Дом из красного кирпича

Утром Антон обнаружил, что дверь его комнаты открыта. Не сильно обрадовавшись этому факту, он вышел в коридор, морщась от ноющей боли в мышцах. Всю ночь он провёл в странном оцепенении, растворившись в собственных смутных мыслях и отчаянии, которое терзало, будто зубная боль. Утренние лучи едва разогнали плотный мрак, но теперь Антон хотя бы мог видеть очертания предметов. Остановившись посреди холла, он чутко прислушался к тишине. Деревянные панели на стенах и тяжёлые ковры с восточным узором будто бы крали звуки, смягчали их и растворяли в царившем безмолвии. Посчитав, что обитатели дома могли ещё не проснуться, Антон вскинул голову и внутренне подобрался. Он не терял надежды выбраться из проклятого особняка, и отсутствие надзора зажгло этот огонёк с новой силой. Заранее исключив из плана побега мансарду и главный вход, он направился к заброшенной части флигеля. Антон прикинул, что туда вряд ли кто-то заходит, а рядом могут быть открытые окна или обгоревшие стены, которые не доделали во время ремонта. Если ему удастся отыскать хотя бы небольшую лазейку или проход, пусть даже снаружи и придётся карабкаться по стене вниз… В любом случае, он готов уже на всё. Весь путь он преодолел, постоянно оглядываясь назад и замирая на месте. Ему казалось, что вот-вот из-за угла покажется кто-то из них, и тогда все его старания потерпят крах. Впереди показалась заколоченная дверь, и он ускорил шаг. Побродив по кругу и осмотрев каждый угол, Антон сжал кулаки от разочарования. Вокруг его обступили плотные стены и закрытые окна, в которых не было даже намёка на прореху. Усилием воли отогнав волну отчаяния, грозившую затопить все мысли, он приказал себе продолжать поиски. Но ничего, кроме заколоченной двери, не выдавало следов давнего пожара. Видимо, пламя разрушило только запертый флигель и совершенно не тронуло основную часть холла. Неуверенно подойдя к двери, Антон подёргал ручку, ни на что не надеясь. Разумеется, доски не позволили ей сдвинуться даже на миллиметр, надёжно преграждая дальнейший путь. Зацепив одну из них пальцами, он навскидку принялся расшатывать древесину, надеясь, что за пару десятилетий они успели прогнить. Но в очередной раз реальность разбила ожидания, намертво придавив осколки тягостным осознанием. Антон дёрнул ещё сильнее, почти повисая на доске, которая блокировала верхнюю часть входа, рискуя быть обнаруженным. Деревяшки лишь едва слышно треснула под его весом, неизменно оставаясь на своём месте. Смирившись с неудачей, Антон хотел было повернуть назад, но что-то привлекло его внимание. Какой-то шорох или скрип, природу которого он не смог определить. Насторожившись, он снова приник к двери, приложив к ней ухо. Звук повторился, и на этот раз он отчётливо мог услышать глухой стук. Он был едва слышен и доносился из дальнего конца флигеля, но Антон готов был поклясться, что он повторился несколько раз. Нахмурившись, он постоял так ещё с минуту, внимательно прислушиваясь и перестав дышать. — Что ты тут делаешь? — Антон едва не вскрикнул, когда с лестницы донёсся чей-то голос. Обернувшись, он увидел Марию, стоявшую на лестнице. Жена дяди внимательно рассматривала его дрожащие ладони, чуть склонив голову набок. Чёрное платье плотно облегало её фигуру, высокий ворот скрывал тонкую шею, а рукава мягко облегали хрупкие, как у подростка, кисти рук. Волосы были уложены в причудливый хвост, украшенный старинным гребнем с изумрудами. Антон, застигнутый врасплох, испуганно моргнул, не находя, что ответить. — Тут был грохот, — решив сказать полуправду, он слегка преувеличил громкость услышанного шума, — Я решил посмотреть, что случилось. — Грохот? — брови