Потерянная душа

Она хорошо помнит тот день, когда всё изменилось, сломалось, рухнуло… Небо тёмное, такое же, как нависающие над городом тяжелые облака, и Карин, подняв голову вверх, сжимает в руках мяч - пора было идти домой. В тот день тишина вязким омутом накрывала их с головой, и сестра, и отец были почему-то непривычно молчаливы. Юзу позже призналась, что поддалась мрачному настроению отца, и что на самом деле не испытывала сначала странной грусти, давящей в груди, но потом, когда отец ни с того ни с сего ударил кулаком по столу, им обеим стало не по себе. Оказывается. Так бывает. Каждый день и каждый час. Никогда не думали, что с ними. Говорят, снаряд не попадает в одну воронку дважды. Они всегда думали, что это обойдет их стороной. Но Ичиго был мертв. Бесповоротно и неизбежно. В их мире, Карин сначала в это не верила, существует прекрасная концепция вечной души, по словам отца. Только вот Ичиго эта концепция обошла стороной, взглянула украдкой, а потом, не оборачиваясь, прошла мимо, потому что в загробном мире душа брата так и не появилась. Рассыпалась ворохом сияющих искр и исчезла. Навсегда. Карин в тот день, когда отец мрачно, не проронив ни слезинки, рассказывал про их мать - квинси, про него самого - шинигами, мертвого и рожденного в загробном мире Общества душ, впервые захотелось ударить его со всей силы и заорать, спрашивая, что он, старый дурак, вообще несет. Почему говорит этот бред о клане сейчас. Почему забирает их в загробную жизнь. Почему молчал все эти годы и не говорил ни слова. Хотя бы Ичиго. Усталому, молодому, но уже потрепанному в битвах и готовому отдать всего себя без остатка, уже отдавшего. - Почему? - наконец закричала она, когда он паковал фотографии их матери, надеясь забрать с собой. - Почему ты научил его этой технике? - спросила наконец, набравшись храбрости, она. - Он должен был справиться, - глухо ответил Ишшин, - он должен был, старший сын, потомок клана... - Ты тоже! - не выдержала она. - Сын и потомок! Взялся бы сам! - Я бы не смог! - качнул головой... Ишшин. - А ты хотя бы пытался? - тихо спросила старшая из сестер. Но ответа она так и не дождалась, лишь тишина продолжала разрастаться между ними и заполнять пространство и само время, потому что с того дня лишь редкое слово проскальзывало между ними. - Однажды, - тихо начала Карин, - если когда-нибудь каким-то чудом мы встретим его, - она подняла на него взор темных глаз, таких же, как и у самого Ишшина, - я тебя не подпущу к нему. Достаточно. - Карин, милая, - начал Ишшин. - Ты - отец! - отрезала она. - И ты допустил это, пустив ребенка вперед себя. Теперь плати. Теперь плати. Плати. Плати! Ей так хотелось, чтобы он заплатил! Умер или просто ушёл. Пусть бы исчез, как исчез Ичиго, просто в один из дней скользнувший в это своё чёртово окно, исчезнув в небе в чёрной форме и огромным мечом за спиной. Если подумать, тогда она его последний раз и видела... доброго, сильного старшего брата, ставшего ещё более грустным с тех пор, как встретил Рукию Кучики. Не в пример больше хмурящегося, не в пример меньше спящего. Ишшина... - никогда больше не отца - хотелось просто и незатейливо удавить. Чтобы заплатил. Чтобы искупил свою вину. Непомерный грех, который совершил и едва ли осознал. Дело ведь было не только в том, что он позволил Ичиго идти в бой, не только в том, что научил... а в том, что предпочёл оставить. Кинул в воду и смотрел, как барахтается в мутной, тёмной воде щенок, не умеющий плавать. Выплывет? Отлично. Нет?.. Ну, собственно "нет" и случилось. И плевать, что сапёров сначала учат разминировать бомбы, прежде, чем выпускают в поле. Однако пока что, платить приходилось только им с Юзу. Первое, о чём предупредил их с сестрой Ишшин - никто не должен знать, что мать их не просто человек. Слишком опасно. Квинси по-прежнему в опале, несмотря на Исиду. И не было ни одного случая, чтобы две линии пересекались. А положение клана Шиба пока ещё слишком шатко, чтобы рисковать... Хотелось тогда спросить, какого же хрена он тогда тащит их в этот грёбаный Загробный мир? Неужели каких-то десять лет сыграют роль для тех, чей срок жизни исчисляется столетиями? Или у них нет родственников? С