«Что ты знаешь о совести?»

Март в этом году выдался холодным. Конечно, удивляться нечему, ведь это суровая Россия, но все же. За окнами давно стемнело. Погода оставляла желать лучшего, ибо всю неделю ветер то и дело сменяется ливнем, а порой даже противным мелким градом. Прикусываю губу, в очередной раз ловя на себе ее пристальный взгляд. – Ну, давай. Скажи, что ненавидишь меня. Она закатывает глаза, стараясь выказать все свое недовольство. Боже, словно я такая дура. Ей никогда не было особого дела до общественного мнения. И вся эта ситуация для нее, я уверена, — вовсе не такая трагедия. Но она все еще старается сохранить статус «верной жены». О, дорогая, будто мы не знаем, для кого весь этот спектакль. Но не будем забывать, с кем я имею дело. Для нее положение значит очень много. В конце концов, репутацию подрывать нельзя. Но зачем мне все это? Почему я выбрала именно ее в качестве любовницы? Это же глупо! Если о нашем романе кто-нибудь прознает, то ударит по обеим. Неужели было трудно найти кого-то менее известного и привлекательного для публики? Ну вот, Соня, опять ты начинаешь. Вы обе прекрасно понимаете, что никто другой не подошел бы на эту роль. – Ненавижу. – Рука тянется к прикроватной тумбе в поисках новой пачки сигарет. – Просто ненавижу, Сонечка. «Сонечка»… Знает ведь, что я терпеть не могу, когда меня так называют. Она просто издевается. Из раза в раз. Впрочем, я даже не скрываю, ей идет эта наглость. Затем она встала с кровати и направилась в сторону окна. Каждый шаг сопровождался цоканьем каблука о темный паркет. Конечно, снять ведь времени не было. Пройдя к окну, она взяла лежащую на подоконнике зажигалку и поднесла сигару к губам. Уже спустя полминуты в воздухе повисло небольшое облако табачного дыма. Алла всегда курила много. Еще с юности. Я же начала злоупотреблять этой привычкой только после тридцати. И то, лишь по причине необходимости борьбы с усталостью. – Хоть окно бы открыла, женщина… – С поддельным призрением говорю я, оглядывая ее с головы до ног. Безупречно. Ей всегда шел черный. А в сочетании с рыжим цветом ее волос, все это смотрелось еще более привлекательно. Вообще, не помню, когда она изменяла любви к темным оттенкам. Что ж… ей идет все, а черный — особенно. Она делает еще одну затяжку, после чего разворачивается, открывая форточку. В комнату тут же ворвался поток холодного ветра, заставив ее дернуться от неожиданности. – Да идите Вы к черту, София Михайловна! – Вырвалось у нее. На такое заявление я лишь ухмыльнулась. – Зачем? Он прямо передо мной. Она только поджала губы, видимо, пытаясь подавить желание огрызнуться. О да, я отлично знаю способ вывести ее из себя. Впрочем, с ее-то нравом… это не так уж сложно. – И в отличие от Вас имеет хоть какую-то совесть. – Она облокачивается на локти, немного отклоняясь назад. Смешно. В какой момент у нее появилась совесть? Если это правда, то что же она делает здесь? Как правило, совестные женщины не сбегают от своих мужчин к любовницам. А она даже не скрывает факта измены. Я поднимаюсь, попутно накидывая на плечи шелковый халат. Подхожу ближе и встаю почти вплотную. В ее взгляде столько уверенности, что в какой-то момент я чуть было не поверила. Правая рука падает на подоконник. Левую же кладу ей на бедро, заставляя немного прогнуться в позвоночнике. – Что ты знаешь о совести? – Спрашиваю, изображая истинное любопытство. Хотя прекрасно знаю, что задаю этот вопрос совсем не тому человеку. Можно ли спрашивать о совести изменщицу? Вот и я так думаю. Она, явно не слишком удовлетворенная подобным раскладом, хватает меня за руку, буквально впиваясь в кожу идеально отполированными ногтями. – Куда больше вашего, дорогуша. – С ноткой наглой лести отвечает моя рыжеволосая прима. Вот как? А я иного мнения, моя милая. Ни одна из нас не ведает о существовании совести. Подумать только… мы ведь так искусно водим их вокруг пальца. Или же, они слишком глупы даже для того, чтобы до этого додуматься. Впрочем, нам оно на руку, верно? – Беспардонная ложь, Алла Борисовна. – Отвечаю я, не скрывая усмешки. Наклоняюсь еще ниже и тянусь к ее руке, бесцеремонно выхватывая из тонких пальцев уже тлеющую сигарету. Подношу к губам и затягиваюсь, тут же выбрасывая окурок в открытую форточку. Алла хотела было что-то сказать, но не успела. Я выдохнула, наклонившись к ее шее, и коснулась губами бледной кожи, спустившись к ключицам. Она сильнее прогнулась в позвоночнике, позволяя мне прильнуть ближе. – Ни черта ты не знаешь о совести.