Марии удивлённо взлетели, ладонь, которой она опиралась о перила, едва заметно вздрогнула, — Какой грохот? — За дверью, — неуверенно ответил Антон, кивнув в её сторону, — Как будто что-то упало или вроде того. На секунду ему показалось, будто в глазах Марии мелькнул страх или же сильнейшее потрясение. Она посмотрела в сторону двери так, будто могла видеть находящееся за ней. Но, не услышав ничего, она снова повернулась к Антону с прежней улыбкой, цветущей на её губах весенними цветами. — Глупости, — прощебетала она, спустившись ниже. Длинный подол платья грациозно заскользил по ступеням, — В том флигеле никто не живёт, он давно заброшен. Наверно, птица ударилась в окно, такое часто бывает. — В каком смысле, часто? — спросил Антон, пытаясь ничем не выдать своё волнение. Пусть уж лучше они и вправду думают, что здесь что-то грохотало, чем снова посадят под замок, разом стирая все его шансы. — Из-за сильного ветра птицы здесь часто теряют ориентацию и врезаются в окна или стены, — пояснила Мария, подходя ближе. Во второй руке Антон заметил шёлковый полупрозрачный мешок с пуговицами и швейными принадлежностями, — Их, конечно, очень жалко, но такое бывает… Если хочешь, можем пройтись до гостиной, я как раз собиралась поработать с утра. А ты мне расскажешь про свои рисунки, я очень люблю рассказы об искусстве. В гостиной на софе уже сидел Павел, с задумчивым видом читая какую-то книгу в старой обложке. Когда они с Марией зашли, он оторвал взгляд от текста, мельком улыбнувшись: — Тоже решили встретить восход солнца? — С утра работа идёт лучше, — подтвердила Мария, зажигая длинные свечи на столике и удобно устраиваясь в большом кресле, — А то близнецы опять все пуговицы поотрывали, проказники. Сколько раз я им говорила не забираться на мансарду, а всё без толку. — Детям нужны подвижные игры, — пожимая плечами, отозвался Павел, аккуратно переворачивая ветхие страницы. Антона внутренне передёрнуло; вид пыльной обложки и чёрных манжетов из плотного хлопка создавали отталкивающее впечатление. Он и сам не мог объяснить себе, откуда взялась подобная реакция. Но в педантичном перелистывании страниц, потёртой антикварной мебели и общей атмосфере неподвижности таилось нечто угрожающее, пугающее. Так смотришь на загримированный труп, лежащий внутри гроба. Умом ты понимаешь, что жизнь навсегда покинула его — и теперь живого в нём не больше, чем в деревянном коробе, в котором он находится. Но подсознание поминутно протестует, настаивает на обратном. Кажется, будто человек вот-вот откроет веки, приподнимет тяжёлые кисти, нарушая все законы природы и мироздания. И замираешь от этого предощущения, не может оторвать внимательного взгляда от расслабленных рук и лица. Судорожно вдохнув и выдохнув, Антон сцепил ладони в замок, пытаясь успокоить расшатанные нервы. Он сходит с ума, других объяснений происходящему он не мог отыскать. Сумасшедшими были обитатели дома, заражая безумием и его тоже. Потому что сейчас он должен был бежать — бежать отсюда как можно быстрее. Найти телефон и вызвать полицию, сделать, наконец, хоть что-нибудь. Но вместо этого он сидел на краю софы, вжав голову в плечи, и слушал бытовые разговоры о воспитании детей. — Да, но там столько хлама, — с лёгким оттенком недовольства заметила Мария, принимаясь за работу. Её маленькие аккуратные пальцы порхали над мешочком с принадлежностями, по одному доставая из него пуговицы, иголки и нитки. Она взяла с подлокотника чёрную кружевную блузку и бережным жестом расстелила её у себя на коленях. Подцепив рукав кончиками пальцев, она придирчиво рассмотрела торчащие нитки, на которых ранее держалась оторванная пуговица, — Я всё хочу попросить