Обещаю

      Декабрь, 1998       Тиканье часов нервировало даже сильнее, чем сопение Невилла на соседней кровати. Гарри несколько раз раздражённо вздыхал и порывался наложить на его полог Силенцио. Но так этого и не сделал, однако уже был близок к тому, чтобы выкинуть надоедливые часы в окно.       Мелодичный цокот стрелок напоминал о течении времени, бил набатом по ушам, будто бы выкрикивая ему в ухо: «Опомнись, сколько можно тянуть?»       Поттер не знал, сколько времени у них ещё оставалось. Он окончательно заблудился в своей собственной жизни. Письмо Рона, на которое он так и не ответил, периодически напоминало о себе, когда Гарри выдвигал ящик прикроватной тумбочки в поисках конспектов. Обеспокоенное выражение лица Гермионы каждый раз, как она смотрела на него, ссутулившегося перед камином в гостиной, придавливало своей тяжестью к полу.       Он знал — Грейнджер в курсе, во что снова вляпался её непутёвый друг. Гарри подсознательно ждал, когда она заведёт об этом разговор, однако этот момент всё не наступал. Его разрывали, тянули в противоположные стороны противоречия: он хотел бы обсудить с Гермионой то, что происходит, и одновременно считал, что обсуждать тут нечего.       О каком выходе из ситуации могла идти речь, если он сам не мог разобраться в своих чувствах?       Гарри знал, что он испытывает по отношению к Пэнси. По крайней мере, ему казалось, что он знал.       Он испытывал боль и злость на самого себя каждый раз, когда она откашливала при нём кровавые цветы — а это стало происходить всё чаще. Ему правда хотелось ходить для неё в библиотеку и брать книги, старательно записывать лекции, чтобы она потом могла их почитать. Он грел её холодные ладони в своих и не испытывал никакого дискомфорта, как будто это было единственно правильным решением. Ему было спокойно и приятно находиться рядом, разговаривать о всякой ерунде и даже спорить. Но было ли это тем, чего она хотела? Являлось ли это тем чувством, которое могло её спасти?       Иногда он представлял вместо неё Гермиону или любую другую девушку и понимал, что поступал бы точно так же. А иногда ловил себя на мысли, что делает для Пэнси гораздо больше, чем делал бы любой другой на его месте. Он посвящал ей всё свободное время, навещал несколько раз в день, все его мысли были заняты отпечатавшимися на обратной стороне век фиалками. Закрывая глаза, Гарри видел её бледную кожу, впалые щёки и сухие губы, представлял, как бы протянул руку и коснулся кончиками пальцев подбородка, притянул её к себе и…       «Мерлин, это просто невыносимо», — подумал он, сев на кровати.       Поттер запустил руки в волосы, оттянув корни.       В смятении он поднялся с кровати, нащупал на стуле брошенную футболку и натянул на голый торс. Гарри остановился посреди комнаты и обернулся, обведя взглядом ещё три кровати, на которых мирно спали гриффиндорцы. И что он собирался делать?       Захватив очки с тумбочки и сунув волшебную палочку в карман спортивных штанов, он спустился в гостиную и толкнул портрет Полной Дамы. Она сонно приоткрыла один глаз и хриплым голосом проговорила:       — Мистер Поттер, вы не изменяете своим привычкам. Только ночь, как вы за порог. — Женщина прикрыла глаза и зевнула, устраиваясь поудобнее на своём возвышении. — Не задерживайтесь, иначе в этот раз в гостиную я вас больше не впущу.       Однако Гарри её не слушал. Он шёл к выходу с этажа, ещё сам не в полной мере осознавая, куда и зачем направлялся. Спускаясь вниз или ожидая нужного направления лестниц, он находился в полной темноте, не освещая себе путь. Ноги сами привели его на второй этаж, слабо подсвеченный редкими огнями факелов. Поттер замедлил шаг, осторожно ступая по каменному полу. За окном шёл снег, что ярко выделялся на фоне темноты ночи.       Остановившись у двери на входе в Больничное крыло, он заметил полоску света, слабо тянущуюся по полу. Гарри осторожно потянул дверь на себя, чтобы не издать ни звука, и протиснулся в комнату. Свет, привлёкший его в темноте, исходил от кровати Пэнси, скрытой за ширмой.       «Похоже, кому-то сегодня тоже не спится».       Он тихо прошёл к койке, остановившись перед преградой всего на миг. Не то чтобы это было чем-то необычным. Он уже приходил к ней поздно ночью, да и бывало такое, что они могли засидеться допоздна. Но сегодня всё было по-другому.       Гарри выглянул из-за ширмы и увидел Паркинсон. Она читала книгу, закусив губу. Заправив упавшие на щёку волосы за ухо, она перевернула страницу и тихо посмеялась, видимо, прочитала что-то смешное.       