Killer King

Тэхен дрожит и боится открывать глаза. Если он сейчас увидит то, чего боится большего всего увидеть, он ведь просто погибнет. Альфа не сможет этого выдержать. Проходит несколько мучительных мгновений, прежде чем он осторожно открывает глаза. Юнги стоит на ногах. Он замер. В его глазах застыл ужас. Чимин держит в руках поднятый автомат. Тэхен не дышит, пока проходят эти мгновения. Чимин вдруг неожиданно для них усмехается, опуская пистолет. Сзади альфы лежит поражённый пулей Чимина военный, который сейчас мог лишить Юнги жизни. Юнги Оборачивается назад, ощущая, как дико грохочет сердце под грудиной. Альфа не даёт им увидеть свое волнение, поскорее приближаясь к Тэхену с Чимином, все же искоса глянув на омегу с пистолетом в руках. — Надо уходить, — Юнги без лишних слов подхватывает Тэхена на руки, быстрым шагом направляясь в сторону, из которой пришел к ним. Чимин понял, что Юнги и не собирается возится с ним, как со своим альфой, но омеге оно, в принципе и не надо. Он следует за ними словно страж, готовый в любой момент набросится на несущего опасность объекта. Юнги прижал Тэхена лицом к изгибу своей шеи, чтобы не видел тех ужасов, что были впереди. Чонгук тоже времени не терял. И когда пришла нужда, показал отличную сноровку, расшибая нападающим альфам головы пулями. Тэхен на миг поднимает взгляд на Чимина. Альфа обхватил Юнги вокруг шеи, чисто как ребенок, ищущий защиты у взрослого, и смотрит своими чернющими глазами на омегу, который всем своим видом напоминал хладнокровного убийцу, забывшего о том, что такое милосердие. Они едва выбрались из больницы. На улице лежали трупы. Конечно, Тэхен их не видел, так как Юнги позаботился и прижал голову альфы к своей шее получше, чтобы быть уверенным, что Кима не испугает то, что они увидят. Чонгук стоял у машины. Его лицо было испачкано кровью, одежда и руки тоже. — Скорее, — он открыл дверцу задних сидений, ожидая, что скоро их враги вновь дадут о себе знать. Юнги усадил Тэхена в машину. Тот панически уцепился за руки альфы, не желая его отпускать. — Я буду рядом, котёнок, — на самое ухо тихо, глубоким голосом пообещал Юнги, поглаживая того по волнистым волосам. С горем пополам Тэхен отпустил альфу. Юнги бросил опасливый взгляд на стоящего позади Чимина, выглядящего словно робот без капли эмоций и пребывающий в каком-то странном состоянии ожидания. Брать его с собой не хочется. Не из-за подлости, а из-за логических заключений, но Юнги прекрасно понимает, что и Тэхен и Чонгук запихнут ему эти заключения куда поглубже, потому просто кивает на машину. — Залезай. Чимин выглядит напряжённым. Лишь глаза выдают это. Омега удобнее перехватывает пальцами пистолет, не сводя с Юнги взгляда глубоких темных глаз. Юнги не по себе от такого взгляда, тем не менее, он не проявляет это внешне. Естественно, Чимин сел рядом с Чонгуком. Он было хотел сесть рядом с Тэхеном, но Юнги без капли стыда дёрнул его за рукав в сторону передних сидений, не доверяя омеге сидеть возле альфы. Чимин никак не отреагировал, но кажется это его задело. И смешно стало, в самом деле. Чего Чимин ожидал? Доверия и дружелюбия? После того, как поубивал стольких людей? Смешно. До слёз. Когда, сидя возле Чонгука на переднем сиденье, Чимин утирает ладонью щеку, он обнаруживает нечто иное, нежели слёзы. Ах да, это же кровь. От чего-то Чимину хочется дико засмеяться. И у всех в жилах кровь стынет, когда омега поддаётся этому безумному в такой ситуации желанию, начиная сначала тихо, а потом все более громче смеяться смехом, очень смахивающим на близкую истерику. Чонгук, нервно сжимая руками кожаный руль, бросает на Чимина шокированные взгляды, иногда поглядывая в зеркало заднего вида, так же ловя взгляды альф, разделяя с ними свое недоумение. Чимину смешно. Вся его жизнь - шутка, в корой он – точно не рассказчик. Его жизнь превратили в эксперимент, который очевидно с крахом провалился, и всё? Это все. Более он не нужен. Ни на что не способен. Ни жить. Ни любить. Ни трахаться. Ни дружить. Ни-че-го. Он просто оказался сломанной игрушкой, которую теперь хотят полностью уничтожить, чтобы не мозолила глаза воспоминаниями о уже забытых весёлых моментах. Осознание того, насколько ничтожна его жизнь для окружающих его людей, заставляет Чимина смеяться. Заливаться смехом. Слезами. Ах да, это же кровь. Омеге хочется разодрать себе лицо ногтями, и он почти делает это, пока поражённый ужасом и необъятным шоком Чонгук не хватает его за руки, прижимая к своим бёдрам, пытаясь рулить машиной. Тэхен с Юнги молчат. Первый даже не может вынырнуть лицом из шеи сидящего рядом альфы, трясясь тихо и молча от страха, вызванного своей болезнью, а второй, как и всегда, молчалив по природе, не видя смысла лезть туда, где он по большей части бессилен. — Прекрати, — простит Чонгук, прижав омегу за затылок головой к своей груди. Просит то ли перестать пытаться навредить себе, то ли смеяться истерическим, вселяющим ужас смехом. Чимин прекращает. Смеяться – да. За смехом пошли слезы. Горькие и разъедающие его щеки, словно яд. Он пытался быть тихим, но у него не выходило. Чимин дрожал, судорожно сжимая пальцами ткань рубашки на груди своего альфы. Своего альфы. Чимин громче срывает голос хрипами, думая о такой абсурдной формулировке. Не может быть у него альфы. Уж точно не такой как Чонгук. Чимин себя не жалеет, нет. Он никогда себе этого не позволял и другие его такой щедростью не одаривали. Но ему горько. И он, со сломанной судьбой, переломанными-перемолотыми костями и органами, которые пережеванными запихнули в него обратно, имеет право горевать. Просто не выдерживает и все. Чонгук поглаживает его по голове, нервно поглядывая в окна и надеясь, что их сейчас никто не подстрелит. К счастью, Чонгук сразу нашел дорогу, которая до отвала забита машинами, а значит и увидеть их будет сложно. Альфа размышляет над тем, что нужно срочно сменить машину. — Что будем делать? — Не без вопросов, ответы на которые найти почти невозможно. — Предлагаю остаться с не простреленными бошками и свалить куда-нибудь на Гаваи к сраным папуасам и бунгало, — предложил в своей манере Мин, поглаживая пригревшегося на груди Тэхена, который немного успокоился спустя моменты поездки. Чонгук хмыкает, внимательно следя за дорогой. Чимин, так же как и психованный мальчик сзади, прижался к сильной груди Чонгука. Не спал, но и особых признаков жизни тоже не подавал. Просто прикрыл опухшие от слез глаза, впитывая в себя запах своего мужчины. Хотя бы сейчас он хочет не думать о том, что нужно делать после множества убийств. После побега от людей, которые хотят их убить. Ему просто хочется отдохнуть, а не как раньше в подобных ситуациях – брать все в свои руки и даже после таких катастрофически ужасных моментов заботится о том, что делать дальше. Сейчас же он покоился на родной груди. Ему кажется, что он самая настоящая тварь, если думает сейчас о своем комфорте. Только это совсем не так, учитывая, что у него под коркой отравой выедает осознание того, что он сейчас лишил стольких людей жизни. Но он просто устал. Он всю жизнь справлялся с этим всем сам. Сейчас у него есть человек, который прижмёт его, испачканного в крови, к своей груди. Ехали довольно долго. Чонгук без промедления повез их подальше, к пригороду, желая там все