Someone, somewhere

Грег разжимает руки, выпрямляется на стуле, и я едва не теряю равновесие, нелепо размахивая руками, чтобы удержаться. Зато, если взглянуть сейчас в серые глаза моего невольного партнёра, появляется крепкая уверенность: вот теперь он спокоен и собран. Не может не радовать. Это был первый раз, когда я увидел его по-настоящему раздражённым, и мне определённо не понравилось. — Кто звонил? Это что, ревность? По ровному бесстрастному тону не понять. Было бы, конечно, забавно… впрочем, я готов молиться, чтобы этого не было. — Джон Ватсон, мой старый друг. У него какие-то проблемы, а некоторое время назад я обещал подыскать ему квартиру поближе к центру. Он в таких выселках живёт, ты бы видел. Грег напрягается, будто делает стойку, как профессиональная ищейка, разве что уши не прижимает к голове. Я с трудом сдерживаю разочарованный вздох. Ну да, разумеется, неужели всё это могло закончиться мирно… — Говоришь, Джон Ватсон? — Он. Вы знакомы? — Ты знаешь, сколько в Лондоне Джонов Ватсонов? — с лёгким возмущением уточняет Грег. — Я даже уверен, что больше половины из них живут, как ты выразился, на выселках. А что случилось у твоего друга? — Понятия не имею. Он только сказал, что это не срочно, и чтобы я не беспокоился, но приезжал, как смог. Я завтра поеду, наверное. — У меня завтра выходной. Хочешь, вместе съездим? Мне требуется очень много усилий, чтобы подавить подозрения в зародыше. Что за хрень, с каких пор я начал так относиться ко всем окружающим? Впрочем, может, всегда такой был, кто там разберёт. — Если хочешь, — я пожимаю плечами. — Джон, правда, сейчас далеко не такой приятный собеседник, каким был раньше, но я уверен, посылать тебя он не станет. Да и вдруг там действительно требуется какая-то помощь, вдвоём будет проще. Ну, если ты не против, конечно. Грег странно усмехается. Я поднимаю бровь в немом вопросе. — Ты так стараешься обойти острые углы, — поясняет он, даже не думая притворяться, что ему не кажется забавным этот момент. — Ясно же, что я нахрен тебе не сдался, ни в этой встрече, ни вообще, ты просто боишься это признать, чтобы не портить отношения. Я прав? Мне кажется, будто моё сердце перестало биться — на бесконечно долгое время, секунд пять или около того. Затем я снова слышу его удары, набатом сейчас звучащие в голове. Скажи Лестрейд это несколько дней назад, я был бы вынужден признать, что он абсолютно прав, но теперь? Что я думаю о нём теперь? Нет, я-то знаю, просто даже самому себе подтверждать такие вещи — не лучшая затея для ситуации, в которой я оказался. — Ты не прав. — Ну да, конечно. — Мне казалось, мы пришли к консенсусу. Скажем, вчера вечером. — Что, думаешь, один раз трахнул меня — и теперь тебе всё можно? Я открываю было рот, чтобы ответить колкостью на колкость — никому на свете не спускал прямых нападок, даже Джиму бы досталось, вздумай он так себя вести, — и вдруг абсолютно ясно понимаю, что именно пошло не так. Грег хочет внимания. В любом смысле эта фраза звучала бы гадко, но другой формулировки у меня в голове не находится. Он искал меня, он приехал в больницу, он заботится обо мне по мере возможностей и ждёт, что вот сейчас, когда я вернулся, всё наконец будет хорошо. А тогда нападки можно счесть справедливыми. Даже не знаю, сколько я бы выдержал на его месте, если бы Джим пропал на пару месяцев, а затем, явившись, избегал бы меня. Уффф. — Ты мне нужен. Правда. И я буду рад, если ты поедешь со мной к Джону. Я засомневался в твоём предложении, потому что мой друг — ветеран войны, одинокий, с горой проблем с головой, и есть ощущение, что кого-то приводить к нему сейчас не стоит. — Можешь ведь, когда хочешь. Всё это время я изучал узор на обоях, поэтому, когда тон Грега теплеет, я смотрю ему в глаза — и вижу там эту дурацкую смесь ехидства и любопытства. Вот же жук, это была всего-то игра. Откуда только узнал, что скандалы гасить я приучен именно таким способом. Ну ладно, что же, мне есть, чем ответить. Мобильник я всё ещё держу в руке — положить его