Топ причин не влюбляться в Джо

В целом он доволен — своими работами, организацией и общей атмосферой восхищения, которым щедро одаривают его гости. Открытие выставки у Черри не впервой, но, как и любое мероприятие, где ты находишься в центре внимания, это слегка волнительно: никто не застрахован от косяков, и особенно они болезненны для того, кто привык быть совершенством. Черри разглаживает ткань своего неприлично дорогого кимоно и окидывает взглядом зал. Никаких признаков Джо. Что ж, пожалуй, и к лучшему. Можно будет не отвлекаться. Да ведь он и не обещал прийти — так, сунул небрежно пригласительный в карман фартука и сверкнул зубами, мол, посмотрим. Ладно, ей-богу, кому он нужен, и без него народу больше, чем ожидалось. Черри бросает цепкий взгляд в сторону входа, где появляется новая порция посетителей. Не те. Вскоре, впрочем, ему становится не до этого. Большой сияющий зал заполняется нарядными людьми; господин Сакураяшики едва успевает приветствовать и благодарить, приветствовать и благодарить. Куратор произносит вступительное слово, Черри складывает ладони и выказывает уважение гостям почтительным поклоном. Все снова разбредаются, сбиваясь в элегантные группы, и дальше вечер Черри состоит из фланирования между ними и поддержания светской беседы под лёгкий звон бокалов. Красиво, всё как он любит. Полтора часа приём идёт безупречно, но вдруг сердце делает кувырок. Черри даже перестаёт слушать, что говорит ему дама, уважаемая владелица галереи в Осаке. В толпе на другом конце зала он видит Джо, вернее, ослепительную улыбку, которой тот сверкает направо и налево, уже собрав вокруг себя коллектив заинтересованных. Ну, разумеется: на любой тусовке блистать должен Нанджо, кто бы сомневался. Черри слабовольно не может отвести от него глаз, настолько невыносимо хорош Джо в своём идеально скроенном костюме, и дорогих туфлях, и белоснежной, расстёгнутой на три пуговицы рубашке. Две ещё допустимо, три — уже на грани. Черри редко видел его таким — можно по пальцам руки пересчитать. Теперь ни о чём другом думать не получается. Черри плотно сжимает губы, выдыхает носом и возвращается к общению. Он пробует продвинуться в сторону Джо, но его то и дело перехватывают. Остаётся только кидать на него редкие взгляды в попытке понять, кто эта девушка, что упорно держится рядом — здесь познакомился или пришёл уже с ней? Черри мысленно одёргивает себя — да какое это имеет значение? Это же Джо, флиртовать для него — как дышать, он и сюда-то наверняка только за этим явился, подцепить какую-нибудь богемную красотку. Неожиданно Джо поворачивает голову и замечает, что Черри смотрит на него. Широкая улыбка вдруг слетает с его лица, оставляя на миг какое-то растерянное выражение, но через секунду он по-свойски подмигивает Черри и приветственно поднимает бокал. Это длится весь вечер. В следующий раз взгляд на себе ловит Каору. Задумчивый, будто немного сквозь. Черри посылает ему лёгкий вопросительный взлёт бровей, Джо отвечает едва заметной усмешкой. Взгляд — кивок. Взгляд — пожатие плечами. Улыбка. Взгляд — взгляд. Долгий — кто первый отведёт. Черри сам не знает, о чём они общаются. Ни сейчас, ни вообще. Но внезапно это становится смыслом. Джо всё время там, Черри всё время здесь. Но он чувствует связь. Может, обманывает себя. Может, просто слишком позорно очарован. Может, устал ждать своего шанса. Может, никогда и не хотел его использовать. Но от вида Джо, смеющегося, жмурящего глаза, тепло разливается по всему телу, до самых пальцев. Пусть и смеётся он не над его шутками. Пусть склоняется — не к нему. Пусть закончит вечер не с ним. Жаль. Но как есть. Нанджо долго, с видом эксперта, изучает одну из самых популярных работ. Черри едва не прыскает со смеху. «Ну, как?» — выгибает