Когда Мачи надеялась на спокойный выходной, это означало, что она планировала провести этот день без напряжения, в своё удовольствие и, возможно, даже пройтись по городу.
Но хотя бы с последним пунктом ей немного, но повезло. Ведь она идёт по городу, правда, только не в целях отдыха.
А ведь пару часов назад девушка лежала дома, развалившись на диване, аки кошка, и устало глядя в экран телевизора. На заднем фоне, в террариуме, скребся пушистыми лапками её любимец — паук-птицеед Ючи, которого Мачи не столь уж и давно подарила Хигучи на день рождения, памятуя о её любви к паукообразным.
Тавара тогда хотела отказаться от подарка, чувствуя себя идиоткой, стоявшей посреди кабинета с банкой в руках, в которой копошился так желанно-любимый паук. А ещё захотелось отчитать Ичиё за ненужные траты, но девушка в тот момент так ярко улыбнулась от счастья, что Мачи пришлось проглотить все свои слова и принять подарок, усмехнувшись Ичиё в ответ. Ну и конечно, нежно потрепать верную помощницу по голове. Как же без этого.
Но Ючи и вправду скрашивал её серые будни вечерами, когда Тавара могла возвращаться домой, если не пропадала в каких-нибудь увеселительных заведениях, наблюдая за людьми или просто, растворяясь в купленных ласках, дабы забыть о печалях прошлого. Паук служил ей в такие моменты лучшим другом, на которого всегда можно было положиться. За ним было порой смешно наблюдать, особенно, когда он постоянно пытался куда-то залезть в своём террариуме, теряясь там. Один раз Мачи даже думала, что он вообще сбежал, пока не обнаружила паука, застрявшим между коряг, что слился с ними, не имея сил выбраться. Да, его вечно приходилось откуда-то вытаскивать. Мафиози в подобные секунды своей жизни всегда сетовала на то, что ей постоянно попадаются довольно странные проблемные люди или вот пауки, с которыми нужно возиться. Конечно, Тавара ворчала не потому что не желала ничего делать, а потому, что поворчать, зазря сотрясая воздух, порой приносило ей какое-то чувство облегчения. Будто она всё ещё часть целого мира.
А не оставит его в
довольно скором времени.
— Тавара-сан, — проговорил её лечащий врач. Обращаться со своими болячками к портовым врачам, Мачи наотрез отказалась. Она знала, стоит узнать о её болезни одному — то на следующий день гудеть будет вся Мафия. Ей такого счастья было не нужно. Хотелось как-то пожить в спокойствие, — у меня для вас не самые утешительные прогнозы.
— И сколько мне ещё чирикать осталось? — равнодушно пролепетала она, зная, что с её диагнозом прожить уже столько лет — одно чудо. На второе надеяться и не приходилось, слыша в ответ тяжёлое:
— От года до полтора, — врач вздохнул, — конечно, это не точно. Возможно, что вы сможете продержаться дольше, но… До тридцати вы точно не доживëте.
А Тавара, честно говоря, ещё в двадцать пять лет понимала, что нового юбилея у неё точно не будет. Поэтому слова врача не вызвали у неё дикого резонанса. Только понимание, что ей нужно ускориться. Найти Ичиë место, где она сможет стабильно находится в Мафии. Среди старых засекреченных файлов отыскать ответ, почему Дазай, что был ранее столь предан Мафии и её принципам, находя в смерти своё утешение, так легко метнулся по ту сторону изгороди.
И, конечно же, дать Рюноске ту искру в груди, чтобы он смог идти без ран прошлого и тени наставника за спиной.
Только тогда её миссию можно будет считать выполненной окончательно.
Но сегодня Мачи наслаждалась заслуженным отдыхом, вполне себе имея на него право, пока в один из приятных для неё момент, когда девушка уже решилась вздремнуть второй раз за день, ей поступил звонок. Звонил один из шестерок Мафии с сообщением, что след Дазая Осаму был замечен в одном из районов Йокагамы. Конечно, вероятность того, что придя туда, Дазая можно будет найти, была очень мала. О чём Тавара так и сообщила Акутагаве по телефону, но он тут же захотел отправиться на место в какой-то своей слепой надежде. И девушке ничего не оставалось, как пойти вместе с ним.
