Аяка
Солнце ярко светило на весеннем небосводе, пение птиц возвещало природу о ветре перемен. Запах хвои и бриз со стороны моря приятно освежали уставший разум Аяки. Время уже перевалило за полдень. Где-то на террасе поместья суетились работники комиссии Ясиро. Порой всё так быстро менялось в организации внутренних дел комиссии, что она казалась живым организмом, который рос и развивался вместе с ними. Младшая Камисато прошла глубже в сад и гул голосов сменился приятным шелестом сосен. Глаз Бога приятно позванивал за спиной. Неужели они могут стать изгоями в своей собственной стране? Настроение Аяки в миг испортилось и перспективы уже не казались такими радужными, но она продолжала твердить себе, что это всё глупости. Насилием ничего не решить. Лишь только разжечь костёр вражды ещё больше. Возможно, этого и хотели их скрытые враги. После смерти человека из комиссии Ясиро им даже не дали провести обряд прощания и облачиться в белое — божественный цвет, цвет траурных одежд. Ей нужно было идти дальше, бороться, интриговать и победить «Охоту», но одна Аяка не могла. Горе легло на плечи каменной плитой и давило, пригибая к земле. Каблуки туфель глухо стучали по плитке дорожек в саду. Аяке нравилось буйство красок: красные розы и гвоздики, нежные примулы и камелии, сиреневые деревья глицинии, вечнозеленый самшит, который приобрел стараниями садовников и Томы причудливую форму, ползучий и своенравный бересклет и нежный барбарис. Стоило вернуться в имение, но не хотелось видеть министров, с жадным интересом разглядывающих Аяку. Без Томы или Аято она боялась не справится с вниманием и сболтнуть лишнего. Садовая дорожка из вывела младшую Камисато к ограде у моря. Каменные скалы замерли посреди водной глади. Тишина. Она нарушалась лишь журчанием воды да стрекотом кузнечиков, окутывала это место, отчуждая от всего мира. Дорожки убегали в заросли густых кипарисов. Спиной к младшей Камисато стоял Аято, чей взор был устремлен куда-то за горизонт. В последнее время к нему было не подступиться. Если кто и найдет способ вытащить его, так это Аяка. Больше некому. — Аято? — Здравствуй. — он повернул голову и грустно улыбнулся. — Всё хорошо? Аяка встала рядом с ним. Возможно, этот момент был лучшим, чтобы поговорить. — Да. — она кивнула. — Cпасибо за заботу. Аято снова посмотрел на водную гладь внизу. — В такие моменты кажется, что ничего неважно кроме того, что происходит в эту секунду. — он грустно улыбнулся. — Чувствуешь себя частью чего-то большего и от этого — неуязвимым. Будто с тобой ничего плохого случиться не может, словно мир на твоей стороне… — Но он и так на твоей стороне. — вырвалось у Аяки, и она тут же пожалела. Он замолчал, и магия момента рассеялась, поток прервался. Младшая Камисато испугалась, что он сейчас снова вспылит или разозлится, начнёт угрожать, но он лишь вздохнул. — Будь так, всё было бы по-другому. Аято прикрыл глаза, и она отвернулась. Аяка старалась не навязываться, хотя, конечно, и не стоило замыкаться в себе. Им двоим не стоило. Они должны были держаться вместе, несмотря ни на что. Однако это оказалось тяжелее, чем предполагала младшая Камисато. Сейчас Аяка не понимала его. Мир не выбирал сторону, но он помогал мечтателям. Разве он противостоит нам? Аяке было больно. От беспомощности, от глупости человеческой натуры, от того, как Аято был спокоен. — Что ты хочешь, Аяка? — Видишь ли, я раздумываю над одной задачей, но я не смогу справиться сама. — И почему ты думаешь, что я могу тебе помочь? Аято склонил голову к плечу. — Вопрос… хороший. — протянула Аяка. Она увидела, как Аято напрягся, но совсем немного. — Аяка, хватит ходить вокруг да около. Скажи уже. Сердце младшей Камисато пропустило несколько ударов. — Мне… мне страшно говорить об этом. Аято посмотрел ей в глаза и слегка улыбнулся. — Страх проистекает из сердца. Если в сердце царит покой, то страх сам собой рассеивается. Аяка решила выложить все карты разом. Нет оружия сильнее правды. — Наверное, не пристало представительнице дома Камисато из комиссии Ясиро Инадзумы говорить такие слова, но... я хочу организовать