Он раздумывал над тем, стоит ли ему уйти и не мешать. Но тело приняло решение быстрее, чем разум. Поттер вышел из укрытия, и она подняла на него растерянный взгляд. На её лице всё ещё была улыбка, будто её только что за руку вытянули из книги, а она до конца этого не осознала.       — Привет? — неуверенно проговорила она.       — Привет, — он присел на кровать рядом с ней.       Пэнси отодвинулась к противоположному краю, освобождая больше места. Гарри коснулся спиной подушек и ощутил тепло её плеча своим. Внезапно на него накатила отчаянная неуверенность, какой он никогда с ней не испытывал. Зачем он сюда пришёл?       — Не спится? — спросила она, отложив книгу на тумбу.       — Да… Мысли слишком громкие.       — Понимаю, — Паркинсон приподняла спину, чтобы он мог положить руку на подушку, и устроилась удобнее.       Прядь её волос скользнула по его руке. Он нашёл её пальцы и укрыл их в своей ладони. Они снова были холодными.       — Как ты себя чувствуешь?       — Иногда нормально, а иногда не очень. Чаще чувствую слабость и мёрзну, даже под одеялом. Мадам Помфри говорит, что это нормально в моей ситуации. — Она подняла брови и повернулась к Гарри. — Я боюсь, что не доживу до Рождества.       Тысячи острых игл вонзаются в грудь. Их тысячи, а он один. И так чертовски болит.       — Я хочу задать тебе вопрос… — он запнулся и сжал её ладонь чуть сильнее, почувствовав ответное давление. — Скажи, когда это началось? Как ты поняла, что… у тебя есть ко мне чувства?       Всё это напоминало какую-то гонку с препятствиями. Они с Пэнси кружили по трассе, изредка останавливаясь для передышки, а потом начинали всё вновь. Замкнутый круг из оборванных разговоров, к которым они неизбежно возвращались.       — Поттер, — грустно усмехнулась она. — Ну и вопросы у тебя посреди ночи… — она отвела взгляд и шумно выдохнула. — Это сложно. Наверное, тогда, когда вырезала твою колдографию из газеты и зачем-то прицепила на дверцу шкафа в своей комнате. Я тогда не задумывалась о своих действиях, отмахивалась от вопросов в голове. А затем решила вернуться в Хогвартс. Сейчас я понимаю, что сделала это, потому что… — Пэнси посмотрела ему в глаза. — Потому что хотела увидеть тебя. Это странно, но с тобой я чувствую спокойствие, несмотря на то, что сейчас умираю. Когда ты выходишь за эту дверь, всё теряет смысл.       Она выглядела смущённой своими словами, немного растерянной, словно не ожидала, что выложит всё вот так прямо. Ему невыносимо захотелось укрыть её от этой чёртовой болезни, найти способ, чтобы спрятать от смерти. Если бы только его Мантия-невидимка была на такое способна.       Возможно, всё же способен он сам?       Гарри протянул руку и коснулся её щеки, и она тут же отозвалась на прикосновение, прикрыв глаза. Большим пальцем он очертил её скулы и подбородок, мягко оттянув тот вниз — так, что её губы слегка разомкнулись. Второй рукой он провёл по волосам, пропустив тёмные пряди между пальцами, коснувшись затылка, а затем шеи. Её кожа покрылась мурашками, она вся тянулась к нему, для него, ближе.       Не встретив никакого сопротивления, он склонился к ней и провёл языком по её нижней губе, обхватив талию и прижав к себе. Руки Пэнси тут же освободили его от очков, отлетевших куда-то в складки одеяла. Она зарылась пальцами в его волосы, а Гарри поцеловал её, чувствуя языком распаляющийся жар её рта. Она трепетала в его руках, отвечала на каждое прикосновение, исследуя его собственное тело. Её прохладные ладони скользнули под футболку, и Поттер едва не зашипел от контраста температур.       Вкус её языка напоминал горькие травы, и где-то на подкорке помутнённого сознания возникла мысль, что горечь — это то, как ощущались их отношения.       Он откинулся на подушку, увлекая её за собой, не отрываясь от её губ. Дрожь теперь передалась и ему. Пэнси устроилась у него на коленях, он прерывисто гладил её спину, спускаясь к пояснице, перемещая прикосновения к бёдрам, скрывающимся за тонкой тканью шёлковой пижамы. Её грудь, прижатая к его, часто вздымалась — так, словно ей не хватало воздуха, однако отстраняться она не спешила. Гарри ощущал себя живительной водой, до которой она, наконец, добралась после долгой дороги.       Поттер коснулся пальцами её горячей шеи, провёл линию от ключиц к груди, внезапно остановившись. Он чувствовал всё и сразу: боль, вину, а самое главное — непреодолимое влечение, которое не мог охарактеризовать. Он прервал поцелуй, и Пэнси отстранилась. Её глаза, за миг до этого затянутые поволокой, приобрели ясность.       — Зачем ты это сделал? — хриплым голосом спросила она.       — Я… хотел проверить, что почувствую.       — И что ты почувствовал?       Гарри ощущал её дыхание на своём лице, видел её взгляд, полный надежды. Он не имел права лгать.       — Я не знаю. Это сложно.       Пэнси вздрогнула и слезла с его коленей, переместившись на другой край кровати. Она молча смотрела на покрывало и тяжело дышала, её щеки порозовели.       Поттер хотел было объясниться, но не мог подобрать слов. В самый ответственный момент в его голове был полнейший вакуум. Что он собирался сказать? Что не знает, какие чувства к ней испытывает? Это ранит её ещё сильнее. Что не собирался целовать, просто так получилось? Это ложь, ведь он правда хотел её поцеловать. Что она занимает все его мысли, но он не понимает, симпатия это или чувство долга, смешанное с виной и сожалением?       — Ты думаешь, что можешь вот так приходить посреди ночи и устраивать проверки? — Между её бровей залегла складка, а челюсть была напряжена. — Тебе не кажется, что это слишком? Я что, по-твоему, бесчувственная кукла?       — Я хочу помочь! — злиться начал уже и Гарри. — Я хочу разобраться во всём и понять, что могу сделать я.       — Любовь либо есть, либо её нет, — прошипела она. — Её не вырастить искусственно, как же ты не понимаешь?       — Я мог бы…       Она не дала ему закончить.       — Ты ничего не можешь с этим сделать! — Пэнси отодвинулась ещё дальше, к изножью кровати. — Ты моё личное проклятие. Приходишь и делаешь вид, будто тебе не плевать на меня, будто всё ещё можно исправить. Ты думаешь, что мне не тяжело находиться рядом с тобой? — её тон сочился яростью. — Я не дышу каждый раз, когда ты поправляешь мою подушку или садишься рядом, потому что я жду, что ты захочешь ко мне прикоснуться по своему собственному желанию, а не потому что так надо. Я устала сгорать от желания тебя поцеловать. А потом ты появляешься, исполняешь моё желание и говоришь, что просто хотел проверить? — Её звонкий голос эхом отскакивал от стен Больничного крыла, для Гарри каждое её слово ощущалось словно пощёчина. — Это самое циничное, что я когда-либо слышала от тебя, Поттер. Мне нужна любовь, а не сожаление. Я не объект для эксперимента, а живой человек!       Её губы дрожали от подступающих к горлу слёз. Гарри тяжело сглотнул и ответил:       — Ты просишь то, чего я не уверен, что смогу дать.       — Я ничего у тебя не прошу и не просила. — Она покачала головой и всхлипнула. — Ты сам решил, что я нуждаюсь в твоей жалости. Убирайся.       Он спрыгнул с кровати и отвернулся, но услышал за спиной тихие хрипы. Паркинсон держалась за горло, а её губы стремительно белели. Гарри подскочил к ней и встряхнул её за плечи, заглядывая в лицо. Она пыталась что-то сказать, хваталась то за грудь, то за его руки, её глаза были широко открыты, и в них чётко читалась одна эмоция: страх.       — Я сейчас. — Оставив её на месте, Поттер кинулся к двери, ведущей в комнату отдыха, и принялся барабанить в дверь.       Спустя несколько секунд ему открыла сонная мадам Помфри, закутанная в халат. От шока он ничего не мог сказать, только махнул рукой в сторону кровати Пэнси, но целительница всё поняла. Она тут же вернулась в комнату, а затем вышла в главный зал Больничного крыла с палочкой в руке. Вслед за ней появилась сиделка, которая принялась выталкивать Гарри за дверь.       — Мистер Поттер, от вас сейчас не будет никакого толку, отдохните! — сказала она, торопливо провожая его на выход.       Гарри пытался увидеть, что происходит за ширмой, но ничего не смог разглядеть. Он лишь видел свечение от целительских голограмм с жизненными показателями. Дверь Больничного крыла захлопнулась у него перед носом. Он продолжал стоять перед ней, не в силах сдвинуться с места. Гипнотизировал взглядом резные узоры и фигуры.       Когда стало понятно, что это надолго, Поттер принялся ходить кругами перед дверью, злясь на собственную глупость. Как можно было быть таким беспечным, безответственным? Он то сжимал, то разжимал кулаки, вспоминая всё, что сказал ей сегодня и ранее. Сам разрушил то, что создал, пусть и случайно. Это было несложно.       Ведь Гарри ломал всё, к чему прикасался.       Сжав зубы, он со всей ярости ударил кулаком в каменную стену, ощутив, как боль распространяется по всей руке до плеча. Пусть будет больно. Пусть эта боль заглушит то, чем кишела сейчас его голова , и то, что творилось в сердце. Пусть.       Вздохнув, он прислонился спиной к стене и съехал на пол, запустив пальцы в волосы. Гарри чувствовал, как пульсирует режущая, саднящая боль в костяшках пальцев на правой руке. То же самое разгоралось где-то в груди.       За окном показался луч света от восходящего солнца и пополз по полу, медленно захватывая всё больше пространства в свои лапы. Поттер же чувствовал, как его собственный свет медленно угасает.