Осень. Она всё ещё красиво цвела по городу, а яркое солнце приятно грело спину. Но Мачи всё равно было холодно, заставляя её плотнее кутаться в плащ под презрительный и осуждающий взгляд Рюноске. Хотелось, конечно, девушке сказать, что лучше быть всегда утепленной, чем щеголять по всей Йокагаме в таком лёгком виде, как у юноши, отчего у Тавары мороз по коже шел. И пока парню было жарко от того, как тепло одевалась наставница, ей же было прохладно от столь легкой одежды ученика. Но она не была ему матерью, чтобы говорить об этом, поэтому девушка молчала, бросая на Рюноске довольно красноречивые взгляды.
Единственное, что их обоих радовало, так это успокаивающее молчание, что царило между ними всю дорогу. Акутагава был погружен в свои мысли, внимателен к любой мелочи и никак не мешал девушке думать о чем-то своём. Хотя рядом с Рюноске ей приходилось думать только о работе и осознавать, что совершенно не туда она лезет, куда бы стоило.
Девушка в попытках найти Оду натолкнулась в отчётах на имя некоего Сакагучи Анго, который занимался вроде какими-то секретными документами, и на нём держалось довольно много архивной документации. Теперь же, его имя было везде успешно сокрыто, промелькнув только видимо в паре пропущенных случайно документов. Мачи от такого совпадения лишь фыркнула.
Дазай, Ода, Сакагучи… Такое чувство будто трое друзей решили дружненько покинуть Мафию. И почему-то становилось даже не смешно. Хотелось уже самой разобраться в чём тут дело, но девушка понимала, что стоит ей проявить чуть больше инициативы, тои самой тогда несдобровать. Приходилось быть аккуратнее и тише.
И по возможности добраться до документов, связанных с «Мимиком», о котором все теперь молчат. Чувствовала девушка, что он явно как-то связан, но как, понять не могла. Как и покопаться в документах — тоже. Сейчас они хранили гриф «секретности», и стоит руке Тавары потянуться к ним, как её тут же оставят без неё. Перспектива лишаться сейчас жизни или руки, девушки не прельщала, поэтому она и не собиралась бессмысленно трепетать воздух. Найдет другой способ, как подойти к ним. Через другого человека.
Она всё равно умрет. Но только в своё время, а не из-за нелепого стечения обстоятельств.
К тому же, эта смерть ей грозит вполне прямо сейчас, если Акутагава не прекратит идти таким быстрым шагом. Мачи чувствовала себя отчего-то не важно ощущая, как болезненно отстукивает свой ритм сердце. Чужая боль, конечно, никому особо не нужна, но даже так, ей особо не хотелось страдать за просто так. Дазая же тут нет. Это ясно, как день.
— Акутагава-кун, притормози, — говорит она, но парень, как назло ничего не делает. Лишь в легкую огрызается ей, говоря:
— Если будем тормозить, то не успеем схватить его.
Мачи натуженно вздыхает, чувствуя, как грудная боль чуть ли не давит ей на горло. Ну уж нет, умирать из-за Дазая и его прошлого ученика, не входило в планы Тавары так уж точно.
Она собирает в себе все свои остатки силы и решительными шагами добирается до юноши, хватая его резко под локоть. Он, конечно же, начинает сопротивляться, пытаясь вырваться, шипит ей, чтобы она его не трогала, но Тавара лишь сжимает Рюноске за локоть сильнее. Она даже не так сильно боится сейчас Расемона юноши, чем слечь тут с больным сердцем. Пока у неё есть время — девушка не собирается укорачивать его за зря.
— Я же сказала тебе притормози, — девушка выпускает локоть Рюноске, зная, что теперь он точно никуда не помчится, прожигая её взглядом недовольных серых глаз, — Дазая тут нет. Ты и сам это прекрасно знаешь. Возможно, он и был тут, но по делу, а теперь же смылся. Мы ведь спрашивали у людей. Они его видели. Но он явно скрылся вновь. Это бессмысленно продолжать искать его прямо сейчас.
—
Бесполезная трата времени, да, — раздраженно произносит ученик, склонив голову, на что Тавара лишь качает своей, оспаривая слова юноши.
