***
В тот день она отменила все дополнительные занятия и, в полусне отведя уроки в школе, рванула в госпиталь. — Ты всё ещё хромаешь, — заявил Галлиард, стоило Пик переступить порог его палаты. — А ты весь в бинтах, — парировала Пик. — О каких ещё очевидных вещах поговорим? Порко прикрыл глаза. — Женщина, пощади, я ещё слишком слаб для этих словесных перепалок. — Как ты? — голос подвёл, сорвавшись. Опустившись на стул рядом с койкой, Пик неосознанно схватила Порко за руку, заключая его ладонь между обеими своими. Она ни за что не рассказала бы ему о той минутной (ладно — почти десятиминутной) слабости, когда, получив звонок от Марселя, сидела на полу, скрючившись и прижав ладони ко рту. Но Порко, очевидно, хватило и одного этого вопроса на выдохе, произнесенного непривычно слабым тоном — судя по тому, как вздрогнули и вскинулись вверх уголки его губ. — Жив, цел, орёл. Он, в свою очередь, никогда не признает, что ему больно. — Марсель мне всё рассказал. В общих чертах. Так что тебе, должно быть, очень больно, поэтому перестань тут строить из себя. — Почему ты всегда такая колючая? — пожаловался Порко. — Даже когда я почти при смерти. Пик перманентно злилась при каждом их взаимодействии, а когда не злилась, то делала вид. Причин тому было множество. — Меня накачивают конской дозой обезболивающего, — продолжил Галлиард, — поэтому сейчас я на самом деле чувствую себя довольно сносно. — Ладно. — Пик поджала губы. — Извини, что набросилась. Порко улыбнулся ещё шире, поглаживая кончиками пальцев нежную кожу на внутренней стороне запястья. — Разве когда-то было по-другому? Пик перманентно злилась, но предъявить ничего не могла. Обвинять Порко в том, что он просто делал свою работу, было бессмысленно. Обвинять Порко в том, что он добровольно выбрал эту работу, она перестала ещё в те страшные полгода. Пик не знала, что сказать, но Порко, будучи тем ещё засранцем, очень даже знал. — Неужели мне нужно почти помереть, чтобы ты сама ко мне пришла? Фингер отдёрнула руки, закатив глаза так сильно, как только могла. — Я ухожу. Порко снова рассмеялся — так сильно, насколько позволяли повязки во всё туловище. — Стой, стой. Я же пошутил. — У тебя отвратительное чувство юмора. И совсем нет совести. Он очаровательно улыбнулся. — И ты всё равно меня любишь. Она обречённо вздохнула. — Ты ранен, поэтому не буду спорить. — Я убит, — возразил Порко с той же улыбкой. Неужели нельзя разговаривать нормально. Не зная, куда теперь девать руки, Пик сцепила их в замок. — Я думал о тебе, прежде чем отключиться, — произнёс вдруг Порко, зажмурившись и перестав улыбаться. — Знаешь, как было страшно, — он запнулся, — умереть, не увидев тебя снова? По-настоящему страшно, впервые за всё время. В горле встал ком. Всё это не было похоже на привычные признания в любви, предложения руки и сердца, заявления на неё своих прав, к которым за столько лет Пик привыкла. Всё это не было похоже на Порко, к которому она привыкла. А он всё не открывал глаза — как будто ему на самом деле было страшно даже сейчас. — Давай… давай потом поговорим, — малодушно предложила Фингер. Не то, чтобы для этого разговора хоть когда-нибудь нашлось подходящее время. — Когда? — от требовательный надежды в его голосе хотелось спрятаться. — Когда тебя выпишут. Сейчас не лучшее время для драмы. — Почему это должна быть драма? Ты не рассматриваешь вариант с хэппи-эндом? А вот теперь Пик узнала своего Покко, постоянно так или иначе дающего понять — он уверен, что кульминация их истории ещё впереди. Поразительное самомнение со стороны человека, который