сопротивление против «указа об охоте на Глаза Бога». Я переговорила с Нагохарой Ёимией, она готова помочь в укрытии людей. Но одни мы не справимся. Мы хотим использовать фальшивые Глаза Бога, чтобы выиграть время. Но потребуется огромная поставка. Аято молчал. — Неужели ты хочешь, чтобы всё это продолжалось? — Поэтому предлагаешь идти на такой риск? — спросил Аято. Твердость в его голосе пошатнула уверенность Аяки. — Я думаю, что всех нужно судить по справедливости закона. Только так мы сможем сменить тот путь, которым сейчас идёт Инадзума. Аяка ощутила, как Аято резко отстранился от неё и закрылся. — У нас нет таких судей, которые могут судить Архонтов. И не думаю, что они когда-то появятся. — сказала младшая Камисато. — Сейчас даже речь не о том, чтобы уничтожить порядки Тэнсюкаку, а о том, чтобы сохранить Инадзуму. Мы не можем отдать страну на растерзание, как это раньше чуть не случилось с Фатуи. Старший Камисато втянул в себя прохладный, бодрящий воздух. Она впервые видела его таким злым, встревоженным. На его лице не было ни единой эмоции, кроме животной ярости, что не стереть простыми извинениями. — Противостоять воле Архонта возможно. — продолжила Аяка и сама удивилась твердости в своем голосе. — И того стоит. Сколько жизней ещё должна потерять Инадзума? Сколько рек крови должно пролиться, чтобы ты понял? Младшая Камисато была уверена, что Аято хотелось взвыть из-за того, что такие важные мысли и решения произошли без совета с ним. В такой ситуации только за это Аяку можно было придушить голыми руками, но хладнокровие, которое Аято взращивал в себе годами, не должно было оказаться погребенным под землёй. — Я постараюсь всё организовать, но при одном условии — ты ни в коем случае больше не принимаешь в этом участие. — Но… —Возьми себя в руки. — перебил он взмахом ладони. — Я не намерен выслушивать истерики. Я назвал своё условие, Аяка, а принять его или нет — полностью твоё решение. Аяка продолжала твердо смотреть на Аято: его взгляд был предупреждающим, но дальше он не посмел и слова сказать, оставляя ей возможность выбрать. Ей бы следовало остерегаться всех политических игр, но неужели она так просто всё оставит? — Хорошо. — ответила она. — Но ты знаешь меня. Я верна своему долгу. — Аяка… — он печально улыбнулся. — любишь ты попадать в неприятности. Она с надеждой посмотрела на Аято. Его улыбка вызвала тревогу, хотя и была обезоруживающей. Неожиданно. Не дав Аяке ответить, он повернулся спиной и скрылся за зарослями. — У нас это семейное… — тихо проговорила она. Да, их семейные узы не разорвать никому... Они самые важные корни в этом мире для обоих Камисато.Аято
Вечером следующего дня Аято сидел у себя в кабинете, думая об Аяке. Она, наверное, одна из немногих людей, кто сознательно решил пойти против Сёгуна. Смогла бы она ослушаться Аято и пойти останавливать «Охоту»? Хоть Аяка и знала обо всей ситуации не больше, чем остальные, но этот вопрос оставался загадкой. Аято так же думал о том, чем же Аяка отличалась от всех них. По внешности ей было далеко до многих женщин в Инадзуме, кто-то даже мог назвать её красоту невероятно хрупкой — с изяществом, например, Гудзи Яэ её не сравнить, но было в Аяке дворянское благородство и достоинство, которое скользило во всех движениях. И если гордость Яэ Мико, перетекающая в надменность — это её нападение, колючее и острое, то у Аяки она была защитой — столь естественной, не вызывала сомнений, не нуждалась в самоутверждении. Аято вырос, брошенный на произвол во время развала комиссии Ясиро, сталкивались с обманом и одиночеством, поэтому оброс броней, какой смог, будь то иногда заносчивость. Аяке же это было не нужно. У неё было детство со сладкими мотти и сахарными данго, платьями с оборками и инадзумскими праздниками — то, чего Аято был лишен. И это сказывалось. Зачем ей власть и самоутверждение, если у неё нет тех ран, которые нужно залечивать сомнительными методами? Почему же Аяка решилась на такой шаг? У каждого была черта, перейдя которую, страх отступал, и ты готов на всё. Но она подводила к череде различных событий. Что же послужило