обсудить и решить. Когда они туда доехали, на улице уже царил глубокий вечер. Чонгук ощущал себя странно. С одной стороны все то, что сегодня произошло – ужасно. Он ощущает дикое напряжение и осознание, что просто так в покое их не оставят. Он, кажется, предал свой значок, сбежав с преступником и свидетелем. Но. Чонгук ощущает странное и пугающее чувство свободы. Пугающее потому, что он должен был бы лишь корить себя, но по сути, Чонгук под коркой сознания ощущает ту самую мысль, которая держит в руках кубок триумфа. Чимин свободен. Это ужасная мысль, наверное, учитывая, что Чимин – не управляющий собой жестокий убийца. Но Чонгук, прекрасно все это осознавая, все рано весь дрожит изнутри от этой самой мысли. Чимина не посадят. Чимина не казнят как особо опасного преступника. Чимин будет жить. Даже если, возможно, этого уже не заслуживает. И да, Чонгук ощущает лёгкий испуг от осознания, что радуется освобождению самого опасного убийцы. Но это же его Чимин. Его омега, его все, без которого он – абсолютное ничего. Он смотрит на красноватого оттенка небо, разукрашенное пушистыми, словно сладкая вата, тучками. Опускает окно на дверце. Включает тихо музыку, настраивая какой-то ненавязчивый гитарный трек. Вдыхает грудью. Поглубже. Свободнее. Ну же, Чонгук, вдохни же ты ее, наконец. Она у тебя на груди покоится, светлыми, словно лучи солнца, волосами по ткани рубашки раскинулась. Его свобода. Чонгук прижимается носом к макушке кажется уснувшего омеги. Вдох. Ещё. Поглубже. Свободнее. Чонгук... Стоит смотреть за дорогой внимательнее, ведь свобода – она пьянит. Чонгук и так с самой их первой встречи опьянён. Наверное поэтому сейчас эта самая свобода застелила ему глаза. Разум – тоже. Воплощение скептицизма – Мин Юнги, заламывает брови, смотря на странные для него действия альфы. — Когда я упустил момент превращения нашего побега по причине нежелания иметь наши задницы поджаренными в семейную поездку без забот и запары? — Возмущение и некое пренебрежение блестит в его агатовых глазах. — Сам не знаю, — нервно усмехнулся Чонгук, настраивая громкость динамиков, — А ты что, против? — Это выглядит крайне стрёмно, не находишь? — Юнги считает поведение Чонгука странным. — Ты всегда был ворчливым мудаком, — Чонгук вновь усмехается, откидываясь на спинку кресла, поглядывая с теплом во взгляде на спящего омегу на своей груди. Да, он добился. Он, мать вашу, добился того, что этот омега свободен и не отказывается от его помощи. Странные у Чонгука мысли. Так решает сам Чонгук, но машет на это самым похуистическим из всех имеющихся жестом руки, принимая жизнь сейчас такой, какая она есть. А она, испачкав его руки в крови, подарила ему ангела с окровавленными крыльями. И Чонгук завороженно, осознавая ужас происходящего, сам руками окунулся в эту кровь, доставая оттуда свое сокровище. Он всегда ходил по грани между белым и чёрным, с искусным умением акробата маневрируя между ними и всегда ходя только по краю. Только кажется сейчас он сорвался, и точно не на ту сторону, которую называют белой. Ради своей свободы. Она беззащитно обнимает его, так искусно заставляя забывать о жертвах, которые беззащитно, стоя на коленях, молили о пощаде и так её и не получили. Приехали к недорогой гостинице. В других светится не хотелось. Чонгук разбудил омегу, прикоснувшись губами к чужому лбу, убрав с него волосы. Чимин сонный, ещё не сориентировавшийся после долгого сна, медленно моргает, пытаясь чем побыстрее прийти в себя. Юнги и будить Тэхена не стал. Как есть, спящего, на своих руках вынес альфу из машины. Не просыпается и не вопит от страха нового пространства, ну и отлично. Тем не менее, Тэхен сонно ворочается в руках альфы, получше утыкаясь в уже самое излюбленное место в мире – шею Юнги. Мин пугается возможности испуга альфы, но тот на удивление, кажется, не проснулся достаточно для того, чтобы осознать, что находится в незнакомом пространстве. — Спи, — по-будничному тихо сказал Юнги, клюнув Тэхена в висок. Тот лишь пригрелся на его руках, не желая покидать их убежище к примеру так никогда. В холле их встретил скучающий омега за стойкой ресепшена. Выдал номер на двоих и альфы, со своими ногами на руках, пошли наверх. Да, удивительно и одновременно очень даже понятно, но Чимин, котрый точно бы взбрыкнул и сам пошел к номеру, сейчас позволил Чонгуку бережно нести его на своих руках. Он хотел спать. Он хотел тепла. Альфы занесли омегу с Тэхеном в номер. Юнги, неся Тэхена словно бомбу замедленного действия, опасался каждое мгновение, что тот проснется и впадет в истерику. Но тот чудом продолжал спать. Чонгук уложил Чимина на кровать у окна, накрыв одеялом, пообещав, что через десять минут вернётся. Он весь в крови и нужно как-то отмыться. Чимин не хочет заботится об этом сейчас. Он болезненно ворочается в постели, желая найти удобную позу. Чонгук уходит в ванную комнату. Юнги как есть, в одежде и куртке сверху, лег на кровать, предельно бережно уложив рядом цепляющегося за себя альфу. Тэхен моргал, щекоча ресницами кожу шеи Юнги, и так тот понял, что младший не потому не психует, потому что спит, а потому что старается. Ради него старается. — Мы умрем? — Вдруг спрашивает ему в шею Тэхен, прохрипев свой вопрос. — Конечно нет, — уверяет его Юнги, — Я не понял, ты сейчас в моем защите сомневаешься? Тэхен качает, насколько это возможно в его положении, отрицательно головой. — Я испугался сегодня, — честно признается хакер, который позволил себе доверится Юнги и открыться в плане своих страхов. Альфа, конечно, готовы не поднимает, зная, что закатит панику, а кому она сейчас нужна. Все устали, измотаны, Юнги лишь делает вид, что ему все нипочём, но Тэхен прекрасно понимает, как тот изрядно устал. Юнги осторожно, даже как-то покровительствующе гладит Тэхена по голове, словно своего цыпленка маленького, коим, собственно, Тэхен и является, и получше прижимает его к своей шее. Дарит укров. Это, как считает сам Тэхен, для Юнги высшая форма любви, ведь сам Мин скорее ярый противник подобных длительных физических контактов длиною в многие часы. Юнги справляет впечатление холодного человека, не терпящего чьи-то столь, можно сказать, даже интимные прикосновения и такой близкий контакт. Тэхен, как и всегда в жизни за пределами четырех стен, к которым он привык, чувствует себя оголённым и бесполезным. Откровенно говоря, просто обузой, кой, как он безапелляционно уверен, и является. Но Юнги дарит ему ощущение значимости сейчас. Да, в рамках компьютерного экрана Тэхен - Бог, но без него он тот, кто и шага ступить не может, как бы абсурдно оно не звучало. И Тэхен прекрасно все понимает, он реально оценивает свои возможности. Но Юнги... Этот мужчина позволяет ему ощущать себя важным за пределами знакомых стен. Позволяет поверить в то, что Тэхен не виноват во всем этом и что особый подход к нему – не бремя для того, кто его оказывает, а важный момент, имеющий особое значение. Это показатель заботы. Лишь почувствовав долю раздражения, вызывного необходимостью оказывать эту заботу и возиться с ним, Тэхен бы отдалился. Потому что ему не нужна жалость. Он терпеть ее в свой адрес не может. Ему нужна искренняя забота, как и любому живому существу. И ещё ни разу за все это время Юнги раздражение не проявил. Наоборот, даже с каким-то