Арсения подняться туда и прибраться хоть немного. Хотя бы битое стекло с пола убрать… И откуда оно там только взялось? — Наверно, опять стащили какую-нибудь вазу с библиотеки, — Павел хмыкнул, — Не удивлюсь, если мы не досчитаемся парой-тройкой из них. — Сорванцы, — со вздохом резюмировала Мария, не сдержав нежной улыбки. Чувствовалось, с какой любовью она упоминает о своих детях, тепло казалось почти осязаемым, будто его волны щедро распространялись и на окружающих, — Антон, — тот чуть ли не подпрыгнул, не ожидая услышать собственное имя, — Расскажи нам немного о рисовании. Что подтолкнуло тебя к тому, чтобы заняться искусством? — Я… Ну, — глубоко провалившись в окутавшие его страх и нервозность, Антон с новой силой стиснул пальцами ладони, — Я с детства рисую, даже не знаю почему. Просто нравится. Он сглотнул, чувствуя, как дико сушит горло до острого режущего кашля. Абсурд ситуации так болезненно давил на мозг, что тело реагировало на моральное состояние вполне физическим напряжением. Будто бы он уменьшился до размеров деревянной игрушки и оказался в кукольном домике из прошлых веков. Но окружающие явно не замечали дикость и неправильность реальности, продолжая следовать привычному и точно выверенному сценарию. — А что ты любишь изображать? — спросила Мария, сконцентрировавшись на шитье. Она чуть склонилась вперёд, отчего невесомое обрамление платья слегка распахнулось, открывая вид на хрупкие ключицы, видневшиеся под молочной кожей. — Никогда не задумывался об этом, — почти механически ответил Антон, — Всегда по-разному. — Мне кажется, рисовать — очень сложное занятие, — сказала Мария, вдевая нитку в крошечное ушко иголки, — В том смысле, что научиться этому занятию легко. А вот развить в себе чувство прекрасного, искать идеи для новой картины — это уже дано не каждому. Для такого требуется настоящий талант. — Да, наверно, — пробормотал Антон, отчего-то избегая смотреть в её сторону. Его мозг напряжённо работал, пытаясь придумать какой-нибудь предлог, чтобы поскорее покинуть комнату. Казалось, будто о его намерениях сбежать знает весь дом. Будто стоит сделать ему хотя бы малейшую ошибку, и он уже никогда не покинет глухих стен. Прикусив внутреннюю сторону щеки, он едва слышно выдохнул: — Ладно, я пойду, — две пары глаз одновременно обратились к нему, и Антон, чуть кашлянув, продолжил, — Хочу зайти в комнату… переодеться… На секунду сердце Антона оборвалось — он вообразил, что они не поверили его неумелой лжи. Он вцепился пальцами в обивку дивана по обе стороны от себя, замирая в тревожном ожидании. Молчание продлилось не дольше пары секунды, но за это короткое время его нервы успели натянуться тугими струнами. А позади, за спиной — глухая стена и заколоченные окна. К одному из них Антон сидел боком и, скосив глаза, увидел, как на раму приземлилась муха. Она взобралась вверх, затем резко перелетела на нижнюю половину ставней, после чего принялась наматывать по ним круги. Страха перед насекомыми Антон никогда не испытывал, но сейчас нечто заставило его содрогнуться от отвращения. Слишком уж механическими и неправдоподобными показались ему бесхитростные попытки мухи отыскать лазейку наружу. Словно бы та давно забыла о своей цели, лишь по инерции расправляя крылья и перелетая с места на место. С трудом удержавшись от того, чтобы не стереть испарину со лба, Антон снова посмотрел на дядю и тётю, приказав себе не паниковать. — Да, конечно, иди, — беззаботно отозвалась Мария, ловко завязывая на нитке узелок. Павел же ничего не ответил, только кивнул и углубился в чтение. Путь до двери внезапно увеличился втрое, будто он шёл по бесконечной пустыне. Держать спину ровно, придавать движениям