отправной точкой? Но отдалённое понимание того, что ситуация, возможно, не такая уж и безвыходная, почти окрыляло. Аято в очередной раз помедлил, раздумывая, что можно делать дальше. Мог бы и продолжать сидеть за документами, как сейчас, которые непрекращающимися стопками копились на столе, порой падая на пол, разлетаясь по всей комнате. Книги были разбросаны, некоторые лежали раскрытыми обложками вверх, использованные тушечницы не убраны, а под столом можно было обнаружить шахматные фигуры и карты. Давно у него не было столько работы. Наверное, только в первые месяцы после ухода отца из жизни. Аято устало вздохнул. Достал чистый лист пергамента. Божественной Жрице острова Ватацуми, Уважаемой Жемчужине Мудрости. В сложившихся обстоятельствам вынужден писать Вам этот текст. Доверять другому человеку нелегко, особенно человеку с высоким статусом. Доверься не тому, и это может в буквальном смысле стоить тебе жизни. Но сейчас, как Вы наверняка знаете, настали времена, когда Инадзуме как никогда нужна помощь её же людей. Закон об «Охоте на Глаза Бога», введённый на территории Инадзумы, является прямым приказом Сёгуна Райдэн. Согласно этому закону, все проживающие в Инадзуме должны пройти проверку на наличие этого артефакта. Все найденные божественные дары изымаются, вне зависимости от того, к каким силам элементов они принадлежат. Те люди, что уже невольно отказались от Глаза Бога, в буквальном смысле утратили желания или цели, которые ранее ими двигали, а в некоторых случаях даже утратили важные воспоминания. Какой же «вечности» добьется Сёгун Райдэн ценной желаний людей? Ведь они дают людям возможность работать и жить. Это то, ради чего они обнажают свои клинки. Клан Камисато готов оказать помощь сопротивлению острова Ватацуми в ответ на обратную услугу, которая на данный момент не может быть названа прямым текстом. Однако мы можем гарантировать помощь в противостоянии за автономность Ватацуми. И, конечно, можем заверить, что многие люди, потерявшие свои Глаза Бога из-за «Указа», будут готовы присоединиться к армии Сангономии, ведь у них все еще есть сила воли, чтобы сражаться даже после потери своих «желаний». Я прекрасно осведомлен, что за всё приходится платить. Если стремишься к вещам, о которых большинство даже никогда и не мечтал, то, естественно, придётся заплатить невообразимую цену. И, конечно, я готов услышать ваши условия. Надеюсь на скорый ответ. С уважением, Оплот Стойкости. Закончив писать Аято вышел на улицу. В саду зажгли большие чаши с огнем, они освещали все вокруг. Аято быстрым шагом шел между клумбами и кустами. Было красиво, по-своему уютно, по-своему величаво. Отовсюду доносились различные звуки, так что не удавалось сосредоточиться на чём-то одном. Аято окинул взглядом лес, что раскидывался за поместьем и тянулся к береговой линии, храня своих обитателей, пока не переходил в открытую местность. В такие моменты оплот клана Камисато, расположенное на скале, ощущался незыблемой крепостью, картинкой из эпической баллады на фоне темного неба и алой полоски горизонта. Аято всё не мог понять, насколько была велика его с сестрой глупость. Достойным ли возмездием за совершенное является автономность Ватацуми от сёгуната? За годы в качестве главы комиссии Ясиро у Аято набралось достаточно способов красивой расправы, не говоря уже о сладком чувстве личного возмездия. Хотя его разум подкидывал тревожных мыслей о том, что Сёгун Райдэн и генерал комиссии Тэнрё тоже не были сторонниками заурядных наказаний. И на Аято и, не дай гром, Аяку может снизойти наказание достойное для тех, кто не до конца понял силу, которой пытался противостоять. Будто из воздуха появился один из членов Сюмацубан. — Слушаю Вас, глава комиссии Ясиро. Аято протянул ему свиток. — Слушай внимательно: в течение нескольких дней ты отправляешься на остров Ватацуми. Доставь это лично в руки Божественной Жрице. Если на хвост сядет комиссия Тэнрё, то любой ценой уничтожь текст. На кону стоит не только положение клана, но и всей Инадзумы. Самурай молча принял пергамент и скрылся в темноте ночи. Что ж, игра началась.