— Совсем не бесполезная. По крайней мере, мы знаем, что он тут был. Возможно, и ещё вернется, — она осматривается по сторонам, хмурясь, — усилим надзор за этой территорией и будем ждать. Возможно, это ещё принесет нам положительные результаты.
Но Акутагава молчит. Было видно, что он сильно зацепился надеждой найти, наконец-то, уже Дазая.
Рюноске
надеялся, что сейчас он, наконец, станет на шаг ближе к тому, чтобы встретиться с бывшим наставником. За небольшое время, что он был учеником Тавары, юноша ощутил, что стал намного способнее. А ещё его душила злость за то, что Осаму его бросил. Оставил на глубине, нелепо подарив надежды на смысл жизни и разбив их своим уходом. Он предатель не только Мафии. Ведь он предал и самого Рюноске. Бросил, оставил.
Опозорил. Его и себя.
Нет ему прощения и
жизни. Но без признания тяжелого труда Акутагавы, Дазай так просто из этой жизни не денется. Юноша ему не позволит сделать это так просто. Будет биться за признание до конца.
Акутагава смотрит на девушку, что тяжело дышит рядом с ним. Да, Рюноске разозлило, что она с такой легкостью схватила его за локоть. Конечно, он мог бы направить на неё Рассемон, а толку-то? Зная Тавару, ему это все равно так просто с рук не сойдет, а меньше всего парню хотелось сейчас проблем от нынешней наставницы, особенно, когда он на пути к тому, чтобы найти уже скорее Дазая.
Поэтому, приходилось терпеть сквозь плотно-сжатые зубы и прислушиваться даже к такой просьбе, как:
— Пойдем уже, — на выдохе произносит девушка, и Акутагаве не остается ничего, как кивнуть, последовав за тяжелой походкой Мачи и удивленно хмурясь. Чего это с ней?
Он уже давно заметил, что та ведет себя как-то странно. Её дыхание было тяжелым, прерывистым. Шаг тоже казался довольно медленным, ибо в обычные дни девушка передвигалась довольно быстро, и да и со стороны выглядело так, что её будто слегка покачивает из стороны в сторону. Акутагава внимательно следил за с виду хладнокровной наставницей, подумывая о том, что будь девушка такой на тренировке — разобраться с ней было бы гораздо проще.
— Дазай… всё же Дазай такой же неуловимый и своенравный, как и всегда, — медленно проговорила Тавара, пытаясь выравнять дыхание, но чувствуя, как ей тяжело. Надо бы присесть, но не при Акутагаве. Парень не понимает чужих слабостей, и даже если и догадывается о том, что с ней что-то не так, то всё равно не видит в этом что-то страшное и ужасное.
Ведь сам же страдает от другой болезни, не считая ее за что-то ужасающее. Поэтому и не подумает, чтобы что-то сделать. К чему это? Ведь мир жесток и каждый не желает нуждаться в чужой помощи. Хотелось бы Мачи сказать, как всё это глупо. Сейчас, ей, как никогда хотелось присутствия Нориёси с его нравоучительным тоном голоса, с беспокойством в глазах и нежной улыбкой.
Он совсем не был мафиози. Но от этого он считался в её глазах намного человечнее любого другого человека. И Тавара это хорошо помнит и ценит. Но от размышлений о её хорошем старом друге, Мачи прерывает голос Рюноске, удивляя девушку:
— Вы с Дазай-саном давно знакомы? — неожиданно спрашивает Акутагава, сам не понимая, почему так спросил. Слова наставницы что-то задели в нём. Он знал Дазая два года, но ведь кто-то знал гораздо больше.
Например, Тавара.
— Четыре года, как он появился в Мафии и навёл тут шороха своим появлением. Он появился в Мафии незадолго до смерти нашего старого босса, Сато Озэму, как подручный нынешнего босса, Мори Огая, — пояснила ему девушка, даже не глядя в его сторону. Тавара мысленно отчитывала шаги, отстукивала их каблуком, стараясь не прыгнуть в пучину неприятных для неё воспоминаний, — за эти четыре года, эта восходящая звезда добилась многого. Даже поста Исполнителя, что довольно похвально-похвально, — девушка вздохнула, театрально похлопав в ладошки, а после сложив руки в карманы плаща. Акутагава на это презрительно фыркнул. Тавара, кажется, явственно недолюбливала Осаму и в сегодняшней речи — это подтвердилось.