бровь. «Да так себе», — кривится Джо и покачивает растопыренной пятернёй, мол, пятьдесят на пятьдесят. Черри улыбается себе под нос, закатывает глаза — в ответ ему. Смотрит, видит, любит — эти жесты, эту смуглую, немыслимую шею. Повезёт же кому-то. Пожалуй, многовато шампанского на сегодня — здравый смысл утекает сквозь пальцы, оставляя в голове лишь слабости и сожаления. Черри отвлекается, чтобы принять поздравления с прекрасным открытием и выслушать предложения о дальнейшем сотрудничестве. А когда поворачивается — не находит его. Он думает, может, вышел покурить. Но минует полчаса, сорок минут, все уже почти разошлись — а Джо не возвращается. Не видно и его спутницы. Черри тускнеет. Привычно стискивает печаль холодной рукой самообладания и утрамбовывает её поглубже на дно. Теперь можно с должным вниманием со всеми попрощаться. Теперь хочется убраться отсюда поскорей. Выпутаться из оков традиционного наряда, снять очки и лечь в кровать. В туалете он моет руки и смотрит в зеркало на свои раскрасневшиеся от алкоголя щёки. Стыдно как-то, взрослый человек, а всё как семнадцатилетний. Изнемогает внутри, строит стены — снаружи. Как тогда, на вечеринке у Айноске. Как на выпускном. Как на Новый год в баре. На открытии ресторана Джо. Каждый раз. Одно и то же. Вдох — без выдоха. Крик — без звука. Медленное умирание на бесконечном костре. Проводив последних гостей и персонал, они с куратором идут на выход. Но сердце уже не в силах кувыркаться. Оно просто останавливается — когда Черри видит высокую фигуру на тротуаре у входа. Джо выдыхает дым, тушит сигарету и бросает в урну. Черри прощается с куратором. — Думал, никогда уже не появишься, — хмыкает Джо. — Ты что здесь забыл? — как-то слишком уж взволнованно выходит. — Тебя, — поддых. — Написал бы. — Тогда бы ты там заночевал вообще. Сакураяшики дезориентирован. Зачем Джо здесь? Фильм уже кончился, титры прошли, что это за дополнительная сцена? Черри даже не знает, куда ему деть ослабевшие руки, и злится, и радуется — всё сразу. Знает его столько лет. Влюблён как дурак. Смешно и грустно. — Такси ждёшь? — спрашивает он. — Сказал же, тебя, — и Черри окончательно проваливается в неопределённость. Нет здесь ничего понятного и привычного — ни в этом чёрном костюме, ни в странных отрывочных фразах серьёзным голосом, ни в том, как Джо, запрокинув голову, выдыхает в небо, чтобы сбросить напряжение. Так красиво вьются его волосы. Так соблазнительна его шея. — Зачем? — Поужинать хотел. Одному скучно. Пойдёшь? — Джо дёргает его за рукав кимоно и не смотрит в глаза. Совсем как на первом курсе. «Мы в раменную, пойдёшь?» — и дёргает за футболку. — Пойду. — Или можем с собой взять, — в голосе небрежность, в глазах — как будто бы надежда. Или кажется. — Лучше в ресторане. Джо усмехается. Звенит ключами в кармане. Качает головой. Молчит. Бесконечно долго, так что всем уже давно понятно — что-то здесь творится неладное. Наконец, произносит то ли с укором, то ли с нежностью: — Никогда ты намёков не понимал, да? Берёт Черри за локоть. Сжимает. Отпускает. Трёт глаза и лоб ладонью. Снова усмехается. Черри лишь беспомощно следит за всем этим, потому что одно движение — и всё распадётся. Одно движение — и рассеется. Одно слово — и рассыплется он сам. Джо шагает вперёд, заглядывает в лицо, выдыхает — слишком напористо для вопроса, слишком неуверенно для утверждения, слишком мягко для угрозы: — Я поцелую тебя, — и, не дожидаясь ответа, рушит многолетние преграды между ними. Лёгкие отказываются работать. Какие-то звуки непроизвольно рвутся из груди. Вообще-то не полагается так вот отчаянно целоваться на тротуаре. Но что поделать, думает Джо, если иначе не достучаться. Ведь Черри — и правда — никогда не понимал намёков.