своими же руками всё заруинил. — Нет, не рассматриваю, — честно ответила она. — Как скажешь, обсудим позже, — согласился Порко подозрительно послушно. — Но если ты думаешь, что я не смогу повторить то, что сказал, — перестань так думать. А лучше бы не смог. — Тебя что ли и головой там приложило? — спросила Пик с притворной заботой. — Злюка. — Клоун. Посмотрев друг на друга, они рассмеялись. И напряжение от бредовых откровений Галлиарда вроде как спало. — Расскажешь, почему всё так вышло? — тихо спросила Пик после того, как они разделили на двоих один из принесённых ею мандаринов. Публикации о пожаре в жилом доме молниеносно заполонили местные новостные паблики. Между тем, о пострадавших никто не писал. Порко поморщился. — Да глупо получилось. Я думал, там остался ребёнок. А оказалось, в суматохе просто обсчитались. — Так что, получается, даже не было никакой героической истории? — ухмыльнулась Фингер. — Ага, чуть не угорел там ни за хер собачий. Галлиард пытался шутить, но выглядел действительно расстроенным — как будто героическая гибель в данной ситуации виделась ему более предпочтительным вариантом развития событий. Пик снова закатила глаза. — Ты идиот, — произнесла она сердито, и это значило «главное, что ты жив». — Мне тоже было страшно. Когда позвонил Марсель, я сразу почувствовала, что что-то не так. Ты уже был в порядке, а я всё равно чуть с ума не сошла. Порко тут же расслабленно обмяк. — Ну, значит, всё не зря. — Ты идиот, — повторила Фингер и не нашла в себе сил сдержать улыбку.***
Звякнули колокольчики над дверью, и на пороге кафе материализовалась Карли, одетая в длинную леопардовую шубу. На ней, несмотря на холод, не было ни шарфа, ни шапки — ненужные элементы для человека, передвигающегося по городу на такси. Микаса невольно залюбовалась — без всякого подтекста, с чувством, присущим созерцанию безапелляционно красивого существа, — и махнула рукой, привлекая внимание к себе. — Привет. — Карли бросила сумку на свободное кресло, туда же отправилась верхняя одежда. — Извини, что опоздала. Проспект колом встал. — Ничего, я сама недавно пришла, — ответила Аккерман. — Привет. Два месяца они общались — в основном по переписке, встречаясь в кафешках по выходным. О том, что произошло дома у Хитч в декабре, никто не вспоминал — справедливости ради, и никакой неловкости между ними не было. Просто общение, как у двух хороших знакомых. Возможно, они бы даже могли стать подругами, будь у Микасы силы дружить с кем-то ещё, кроме двух-трёх идиотов. Даже Анни, с которой она в последнее время ощутимо сблизилась, в разряд подруг пока не входила. Да и вряд ли войдет, учитывая фазу, в которую вошли их с Армином отношения. — Что нового? — спросила Карли, не отрывая глаз от меню. — Ты что заказала? Микаса отвечала не по порядку. — Греческий салат. И пиво. Я переезжаю. Меню легло на стол, взгляд Штратман пригвоздился к лицу напротив. — Далеко собралась? — В Митрас. На повышение. Карли одним взглядом подозвала официанта и снова повернулась к ней, глядя серьёзно и насмешливо одновременно. — Это ведь не побег? Микаса рассмеялась сквозь горечь во рту. — Отчасти. Подошёл официант, Карли деловито сделала заказ — бокал вина и тот же греческий. Микаса спросила, скоро ли принесут её пиво — варите вы его там, что ли? — на что её заверили, что через минуту будет сделано, и ретировались. — Ладно, — Карли вздохнула и сложила руки перед собой. — Поздравляю? — Нет причин сожалеть. — Это для тебя нет, — возразила Штратман с грустной улыбкой. — А я буду скучать. — Я же не на другую планету