Какое-то короткое время, они шли в абсолютном молчании, ибо каждый был погружен в свои мысли. Рюноске неожиданно стало интересно, какой же была Мафия до нового босса, и какое место занимала там сама Тавара. Судя по её поведению, она явно раньше была «важной шишкой». В её походке чувствовалась сталь, присущая Дазаю. А ведь бывший наставник всегда ему говорил, что Тавара была приближена к старому боссу, и находясь рядом при нем, используемая, как оружие, чтобы истреблять врагов.
Странно, но Акутагава отметил это сходство между ней и Дазаем, ведь тот тоже был приближен к их боссу, являясь его правой рукой. Конечно, вряд ли Дазай играл роль пешки, как Мачи. Скорее, он сам вёл свою неведомую всем игру, но факт того, что парня уже второй раз обучает человек, имевший в своё время огромное влияние, удивляло и шокировало. Попадаются же ему столь необычайные в статусе люди…
Тавара в какое-то мгновение резко обернулась, прожигая Рюноске взглядом аметистовых глаз, которые из-за погоды казались едва темнее на свету и проговорила:
— Если тебе что-то интересно по Дазаю, то, знаешь, это явно не ко мне. Я знаю о нём даже меньше, чем ты, скорее всего. Никакие года не могут идти в сравнение, ибо Дазай никого к себе особо и не подпускал…
— Никого,
кроме Оды Сакуноске, — озлобленно прошипел Рюноске под удивленно-настороженный взгляд девушки.
Но ведь так оно и было. Дазай находился в хороших, даже скорее в замечательных отношениях только с ним, только с этой жалкой «шестеркой». Он считал его достойным, и всегда говорил Акутагаве о нём с неким налетом превосходства.
И как же Рюноске
ненавидел его за это.
— О-о, — протянула Мачи, усмехнувшись. Почувствовать ненависть Акутагавы можно было уже только по воздуху, и для этого парню даже не надо было порой открывать рот. А откровенное презрение легко оседало на губах, прожигая их, словно кислота. Девушка качнула головой, встряхивая с себя чужой негатив, — так, значит, они и впрямь были такими уж
хорошими друзьями, я смотрю, — на это Рюноске промолчал, но она всё же поинтересовалась, — может быть, ты знаешь, как с ним можно встретиться?
— Понятия не имею, — огрызнулся юный эспер в ответ, уже пожалев, что вообще упомянул это имя вслух. Он и слышать о нём ничего не желал. Из-за него Дазай однажды довольно жестоко тогда унизил на глазах «Чёрных Ящериц», показав всем ничтожность молодого эспера и его бессилие. И временами очень хотелось выгрызти из памяти этот момент, растереть ластиком и навсегда забыть. Отчего Акутагава яростно буркнул, — лучше пусть затеряется где-нибудь, — и Рюноске резко осекся, увидев насмешливый взгляд Тавары, не понимая, чем он мог её рассмешить.
— Зря ты так, — мгновенно оддернула его девушка, вздохнув. Грудь до сих пор горела огнем, — он ведь ни в чём не виноват. Никто не виноват, что Дазай такой человек. Человек, что родился с умной головой и жестоким сердцем, — она отвела взгляд на находящийся впереди них вид осенней Йокогамы, — конечно, для мафиози эти качества прекрасны. Но Дазай такой человек… что разрушает всё вокруг себя, создает хаос и в итоге
остается один.
Мачи помолчала, явно собирая мысли в кучу. Акутагава же на удивление за столько времени внимательно её слушал, и впервые, слова девушки не вызывали привычного ему раздражения или отвращение. Нет. Он находил в них что-то своё.
— Дазай жестокий, даже очень. За одну эту жестокость, его уже можно бояться. И его опасаются. Многие,
почти все, — девушка останавливается недалеко от скамейки, и Акутагава аккуратно тормозит рядом, наблюдая, как тяжело дышит наставница, — но он одинок. Он, словно черный жнец, что вынужден вечно плутать в темноте без надежды найти покой. Барахтайся он в темноте или убегая от нее — выхода ему не найти, — она поворачивается к стоящему рядом с ней Рюноске, смотря ему прямо в глаза, — поэтому и те, кто пытаются следовать за ним, бежать или что-то доказывать —
тоже обречены вечно блуждать в его темноте, без права на то, чтобы выбраться из неё. Понимаешь?