***

      Следующие две недели ощущались как блуждание в темноте на ощупь. Гарри безрезультатно обивал порог Больничного крыла, пытаясь попасть к Пэнси, но его каждый раз останавливала сиделка. Отговорки были разными: «Мисс Паркинсон спит», «Она очень устала, ей нужно принять лекарства» и «Зайдите позже, мистер Поттер». Стало понятно: Паркинсон не хотела его видеть, и он не мог её за это винить. Медсестра каждый раз провожала его виноватым, грустным взглядом, отчего становилось ещё более тошно. По крайней мере, от неё он мог узнать, что с Пэнси всё в порядке.       В один из вечеров он столкнулся у дверей с Ноттом — тот покидал Больничное крыло. Тео выглядел подавленным. Он отошёл к окну и достал мятую пачку сигарет из кармана мантии. Его движения были рваными, нервными. Подкурив от кончика палочки, он затянулся и выпустил дым, закрыв глаза.       — Разве в Хогвартсе можно курить? — Гарри подошёл к нему и опёрся спиной о стену рядом с окном.       — Правила существуют для тех, кто не умеет рисковать, — Теодор стряхнул пепел и протянул Поттеру пачку. — Будешь?       Надпись на упаковке гласила: «Грёзы Элфрика», а на лицевой стороне был изображен воинственный гоблин, поднимающий сверкающий меч к небу.       — Нет, — он покачал головой. — Как она?       Нотт поморщился и спрятал сигареты обратно в карман.       — Стабильно не очень, — Тео с недоверием покосился на Гарри. — Что ты натворил? Пэнси слышать о тебе не хочет.       Горький сигаретный дым наполнил ту часть коридора, в которой они стояли. Гарри прочистил горло.       — Совершил огромную глупость. Ты можешь с ней поговорить? Меня к ней не пускают.       — Попробую, но ничего не обещаю, — он вновь затянулся и посмотрел по сторонам, проверяя, пуст ли коридор. — Если ей что-то взбрело в голову, то переубедить её — невыполнимая задача.       — Удивлён, что ты не врезал мне по лицу, — Гарри усмехнулся, проследив взглядом за тем, как Нотт докурил и уничтожил окурок взмахом волшебной палочки.       Тео поднял на него внимательный взгляд.       — Слушай, не думай, что я не в состоянии тебе врезать. Пэнси — моя подруга, и мне не очень нравится смотреть на то, как она умирает из-за тебя, но это только ваше дело. Я могу лишь попытаться с ней поговорить, и если она захочет, то ты сможешь с ней увидеться. Но, клянусь Салазаром, только попробуй выкинуть ещё что-нибудь, — он пнул лежащий на полу камешек носком ботинка и нахмурился. — Не посмотрю на то, что ты Избранный. И даже Авада от Грейнджер меня не остановит.       В другом конце коридора раздались быстрые шаги. Из-за поворота появилась Гермиона с кипой бумаг и учебников в руках.       — Вот вы где, — она направилась к Тео и спихнула ему в руки свою ношу, просканировав Гарри уже ставшим привычным зорким взглядом. — Всё нормально?       — Да, всего лишь мужские разговоры по душам, — протянул Поттер.       Она принюхалась и посмотрела грозным взглядом сначала на Тео, а потом на Гарри.       — Вы что, курили? — Гермиона округлила глаза. — А если бы вас заметили? Здесь же кругом младшекурсники, постарайтесь хотя бы соответствовать образу примерных выпускников. Да ещё и рядом с Больничным крылом! — она всплеснула руками, и Гарри глянул на Тео.       Тот с совершенно наглой улыбкой подошёл к Гермионе, положил ей руку на плечо, держа под мышкой учебники, и спросил:       — Нужна помощь с расписаниями? Сегодня вечером я полностью свободен.       Грейнджер тут же вспыхнула и смущённо заправила волосы за уши. Гарри почувствовал себя лишним.       — Пойду на… тренировку, — бросил он, проходя мимо них.       На самом деле, погода для тренировки была ужасной — весь день валил снег, тучи затянули всё небо, а факультетские команды отсиживались в своих общежитиях в законный выходной.       Гарри направился в старый класс прорицаний, чтобы проверить, как настаивается зелье. Он всё же закончил его, хоть и не знал, было ли это теперь важным. То, что сказал Нотт, вселяло надежду. Возможно, ему всё-таки удастся с ней поговорить, потому что теперь он, кажется, понимал, что собирался ей сказать.

***

      Ошибки — это то, что делает нас живыми. Если бы люди не совершали ошибок, жизнь не была бы такой разносторонней, всепоглощающей и порой горькой. Самый короткий путь к искуплению — это осознание и признание. Но иногда бывает слишком поздно.       Гарри понял эту истину, когда вошёл в Больничное крыло. Его шаги эхом отдавались в пустующей комнате, а кровать Пэнси была аккуратно заправлена так, будто её никогда здесь не было. Ощутив скользнувший холодок по спине, Поттер подошёл к её кровати и заметил на тумбочке книгу. Тёмно-синяя обложка, посеребрённый срез, кончик чёрного ляссе выглядывал из самого конца книги. Он прочитал название на обложке: «Борис Виан „Пена дней”».       Гарри открыл книгу. Похоже, что автор был маглом, но как она сюда попала? Неужели он сам ей её принес?       Услышав торопливые шаги, он захлопнул книгу и поднял взгляд, увидев мадам Помфри. Она, как обычно, что-то несла в руках — наверняка баночки с лечебными мазями, — но он не разглядел, потому что всё ещё не осознал, что Пэнси тут нет. Увидев его, целительница подошла к кровати Паркинсон и поправила складку на покрывале.       — Мисс Паркинсон забрали родители, — она провела ладонью по подушке, поправляя углы. — Сейчас ей требуется более профессиональный уход, который мы пока не можем обеспечить.       — Она… — он тяжело сглотнул, ощущая, как холод отступил, — жива?       — Да, но надолго ли? — мадам Помфри отошла от койки и взмахом палочки поменяла воду в вазе с цветами. — Мистер Поттер, я не хочу лезть не в своё дело, но позвольте дать вам совет. Если вы готовы сделать то, что необходимо, поторопитесь. Если не готовы, отступите в сторону и дайте ей уйти.       Поттер сжал в руках томик, взятый с тумбочки, и развернулся, зашагав прочь из Больничного крыла. Это всё, что у него от неё осталось. Исчезла без следа, оставив после себя лишь книгу. Это было в её стиле.       В следующие несколько дней он без остановки писал ей письма, попутно заканчивая все свои дела перед рождественскими каникулами. Гарри даже порывался наведаться в поместье Паркинсонов, только Тео сказал ему, что без приглашения хозяев туда зайти невозможно. Каждый день он поднимался в совятню и отправлял новый конверт в надежде, что она ответит.       Зелье вышло неплохим. Слизнорт с удовлетворением потряс в руках пузырёк с Сывороткой правды и поставил им «Выше ожидаемого». Тео и Гермиона были единственными, кого профессор наградил оценкой «Превосходно» и торжественно вручил каждому по три капли сыворотки. Если бы всё было как прежде, он обязательно принялся бы допытываться до Грейнджер и Нотта, чтобы узнать, с какой целью они используют чудо-зелье, но теперь ему было плевать. Сова всё не прилетала.       Оставаться в Хогвартсе больше не было смысла, и Гарри принял решение отправиться на каникулы в Нору. Он черкнул Рону пару предложений о своих намерениях и незамедлительно получил ответ. Сквозь строчки сквозило сожалением. Кажется, Уизли тоже знал о том, что происходит, хотя всё это время находился далеко от школы.       Шагнув через камин с чемоданом, полным вещей, Поттер вдохнул родной запах дома. Пахло выпечкой и только что сваренным вареньем. Где-то на кухне побрякивала посуда, из старенького граммофона протяжно завывала Селестина Уорлок, а на кресле спицы сами довязывали новый свитер. Внезапно он вспомнил, что забыл купить подарки, однако эта мысль ускользнула, когда с лестницы спустился Рон.       — Гарри! — он подошёл ближе и оглядел друга внимательным взглядом. — Давно ты здесь? Давай сюда свой чемодан, — Уизли забрал его ношу и кивнул головой в сторону лестницы. — Пойдём, покажу тебе твою комнату. Джордж съехал, Джинни в другой стране, так что теперь в Норе места полно.       — Джинни не приедет на Рождество? — спросил Гарри, считая количество пройденных лестниц под ногами.       — Нет, у неё там какие-то дела. Мама, конечно же, отправила ей парочку громовещателей, но ты знаешь сестру. На неё такой способ давления давно не действует, — взобравшись на второй этаж, Рон толкнул дверь старой комнаты Фреда и Джорджа. — Ну, вот твои покои на эти каникулы. Располагайся.       Комната, в отличие от всего остального убранства Норы, была пустоватой. Джордж наверняка забрал все свои вещи, а то, что принадлежало Фреду, отнесли на чердак — Гарри знал об этом, потому что сам видел, как после войны Артур трясущимися руками собирал в коробку плакаты, листовки, одежду и незаконченные изобретения для магазина вредилок. У окна стоял письменный стол, по обе стороны от стола — кровати.       Голые стены, пушистый ковёр и платяной шкаф с открытой дверцей. На серой стене было обугленное пятно, оставшееся от неудачного колдовства. Всё выглядело так, будто близнецы только что съехали, но в их комнате всё ещё витал дух бунтарства.       — Спасибо, Рон, — ответил Гарри, присаживаясь на скрипнувшую от его веса кровать. — Кто ещё приедет?       — Билл и Флёр обещали появиться. Чарли не сможет — у него драконы подхватили какую-то хворь. Андромеда написала, что у Тедди начались преждевременные всплески магии, так что они решили остаться дома. Ещё будут Джордж и Анджелина, мама, папа, ну, и я, — он присел на кровать и смущённо почесал затылок. — Гермиона приедет на следующий день. Она… всё рассказала мне. Ты так долго не отвечал на письмо, что я начал волноваться.       — Извини, — Гарри бросил на друга виноватый взгляд. — Я совсем забыл. Значит, ты в курсе?       — Да, — Рон облокотился на колени и сложил руки в замок. — Мне жаль. Мерлин, Гарри, я так злился на то, что ты молчал… Я думал, ты забыл о глупом друге, думал, что ты там живёшь свою лучшую жизнь и уже начал сомневаться в своём решении не возвращаться в Хогвартс. Написал огромное злобное письмо Гермионе. Она рассказала всё, что знала: про Паркинсон, про болезнь. И мне стало так стыдно, — он поднял глаза на Поттера и пожал плечами, как бы говоря: «Прости». — Как ты?       — Рон, я всё испортил, — Гарри устало спрятал лицо в ладонях и вздохнул. — Она не отвечает на мои письма, и я не могу с ней увидеться.       Несколько секунд Уизли молчал, а потом проговорил:       — Слушай, дружище, ты победил темнейшего волшебника века, а уж достучаться до девчонки — это и вовсе посильная задача, — Поттер посмотрел на друга, в его голубых глазах отчаянно плескалось искреннее желание помочь. — Просто продолжай пытаться. Возможно, тебе повезёт и ты успеешь запрыгнуть в последний вагон.       Гарри ощутил невероятно большой прилив благодарности. Такой, который мягко обнимал его за плечи, заползал в каждую клеточку и обнажал горький укол стыда. И как он мог игнорировать Рона так долго? Проговорив вслух часть того, что он испытывал, Поттер ощутил, как с плеч свалился осколок тяжёлой ноши.       Привычка носить всё в себе и даже не пытаться поделиться своей болью с друзьями снова ударила его под дых. Они были нужны Гарри. Рон и Гермиона, вместе.       Поттер кивнул, вкладывая в этот жест всю свою признательность, своё измученное, искреннее «спасибо». И был уверен, что друг поймёт его без слов.