некуда, до любой горизонтальной поверхности надо делать минимум один шаг. Но у меня есть вторая рука, свободная, которой я требовательно поднимаю подбородок Грега вверх так, чтобы он смотрел мне в глаза — смотреть куда-то ещё в таком положении попросту неудобно. А вот мне как раз удобно всё, даже очень: теперь я читаю его взгляд, как давно знакомую книгу. И нотки страха, растущие по мере того, как я неспешно наклоняюсь. Месть ли это? Возможно. Но мне и самому приятно видеть, как он дёргается. Потому что внутри меня рождается какое-то чувство, что-то острое и тёплое, чего я давно не испытывал. От его губ пахнет сигаретами так сильно, будет он курил буквально только что. Ну, или это мне так кажется. Запах не мешает мне поцеловать его. И сразу же снова заглянуть в глаза: сейчас страх там перетекает во что-то… В покой? В… облегчение. Мне кажется, в моих отражается то же самое. Мне нравится целовать его. Ох, нравилось бы, если бы я мог не думать о Джиме… Телефон в руке звонит так вовремя, что мне кажется, будто я инициировал этот звонок. Грег разочарованно отстраняется, не разрывая зрительного контакта, и я нажимаю на кнопку, продолжая смотреть на него в упор. Он старательно делает сердитое лицо, но влажные припухшие губы сводят весь эффект на нет. Это чертовски горячо. — Слушаю. — Здравствуй. Даже искажённый плохой связью, голос узнаваем так же легко, как я мог бы узнать отражение в зеркале. — Что-то случилось? — Больше нет. Мне вдруг становится смешно. В этом весь Шерлок, он не может просто сказать, что думает, без этих своих фокусов. Впрочем, я сам недалеко ушёл. — Неплохо. — Ты удивишься, насколько. — И насколько? Из трубки раздаётся ироничный смешок, такой громкий, что Грег вздрагивает. — Помимо прочего, помнишь комнату наверху? — Забудешь её. — Мы с миссис Хадсон пришли к соглашению. Если появится кто-то, от чьего вида меня хотя бы не будет тошнить, я разделю с ним аренду. Кажется, удивление отражается на моём лице в полной мере, поскольку Лестрейд непонимающе сводит брови. И поделом ему. Любопытство иногда становится пороком, да таким, из которого потом уже не вылезти. В смысле, нет, конечно, я далёк от подобной философии, просто наши семейные дела вряд ли касаются кого-то ещё, даже его. По крайней мере, пока что. — Не сочти за грубость, почему ты именно мне это говоришь? — Я подумал, что ты можешь захотеть сюда вернуться. После… ну, знаешь. После этого разговора. Глупое сердце с надеждой сжимается, но я не собираюсь позволять ему что-то решать. С другой стороны, эта квартира… я так люблю эту квартиру!.. Но есть вариант получше. Хотя, нет, не то слово. Есть правильный вариант, единственно верный, и сейчас, когда он легко складывается в моих руках, будет глупо его упускать. — Спасибо, — искренне говорю я. — Я обязательно подумаю над этим. Ответом мне служат гудки. Если Шерлок считает, что диалог закончен, он не утруждает себя ерундой вроде банальной вежливости. Впрочем, для меня сейчас такие вещи, напротив, служат маленьким подарком. Они означают, что не всё потеряно. Согнать дурацкую улыбку с лица до того, как она ясно проявится, мне не удаётся. Грег подмечает её с каким-то жадным удовольствием и явно собирается этот эпизод как-то прокомментировать. Но я не собираюсь давать ему такую возможность. На чём мы там остановились?.. Этот поцелуй другой. Пять минут назад Лестрейд не ожидал подвоха, но теперь включился в игру и перехватывает инициативу почти сразу же. Это приятно. Блин, да я пятнадцать лет не целовался ни с кем, кроме Джима, так что сейчас завожусь как подросток от одних только новых, непривычных ощущений. В виске начинает биться пульс, а сердце давно уже колотится в безумном ритме. Грег притягивает меня к себе и сразу же ухмыляется. Конечно, он понял. Последней здравой мыслью в моей голове возникает желание съязвить: в отличие от момента, когда я закрыл за собой дверь квартиры изнутри, теперь-то уже очевидно, чем закончится этот вечер. Правда, стоит признать, сейчас я почему-то совершенно не против.