Акутагава напрягся после этих слов. Ведь этот камень явно прилетел в его сад, намекнув ему о том, чего не следует парню делать. Он внимательно смотрит глазами похожими на сталь в её аметисты, не видя в них той темноты, что была всегда у Дазая. Он видел лишь теплое, растопленное, как масло на сковороде, спокойствие, которое невольно обволакивала и его. Даже если Тавара ему что-то сейчас и скажет, спорить с ней он точно не будет. Юноша отводит взгляд под её смешок.
— Я знаю, Акутагава-кун, что тебе нужно и чего хочется. Но просто остановись и подумай немного. Неужели ты страстно желаешь только этого? И все твои труды и старания направлены только в одну сторону? Туда, куда их никто так и не оценит? — она вздохнула, прикрыв глаза, — я вижу в тебе потенциал и талант, ещё давно отмеченный Дазаем. Да, Дазай молодец, что привел тебя. Он направил тебя, толкнул в нужном направлении. И он ушёл. Да, некрасиво и ужасно.
Но ушёл. И теперь ты сам хозяин своей судьбы. Тебе не нужно искать Дазая. Ты волен делать, что хочешь. Стать тем, кем хочешь. А не тем, кого пытался сделать из тебя Дазай. Ты в Мафии, так воспользуйся этим шансом в свою сторону.
Перестань, наконец, быть его тенью.
Акутагава удивленно смотрит на девушку. Ему хочется возразить, что он не следует за Дазаем, что ему просто нужно его признание. Но парень прерывает свои мысли, думая о том, что, возможно, жажда признания и есть та самая погоня в темноту, о которой говорит Тавара? Нет. Девушка не права
(наверное…), и когда он найдет Дазая, то обязательно это ему покажет. Рюноске так же покажет и Таваре, что её мысли не верны, и что после признания бывшего учителя, он сможет вернуть свою потерянную и растоптанную, чужими и уничижительными словами честь.
Он найдет свой покой. И это будут явно не слова Мачи, с которой у него всего лишь сделка.
И наставница понимает, что до Акутагавы её речь дошла лишь вполовину, если уж вообще дошла. Но она не отчаивается, ведь у каждой зависимости есть свой срок годности. И когда-нибудь, она закончится и у Рюноске. Главное, постоянно ему говорить о том, что она его уже
просрочившаяся.
Но тут Рюноске снова смотрит на девушку, слегка прищурившись. Его одолевает ещё одна мысль, которую он тут же озвучивает вслух:
— Зачем же вы в итоге меня тогда взяли? Вы говорите оставить Дазая в покое, но почему? — юноша внимательно следит за реакцией девушки, что лишь спокойно смотрит на него, — вы преследуете ещё какую-то цель, взяв меня?
Мачи на секунду замирает. Ему даже кажется, что он что-то видит в таких довольно привычных ледяных глазах девушки.
Волнение…? Вряд ли. Ведь в следующую секунду наставница издает смешок, что вырывается из неë вместе с негромким смехом.
— Конечно, — мягко отвечает она, пройдя пару шагов назад, упав на находившуюся позади скамейку и вытаскивая телефон, — мне нужно, чтобы ты вызвал такси.
Рюноске удивленно скидывает брови. Что она сейчас сказала? Вопрос резко вырывается у него, отчего Мачи лишь вздыхает, поясняя:
—
Мне плохо, Акутагава-кун. Я хочу, чтобы ты мне помог, — та смотрит на напряжённого юношу и вытягивает вымученное, —
пожалуйста, Акутагава-кун.
Рюноске сжимает зубы, кивая. Он удивлен произошедшей сценой, прокручивая её в голове, пока звонит в такси. К моменту, когда машина подъехала Таваре стало настолько плохо, что она уже лежит на своих коленях, издавая тяжелые вздохи. Владельцу Расемона приходится даже поднимать её, чтобы довести наставницу до такси, где он усаживает сильно побледневшую девушку на кресло, слыша тихое:
—
Спасибо.