трепетом оберегал от возможности быть напуганным незнакомым пространством. Для Тэхена же это значит слишком много. — Я знаю, Тэ, — спокойно ответил альфа, глаза которого уже слипались от желания уснуть, а его сильная ладонь поглаживая спину Тэхена, пальцы же очерчивали каждый позвонок, находили острые лопатки, проходясь по ним с таким интимно-ласковым подтекстом, — Но ты ведь смелый мальчик, — приподнимает уголки губ Юнги. Может быть из уст другого для Тэхена подобная речь, больше схожая на ту, которой готовят с малыми детьми, и заставила бы чувствовать себя неловко. Но тут речь далеко не о неловкости. Из холодных уст Юнги такие слова звучат столь волнительно, что у Тэхена каждый раз волна каких-то разрывающих его на части чувств проходится, затапливает, заставляя захлёбываться стыдом и восторгом. Из уст Юнги это звучит крайне интимно. Тэхен не может не улыбнуться Юнги в шею. И кажется, будто старший это ощутил, сделав и свою усмешку более явной. — Ты был очень смелым, — на ухо шепчет ему Мин, словно секрет важный выдает, — Я горжусь тобой. Эти слова поразили Тэхена столь глубоко, что он, расширив глаза, позабыв обо всем на свете, поднял на Юнги голову, заставив того изумиться. — Тэ... — Хотел было предупредить его Юнги, но не стал, поняв, что мозг Тэхена ещё не сообразил сделанное альфой. Может и не сообразит вовсе, что было бы не так плохо. И честно, Юнги не мог не улыбнуться от такой реакции. Тем не менее, почти сразу снова прижал голову своего птенца к своей шее, чтобы тот не испугался, что так или иначе точно бы произошло. Тэхен и сам на миг начал боятся, что на него найдёт паника, но как-то обошлось. И снова улыбался, как-то вдруг неожиданно отчаянно обняв Юнги вокруг шеи, всем своим существом показывая, как много значат для него слова альфы и как он за них благодарен. Юнги это, естественно, дико понравилось. Чимин слушал их тихий разговор, в котором ему, очевидно, места нет. Но от чего-то жадно слушал это тепло, что волнами расходилось по телу и дарило какое-то успокоение. Ему теперь дико необходимо тепло. Он всю свою жизнь непозволительно мерз, и сейчас как никогда нуждается в том, чтобы его окружало тепло. Даже то, которое проявляют не к нему. Потому он прижимается лицом к подушке, сжимая ее пальцами, слушая, одновременно и греясь и отчего ощущая горечь во рту. Снова он плачет. Чимин уже терпеть эту влагу, что выходит из его глаз, не может. Сраная слабость. Нельзя её ему. Нельзя. Но почему-то ничего с собой поделать не может. Она сама, без какого-либо спроса бессовестно выдает его разбитое нутро, наконец хотя бы сейчас показывая насколько омега разбит. Кажется, у него уже не выдерживают нервы. Они катастрофически сдают, потому что все внутри него словно рушиться и слезы сдержать он уже не в силах. Ему кажется будто все что было, все что есть – разваливается. И от этого и слезы текут. Ах да, это же... Чонгук возвращается из ванной комнаты, заявляя на пару мгновений отвлечься от самоистязаний, заставив задуматься о том, в каком, как сам он считает, ничтожном виде Чонгук его найдет. Альфа ложится рядом почти нагим. Одежда Чонгука вся испачкана кровью и он не видел смысла надевать её на уже чистое тело. Чимин стреляет скошенным взглядом на Чонгука в тот момент, когда тот приподнимает одеяло, чтобы нырнуть в кровать рядом с омегой. Все внутри Чимина моментально натягивается, заставив страх застыть в красивых заплаканных глазах. Первое, что захотелось Чимину – вскочить из кровати и отлететь в самый дальний угол комнаты. Но он приложил титанические усилия, чтобы удержать себя в кровати и не оскорбить Чонгука настолько. Чонгук прижимает омегу к себе и через пару мгновений Чимин слышит: — Не смей бояться меня, — его голос был таким спокойным, но содержал в себе нотки строгости, — Кого угодно, но только не меня. Чимин медленно моргает, и он бы улыбнулся, но сил на это у него уже нет. — Я не боюсь, — врёт, — Я доверяю тебе, — а вот это уже чистая правда. Страх этот не от Чимина зависит. Это результат травмы, которую он пережил в самой ранней юности. Тем не менее, сила воли и доверие этому бесподобному альфе делают свое дело. Чимин утыкается носом в грудь Чонгука, цепляясь пальчиками за его плечо. Пытается успокоиться, и осознать, что, наконец, он не один и имеет право предаться чувству защиты, которой его пытается укрыть Чонгук. Как давно он не вспоминал те адские воспоминания? Почему они именно сейчас восстали из глубин, раздражая сознание своей ничтожной отвратительностью? Его касались, кожа к коже, грубые хватки, безжалостные глаза. Чимин просыпается в холодном поту глубокой ночью, когда ощущает жар тела рядом, к которому сам робко прижимался. Он просыпается от кошмара с громким вдохом, его грудь бешеным темпом вздымается вверх, а глаза снова увлажняются. Чонгук просыпается в панике вместе с ним. Страх сдирал кожу заживо и липкими касаниями пробирался под нее, отравляя кровь, заставляя от истеричных ощущений внутри желать разодрать грудную клетку, чтобы вытащить их оттуда. Чонгук обхватывает его лицо ладонями, заставляя испуганного, в абсолютно безжалостно поглощающем его страхе омегу посмотреть на себя. Альфа не на шутку испугался тоже, но уже за самого Чимина. Его глаза были необычайно велики и полны отчаяния. И снова. Снова он плачет, снова на грани. Смотрит так растерянно, будто в чем-то непростительно виноват, от чего сердце Чонгука грозится пойти по швам. Омега накрывает ладони Чонгука, касающиеся его лица, своими дрожащими руками. Приоткрывает чувственные губы, давя в себе крик полный отчаяния, и опускает взгляд на чонгуковы. Как он может быть таким? Как может смотреть такими добрыми, полными тепла и искреннего беспокойства глазами? Будто лишь один Чонгук его и понимает. Будто ему одному по-настоящему важно, как Чимин себя ощущает, как ему было и есть плохо. Лишь этому альфе важно, через что Чимин прошел и он один без малейшего принятия факта чиминовой недовины, подставляя под пули свою грудь, в которой бьется поистине благородное сердце, отстаивает право омеги жить. Волна необычайно теплой любви накрывает Чимина, когда он смотрит в эти блестящие обеспокоенностью глаза в темноте тихой ночи. Откуда в Чонгуке столько любви и обожания к нему? Ведь, по сути, Чимин успел за время их знакомства очернить себя как только это возможно. Успел разбить альфе сердце, вымотать из него все нервы, безжалостно наиграться с его чувствами, показать себя из своей самой худшей стороны, хотя ему в этом плане еще есть чем Чонгука удивить. От себя становится неочищаемо противно. Это отвращение к себе и острыми камнями не отдерешь. И даже если в его душе, такой измотанной и измученной, появилось желание коснуться губ своего спасателя, оно пропало. Не хочется уста такого человека своими пачкать. Вспоминается момент, как его при Чонгуке пальцами брал какой-то неизвестный Чимину альфа. Омега прикрывает глаза, от чего слезинка срывается с пушистых ресниц, прокладывая путь по бледной щеке. — Что случилось? — Спросил тихо Чонгук, лихорадочно осматривая лицо Чимина. Омега лишь отрицательно покачал головой, пытаясь аккуратно сбросить со своего лица ладони Чонгука. — Чимин..? — Голос альфы обеспокоен до того, что у Чимина в сердце щемит. Омега открывает глаза, показывая разбитый взгляд. Черные