Когда часы уже не бьют двенадцать

      Санджи прекрасно лгал. Он без запинки обманул отца и братьев о причине своей травмы на следующий день после бала, обвинив во всем свою невнимательность и крутость лестниц. Солгал сестре, гладя той прямо в глаза, о своей занятости, лишь бы не показать свою взвинченность. В течении месяца лгал близким, озадаченным его странным поведением после прошедшего торжества, так, что ни один из них не стал лезть с расспросами, оставив его в покое.       Так что можно утверждать: Санджи прекрасно умел лгать другим. Но вот себе выходило с натяжкой. В начале он еще пытался себя убедить, что никакого Маримо с ним не было, что тот был плодом его хмельного состояния и бродил он по лабиринту один, не замечая боли из-за тяжелого состояния. Их разговоры, падение в фонтан, а самое главное и постыдное было лишь в его больном воображении. Но отсюда вытекает вопрос: почему не прекрасная леди? Почему его сознание воссоздало образ охотника, которого он видел всего раз в жизни, почему сделало его таким бесящим, раздражающим и, как бы не хотел это Санджи отрицать, заботливым?       Ладно.       Это можно было объяснить. Санджи, как истинный джентльмен, не мог позволить себе предстать перед дамой в том плачевном и беспомощном виде, ему нужна была помощь от кого-то физически сильного да и утруждать даму он не стал бы, а Маримо, незнакомец, чьего имени он даже не знал, мог просто случайно вспомниться.       Что там было следующее? Душевные беседы? Так это тоже легко.       В силу сложившихся обстоятельств Санджи, как не прискорбно, не имеющий друзей среди сверстников или чуть младше молодых людей, всегда об этом тайно мечтал.       И вот, когда разум ушел в пляс после падения, самые потаенные желания вылезли из темного закутка и воплотились в реальность. Ведь парень должен признать - ему было весело и даже приятно.       По началу разговор их не клеился, но придуманная его разумом настойчивость этого ходячего газона принесла плоды, он даже хвалил себя за такое богатое воображение и будь Маримо настоящим и живи Санджи в параллельной вселенной они стали бы неплохими друзьями. А так Маримо был лишь игрой его разума от банальной дружеской голодовки.       Конечно.       И, конечно, это полный бред!       Санджи ведь уже упоминал, что паршиво лжет себе. Так вот, с поцелуем он даже не старался. Он просто предпочел это воспоминание растоптать, сжечь и развеять пепел у моря, помахав ручкой на прощание своему стыду. Но увы. После недели отрицания, когда на вопрос "почему" он придумал более ста "потому" и с каждым разом все бредовее и менее правдивые, он бросил это и начал злится.       Злился он на отца, что было опасно для жизни, ненароком, совершенно случайно, нагрубил сестре, но сразу же извинился, острее обычного отреагировал на подначки Зеффа и обыденные шутки остальных поваров, за что получил половником по темечку, избегал служанок, чего не мог никогда за собой вспомнить и отругал Чимни, той пришлось преподнести шоколадный торт, а недовольному Гомбэ дюжину любимой морковки.       Глубоко внутри, куда не успел добраться гнев, Санджи понимал, что должен прекратить. Совесть велела ему остановиться и успокоиться, пока последних близких людей не распугал. Но голос Маримо, который ему все таки пришлось признать настоящим, постоянно резал сознание и сносил все выстроенные им баррикады к чертям, пошатывая так с трудом обретенное равновесие. Этот хриплый, местами басистый баритон преследовал его яркими вспышками ярости, ведь на Маримо он злился больше всего.       Санджи не лукавил, заявляя, что Маримо был приятен в общении, в какой-то момент он даже думал, что смог бы довериться ему, поведать свою тайну и в конце концов обрести друга во внешнем мире, где его по априори уже давно похоронили. Но тот поцелуй... Он все разрушил и за это Санджи не только был зол, но и огорчен.        