Акутагава кивает. Он впервые видит наставницу в таком состоянии. Сейчас она ему кажется до отвратительности слабой, и ему совсем не верится, что именно такая Тавара могла когда-то
одолеть его. Ещё и помощи попросила. А Рюноске, славившийся тем, что никогда не принимал и не просил ни у кого помощи было удивительно видеть, как человек похожего сорта, может её просить столь легко и просто, как и вонзать в горло врага кинжал. Довольно просто. Но крайне невозможно для него.
Акутагава наблюдает, как такси с наставницей уезжает, отчего вздыхает. И снова он
один. А ведь если ему вдруг станет плохо, то никто и не придет… Юноша усмехается, понимая, что уж такая смерть будет самой глупой на свете.
Он хочет жить. Хочет достигнуть вершин. Понять, наконец, почему же такой человек, как Тавара решилась взять его под своё крыло?
И почему его новая наставница такая странная? Вот, что у неё на уме?
***
Десять лет назад
Тавара грустно вздыхает, когда проходит мимо сильно кашляющегося мужчины. Даже хорошо наметанного глаза не нужно, чтобы понять, что ему осталось недолго. Мачи морщится, прошагивая вперед. Ей теперь уже и не верится, что она вышла отсюда. В Мафии девушка казалось себе намного статнее и солиднее, но стоило бросить взгляд на трущобы, как приходило осознание, кем она является на деле.
Жалкая, грязная мышка с большой мусорки.
Так говорил ей Сато, когда девушка была с ним чем-то не согласна. И если эта фраза не останавливала Мачи, то в ход обязательно шли кулаки, зажимания шеи и применения способности. От последнего девушка до сих пор невольно вздрагивала, чувствуя над головой косу, которую с трудом могла избежать. На её теле уже красовалось пару шрамов, оставленных ею. И новых Таваре совсем уж не хотелось.
Тавара понимала, что Сато прав. Она мышь, которая вылезла со дна, и которая не имеет никакого права даже на писк. Но, как оказалось, она еще и
человек. И у неё есть какие-то свои интересы.
И об этом она узнала, когда стала заниматься с Нориёси обучению на ножах и самозащите. Мужчина, оказывается, мог удивить, что для Мачи и служило удивлением, когда каждый раз её, неиспользующую способность, с такой легкостью укладывали на землю или приставляли нож к горлу. Девушка, наконец, поняла, за что так ценится Хигучи, ощутив чувство смерти совсем уж близко. Но не привыкшая постоянно проигрывать, Тавара взяла себя в руки, и начала проявлять чуть больше активности.
— Да, Тавара-сан, в вас определенно есть задаток, — удовлетворенно говорил Хигучи, после парочки занятий, когда у нее почти получилось пробить его защиту, — нож вы держите всегда твердо, это хорошо.
Та криво усмехнулось. Конечно, у неё был талант. Она ведь прошла экзамен Сато, зарезав того маленького щенка. Не держи она нож тогда твердо, то точно бы не смогла убить его.
И зарезанным щенком оказалась бы Мачи. Как же она жалела о той ситуации, но большего выбора у неё не было. Либо её, либо она.
В Мафии жалеть не приходится. В частности о том, кого и когда ты убил.
И теперь, Тавара считалась чуть ли не бриллиантом в глазах Хигучи. Он постоянно пытался увлечь её занятиями, бросая между делом пространственные фразы о том, что ей стоит двигаться дальше и что она должна стремиться к лучшему. Мачи слушала эти речи вполуха, больше увлеченная тренировками. Ей не нужны были нравоучения.
Нориёси ей
не отец. Не наставник, и даже не такой уж и друг. Она терпит его лишь потому что ей интересны занятия. Как только они таковыми быть перестанут, Мачи не будет больше к нему ходить. По крайней мере, она сама так уверена в этом.
Именно эти мысли держат её на плаву, и то, что сейчас, после смерти брата, у неё есть небольшая мотивация двигаться дальше.
Жить. В частности, после такого громкого предательства от лица родителей.