полные тягучей тьмы глубины на их дне, в которых Чонгук, однако видит галактики, усеянные самыми яркими звездами. — Не трогай меня, Чонгук, — хрипит беззвучно омега, глядя замершему Чонгуку в глаза, — я отвратителен. — Нет, — тут же судорожно начал отрицать Чонгук, не позволяя сбросить свои руки с лица Чимина и отвернуть голову в сторону. — Как ты можешь меня любить? Я гадкий во всех смыслах этого слова, — тараторит с отчаянием омега, щурясь от накопившихся в глазах слез, все пытаясь убрать взгляд от жуткого стыда и того, что знает, что все его слова сейчас истинная правда. — Нет, — через каждое слово перебивает его Чонгук, — Нет, Чимин, посмотри на меня, — просит он, но омега не может этого сделать, захлебываясь в своем позоре, — Чимин, — зовет снова, требовательно, но ласковым мягким голосом, а сам внутри почти умирает от того, как себя чувствует Чимин. Омега делает над собой усилие, и все же смотрит альфе в глаза, а с его срывается еще одна слеза, стекая Чонгуку меж пальцев. Так хрупок. Так разбит. И знает, что абсолютно прав, при этом так беззащитно и робко ждет опровержение своих же слов. Потому что действительно не хочет быть столь отвратительным. Действительно не хочет быть таким в глазах Чонгука. — Ты – мой рай, — полностью серьезно говорит альфа спокойным тоном, а Чимин мгновенно заламывает брови, судорожно держа за пальцы Чонгука, — Послушай меня. Я тебя люблю. Ты прекрасен. Не смей сомневаться в этом. Никому не позволю этого, даже тебе. Чимин замирает в его руках, под его взглядом, кажется, успокоившись в своей панике. Смотрит замершим не верящим взглядом на Чонгука, не понимая. — Ты больной, — вдруг выдает он, и едва заметная, такая же больная усмешка касается его губ. Только больной может так слепо любить и называть прекрасным того, кто очевидно ужасен. Чонгук отзеркаливает улыбку, погладив омегу большими пальцами по идеальным скулам, залитыми слезами. Альфа приближается к чужому лицу, потираясь кончиком носа о его, что, в самом деле, не смотря на угнетенность всей ситуации, заставило внутри Чимина что-то взорваться, задрожать от трепета. Это такое нежное, полное любви касание, и Чимин действительно не понимает, за что его так любят. — Меня не любили в части. Точнее, любили, но далеко не все. Было несколько поддонков, которые постоянно пытались подпортить мне жизнь. Их бесило присутствие омеги и осознание того, что меня трогать запрещено, — Чимин сидит под боком у Чонгука, прижав колени к своей груди, греясь в чонгуковом объятии. Когда его паника прошла, Чонгук попросил рассказать, о чем был сон и омега доверился. Альфа лишь внимательно и молча слушал, оказывая поддержку своими теплыми целомудренными касаниями и всем своим существом. — Он ненавидел меня, я знаю это, — спокойно кивнул Чимин, но при этом нервно сминал свои пальцы, — Его звали Сиджун. Его злило, что я принимал участие в спец-программе, ведь я омега, не место таким слабым в столь сложных заданиях. Далеко не каждый солдат был допущен к этому проекту, а я смог, — без какой-либо гордости сказал омега, смотря перед собой, явно нервничая, — И был лучшим, — с какой-то фатальностью в голосе прошептал омега. Чонгук ощутил, как заледенел Чимин, будто именно сейчас осознавая все ужасы своей жизни и анализируя то, что стало причиной его мучений. — Лучшим во всем. В каждом задании, в каждой дисциплине, — опускает глаза и смотрит на свои руки с горькой усмешкой Чимин, — наверное, именно поэтому они допустили меня к проекту. С самого начала они увидели это во мне. А я дурак повелся, — ведет головой в сторону с досадой омега, — Я совсем не ожидал, что попаду в то, во что меня ввязали. Все было иначе. Нам обещали другое. Когда меня, зеленого сопляка, взяли с военной академии туда, я ожидал попасть в спец-войска. Уже в академии я отличался от остальных, у меня были лучшие показатели. Просто идеальный солдат, — досадно, с черной горечью усмехнулся Чимин. Чонгук лишь впитывал в себя его слова и каждую эмоцию, безмерно ценя каждую из них и доверие омеги. — Было сложно, — кивнул омега, — было, правда, сложно, не смотря на то, каким выносливым и идеальным я был. Иногда хотелось сбежать, но тогда я ненавидел себя за свою слабость. Чонгук хотел было сказать, но решил промолчать. Только он в изумлении от того, что омега говорит о какой-то своей слабости, если сильнее омеги он еще не видел. — Не буду вдаваться в подробности всей своей жизни там, — и Чонгук уверен, что Чимин просто хочет поберечь его нервную систему, — но я влился. С каждым днем все больше появлялось вопросов и сомнений надо ли оно мне, ведь задания были не то, чтобы для войск спец-служб. Я знал, что будет тяжело, но когда нас начали обучать множеству способов, как уничтожить человека, причем бесследно, что в случае законных служителей порядка не особо требовалось, учитывая всю законность их действий, я призадумался. Еще сильнее я начал задаваться вопросами, когда понял, что они учат нас только одному уничтожению, а тому, как, к примеру, проводить операции по защите важных лиц, что в основном и есть основной работой спец-служб, времени не выделяли. Естественно, те, кто служат в таких войсках, непременно принимают участие в операции по зачистке особо-опасных преступников, но кроме зачистки нас ни на что другое более не дрессировали, — Чимин начал жестикулировать, что было показателем осознания омеги всего происходящего ранее и осуждения себя самого за неосторожность. — Многие альфы проваливали некоторые задания, а я – никогда. И потому они ненавидели меня, Чонгук. Альфам быть лучшими прощалось, а вот сглотнуть то, что омега сильнее их – нет. Ко мне все больше и больше рос негатив с их стороны. Жить в одной казарме с ними тоже становилось трудным. Были и те, кто меня иногда брался защищать. Не то, чтобы я сильно в этом нуждался, — наклоняет задумчиво голову Чимин, — но мне было приятно, что мне оказывают поддержку. И я не заметил, — тихо сказал омега, — не заметил во взглядах моих недругов гнусных планов, которые они действительно хотели воплотить в реальность. И я проглядел этот момент, — усмехается горько Чимин, — Тот момент, когда они сорвались. Я шел, — он сделал тяжелый выдох, потерев ладонью свое бедро, — шел к казарме, когда была глубокая ночь. У нас была тренировка и честно, Чонгук, мы едва ее пережили. Нас проверяли на диапазон болевого порога, стараясь его расширить. Это была наша входящая в норму тренировка, после которой у многих сдавали нервы. Я сам видел, как после этого самые крепкие из наших альф, сидя у себя на койках с стеклянным взглядом, плакали, пряча лицо в ладонях, — Чимин говорил это с искренней жалостью и сожалением, кажется, проникшись теплыми чувствами к своим соратникам, — А я не плакал. Наверное, я делал ужасную ошибку, не поддаваясь своей слабости, пока даже самые сильные альфы делали это, — каким-то напряженным взглядом смотрит перед собой Чимин, — И вот, после очередной такой тренировки, которая действительно была проведена ближе к ночи, чтобы выдрессировать нашу выносливость, и мы были готовы ко всему даже в такое время, я, задержавшись у главы штаба, возвращался очень уставшим в казарму. Я, правда, был настолько истощен этими тренировками, что не заметил, как против меня затаили настоящую злобу. А еще, — усмехается