Еще через неделю, когда гнев поубавился, блондин стал замечать и плюсы того вечера. На бал он сходил, замок увидел, развлекся от души и даже смог спастись от брата без всяких последствий, а что до травмы, так это не впервой, бывало и похуже. А если исключить поцелуй, с Маримо было уютно, мало кто мог вытерпеть его язвительность и не дать по шее после второй же остроты, а он продержался аж два часа, в памяти Санджи это его самый долгий разговор с посторонним. Да и не был он настолько невинен, как могло показаться. Он уже целоваться раньше и всеми силами пытался забыть первый опыт, что уродливым шрамом выжжен в нем. И Маримо это удалось, чем не плюс? Какие у него были мотивы для этого поступка юноша даже не догадывался, может, он как и Санджи просто попал под влияние момента пары у беседки или был пьян и не отдавал себе отчет. А что? Санджи слышал, что такое вполне возможно, люди порой в опьянении могут вести себя совершенно адекватно в начале, а потом сотворить такое, что уму не постижимо. Может, с Маримо также, ведь не зря весь балкон тогда пропах сакэ.       Постепенно, с каждой новой мыслью он все-таки успокоился. Когда больше не осталось этих "почему" и "зачем" ему все чаще вспоминался их постыдный момент.       С Маримо целоваться было совсем по-другому.       Не нежно, трепетно и ласково, как пишут в романах, не дико страшно и отвратительно, как в его первый раз, с привкусом железа, а чувственно, пламенно и безумно.       Санджи, вопреки старой травме, смог преодолеть страх, забыл о давнем кошмаре, выкинул из головы образ брата с хищный оскалом, безумными и полными ярости глазами, что возвышался над ним, вдавливая уже тогда тощую фигуру в пуховый матрас, и отдаться моменту. В этом соперничестве он впервые ощутил острое желание, а поцелуй им и был. Маримо его не подавлял, не заставлял терять волю, а призывал к действию своим напором. В поцелуе он наступал, сломя барьеры, и отступал, давая ход, показал, что это игра на двоих и Санджи не мог не втянуться. Раззадоренный он, не желая проигрывать, стремясь показать, что не слаб, сам не заметил, как начал получать удовольствие в этой схватке. Как сухие обветренные губы с каждым соприкосновением пронзали все тело дрожью, как чужой, ловко орудующий в его рту, язык с каждым скольжением отдавался волной тепла и тяжестью в паху.       На второй день третьей недели юноша совершил самый ужасный поступок в своей жизни.       Была глубокая ночь, наполненная трелями сверчков, поочередным кваканьем молодых лягушат из пруда во внутреннем дворике и шелестом листьев старых деревьев почти у самого окна чердака. Время, когда властвовала природа, а люди в имении глубоко в лесу пребывали в царстве Морфея, наслаждаясь своими снами. Все, кроме бедного паренька, для коего хитрые боги уготовили нечто особенное.        Все было как наяву: ощущения холодного ветра, моросящего оголенную кожу, прохладные капли воды, скатывающиеся с мокрых волос на пылающие щеки, колючий куст за спиной и чужой жар сбивающий с мыслей, сильные руки в крепкой хватке и звериный голод у обоих в поцелуе. Тяжёлое дыхание, бешеный стук сердца и глаза затуманенные и серые, как сталь катаны, и пронизывающий взгляд подобно им. Возбуждение остро накатило, а воспоминания казались столь реальными, что тело очнулось ото сна, оставив сознание в ночной иллюзии.       Минуты две он в полусознании ласкал себя, ловя губами невидимый фантом, но этого было настолько мало для разрядки, что Санджи, не осознавая, облизнул пальцы, прихватил их губами и, повторяя движения чужого языка у себя во рту, дошел до оглушительного финала.       Когда он опомнился от тумана небывалой эйфории, тяжело дышащий, раскрасневшийся и в поту оглушенный оргазмом, единственное, что крутилось в голове это проклятья. Ни одно рукоблудие для снятия напряжения на образы прекрасных дам не приносило такое наслаждение со смесью обреченности. С ним явно творилось что-то не то.       После череды таких ночей Санджи бросил попытки сопротивляться снам, позволил себе эту маленькую слабость, а утром вел себя как ничем не бывало хотя прекрасно осознавал, что его ждет с наступлением сумерек.       Так он провел месяц. В его повседневных делах, в отличии от морального состояния, мало что изменилось. У него была работа на кухне, обязанности по уборке и самое ненавистное и проблемное выполнение братских капризов, вот уж что не давало ему времени и сил копаться в себе и погибнуть под завалами собственных мыслей.       