маминой линии? В конце концов, они согласны даже на приют! Он не ответил. А сбежать... Карин отлично представляла их с сестрой шансы в одиночку. Она, может быть, не пай-девочка, но не дура же в самом деле. Вторым пунктом, и окончательным гвоздём в крышку гроба их семьи, стала "замечательная" новость о браке. Обязательном. Для неё и Юзу. Сейчас, а не через те же десять лет хотя бы... - Ты с ума сошёл? - спросила мрачно она, пока Юзу в шоке прижимала ладошку к губам. - Совсем рехнулся? - Или сейчас и за тех, кого я хотя бы знаю, или... тоже сейчас. Но за стариков из Совета. Это условие вашей неприкосновенности, - ответил Ишшин, пока за его спиной сидела новая родственница. - Нам одиннадцать! - кричала на него Карин, и пол под ногами трескался от концентрации реацу. С переходом в Сейрейтей проблемы с духовной энергией встали во весь рост. - И вообще! Что-то не вижу, чтобы вот у неё, - она невежливо ткнула пальцем в Куукаку. - Была похожая необходимость! - Если что, я полностью на вашей стороне, - махнула раскуренной трубкой новая родственница. - Но есть проблема, - она мрачно закусила мундштук. - Я младшая ветвь. И у меня нет руки. В благородные невесты не гожусь. Иными словами, выбора у них нет и не предвидится… С того разговора прошло всего три дня, а на языке до сих пор горит горечь предательства. Окончательного. Бесповоротного. Солнце почему-то продолжает светить. Солнце освещает землю: каждый клочок травы, каждый аккуратно подстриженный куст, каждый цветок и даже каждый камень в аккуратном саду. Карин приоткрывает глаза и тут же закрывает обратно: голос за фусума никуда не пропал, настойчивая служанка стоит у двери уже добрые десять минут. Карин жмурится, глаза жжёт. Пусть постоит еще десять. А потом в дверь стучит отец, раскатистый низкий голос разносится по поместью, и она едва не орёт на него в ответ, но слова так и не слетают с поджатых губ. Встала, распахнула дверь и уставилась на служанку; та, мигом опустив взгляд в пол, подхватила под локти и повела умываться, подготовила ванну, полотенца, натерла душистыми маслами, причесала волосы мягкой расческой и начала надевать кимоно. Смотря на дорогую ткань, на яркие, огненно-красные вышитые фейерверки Карин не могла не думать о брате. Этот узор пошел бы ему, и все эти традиционные заколки, которыми так тщательно закалывали ее пока короткие волосы, и традиционная обувь, и расшитый пояс. Но брата больше нет. Брат просто... не существует. Даже после смерти в мире мертвых можно двинуться дальше, так или иначе, переродиться, стать бабочкой, уйти в ад. Ее брат никуда не двинулся. Карин сильно наклонила голову и бусины на ее заколке качнулись, а сама она начала сползать вниз. - Госпожа Карин! - всплеснула руками служанка и начала снова поправлять заколку. Пусть. Завтрак медленно приближался, и на пути к главному залу ей встретилась Юзу, тоже с идущей чуть поодаль служанкой. Темные кимоно ей совсем не шли, и она носила нежно-розовые, созданные будто специально для нее, со светлыми золотыми искрами огня, вышитыми на ткани. Брату подошло бы абсолютно любое - темное или же светлое. Не важно. Тетя, сидящая за столом в открывающем плечи хаори, зажмурилась и довольно выдохнула новое облачко дыма. Юзу чихнула, и тетя улыбнулась. Мрачно, горько, и сказала им обеим: - Наслаждайтесь сегодня, - она сделала глоток сакэ, - говорят последний день свободы самый сладкий. - Да, - жестко отозвалась Карин, принимаясь за рис и стараясь жевать, даже не смотря на ненавистное блюдо. - Да, - тихо отозвалась сестра, так и не посмотрев в тарелку. Юзу теперь почти всегда молчала. Лишившись возможности хлопотать по дому, как бывало в мире живых, она словно утратила часть себя. Потеряла какую-то важную опору в жизни... ещё одну, после Ичиго. Все, что ей осталось, с головой уйти в вышивку и рукоделие — все, что она пока умела в этом загробном, застрявшем в глубоком средневековье мире, и единственное, что в нем же считалось приличным для девушки высокого положения. Духовный уровень Юзу пока ещё не выровнялся, и она не могла пойти в Академию шинигами, как сделает это Карин, сразу, как отгремит свадебный фейерверк. Об этом они договорились с Тоширо, разговор