И всё же, спустя пару месяцев она снова идет к ним. Не ради похвалы. Пускай, она и нуждается в ней, но теперь не столь сильно, как раньше. Если они её и похвалят, то эта похвала будет отдавать горечью и гнилью. А такой она ей
больше не нужна.
Тавара глубоко вздыхает, понимая, что ей до сих пор больно и неприятно. Что эта боль совсем никак не хочет стихать и что с каждым днем, это чувство только все растет и разрастается. Тавара видит умершего Нобу в коротких, промежуточных снах, осознавая, что никак не может себя простить за случившееся.
Ей стоило быть внимательнее. Стоило быть менее гордой, сбавить свою спесь и придти раньше. Тогда она бы спасла своего брата. А теперь… девушка только и может, что жалеть о случившемся, переживая всё внутри себя. И даже теплые слова Хигучи, что в этом нет её вины, не могли убедить в этом молодую мафиози. Ведь Мачи знала, что смерть ребенка в семье — это вина всех, а не только одного конкретного человека. Поэтому она достойна презрения так же, как презирает своих родителей.
Презирает и
ненавидит.
Девушка проходит ещё немного вперед, останавливаясь недалеко от дома. Снова эта сцена с её детства. Друзья родителей окружили их, и они весело о чем-то общались, издавая какие-то предсмертные звуки. А, это
смех. Мачи щурится. Ей, кажется, или их друзей стало чуть меньше, чем раньше? Что с ними? Тавара усмехается, качая головой. Какой глупый вопрос она себе задает. Конечно, девушка знает, что с ними.
Они уже перегорели срок своей жизни, сгорев ярким пламенем спички. Наркотики никого не щадят.
И чего Тавара хотела добиться своим приходом сюда? Она уже давно и прекрасно знает, что не нужна им. Не нужна своим родителям. Они свой выбор сделали, доказав это смертью второго ребенка. Мачи поджимает губы, чувствуя, как неприятно щиплет глаза. Она потирает их рукой, отворачиваясь.
В той картине мира, в которой живут её родители, никогда не была вписана она.
Тавара Мачи. Её никогда там не существовало и она совершенно не играет там никакой роли. Всё, что Мачи хотела и желала были лишь её детские мечты. Ведь, на самом деле, есть люди, которым чужды старания других людей. Как и слезы собственных детей.
Мачи непроизвольно плачет. Слезы текут по щекам тоненькими струйками, а перед взором всё плывет, и Тавара до жути боится, что может расшибиться в своей обуви на грязном асфальте. Окончательно подтвердив тем самым, что она дочь трущоб, а не своих родителей.
Ну уж нет.
Она едва не запинается об мужчину, что видела ещё по дороге, когда шла к родне. Девушка сдержанно выругивается, пока человек заходится в тяжелом кашле. Его всего подтряхивает, и когда Тавара, бросая на него презрительный взгляд, хочет уйти, то его рука сцепляется за кончик её одежды.
Взгляд мужчины так и говорит ей: «
Помоги».
Мачи хмурится, девушку бросает в дрожь отвращения от всей этой ситуации. Впрочем, как и от мужчины. Он выглядит жалко, слабо и нелепо. Такому, как он, житья нет. Да и не будет, болезнь скоро приберет его к себе. Это видно.
Так, может, ускорить процесс? Ведь, сколько бы денег Мачи не дала, сколько бы продуктов не принесла — это всё будет бесполезно. Под навесом смертельной болезни все её труды и старания будут напрасны. Как и была напрасна её беготня за родителями.
Девушка усмехается, снимая перчатки. Она наклоняется к удивленному мужчине, что тяжело и болезненно дышит, выглядя, как будто он уже на пороге смерти. Тавара тянет руку к его шее, смотря прямо в темные, затуманенные болезнью глаза, шепча:
— Тебе больше не будет больно и тяжело.
Я обещаю.
И Тавара выполняет своё обещания, в первые убивая безболезненно и совершенно тихо. Ведь не всегда её способность несёт в себе разрушения и хаос.
Её способность несёт порой покой. Покой для всех отчаявшихся.
Ведь пока она боеспособный эспер — её жизнь будет ценна. Таков жестокий закон Мафии.
И она продолжит следовать ему.
Потому что дороги назад уже не существует.