Когда он сбежал от Маримо, бегущий по венам адреналин распахнул крылья и он в буквальном смысле летел в имение через короткий путь в лесу, благо кони семьи Винсмок были выносливы, что дало ему возможность обогнать семью и прибыть на двадцать минут раньше. Отец, никогда не нарушающий установленный им режим, всегда выезжал с мероприятий ровно в полночь, за полчаса добирался до имения и в час ночи ложился спать, неизменный порядок, который и позволил Санджи просчитать все до мелочей перед тем как согласиться на эту авантюру.       За выигранное время он на ходу отправил скакуна в конюшню, переоделся и, аккуратно сложив, спрятал наряд под половицы у себя, позже намереваясь вымыть, отгладить и вернуть мсье Иванкову, зная что больше в его жизни повода надеть это роскошное одеяние не будет и хранить его при себе рискованно, убрал все свидетельства своего неподчинения отцовскому приказу и встретил семью. Так что в своей удавшейся афере он был почти полностью уверен.       Казалось бы все прошло идеально, но оставшееся крохотное сомнение было в Ичиджи. Брат с момента возвращения вел себя подозрительно тихо, что знатно нервировало Санджи.       Если брат догадается, что это его он преследовал на балу - ему не жить. Затишье в его поведении ничего не говорило, юноша не мог понять сомневается ли Ичиджи в нем и ищет ли доказательство своих домыслов или тот уже в курсе и просто нагнетает обстановку в ожидании, когда брат сам сдаст себя, наслаждаясь его беспокойством. Стоит отдать себе должное, Санджи старался не выдать настоящих эмоций, привычно реагируя на пристальный взгляд, на грубые домогательства и открытое наблюдение отовсюду, а последнее почему-то происходило постоянно.       Будучи в саду, на кухне, за уборкой или просто гуляя по территории имения Санджи всегда натыкался на его взгляд. Брат мог просто бездельничать вдалеке, мог быть занят тренировками, приказав не двигаться ему с места, или откровенно преследовать Санджи, ходя за ним по пятам до самой лестницы в его комнату. Он даже стал пропускать братские гулянки по тавернам.       И стоит отметить, что бездействие Ичиджи было до жути странным. Пусть он не делал ничего, что выходило бы за рамки его обычного поведения, не калечил, не издевался, не оскорблял, а просто наблюдал, но это и вызывало беспокойство. Хищник всегда тих, когда подкрадывается к добыче, и чуял Санджи, что убежать до или после рокового прыжка будет трудно. Все, что он мог - это быть начеку каждую секунду.       Это утомляло. Блондин знал, что в нем что-то изменилось, поменялось внутри невидимое другим, но явное для себя и, видят боги, ему надоело это отрицать. Может, дело было в возрасте, в восемнадцать он, ведь уже считай, взрослый. Может, в окружении, точнее в его неизменности или в отсутствии сил и наплевательском отношении. Ведь, когда опасность, как гильотина, нависает над тобой и ты не в курсе, когда твоей бедной головушке суждено покатиться с плеч, тебе откровенно плевать, что ты начал дрочить на почти незнакомого мужика. Плевать, что от воспоминаний вашего поцелуя дрожат пальцы, горят губы и сводит судорогой пах. Плевать, что тайком, стыдясь самого себя, посреди ночи ты в очередной раз, не понимая даже зачем, достаешь и разглядываешь чужую бандану из тайника, где хранишь единственное материальное доказательство о той ночи, от которого ты так и не смог избавиться. Плевать, что прекрасные дамы, хоть и не утратили свою ценность в твоих глазах, но выкинуть из головы ты не можешь лишь серые глаза, в которых горел огонь, когда его руки держали тебя в объятиях и даже тот факт, что ты продолжаешь шарахаться от слишком близкого контакта с другими мужчинами, не в силах терпеть долгих касаний даже от тех представителей своего пола кому доверяешь, ты приобрел исключение в отношении одного конкретного человека, тебя не волнует.       