***

Это похоже на дежавю: моим будильником становится негромкий хлопок входной двери, закрывающейся за Грегом. А говорил, что сегодня выходной, вот же жулик… Впрочем, наверное, так даже лучше. Во всяком случае, теперь меня и подавно ничего не остановит. На то, чтобы проснуться окончательно, я трачу ещё максимум минут двадцать — в них входят душ, завтрак, чашка крепкого кофе и даже минутка аутотренинга. За неё мне приходится успокоиться и убедить себя в том, что если бы у Джона были серьёзные проблемы, он не стал бы их скрывать… или, во всяком случае, наверняка намекнул бы и попросил приехать поскорее. Но что-то не даёт мне покоя. Может быть, я опять перегибаю палку. Это дурацкое свойство характера — бросаться спасать даже тех, кто в спасении не нуждается. У Шерлока и уж тем более у старшего оно либо отсутствует как класс, либо безжалостно вытравлено. Но не у меня. Видят боги, это принесло мне немало проблем, включая переломанные руки. Из этих мыслей я выныриваю за две станции до дома Джона. Автопилот — полезная штука. Надо, наверное, позвонить старому другу и предупредить, что я скоро буду; не безопасности ради, а исключительно для приличия, чтобы не врываться в чужой дом без приглашения. К сожалению, гудки тянутся бесконечной цепочкой, и второй, а затем и третий звонок никак ситуацию не меняют. Тревога вгрызается в меня с двойной силой, и все попытки от неё избавиться, даже медитация, в которой я никогда не был особенно силён, не приносят никакого результата. Естественно, доезжаю я уже не таким спокойным, каким начинал путь. И до знакомого уже дома иду быстрым шагом, с трудом сдерживаясь, чтобы не перейти на бег. Нет, всё-таки иногда эмоции — это плохо. Очень плохо. Калитка приоткрыта, но за изгородью ничего не видно. Решив подумать насчёт эмоций позже, я быстро захожу на участок. Дверь дома закрыта. Это хорошо. Надо только пересечь участок по дорожке, это займет от силы минуту, но… — Я же говорил, что это не срочно, Стивен, — раздаётся откуда-то знакомый голос с явной насмешкой. Я резко останавливаюсь, чувствуя, как ноют мышцы ног от ускорения. Вот дурак. — Я подумал, что ты стесняешься. И ты трубку не брал, между прочим. Тут наконец ко мне возвращается способность анализировать увиденное, и первое, что я вижу — Джона в старой одежде и садовых перчатках, пропалывающего землю. Рядом в пакетах лежат то ли луковицы, то ли ростки. Мне становится немного неловко. — Ну да, не брал, — покорно соглашается Джон, хотя в голосе его я не слышу ни сожаления, ни сочувствия. — Занят был… Я тебе что, отчитываться должен? Иногда с людьми такое случается. Ты бежал, что ли? Сегодня это уже не тот человек, которого я видел совсем недавно. Не могу сказать, что меня расстроили изменения. Впрочем, заострять на них внимание мне не хочется — пойму сам в процессе разговора, невелика наука. — Так что ты хотел? Джон осторожно кладёт на землю инструменты и идёт ко мне, на ходу снимая перчатки. — Видишь ли, — издалека начинает он, внимательно наблюдая за моей реакцией. — Тут кое-что произошло… Не со мной. Вчера здесь убили женщину. В