плавность и размеренность стало вдруг непосильной задачей. Он считал удары сердца так, словно его ритм поможет ему не сбиться с шага, не перейти на постыдно-испуганный бег. Ладонь поднялась и опустилась на ручку двери — собственный жест показался ему ненастоящим, выдающим его планы с головой. Послышался сухой щелчок и скрип, и Антон устало привалился к стене, в коридоре, плотно затворив за собой дверь. Вытерев мокрый лоб, он устало и раздражённо сжал челюсти. Нет, определённо, он сойдёт здесь с ума. Он уже был к этому близок, глубоко провалившись в тёмные воды страха и подозрительности. Гнилые корни паранойи уже глубоко проникли в мысли, отравляя каждую секунду, что он тут находился. Так продолжаться дальше не могло, он пробыл в доме меньше суток, а уже начал терять себя по крупицам. Антон нутром чувствовал, как собственное «я» ускользает от него, растворяется в застоявшемся воздухе угрюмого здания. Нужно было срочно искать выход и бежать отсюда, даже если для этого ему придётся проломить одну из стен. Первый этаж выглядел ещё мрачнее, чем остальные. Если наверху свет проникал через небольшие щели в окнах, то холл внизу выглядел, как спуск в подвал или древнюю усыпальницу. Спустившись, Антон вздрогнул, совершенно забыв о стеллаже с чучелами рядом с лестницей. На этот раз стеклянный блеск искусственных глаз оставлял ещё более неприятное впечатление, чем в первый его приезд. Они переливались в полутьме холодным мерцанием, словно бы хищно щурясь на Антона. Пасти исказились в голодном оскале, как если бы происходящее представлялось им забавным зрелищем, редким представлением. Будто они только и ждали, что он будет делать дальше, как поведёт себя в предложенных условиях. Антон отвёл глаза, смотря себе под ноги и решив больше ни на чём не останавливать взгляд. Его метальное состояние находилось в плачевном виде, слишком легко его было расшатать. Даже незначительные мелочи приобретали искажённый вид, представлялись химерами с острыми когтями-бритвами. Свернув вправо, он почти бегом пересёк узкий коридор, не имея ни малейшего понятия, где может оказаться. Топографическим кретинизмом он никогда не страдал, но план дома будто бы отказывался сохраняться памяти. Выход привёл его к новому коридору, и Антон в растерянности и отчаянии замер, не зная, куда идти дальше. Дом молчал, равнодушный к его страхам, отказываясь давать даже крошечную подсказку. — Антон? — голос Арсения, подобно электрическому току, заставил острую боль вгрызться в пространство между рёбер, — Что ты тут делаешь? — Просто отпустите меня, — сказал Антон и удивился тому, насколько жалобно и устало прозвучали его слова. — Зачем? — приблизившись, спросил тот, — Здесь твой дом, зачем тебе уходить? — Здесь не мой дом, — будто заведённая кукла, Антон замотал головой, — Я просто хочу уйти отсюда. Что вам всем от меня нужно? Глухое бормотание сменилось несвязным лепетом, которое вскоре оборвалось ручейками слёз. Арсений, с горечью глядя на зарождающуюся истерику Антона, привлёк его к себе, позволяя уткнуться лицом в складки пиджака. — Тише, ну что случилось? — шептал Арсений, успокаивающе гладя его по спине и баюкая в своих объятиях, — Ты дома, с нами. Всё хорошо, Антон… Тот не вслушивался в слова, тихо всхлипывая и цепляясь за аккуратно выглаженные лацканы. В голове окончательно всё спуталось, не было сил, чтобы перестать плакать, сложно было заставить себя остановиться. — Всё хорошо, ничего страшного не произошло. Давай, Антон, успокаивайся, — ободряюще говорил Арсений, мягко отнимая его кисти от своего пиджака, — Давай я помогу тебе умыться и мы вместе пойдём в столовую, ладно? И там уже обо всём обстоятельно и поговорим.