Санджи было плевать на все это, он слишком устал. К концу месяца он был вымотан всеми своими душевными терзаниями, братским внимаем и отсутствием возможности хоть с кем-то поделиться о наболевшем и о всей той херне, что называлась его жизнью настолько, что стихийное бедствие под названием "Маримо", разворошившим весь его внутренний мир, пришлось просто принять и смириться с новым порядком вещей. Та ночь стала началом. Маримо пробудил в нем нечто неведомое доселе, новое чувство вызвало любопытство, осторожность, но в первую очередь страх, страх снова быть сломанным.       Хотя ему не привыкать, когда земля уходит из-под ног он научился воспринимать падение как свободный полет, ведь никогда не знал в какой момент встретиться с землей, позволяя себе наслаждаться мнимым чувством свободы в эти минуты. Его душа была уже настолько истерзана, что новые шрамы просто терялись среди множества и боль от них уже стала терпимой, за что он должен быть благодарен семье. Большая заслуга за это была у Ичиджи, ведь, как говорят, сросшиеся после перелома кости становятся сильнее, а брат, сам того не ведая, закалял его и с каждой его новой выходкой Санджи восстанавливался быстрее как морально, так и физически. Конечно, брат это замечал и развивался, находя все новые способы его измучить, но и Санджи от него не отставал.       Но вот что уж точно не менялось, так это Ниджи и Йонджи, постоянная, неизменная переменная в его жизни. Эти олухи вряд ли могли эволюционировать во что-то большее, чем простой источник его вечных травм. Те эмпатией Рейджу, наблюдательностью Ичиджи или умом отца не обладали и вряд ли могли заметить в нем какие-то перемены, кроме легкого растяжения ноги не от их рук, что кажется вызвало возмущение и они решили восстановить свой порядок.       Когда сестра была в очередном отъезде, во время тренировки с живой тушой братья сбили его с лошади в шуточном турнире, сломав ему парочку костей и травмировав заживающую ногу. После Санджи был вынужден передвигаться с перевязанной о тяжелый металлический пласт ногой на одном костыле. Из-за тяжести он в два раза медленнее исполнял свои обязанности и, увы, часто прокалывался. Побилась посуда и его отогнали от плиты, усадив на чистку овощей, но поднять ведро или элементарно пройтись по лестницам было труднее и его отстранили от общей уборки, отдав заботу о покоях господ, но и эта работа давалась с трудом.        Но, на его счастье, вместе с сестрой начал пропадать по разным командировкам и отец, благодаря чему Санджи за его провинности или частые перерывы серьезного наказания не получал. Ниджи и Йонджи, конечно, глумились, усложняя ему работу: то специально создавали беспорядок у себя или отдавали мелкие раздражающие поручения. К примеру, будучи окруженным другим десятком слуг, именно ему приказывали прислуживать им во время трапезы или же поднять упавший предмет прямо у их ног. Конечно же, тренировки, его участие в этих экзекуциях никто не отменял, но теперь наказывать за нерасторопность они не смели, да и на лошадь больше не усаживали.        И лишь Ичиджи был подозрительно сдержан, пользуясь его состоянием. Потеряв былую шустрость, Санджи было труднее уйти от зажиманий у всех на виду или смыться в критические моменты для его психики таких как уборка покоев старшего брата, где пробуждались не самые приятные воспоминания.       То была самая пугающая часть дня. Этот ублюдок специально всегда оставался у себя, нарушив привычное расписание, зачастую попивая вино и не спуская глаз с его неуклюжих передвижений. Но Санджи, как часто замечал Йонджи, был подобен таракану и приспосабливался под любые условия и состояния. Через некоторое время и энное количество бесед с самим собой на тему мужчина он или нет, игнорировать старшего стало легче, когда паника перестала накрывать от каждого резкого движения рук или приближения на опасное расстояние. Он наловчился чуть быстрее выполнять обязанности, но, увы, это отнимало еще больше энергии, чем до травмы. К концу дня от потраченных сил и нервов ныло все тело, от чего порой трудно было даже самостоятельно добраться до постели, благо Чимни и тетушка Кокоро всегда помогали, несмотря на вялые сопротивления. Но даже по ночам его утомившийся разум не мог отдохнуть, вспоминая Маримо. Когда сон медлил, Санджи, лежа в постели и устремив взгляд на замок, задумывался где сейчас этот чертов мечник. Чем занимается? Вспоминает ли эта водоросль о своем поступке? О парне, чей поцелуй украл? И встретятся ли они вновь?       