***

      Рождественский ужин прошёл с привкусом пересоленного беспокойства и подгоревшей осторожности со стороны семьи Уизли. Они все вели себя с Гарри подчёркнуто деликатно, не тревожили по пустякам, и он знал, что Рон наверняка приложил к этому руку. Попробовав немного индейки, Поттер вяло поучаствовал в разговоре, рассказал про послевоенную жизнь школы, разорвал праздничную хлопушку и, извинившись, ушёл в свою комнату с бумажной короной в руке.       Несмотря на то, что все улыбались, за фасадом масок он чувствовал боль этой семьи и ещё не до конца остывшую скорбь по тем, кого среди них уже не будет. Хлопнув дверью, Гарри кинул корону на кровать и сел за письменный стол. Он зажёг лампу, достал пергамент и перо с чернильницей, склонился над бумагой и задумался. О чём он собирался написать ей в этот раз?       Поттер обмакнул кончик пера в чернила и замер над чистым листом.       «Привет.       Ты знаешь, я не хотел, чтобы так получилось, но я готов…»       Он смял пергамент и кинул его на пол, разозлившись на самого себя. Если бы она была рядом, Гарри бы моментально подобрал нужные слова. Да, он запинался, краснел и нервничал, когда приходилось выражать свои чувства, но она всегда терпеливо дослушивала до конца и никогда не смеялась над его попытками. Как же сильно он хотел её увидеть, как же горько сожалел о том, что так поздно осознал её роль в своей жизни. Поттер отдал бы всё за одну только ночь с ней, пусть даже в Больничном крыле, ставшем их укрытием от всех остальных. Отмотать время вспять и вернуться к тому моменту, когда он почувствовал её в своих руках, когда понял, хоть и не сразу, что она ему катастрофически нужна.       Гарри снова взял перо в руки.       «Привет.       Так много дней прошло с того момента, когда я в последний раз слышал от тебя это слово. Я знаю, что ты меня наверняка ненавидишь, ведь я причинил тебе так много боли, просто, прошу, дочитай это письмо до конца…»       Он всё писал и писал, брал второй лист бумаги, а затем третий. Так много, оказывается, хотелось сказать. Гарри кусал губы, задумываясь над своими чувствами, и с лёгкостью переносил их на бумагу, чтобы показать ей свои истинные мысли. Даже если какая-то строчка казалась ему бредовой, он её оставлял, ведь это то, что он наверняка сказал бы вслух, будь она рядом. Побоявшись не успеть, он запечатал конверт, нацарапал адрес и позаимствовал сычика Рона, ведь так и не завёл себе нового друга после смерти Букли.       Выпустив сову в окно, Гарри замер, увидев рождественский снег. За этот месяц зимы он шёл не впервые, но почему-то именно сейчас привлёк его внимание. Все давно разошлись по своим постелям, на дом спустилась ночь. Он так и стоял, мёрз от порывов ледяного ветра, но не закрывал окно, наблюдая за тем, как с испещрённого яркими точками неба на землю падают белоснежные хлопья. Это напомнило о той ночи после бала, когда они вдвоём стояли под звёздным небом и разговаривали обо всём и ни о чём. Пэнси тогда рассказала, как всегда любила и ждала прихода Рождества, чтобы не только получать, но и дарить подарки. Оказалось, что она всегда тщательно выбирала подарок, готовилась к этому заранее, для каждого из свёртков покупала разную, индивидуальную упаковку.       Он так много о ней узнал за эти месяцы. Она искренне любила учиться, отлично разбиралась в травах и компонентах зелий, смешно шутила, любила читать книги и знала тысячу фактов, о которых Гарри никогда не задумывался. Когда ей было больно, она закрывалась ото всех и переживала наедине с собой, в чём они оба были так похожи — он видел это на её лице, будто смотрелся в зеркало. За её напускной грубостью и неприветливым тоном пряталась ранимость, граничащая с настоящей силой, ведь только сильный человек мог сделать выбор в пользу любви, а не простого существования.       Насколько большая Вселенная скрывалась внутри неё? Он лишь сковырнул верхний слой, а уже понял про неё так много. И хотел понять ещё больше.       Только бы она позволила.

***

      На следующее утро Гарри открыл книгу, которую Пэнси оставила в Больничном крыле. Лежа на кровати, он читал, не отрываясь, пока его не прервал стук в дверь. Гермиона в традиционном подарке Молли Уизли — рождественском свитере — неуверенно протиснулась в комнату.       — Привет, Гермиона, — Поттер с улыбкой отложил книгу в сторону и поднялся с кровати, чтобы её поприветствовать, но заметил тень беспокойства на её лице. — Что-то случилось?       Она села на кровать, и та печально скрипнула. Гермиона положила на колени свежий «Ежедневный пророк» и конверт, которые до этого держала за спиной. Это был тот самый конверт, который он отправил прошлой ночью.       — Сова вернулась сегодня утром, — она протянула письмо Гарри. — Когда я приехала, Рон вручил письмо мне, чтобы я передала его тебе.       Гарри забрал конверт и осмотрел его. Он не был распечатан. Ранее письма ему никогда не возвращались.       — А ещё… — она тяжело вздохнула, разворачивая газету, и переложила её на колени Поттеру. — Вот.       Он проследил взглядом за её пальцем. Газета была раскрыта на предпоследней странице.       В самом нижнем углу он заметил небольшой некролог. Её фамилия, её инициалы. Пара слов о том, кем она была и на чьей стороне находилась во время войны. Место захоронения, дата смерти: двадцать пятое декабря, тысяча девятьсот девяносто восьмой год.       Гарри смотрел пустым взглядом в этот маленький некролог и не понимал, как это возможно, что человека могли охарактеризовать одной строчкой: «студентка Хогвартса, факультет Слизерин, её семья поддерживала Волдеморта во время Второй магической войны».       Он посмотрел на Гермиону и заметил собравшиеся в её глазах слёзы.       — Гарри, мне так… — она запнулась, прошептав: — Жаль.       Грейнджер притянула его к себе и обняла, поглаживая волосы и спину. Поттер продолжал сжимать в руке газету. Может быть, это сон? Возможно, он ещё спит?       Слёзы Гермионы капали на его плечо, впитываясь в футболку. Нет, теперь он больше никогда не проснётся.       Она отстранилась, заглянув ему в глаза. Осмотрела его лицо, будто проверяя, в порядке ли он и почему не скорбит. Она не знала, что он ещё не осознал. Что всё ещё чувствовал фантомный запах Пэнси — она пахла книгами и зельями. Всё ещё чувствовал горечь её вкуса на своём языке. До сих пор ощущал холодные прикосновения её ладоней к своей коже.       Это не могло быть правдой, ведь он всё чувствовал.       Гарри вновь посмотрел на газету в своих руках. Ему показалось, что он остался один во всём мире. Вокруг пустота, и внутри тоже. Пустота.