Чимин, — я был омегой. И в штабе, где ни один альфа не может позволить себе омегу, всем недоставало этой близости. Я столкнулся с ним, почти врезался в него, потому что очень задумался и смотрел себе под ноги, — омега сглотнул, потому что говорить было все сложнее и сложнее, — Сиджун был намного выше меня. Я хотел… хотел обойти его, но он заградил мне путь, а я почему-то тогда не мог допустить мысли, что меня могут настолько ранить и оскорбить в своем же штабе. Нет, я не был глупо наивен, — поднимает на Чонгука глаза Чимин, — просто у меня было к ним какое-то слепое доверие. Я не мог предположить, что свои – те, кто вместе со мной расплачивались кровью за место в этом проекте, навредят мне. Сиджун толкнул меня в грудь, — делает паузу Чимин, будто смотря в прошлое, — я уже был готов дать ему сдачу, но сзади подкрался кто-то другой и ударил со всей силы по затылку чем-то тяжелым. Знаешь, — нервно усмехнулся омега, а Чонгук ловил каждую его эмоцию на лице, чтобы понять, через что прошел Чимин, — как бы я ни готовился, все же я просто не ожидал такой подставы. И больно было чудовищно, перед глазами моментально потемнело, ноги подкосились, но я попытался удержать равновесие, но по сути, меня и так подхватил Сиджун. Я едва был в сознании, но сразу почувствовал, что меня куда-то волокут. Не зря же я выдрессировал свою выносливость, потому и смог как-то прийти в себя, хотя вокруг все ходило ходуном, — Чимина даже сейчас бросает в дрожь, когда он вспоминает, как изо всех сил пытался прийти в себя и быть способным себя защитить, но у него едва получалось. Чонгук напрягся как струна, кажется, уже совсем не желая слышать то, что омега ему сейчас расскажет. — Они затащили меня на склад, находящийся во дворе. Мне кажется, они даже дверь не закрыли, — кривая усмешка переливается с горестным выражением лица, потому что отчаяние, как и тогда, снова накатывает на омегу, — Меня повалили на пол, помню, я сильно ударился, кажется лбом. Я в шоке, как я тогда не потерял сознание. Я чувствовал, как пыль забивается мне в горло. Меня кто-то схватил за волосы, задрал голову назад. Мне показалось, что хотели волосы с головы вырвать, — посмеялся тихо Чимин, а у Чонгука сейчас мозг вскипит. Как можно с такого смеяться? — С меня содрали штаны, — Чонгук закусил до крови внутреннюю сторону щеки, не понимая, зачем омега рассказывает все это в деталях. Хотя, скорее всего как раз понимает, что омега хочет, наконец, рассказать о том, что все это время варил в себе и никому не мог об этом рассказать ранее, — Меня будто тогда током прошило. Это позволило мне начать дергаться, попытаться кричать, но мне заткнули рот какой-то тряпкой, — скривился Чимин от отвращения, — Их было много. Я, пускай все перед глазами плыло, а в затылке гудела чудовищная боль, заметил это. Полагаю, Сиджун был первым, — так просто сказал Чимин, а у Чонгука сердце чуть не разорвалось на части. Он судорожно сжал пальцами ткань простыни под ними, — Он приподнял меня за бедра, и это было самое отвратительное, самое… — пытается найти подходящее слово омега, — пугающее чувство, потому что оно было именно первым прикосновением ко мне в более… интимных местах, — опускает взгляд Чимин. Чонгук буравит взглядом кровать под ними, сжимая челюсти с такой силой, что зубы крошились. Чонгук позволяет омеге вновь пережить это, но теперь не одному, а поделится, рассказать об этом и ему. И Чонгуку дико больно слушать все то, что омега ему рассказывает, но он терпит ради него. — Да, это был первый раз, когда я при них показал свою слабость. Ты знаешь, — как-то оживленно глянул на него Чимин, — я никогда не плакал. То есть, вообще никогда. Я не знаю, как такое возможно, — хмурит брови омега, — но каким бы испытаниям меня ни подвергали, как бы обидно или больно мне ни было, я никогда не плакал. Наверное, поэтому они и выбрали меня среди всех из участвующих в проекте. Естественно, далеко не только за это, но во многом этот фактор изумлял их и давал им возможность думать, что я действительно бесчувственный, необычайно выносливый, такой, каким и должен быть идеальный солдат, — Чимин сделал небольшую паузу, и снова продолжил, — Но тогда они заставили меня плакать. Ты не представляешь, — с каким-то возмущением поворачивается к нему корпусом омега, отблескивая вновь влажными глазами, — мне казалось, будто единственной их целью было заставить меня плакать. Изнасилование изнасилованием, но та жестокость и грубость, с которой они себя со мной вели, — Чимин впивается стеклянным взглядом куда-то вниз, приподняв в вопросительном жесте руки, — та грубость, с которой они меня дергали, Чонгук, это не могло быть желание просто поразвлечься, — Чонгук прикрывает глаза, потому что не выдерживает того, как просто и одновременно сломлено говорит об этом Чимин, — Но это не могла быть ненависть, вызванная конкуренцией. Нет, это было что-то другое. Это была… уязвимость? — Смотрит на альфу Чимин и Чонгук открывает глаза, смотря на омегу разбитым взглядом, — Они были слабее меня. Это не конкуренция, а может быть и она тоже, — пожимает хрупкими плечами омега, — Но мне кажется, именно осознание того, что во мне намного больше силы, чем во всех них вместе взятых, раскаленным металлом обжигало их изнутри. Они хотели увидеть свою силу надо мной и мою слабость. Они намеренно причиняли мне как можно больше боли, чтобы добиться этого, — Чимин сам будто растерян и до сих пор не может поверить в это. Осознание подобного факта разрушает его, заставляет плечи сломлено опускаться, заставляет омегу поникать, но вместе с этим Чимин вдруг усмехается. Чонгука это сильно удивляет и даже несколько пугает. — Они пытались возместить свою слабость передо мной, — поднимает на него глаза полные насмешки Чимин, — я был сильнее. Я есть сильнее, — будто даже себе, а не Чонгуку говорит омега, напоминая себе об этом, будучи в такой сложной ситуации, — Никто не может меня сломать, Чонгук, — вдруг шепчет то, от чего альфа ощущает странное чувство, — Как бы меня не ломали, как бы меня не пытались втоптать в грязь, разломать мне кости, я все равно встаю. Но в этот раз у меня это вышло и потому, что ты протянул мне руку, — смотрит на него омега, а у Чонгука внутри непонятный огонь пылает, и альфа не может понять, от чего у него так вздымается грудь. Он смотрит в глаза Чимина с такой напряженностью, что омега не понимает, согласен ли с ним альфа и понимает ли, или же совсем наоборот. — Но тот момент, он был ужасен, Чонгук. Я кричал, срывал голос, но никто меня не слышал, тряпку чуть не в глотку затолкали, — взгляд Чимина тоже горел чем-то поистине пугающим, сломанным, отчаянным, но полным нарастающей злости, — Я пытался ухватиться за его руку своей, потому что мне казалось еще чуть-чуть, и у меня кажется, вырвут клок волос. Ах да, — как дико звучит то, как он подал свое воспоминание, будто простую мелочь вспомнил, — они же и вырвали, — поднимает на Чонгука взгляд Чимин, словно проверяя, не переборщил ли он с рассказом о деталях и выдерживает ли альфа. Чонгук молчал. Он ни слова не говорил за весь этот долгий монолог омеги, но в его глазах руины рушились, его самого острыми краями раздирали. — Мне скрутили руки. Он так вколачивался в меня, что мой таз чуть было не сломался от резких движений, — как лезвием по коже