Одна часть его дико желала этого, стремясь покончить с их незавершенностью. В полудреме, лежа на боку, он позволял себе помечтать и представлял их следующую встречу, а потом и последующие. Сценарий всегда был один и тот же. Санджи, выплеснув эмоции, выскажет все свое негодование за выходку в эту наглую морду, получит не менее пылкий ответ, потому что гордый Маримо просто не сможет смолчать и ввязавшись в их уже привычную потасовку они негласно забудут тот инцидент. Время от времени они будут видеться в лесу за пределами имения. Санджи наконец узнает его имя, хотя это казалось уже неважным, Маримо для него навсегда останется Маримо. И, что самое невероятное, он расскажет мечнику о себе, о том кем он является и, помимо спрятанного наряда, обретет не только живое доказательство своего существования, существования Санджи Винсмока, но и что-то свое, своего собственного друга, его портал во внешний мир и будет у них все прекрасно. С такими мыслями его и настигал сон.       Конечно, на утро мечты развеивались, а в глупых фантазиях находились недочеты и сюжетные дыры. С чего он взял что его дружба нужна будет Маримо? Как бы странно не ныло сердце от этой мысли, стоит признать, что все что их связывает - это череда случайностей, несчастий и поцелуй, что был явной ошибкой пьяного человека. Для Маримо, живущего такой удивительной жизнью, странный парень в лесу никем большим, чем просто странным парнем из леса не будет, да и даже если он сможет заинтересовать королевского подчиненного своей историей жизни, не факт, что он сможет держать этот интерес долго. Санджи был никем и жизнь его была скучна и однообразна, как и он сам. Не стоило забывать и о самой главной проблеме - Ичиджи. Тот дураком, как показал опыт, отнюдь не был и любые изменение в нем уж точно заметил бы, будь даже юноша величайшим лгуном в мире скрыть такой большой секрет было трудно. Он и так дергался всякий раз стоит кому-то заговорить с братом о прошедшем торжестве и, несмотря на напускное безразличие, в эти моменты внутри он молился всем богам.       Все эти тревожные мысли чуть поубавили его пыл и заставили крепче держаться за реальность, постоянно напоминая о том кто он и где его место в этой жизни, где никакого Маримо быть просто не может.       Санджи заметил, что после всех произошедших изменений с его мышлением он начал чаще задумываться о будущем. Нет, он, конечно же, и раньше думал о нем, но так мельком и сквозь розовые очки. Сейчас же с каждым днем его шансы, при более глубоком рассмотрении ситуации, на хоть какое-то светлое изменение в его жизни стремительно падали, а осознание того, что дальше будет только хуже, стоит Рейджу выйти замуж и съехать из поместья к будущему мужу, скончаться отцу, чье место потом займет Ичиджи, петля на шее казалась неизбежным исходом. И, как бы это ужасно не звучало, никакие близкие и родные, увы, не смогли бы потягаться на чаше весов с тем кошмаром, что произойдет стоит брату полностью заполучить его в свои руки. Он просто не выдержит осознания, что этому кошмару не суждено закончиться.       Санджи любил жизнь и ему будет трудно с ней прощаться, но он не готов так ее прожить без своего собственного пути, без перспектив на независимость и без любви искренней и так чудно описанной в детских сказках, что читала ему мама, но, увы, он не принцесса и ждать принца на белом коне не стоило.       Очередной день, очередные обязанности, трудности и суета. После пробуждения ровно в шесть Санджи разбудил Рейджу, поковылял на кухню, помог с завтраком, отправился к пьянствующим всю ночь Ниджи и Йонджи, подготовил их одежду, прислуживал на завтраке господ, кое-как помог прибраться и за два часа до обеда отправился по поручению отсутствующего всю ночь и только вернувшегося из города Ичиджи в конюшню, где провозился с плановой чисткой его коня в плоть до трех часов пополудни.       