с которым был... непростым сам по себе. Карин больше не позволяла себе кричать и повышать голос — потому что силы на крик внезапно исчезли, но оказалось, что тихо цедя слова, можно доносить свою точку зрения ничуть не хуже. И... она бы посочувствовала Хитсугае, прекрасно видя, что этот грёбаный брак нужен ему примерно так же, как и ей, но на правах друга брата... на правах его должника, он пытался вернуть ему долг хотя бы так. Она бы посочувствовала. Если бы имела на это силы. И если бы не желала сжечь весь их город дотла вместе со всеми его жителями. Потому что долг можно было бы вернуть хотя бы их свободой. Пусть бы не трогали и ее, и Юзу. Неужели они мало отдали этим мертвым душам, забравшим у них брата? Честь? Долг? Справедливость? Хотя бы банальная благодарность? Ни-хре-на. Шинигами это что угодно, кроме этих слов. Впрочем, за себя Карин не переживала. За себя ей было все равно. Для себя она уже всё решила. Куда больше её беспокоила судьба сестры, на которую свалился не просто Тоширо-которому-господи-действительно-не-двенадцать-лет-а-намного-больше, и который хотя бы выглядит ее ровесником, а Кучики Бьякуя. Мистер Живой Холодильник И Свод Законов Общества Душ. Все вместе и обязательно с большой буквы. Который даже на вскидку, выглядит старше брата! - Никто не заставит вас исполнять супружеский долг, пока вы не будете готовы к нему... - пытался успокоить их Ишшин, когда только объявил об этом. А Карин мечтала его прирезать его же занпакто и думала, что мама бы ее за это простила. Возможно, и вовсе попросила бы подождать очереди, пока она разбирается с горе супругом. Мама бы поняла. И брат бы тоже. При словах о супружеском долге Юзу откровенно разрыдалась, и Карин ее мягко обняла. Она не смотрела на отца. Того - просто больше не было. Не было рядом с ними, не было в их жизни, не было в этом кошмаре. Их отец отныне был мертв. Карин знала, что до всего этого кошмара, Юзу цеплялась за нее, легонько так держала край футболки, когда к ним приставали хулиганы, когда говорили о матери, когда заваливала контрольные и, конечно, когда шла вместе с ней в школу. Но сильнее всего сестра держалась за руку старшего брата, крепче всех обнимала его и никогда не признавалась, что по ней - самой младшей, мягкой, чуткой и доброй ударила смерть матери ничуть не слабее, чем по нему. Юзу мечтала о муже... как мечтают о первой влюбленности, что, наверное, она еще различать не умела. О сильном, таком же мягком и добром мужчине, наверняка похожим на брата, готовым защитить ее, подарить чувство уверенности и покоя. Может быть, чуть ярком, о том, кто смог бы развеять ее печаль, наступающую иногда, что приливная волна, но теперь... Теперь Юзу была одна, с семьей, но одна. Медленно и неизбежно рассыпающаяся по кусочкам, если никто не соберет. Карин не умеет это делать, а брата просто нет, и отец... Отец мертв. Свадебная церемония лично для неё напоминает погребальную, несмотря на самый строгий канон традиций. Наверное, так и должно быть, подумала она мрачно, делая церемониальный глоток саке вместе со своим - ха-ха! - супругом. Загробная жизнь начинается с похорон. И уже после, когда все почти разошлись, она скользнула к Юзу, стоящей рядом с Кучики. - Я надеюсь, - шепнула она, как бы обнимая сестру, но обращаясь совсем не к ней. - Вы не обидите мою сестру, Кучики-доно, - вежливо склонила она голову перед её супругом и мягко улыбнулась, как раньше улыбался только брат в проклятый день Памяти. - Или я закончу то, что не сделал мой брат в свой первый визит в этот мир. Обещаю. Она не знала, как жутко выглядит её мягкое выражение лица, лишившееся привычного хмурого выражения. - Если это случится, я не буду возражать, - прикрыл глаза капитан шестого отряда. Кажется, он один из немногих, если не единственный, понял их с Юзу состояние. - Замечательно, - Карин улыбнулась ещё шире. - Я рада, что мы друг друга поняли. Она вернулась под руку Тоширо и позволила себя увести. Длинный путь в тысячу ли начинался с этого самого шага. Глубоко в темнице Мукена, пленник, примотанный к каменному трону, тихо улыбался, вторя улыбке на губах одиннадцатилетней девочки. Воистину: Готей сам плодит своих врагов.