***

Wildways — Цветы 2.0

      Она умерла в Рождество. В тот день, когда Гарри сидел за праздничным столом в окружении самых близких людей, Пэнси задыхалась от забивших гортань цветов. Осознав это, он возненавидел себя за то, что не успел сказать ей самое главное. Он несколько дней не выходил из комнаты и всё продолжал читать её книгу. Дочитывал и возвращался в начало, особенно внимательно задерживаясь на той странице, где она оставила закладку. Он не смел её убрать.       Изредка к нему заходили Рон и Гермиона, они приносили еду, к которой Гарри почти не притрагивался. Он смотрел на ночное небо и чувствовал разрывающую боль. Снег и Рождество теперь навсегда стали связаны с ней. Он искал взглядом плывущий меж туч месяц и думал о том, что его Луна навсегда погасла — и другая ему не нужна.       Ночи становились тяжелее обычного, потому что он прокручивал в голове все встречи и уничтожал себя изнутри воспоминаниями. В какой момент он мог сказать «привет» иначе? Когда стоило наплевать на свой собственный бардак в голове и честно сказать, что ему хорошо с ней? Как нужно было правильно объясниться после поцелуя, чтобы не случилось того, о чём он так жалел? Он мог спасти её, но пошёл на поводу у неуверенности, свернув не туда.       В один из дней, слипшихся в однообразное месиво, к нему вновь зашла Гермиона. Она молча села рядом на кровать и обняла его. Гарри до дрожи сжал в руке её вязаный свитер. По сетчатке глаз словно проходились лезвия, а к горлу подступали комья скорби. Они сидели вдвоём до поздней ночи, и Грейнджер сказала, что люди так устроены — осознают только тогда, когда боль потери становится всеобъемлющей. Поттер ненавидел себя и за это. Потерять, а только потом оценить и понять — ошибка, которая стоила целой жизни.       — Гарри, — она обернулась, сидя на кровати, прежде чем встать и уйти в свою спальню. — Иногда мы ошибаемся, и это нормально. Главное, чтобы ты сам понимал, где проходит граница между виной и настоящим чувством любви. Не позволяй вине ввести себя в заблуждение.       Он ещё долго молча смотрел на дверь, за которой скрылась Гермиона, перед тем, как бросить эти слова.       На исходе декабря Гарри вновь нашёл письмо, отправленное Пэнси в ночь её смерти. Никому не сказав ни слова, он оделся, накинул пальто на плечи, положил конверт в карман и вышел на улицу. Снежинки с противным скрипом хрустели под ногами, и ему хотелось растопить их, разжечь огонь, чтобы проклятый снег исчез.       Он сохранил вырезанный из газеты некролог так же, как она когда-то хранила его фото. Остановившись где-то посреди глуши в Оттери-Сент-Кэчпоул, Поттер достал некролог из внутреннего кармана рубашки и расправил его в руках. Он прочитал адрес: Хайгейтское кладбище, деревня Хайгейт, Лондон, Великобритания.       Гарри уже знал это место, ведь там когда-то был похоронен пустой гроб Сириуса. Ещё одна могила в копилке его личной боли.       Он обернулся. На широкой, занесённой снегом дороге было пусто. Где-то вдали, за холмом, виднелись крыши и дымоходы магловских домов. Спрятав вырезку обратно в карман, Поттер аппарировал.       Как только ноги коснулись земли, морозный ветер ударил в лицо. Он запахнул пальто, приподнял воротник и зашагал вперёд, пройдя через большую каменную арку с серыми, давно потерявшими белизну колоннами по бокам. Миновав старые викторианские гробницы и статуи, он спустился по протоптанной тропинке со склона и оказался у входа в склеп, построенный полукругом. В каждом из них была дверь, ведущая в семейные усыпальницы известных людей, но в одной из них находился вход, за которым скрывалась магическая часть кладбища.       Гарри подошёл к самому ветхому и разрушенному, постучал палочкой по каменным выступам и отошёл в сторону. Камни раздвинулись, открывая вид на образовавшийся проход. Он прошёл сквозь него, ощутив магическую вибрацию по всему телу, и окинул взглядом последнее пристанище волшебников.       Стройные ряды могил, семейных склепов и даже мавзолеев, искусно выполненных в камне века назад. Здесь никого не было. Да и кому придёт в голову в канун Нового года заявиться на кладбище?       Проходя мимо могил и калиток, Поттер цеплялся глазами за фамилии. Булстроуд, Блэк, Гринграсс, Кэрроу, Макмиллан, Нотт, Олливандер… Паркинсон.       Чёрный мрамор, свежая земля, едва припорошенная снегом, несколько ещё живых букетов у подножья плиты и дата. Гарри подошёл ближе и остановился перед надгробием.       Он прерывисто вздохнул и заставил себя посмотреть на выбитое в камне имя: Пэнси А. Паркинсон — надпись, в которой была сосредоточена вся сверлящая в груди боль. Чёрт возьми, он так много не успел ей сказать.       Дрожащая от волнения рука нащупала в кармане конверт.       — Привет, — прошептал он, со стороны услышав свой охрипший голос. — Здесь, конечно, не Пер-Лашез, но вроде тоже неплохо, — Гарри достал конверт и надорвал его сбоку так, чтобы не повредить листы. — Я знаю, что это абсолютно дурацкая затея, но я где-то слышал, что когда пишешь письма ушедшему человеку, это помогает. Не стал писать новое письмо, решил прочитать уже готовое. Потому что ты не успела, и потому что я не успел.       Он вытащил аккуратно сложенные листы и расправил их, спрятав конверт в карман. В голове были ещё свежи воспоминания о том, как он писал это письмо и с какой надеждой посылал сову в поместье Паркинсонов. Была ли Пэнси тогда ещё жива? Или её сердце перестало биться в тот момент, когда он поставил последнюю точку на пергаменте? Если бы он прислал его раньше, если бы быстрее сложил свои чувства в слова, была бы у него возможность её спасти?       От вопросов кипела голова. Гарри варился в своей вине заживо.       — Я знаю, что ты меня наверняка ненавидишь, ведь я причинил тебе так много боли, просто, прошу, дочитай это письмо до конца, — он прочистил горло, сглотнув колючий ком. — Я никогда не был экспертом в выражении своих чувств и никогда не задумывался о том, что такое любовь. Мне казалось, что любовь неразрывно связана со светлыми чувствами, с нежностью, с мечтами и всякой чепухой, но оказалось, что это также и боль, злость, отчаяние. Когда я впервые увидел твой приступ, ощутил отчаяние от невозможности помочь. Когда ты рассказала о той ночи в войне, я почувствовал боль от того, что даже после спасения, в котором была моя заслуга, ты не смогла жить нормально. А когда ты рассказала о своих чувствах ко мне, я… — Поттер закусил губу, сильнее сжав листки в руках. — Я испугался, честно говоря. И злился как дурак. Злился на то, что ты не рассказала раньше, и на то, что я сам этого не заметил. После злости появилась вина — моя постоянная подруга. Я чувствовал себя обязанным быть рядом, ведь из-за меня это всё и происходит. Каждый вечер думал о том, что мои действия по отношению к тебе были продиктованы чувством долга…       Гарри переместил первый листок вниз, поёжившись от холода и безнадёги.       — Когда я видел, как ты откашливаешь лепестки, мне хотелось разорвать их в клочья. Когда я видел на них кровь, мне хотелось разорвать в клочья этот мир, чтобы ты не чувствовала боли. Я наивно думал, что эти эмоции были связаны со мной, с моей виной, с моим бессилием. Всё оказалось гораздо проще, — он на секунду зажмурился, подставляя лицо колючему ветру. — Мне кажется, я полюбил тебя ещё в тот момент, когда ты вложила свою ладонь в мою и согласилась на танец. Да, знаю, это звучит странно и нелепо, но, я думаю, именно в ту ночь я смог тебя разглядеть, всё началось именно тогда. Жаль, что я понял это так поздно. Я хочу, чтобы ты знала, — Поттер сделал паузу и вдохнул сквозь зубы. — Ты мне нужна. Нужна так сильно, что я больше не могу представить себя без твоих книжек, шуток и прикосновений.       Он достал последний листок.       — Я правда хочу продолжать открывать тебя настоящую, каждый день удивляться каким-то новым чертам твоего характера, которых раньше не замечал. Я готов — искренне готов — пойти на этот шаг не потому, что в твоих лёгких цветут фиалки, а потому, что так хочу я сам. Когда я понял, что риск потерять тебя слишком близок, то испугался. Перед сном я вижу твои синеющие губы и мольбу о помощи в глазах. Я больше не хочу этого видеть. Позволь мне вновь заставить тебя улыбаться, позволь мне снова попытаться стать тем, кто заслонит тебя от всех бед. Просто ответь, и я тут же приду. Гарри.       Поттер торопливо сложил пергаменты в квадрат и убрал их в карман. Он облизнул сухие, шершавые губы и опустил взгляд.       — Это письмо я написал в ту ночь, когда тебя не стало. Гермиона сообщила мне о… тебе. Знаешь, те дни я провёл словно в аду. Не думал, что испытаю это снова так скоро, — он провёл ладонью по лицу и сжал переносицу пальцами. — И какой идиот решил, что рассказать о своих чувствах в пустоту — это лучший способ пережить потерю? Это ужасно тяжело… Чёрт, мне так тебя не хватает, — Гарри подошёл ближе к свежей земле. — Я скучаю по твоему голосу, по твоему запаху, по твоим рукам. По тебе. Мне больно, потому что тебя больше нет, а я даже не успел распробовать свою любовь.       Он опустился на одно колено, почувствовав, как ткань брюк намокает от снега, и достал волшебную палочку из кармана.       — Помнишь, ты как-то попросила, чтобы я не приносил цветы, потому что они вянут? — Гарри взмахнул палочкой, и из-под белоснежного тонкого покрова появились синие фиалки. Они расправили нежные лепестки, стряхнув на землю редкие снежинки. — Обещаю, цветы над тобой не завянут. Никогда.