смысле, прямо здесь, в моём саду. Отрезали голову. И там были какие-то сектантские штуки, естественно, мне об этом никто из полиции ничего не рассказал. Хотя там был достаточно вежливый детектив, как его, Лестрейд, кажется. Ты бы видел, Стивен… Война войной, но это было жёстко. Я решил посадить тюльпаны, но всё равно вряд ли смогу здесь жить после такого. Как причудливо тасуется колода! Кровь! [1] Совпадения — не то, чему я могу доверять, и вчера надо было не пропускать мимо ушей странные вопросы Грега. Впрочем, чего теперь жалеть о несделанном. Но размяк я, конечно, просто ужасно — такие события, как смерть, не могут не сломать, даже если ты изо всех сил стараешься о них не думать. — Ну, моё предложение всё ещё актуально, — медленно говорю я, стараясь не показывать недоумения. — Хочешь, поедем прямо сегодня? Я уверен, мой брат, Шерлок, хорошо к тебе отнесётся. Конечно, уверен. Людей, подходящих друг другу больше, чем эти двое… Впрочем, ладно, сентиментальность — тоже ерунда, не стоящая существования. — Мне не показалось, его зовут Шерлок? Предсказуемо. — Да. Что тебя удивляет? Меня могли бы звать Винсент, но мне удалось отвоевать право на то, чтобы оставить это имя вторым. — Точно, я и забыл. Джон смеётся, и этот смех уже звучит почти живым. Наконец-то. Нахожу, кстати, немного забавным тот факт, что, кажется, из того страшного состояния Джона действительно вывела чья-то жестокая насильственная смерть. — Как бы ни был велик соблазн, сегодня я с тобой не поеду, — с сожалением Джон кивает в сторону цветов и неопределённым жестом указывает на дом. — Собраться надо и всё такое, сам понимаешь. Но я уже морально готов жить в городе, а это многого стоит. Не за что, хотел бы сказать я. Но до благодарности ещё далеко, и я не могу требовать её. — А зачем, кстати, ты меня позвал? — Чтобы мне не было так грустно. Я, кстати, нашёл твой любимый чай, помнишь его? Я никогда не любил чай, но, разумеется, воодушевленно киваю и иду следом за Джоном в дом. На пороге он замирает, оглядывая свои грязные ботинки, машет рукой и проходит в дом прямо в них. Я по привычке наклоняюсь, чтобы разуться, и ловлю на себе укоризненный взгляд. — Забей на это. Ковров в доме нет, а потом всё равно убираться. В этом есть смысл, но по дому я всё равно иду на носках, стараясь не ставить ногу на пол целиком. На кухне сегодня распахнуты шторы, и, несмотря на средней мрачности погоду, дом кажется совсем другим. Живым, что ли, как сам его владелец. Джон не позволяет мне заварить для нас чай — хозяйничает сам, даже ставит на стол блюдце с печеньем, явно повидавшим немало до этого момента. Кстати, напиток действительно вкусный, может, я даже захочу попробовать его снова. Чай мы пьём долго и разговариваем за ним обо всякой ерунде, старательно обходя две темы: войну и будущее. О Шерлоке он тоже спрашивает. Эти вопросы вызывают у меня улыбку. Скоро часть паззла встанет на своё место. Я провожу у Джона весь день и домой возвращаюсь уже в сумерках. Уже открывая дверь подъезда, на мгновение поворачиваю голову — и тогда вижу скрывающийся за углом смутно знакомый силуэт.