Чонгука сказал он так, будто с каким-то непосредственно-детским непониманием вспоминал все эти события. Чонгук не выдержал. Обхватил голову руками, уже не выдерживая эту адскую пытку. Чимин тут же испугался за него, смешно округлив губы и бросившись к альфе. — Чонгук, — позвал он, испуганно и робко схватившись за предплечье альфы, пытаясь заглянуть ему в глаза, — что с тобой? Прости, я более не стану… Чонгук не дал договорить, он резко потянул Чимина на себя, обняв так крепко, будто сейчас хотел себе доказать, что может его защитить. У него все внутри кровью обливалось и ломалось от жуткого желания как-то защитить Чимина, но в тот момент он все равно не мог этого сделать. Но все равно сейчас хотел ощутить, что омега в его руках и никто не посмеет его обидеть более. Чимин прекрасно понял его чувства, и даже как-то снисходительно ласково улыбнулся, сам мягко обнимая Чонгука в ответ, позволяя почувствовать ему свою близость. — Я здесь, — шепчет Чимин, который сейчас успокаивает альфу, хотя все должно было быть наоборот, — не бойся, я теперь в твоих руках. Никто не причинит мне вреда, — он говорит те самые необходимые, жизненно важные слова. Чонгук всегда хотел слышать их от Чимина, а сейчас это было просто необходимо. Чонгук в шоке от того, как этот омега даже без слов понимает его и говорит то, что ему так нужно. Чонгук сжимает его в своих объятиях крепче. Честно, Чимину казалось, что альфа может просто заплакать от того, как больно ему за него. И это вызывало на лице омеги улыбку, ведь никому и дела не было до того, как больно ему было тогда. Чимина поражает, как боится и печется о нем Чонгук. Так они сидели какое-то время, хватка Чонгука ослабла, он обнимал омегу уже более осторожно, а Чимин его, как своего любимого защитника, своего зверя, обнимал в ответ ласково. — Знаешь, что самое интересное, — вдруг снова заговорил Чимин, надеясь, что может это сказать и Чонгуку не станет хуже. Альфа отстранился от его макушки, заглянув в глаза, дав понять, что слушает, — Самое интересное, что нас увидели. Когда во мне побывал уже не один альфа, мимо склада проходил капитан штаба. Я заметил его, хотя в тот момент уже почти готов был потерять сознание от дикой боли. И он ничего не сделал, — прошептал Чимин, — Полагаю, он решил, что это еще один способ сделать меня сильнее и укрепить. Потому и не стал им мешать. Ублюдок, — тихо выплевывает омега, криво усмехнувшись и глянув на Чонгука треснутым разбитым взглядом, лежа головой на его груди. — Кажется, меня нашли утром, — зачем-то все равно продолжает Чимин, и Чонгук не останавливает его, зло заставляя себя слушать и быть сильным, быть способным выслушать омегу, — Я вытащил тряпку изо-рта, и мне казалось, что у меня рот порвался. Я не знаю, как не задохнулся, пробывши с ней во рту всю ночь, — мрачно говорит Чимин, — но знаешь, что самое отстойное? На меня натянули штаны, нашли их где-то неподалеку, и сказали «Приведите себя в порядок, Пак», — как-то очаровательно улыбнулся омега, — Будто ничего не произошло. Видел бы ты мое охреневшее лицо. Я тогда был в слезах, чужой сперме, — Чимин осекается, потому что ругается себя за то, что мучает своего альфу такими вещами, но Чонгук смотрел достаточно спокойно, хотя Чимин прекрасно знал, что тот едва держится, хотя с достоинством выстаивает эту пытку ради омеги. — У меня лицо было в крови, я уже и сам не помню, откуда она пошла. Может просто лицо разодрал о пол, а может ногтями, когда, наконец, они отпустили ненадолго мои руки и я от безумия расцарапал его себе, — поразительно с каким спокойствием он об этом говорил, а Чонгук внутри невозвратно разрушался, — Может, испачкался, когда где-то себя трогал. И знаешь, — усмехается он, будучи сейчас в тепле и защите, окруженный заботой своего альфы, — я, сидевший тогда на полу, весь в крови, грязи, сперме и унижении. Раздавленный и разломленный, ощущая дикую боль в каждой клеточке своего тела, потеряв веру в своих соратников, в то, что я имею какую-либо от них или руководства поддержку, встал. Я встал, Чонгук, — он сейчас говорит это, потому что считает нужным это сказать, или же просто хочет успокоить альфу, — Я встал, утер рот от крови, поправил на себе одежду. Я, конечно, едва двигался, меня дико тошнило, особенно от запаха, который от меня издавался. Тошнило от унижения и отвращения к себе и другим. Меня шатало, и я даже смог пройти немало шагов. Я уже не ожидал от них помощи, более того, и не желал ее просить, чтобы эти мудаки не думали, что сломали и, глядя на меня, вставшего и все так же смотрящего с вызовом и гордостью в глазах, знали, что как бы они не старались, они меня не сломали. Но я упал, когда оказался на улице. Когда ко мне подбежали мои товарищи, которые были моими друзьями, я уже почти ничего не соображал. Меня доставили в мед-палату, и я очнулся только вечером. Как оказалось, меня, ко всему прочему еще и порвали. Не удивительно, в принципе, — как-то жестко прямо он говорит обо всем этом. Чимин на какое-то время замолчал. Чонгук тоже молчал, так и не в силах вымолвить и слово. Все то, что он узнал, свалилось на него неподъемным грузом, который он никогда не сможет сбросить со своих плеч, почему-то ощущая вину за все то, что произошло с этим потрясающе сильным омегой. — Почему ты молчишь? — Тихо спросил омега, который начал волноваться и нервничать от того, что альфа совсем никак не комментировал слова Чимина. — Поздно уже что-либо говорить, — лишь ответил альфа, — если я и мог что-то сделать, то лишь в прошлом, но так как я не мог, смысл мне болтать, — Чонгук выглядел мрачным, но достойно держался. Чимин мягко ему улыбнулся, пригревшись в его объятиях. — Ты ни в чем не виноват, Чонгук, — обхватывает его ладонь своей омега, — единственный человек, которому я по-настоящему всецело благодарен это ты, — поднимает на него взгляд Чимин. — За что тебе быть мне благодарным? — Смотрит на него сверху вниз альфа, находясь так близко к его лицу. — За то, что до сих пор не оттолкнул меня. Мне кажется, если бы тебя со мной не было, я бы уже давно сломался. Чонгук не знает, правду ли говорит Чимин. Ему кажется, омега и без него смог бы продолжить свой путь. Но он не хочет, чтобы омега делал это в одиночку.

