не находил повода. И вот он — прекрасный повод! У вас ведь нет никаких планов на вечер? — Нет, планов у меня нет, — учёный оказывается полностью обезоружен таким любезным отношением к себе, — и как я могу отказать милой Эмз?... Кроме того, Байрон ощущал острую потребность развеяться и отвлечься ещё немного. Ненужные мысли так и норовили залезть в голову, а перед глазами вставали кадры неестественных отношений. Необходимо выпить чего-то крепкого и успокоиться, а в приятной компании это будет того краше. Тем более, с примером отличной традиционной пары прямо перед носом. Как бальзам на душу.