улетаю. — Нет, — согласилась Карли. — Но и как раньше уже не будет. Как раз то, что нужно было Микасе. Чтобы ничего не было как раньше. Пресловутое обнуление, чтоб его. — Этого я и хочу. Не в отношении тебя, — добавила она торопливо, — а вообще. — Я понимаю. А он в курсе? Микаса пожала плечами. — Мы не общаемся. Но, может, кто-то из ребят сказал. — Вы же типа друзья. — Типа. Ага. Правда была в том, что Микасе, оказывается, всё-таки хотелось обсуждать свою нелепую несчастную влюблённость. Правда была в том, что Карли почему-то оказалась единственным человеком, с которым Микаса могла это делать. Один раз предавшись напрасным страданиям, позволив себе попереливать из пустого в порожнее, трудно остановиться и взять себя в руки. Если бы у них с Жаном всё срослось, она бы не согласилась на перевод. Может, вообще ушла бы со службы, попробовала что-то новое. Сделать карьеру полицейского было мечтой Эрена, не её. Сама Микаса толком и ответить бы не смогла, мечтала ли о чём-то хоть когда-нибудь. Когда пиво наконец-то! принесли, Аккерман схватилась за кружку обеими руками и сделала жадный глоток. — На самом деле мне страшно, — признание далось на удивление легко. Возможно, дело было в том, что Карли знала её как раз такой — преимущественно расклеенной. Микаса-супервумен существовала в другой плоскости, с плоскостью «Карли Штратман» не пересекающейся. — Это нормально, — успокаивающе произнесла Карли. — Менять что-то в жизни всегда пугает. Но у тебя всё получится. Всё будет хорошо, Микаса.***
Анни знала, что так будет — и всё равно оказалась тотально неготовой к тому, что из квартиры исчезнет всё, что когда-то свидетельствовало о проживании в ней ещё одного человека. Просто вернулась с работы и не обнаружила ни единого следа пребывания Армина Арлерта. Кроме, конечно, Мегаты, которая, как обычно, выбежала в прихожую, стоило зашевелиться ключу в замке. — Не делай вид, что умираешь от голода, — проворчала Леонхарт, стаскивая ботинки. — Папа тебя по-любому кормил. Отсутствие вещей Армина бросилось в глаза сразу же — сиротливо пустыми крючками для верхней одежды. Он собрал и вывез вещи, пока её не было дома. Он не мог уехать, не покормив Мегату. В ванной недоставало одной щётки, пены для бритья и полотенца с «Тачками» на сушилке — потрёпанного, с торчащими по краям нитками, вытертого почти в ноль. Любимого полотенца, короче говоря. На полке со всякими мыльно-рыльными флаконами зияла пустота на месте, где раньше стояла литровая бутылка сурового мужицкого миллиона-в-одном (шампунь, гель для душа, пена для ванн, средство для унитаза, кетчунез и так далее) — кто-то подарил (читай — передарил), но Армин предпочитал гель для душа с яблочной отдушкой. И всё равно забрал это чудовище с собой. Анни смотрела на все эти дыры в пространстве, и что-то ежесекундно умирало внутри. Анни не была уверена, что сможет войти в их — её — спальню. У неё самой вещей было очень мало. Пустоты там и тут действовали на нервы, как некогда загромождавшие узкий коридор коробки с лего и прочей дребеденью. Захотелось немедленно вернуть всё, как было. Анни даже потянулась к телефону, но в последний момент остановилась. Ладно, в предпоследний. Мозг лихорадочно принялся искать нейтральный повод, чтобы написать Армину, и всё-таки нашёл. [ты оставил ключи у соседки?] Привет. Да. [привет, извини. спасибо] Сложно сказать, насколько в действительности нейтральным был этот повод. Отправив сообщение, Анни отбросила телефон куда-то в сторону и зарылась головой в подушку. Отправив последнее сообщение, Анни велела себе отъебаться от Армина.