***

Утром все просыпаются от крика Тэхена. Альфа совсем позабыл, где он, и со сна разлепил спокойно глаза и присел. До сознания дошло не сразу, а когда дошло, что он в неизвестном для него пространстве, Тэхен не выдержал, и вскрикнул, за что сильно пристыдил себя. Юнги тут же проснулся и выглядел как разбуженный злой монстр, но через пару мгновений просто прижал к себе обхватившего голову Тэхена, поглаживая по волосам, еще надеясь, что сможет уснуть. — Тшш, — шепчет он хриплым ото сна голосом, — не бойся, Тэ, не ори, — поглаживает его по голове альфа, а Тэхен пытается взять себя в руки и робко находит одну из ладоней Юнги на своей голове, обхватывая чужие пальцы, сам уткнувшись носом в чужую шею. Чонгук с Чимином тоже проснулись, но омега уснул почти мгновенно, тем более что Чонгук сам его уложил. Чон же уснул чуть позже, через несколько минут, прижав теплый комочек к себе. Какое-то время они молчали. Тэхен успел несколько успокоиться и слышал размеренное дыхание Юнги, стук его сердца под грудиной, тихо спросил: — Юнги. Ты спишь? Альфа под ним многозначно издал какой-то странный утробный звук, дающий понять, что вроде как нет, не спит. Тэхен от чего-то улыбнулся, слыша размеренное дыхание своего альфы. — Хочу покинуть это место, — тихо шепчет Тэхен, ощущая тепло шеи альфы, касаясь ее губами, от чего Юнги моментально раскрыл сонные глаза. — Мы покинем. Тебе страшно здесь? — Все тем же хриплым голосом спрашивает альфа. — Нет. С тобой нет. Просто не хочу больше здесь оставаться. Хочу новую жизнь. Мы ведь можем себе ее отвоевать? — Мягко спрашивает Тэхен, ожидая от Юнги ответа так, будто если он скажет "нет" – он рассыплется на кусочки из-за неверия, а если "да" – ничего Тэхена в этом мире уже не остановит. Конечно, услышав отрицательный ответ, Тэхен бы все равно боролся за них обоих. — Конечно, можем. У нас же есть супер-гений грозный хакер Ван Гог, — усмехнулся Юнги, вызывав смущенную улыбку на устах Тэхена. — Молчал бы, — ткнул его кулаком в плечо Тэхен, — Шуга. Почему Шуга то? — Потому что сладкий, — хитрая улыбка йоркширского кота украсила губы Юнги. Тэхен без сомнений залился краской. Но позиции сдавать не собирался. — Много о себе думаешь, Мин Юнги. Юнги какое-то время оставляет Тэхена без ответа, подавая надежду на выигрыш. Но когда губы Юнги оказываются у самого уха Тэхена, а ладонь старшего обхватывает его за вторым ухом, он с треском проигрывает. — Ошибаешься. Я много думаю о тебе. Рассказать что именно? Следующие пару минут Тэхен яростно отпихивал от себя Юнги нашептывающего ему всякие крышесносящие пошлости, но так как Ким болен и отстраниться не может, то это получается какая-то заведомо проигрышная игра для младшего. Тэхен нашел в себе силы и слез с альфы, поспешно нахлабучив себе на голову подушку, прижимая ее к себе с остервенелым усердием. Юнги присел, оглянув этого потерявшего любой стыд «страуса», спрятавшего голову. И главное – потерявшего бдительность. Альфа скользит по телу Тэхена блеснувшим искрой взглядом. Проверил, спят ли Чонгук с Чимином, и, поняв, что тем до них вообще по боку, приподнял острый уголок губ. Юнги коснулся ладонью чужого бедра, ощутив, как дрогнул альфа под ней. Провел ею медленно вверх, заставив Тэхена замереть, как испуганного зайца. Когда пальцы альфы достигли очень манящих половинок Тэхена, скрытых тканью штанов, тот дернулся как от разряда тока и спустя пару мгновений ударил Юнги по руке, найдя ее не сразу, так как ничего не видел, но все равно умудрившись проделать это наказание. — Не дергайся, — Юнги прижал худую руку Тэхена к кровати, и снова позволил себе нахально уложить ладонь на чужую попу. Тэхен был готов сгореть заживо от стыда. — Прекрати! — Сбивчиво вышло у Тэхена, у которого от этого стыда голос охрип. — С чего это? — Склонился к Тэхену у самой подушки Юнги, пытаясь под нее заглянуть, — Ты защититься не можешь, и полностью в моей власти. Могу делать, что захочу, — Нахально усмехается Юнги, заставляя колени сгибаться этой усмешкой. Тэхен так потерялся от такого напора, что не нашел другой тактики, нежели вражески настроенной. Пхнул альфу ногой в бок, от чего Юнги округлил глаза, отстранившись. — Сволочь, — констатирует в заключение Тэхен, когда бой был им абсолютно точно проигран. Юнги тихо посмеялся и стащил с головы Тэхена подушку, тут же прижимая альфу к своей груди. — Не трогай меня, я же сказал тебе, что думаю о тебе, — бубнит Тэхен, снова уткнувшись в шею альфы. — Думаешь, ты меня оскорбил? — Приподнимает брови Юнги. — Я очень старался. Не вышло? — Нет, — игриво укусил его за ухо Юнги. — Полагаю, с меня хватит этих брачных игр, — раздалось со стороны Чонгука, который поднялся аккуратно с кровати, чтобы не разбудить Чимина, — А то еще стошнит случайно. Нам пора в дорогу. — Штаны сначала себе найди, путешественник, — усмехнулся Юнги. — Пойдешь купишь нам новую одежду? — Спрашивает Чонгук совсем просто. Юнги, недолго думая, кивает в согласие. Тэхен остается лежать на кровати бренным телом, накрывшись одеялом, так как другое он просто сделать не может. Юнги же подходит к Чимину и вдруг будит его, заставив Чонгука удивиться и тут же попытаться остановить альфу, но омега уже проснулся. — Чимин, пойдем со мной, одежду купим. Прогуляешься заодно. Чимин сонно похлопал глазами и кивнул в согласие, вставая с кровати. Омега вдруг согнулся, схватившись за голову, а Юнги среагировал моментально, прижав его к своей груди. У Чонгука чуть не случился удар. — Все хорошо, — успокаивает его Юнги, поглаживая по голове. Чимин сжимает пальцами рубашку на груди Юнги, пытается справиться с болью. Чонгук сидит перепуганный, желая хоть как-то помочь. Хочет забрать омегу в свои руки, но кажется, Юнги хорошо влияет на Чимина, тот понемногу успокаивается. Юнги терпеливо ждет, пока омега придет в себя и нагибается к его лицу, тихо спрашивая: — Все? Ты в порядке? Чимин закивал растерянно, пытаясь прийти в себя. — Умница моя, — поглаживает его по голове альфа, а Чимин поднимает на него взгляд такой, будто ему правда очень приятно, что альфа оценил его старания и хвалит за них. Чимин слишком часто справлялся с этим в одиночку и сейчас слыша от кого-то похвалу за свои старания действительно благодарен за это. Чимина вроде попустило, но стоило лишь снова встать, его лицо исказила боль. Ненавидит. Чимин себя за это ненавидит. Хочется скрыться, хочется не быть. И почему Чимин не прячет лицо в груди Чонгука? Да потому что омега в его глазах всегда был сильным. Хочется оставаться таким и дальше. Хотелось быть таким всегда. А сейчас Чимину кажется, что у него кости крошатся, осыпаются пылью сквозь пальцы. Эта пыль – его сила, и вот она – то, что заставляет глаза расширится в панике. Страшна не только боль. Страшно то, что ее увидят. Когда борешься один – сложно, ломаешься, захлебываешься, но почему-то есть чувство, что так ты хотя бы силен. Когда позволяешь кому-то коснуться твоей боли, ты чувствуешь, как кто-то смотрит на тебя оголенного, словно провод, искрящийся током. Больно быть одному. Больно позволять помочь. Больно в любом случае. Так, может лучше не быть? Мы ломаемся, а рядом те, кому мы боимся боль показать. И они, не зная, как правильно повестись, чтобы помочь, но не ранить, словно хребет иссушенный, каждый раз осыпаются… осыпаются… но держат. И Чонгук этот самый хребет Чимина, который с каждым его криком становится все более хрупким, но все равно есть. Чонгук свой сломает, а Чимина будет поддерживать. Чонгук осматривает скромную комнату гостиной. Тэхен, лежащий на кровати, уткнувшийся носом в подушку. Сжимает ее пальцами. Больно. Тэхену за Чимина больно. За себя тоже. За свою немощность так же. Альфа переводит взгляд на Юнги, который прижимает к себе Чимина. Чимин… уже разбит. Чонгук растоптан. Юнги давно носит раны, которые ни одним лекарством не залечишь. Все переломаны. Чонгук среди всех этих живых представителей главный калека. Сжимает кулак, а такое ощущение, будто из горла хочет вырваться крик. И так же есть четкое чувство, что стоит ему выпустить крик, он будет последним. Раздирающим, отчаянным, полосующим глотку. Потому Чонгук всегда молчит. Даже тогда, когда уровень боли настолько велик, что уже через край. Уже дышать трудно из-за нее. А он смотрит на Чимина, вдыхает, крошит в себе крик, глотая его осколки, и поднимается с кровати. — Чимин, — зовет он, погладив омегу по голове, перетянув на себя, — тебе нужна новая одежда. Посмотри на нас, — Юнги, наблюдая за альфой своим острым взглядом, слегка наклонив голову, сейчас понимает Чонгука лучше, чем когда-либо. Чимина жалеть можно. Ему ласка нужна. Но сейчас Чонгук говорит твердым и даже холодным тоном, и это то, что дает Чимину не ощущать себя жалким. Юнги уводит взгляд, едва заметно качает головой, сам не зная на что, и подходит к Тэхену. У него тоже есть свой самый дорогой, тоже свой поломанный человек. Все же Чимин смог прийти в себя. Юнги пошел на самую большую подлость в своей жизни — тихо прокрался в коридор, так же незаметно подергал ручки близ находящихся комнат, и к счастью одна оказалась открытой. И к еще большему счастью, жили в ней, видимо, альфа с омегой, которых не было на месте. Суматошно ищет в шкафу одежду и по-мародерски перерывает там все подобно урагану, не заботясь о том, что кто-то тщательно складывал все это в порядке. Хватает первые попавшиеся шмотки, и летит с ними, оглядываясь, обратно в комнату. Надо сменить одежду. Они ведь в крови. Чимин оделся, делал это с болезненной осторожностью. Уже все, что делает Чимин, находящийся на грани, но все еще сжимающий зубы, дрожащий, но пытающийся быть сильным, получается болезненно хрупко. Они с Юнги ушли за покупками. Чонгук остался с Тэхеном. Тэхеном, который молча лежит, прячется в подушках и одеяле, ощущая себя щенком, ослепшим от фар машин, остающимся на оживленной трасе. Отвратительно. Зубы от этого скрипят. Отвратительно. Чонгук не удерживается от того, что его брови заламываются от взгляда на Тэхена. Альфа садится рядом на кровать и подтаскивает к себе парня, уложив голову ему меж лопаток. Как у Тэхена бешено стучит сердце… Это страх? Это ненависть к себе? — Тэхен… — Чонгук не успел договорить, так как его внезапно оборвали. — Не говори мне ничего. Я ни во что не поверю. Я знаю настоящее положение дел, — его голос прозвучал даже резко. — Ничего ты не знаешь, — хмыкает Чонгук, попытавшись все выдать за шутку, взъерошив волосы альфы, — ты смотришь через призму самокритики. Ты полезен больше, чем все мы втроем с Чимином и Юнги. — Да? — Явно не веря и с сарказмом, чего Чонгук правда не ожидал, — И как много мне понадобится времени, чтобы, наконец, оторваться от подушки и взглянуть в экран компьютера? Я бесполезен, пока не смогу вытянуть голову из песка. Чонгук поражен тому, как Тэхен сорвался на откровенную ненависть к себе. Обычно от него можно было услышать что-то оптимистичное, что бы ни происходило. Но даже такие люди иногда перестают улыбаться, когда им этого не хочется. Чонгук молчит. Трудно как-то оспорить слова альфы. — Ты жив? — Спокойным голосом спрашивает Чонгук и ощущает, как Тэхен замер, — Дышишь? Для Юнги этого вполне хватает, чтобы быть счастливым, не смотря на все то дерьмо, что сейчас у нас происходит. Забудь об остальном. Пока в мире есть тот, кому важно, что ты просто дышишь, ты должен знать, что важен. У Чонгука, к примеру, тот, кого он любит, дыхание может пропасть. Вместе с чонгуковым. Тэхен какое-то время молчит. Потом расслабляется, как кажется Чонгуку, и находит его руку своей. — Он будет в порядке, Чонгук, — сжимает его руку своей хрупкой ладонью Тэхен, ощутив вину за то, что показал настоящие эмоции. — Будет, — кивает Чонгук, — но не говори мне ничего. Я знаю настоящее положение дел. Юнги с Чимином возвращаются скоро. Омега в белом худи, светлых джинсах. Юнги, как и всегда, подобно небу перед грозой, в черном. Чонгук одевается быстро, а вот с Тэхеном возникли трудности. Чонгук с Чимином ждали в коридоре, пока Юнги с максимальной осторожностью пытался переодеть того, кто едва может отлипнуть от кровати. — Нет, Юнги, я не могу поднять головы, — нервно причитал Тэхен испуганным голосом. — Не бойся, — таким теплым голосом просит Юнги, стягивая с того штаны, — кофту оставим. Наденем повязку и накинем куртку. Идет? — Будто с ребенком говорил альфа. Тэхен не мог скрыть этот долбанный страх! Никак не мог. Эта болезнь не позволяет ему просто смотреть перед собой. Как бы он ни собирался с силами, а стоит лишь попробовать, пространство издевается над ним, давит и пугает. — Не помогает мне эта повязка уже, — Тэхен не собирается капризничать, он говорит правду, повязка уже не помогает. Даже в ней он ощущает это давление пространства, панику, что проникает в кровь разжигающим ядом. Юнги задумывается над словами альфы и просто отвечает: — Разберемся. И все. Как и присуще Юнги. Как, не сказал, но если сказал, что разберется, значить сделает это. Через час они все в машине. Чонгук приобнял Чимина за плечи, Юнги благополучно спиздил у все тех же соседей широкую черную куртку, потому что она ему подходила для его цели. Альфа просто спрятал Тэхена, а точнее его голову и чуть ли все, что до плеч, в полах своей куртки. Ехали молча. Чонгук смотрел в зеркала заднего вида. Ощущение, что их преследуют, его не покидало. Перед глазами дорога. Она так быстро перед ними пролетает, а Чимин думает, что хочется оказаться позади этой машины. На дороге. Хочется оказаться таким же пролетевшим. Перед глазами Чонгука. Стать минувшей частью дороги, про которую никто больше не вспоминает. Чимин прижимается к груди альфы, потому что понимает ужас своих мыслей. Потому что вся дорога Чонгука – один Чимин. Он не забудет. Он не сможет. Нельзя с ним так жестоко поступать. Даже если хочется все это прекратить. Нельзя. Аэропорт встретил их тишиной. Нет, там, как и всегда было шумно, но тихо было в плане погони. Чонгука это почему-то пугало. Юнги поднял Тэхена на руки, а тот, собрав всю свою волю, уткнулся лицом в чужую шею. Удивительным образом это помогало немного успокоиться. Билеты. Америка. Дальний путь. Надежда на спасение. Спасение… Хотя бы надежда. Юнги в основном молчит, лишь Тэхену иногда что-то тихо шепчет, но никто кроме него слов альфы не слышит. Чимин молчит тоже. У Чонгука пересохло в горле. Слишком тихо. Они ждут, когда можно будет взобраться на борт, а Чонгук ждет, когда в кого-то из них попадет пуля. От этого он ощущал, как внутри все дрожит. Потому что жизнь этих людей его ответственность. Это он за них отвечает. Бросив все и всех, он остался с теми, кто дороже всего в этом мире. Ожидание накаляет ощущение паники и загнанности. Юнги кажется равнодушным, но Чонгук прекрасно читает беспокойство на дне его глаз. Тэхена и разглядеть толком невозможно, так Юнги его в себя впечатал. Чимин бледнее Юнги, у него раскалывается голова, но ожидание чего-то ужасного отвлекает его от боли. — Если они придут, не смейте меня защищать, — скосив взгляд вниз, строго, пускай и дрожащим голосом, сказал Чимин, сминая свои пальцы. Чонгук, который и без того нагружен, перевел на омегу вопросительный взгляд. Серьезно? Альфа тяжело вздохнул, потер лицо ладонями и попытался говорить спокойно. — Прекрати. Мы теперь все заодно. — Вам не зачем погибать из-за меня, — бросает на альфу нервный взгляд Чимин. — Тебе не кажется, что уже поздно об этом думать? — Не смог удержаться от этих слова альфа, действительно и без того нервничая из-за того, что их в любой момент могут убить. Чимин не смог найти на это ответ. Он, замолчав, опустив взгляд. — Они не придут за тобой, — Обнимает омегу за плечи Чонгук. И молится, чтобы это было именно так.