День был довольно жаркий, а конюшня полна лошадей, так что не удивительно, что от него пахло отнюдь не цветочной поляной. Санджи принюхался к рубашке и тут же весь скукожился чуть прослезившись. Мускусный аромат его и лошадиного пота со смесью пыли и навоза резанул чувствительный поварской нос и глаза. Запах просто отвратительный.       Вычищенный Агат, черный с огненно-рыжей гривой скакун Ичиджи, покрутился на месте, поцокал новыми подковами, повернулся к Санджи и, подтверждая его мысль, фыркнул с самодовольной мордой на него и отошёл подальше.       Скотина неблагодарная.       Блондин был раздражен. Мало того, что эта особь голубых кровей, как уверял заводчик, брыкалась все время чистки, так еще и смеет высказывать свое недовольство его запахом. Санджи никто дорогущим ароматным мылом не мыл, кожу розовым маслом не натирал, волосы керамическим гребнем не расчесывал, так что пошел этот конь в стойло, что он и сделал.       Выйдя из конюшни парень оглядел себя в отражении окна.       Помятая, местами мокрая с темными разводами грязи рубашка, такого же вида штаны, почти размотанная повязка на ноге, перекошенный шейный платок, липкие от лошадиной слюны, растрепанные волосы с сенном от многочисленных падений и блестящее от пота лицо.       Господи, - ужаснулся он.       Привести себя в порядок надо было тщательно, если он не хочет проходить весь день с ощущением будто его облили помоями. Да и таком виде его в дом просто не пустят, не говоря уже о кухне.       Долго размышлять молодой человек не стал и без зазрения совести стянул лавандовое мыло, соль для ванны и лошадиный шампунь, откатил огромную бочку в укромный уголок и начал таскать теплую воду для своей ванны.       Тихое безлюдное место на заднем дворе прачечной под виноградником, из-под чьих листьев пробивались солнечные лучи, ложась причудливым узором на нагретую каменную кладку. Еще одна причина любить теплые времена года.       Осенью, когда начинает холодать, Санджи вынужден мыться в котельне, душном заставленным огромными машинами помещении из-за отсутствия другого источника горячей воды. А все потому, что в общих ваннах для прислуги отключали нагрев по ночам, оставив только ледяную воду, когда он мог помыться. С другими Санджи принимать ванну перестал с тех пор, как на его теле начали появляться определенного рода метки. Он знал, что никто из поваров не посмотрит на него с презрением и жалостью, но к самому себе не мог не чувствовать презрение и жалость. Из-за этого сквозь стиснутые зубы среди грохота и шума, остерегаясь ожогов, он смывал с себя дневную грязь. Но зима всегда проходила, а за ней шла весна и лето, когда на улице теплело, как сегодня, и Санджи мог насладиться процессом мытья сполна.       Вздохнув, юноша оперся о бортик бочки, устремив взгляд вдаль, и принялся напевать под нос. Настроение улучшилось, теплая вода расслабила мышцы, убрала ноющую боль в ноге, а аромат лаванды дарил желание дышать полной грудью. Санджи прикрыл глаза и позволил мыслям уплыть, чуть не уронив бочку, когда в мыслях возник образ Маримо, держащий его в крепких объятиях, уютных, как и обволакивающая его вода.       Черт.       Всполошившись, несчастный парень выдернул себя из мыслей, погрузился в воду с головой и, вынырнув, встряхнулся, хлопнув себя по краснеющим щекам.       Ну что за напасть! Эта большая водоросль не оставляла его в покое даже на день. Мало Санджи ночных преследований, так еще и посреди дня о нем вспоминать вздумал. Он и так себя едва ли убедил, что никогда не видеться будет лучшим решением для них самих.       Но навязчивые мысли отказывались отступать. Чем больше он старался об этом не думать тем дольше вспоминал ту ночь, да и легкая истома внизу живота делу не помогала.       Нет, так продолжаться не может. Ему нужно поторапливаться, ибо он не готов за пределами своей кровати творить непотребства. Как он потом будет смотреть людям в глаза!       Принявшись до красноты натирать мочалкой кожу Санджи лишь в тот момент вспомнил о важной детали - у него не было запасной одежды. Точнее, в прачечной, что была через стену.       Прачки, две добрые женщины, что охотно делились круглосуточной теплой водой, хранили его чистую одежду и стирали грязную, но сегодня так рано принимать ванну он не планировал, по сим одежду занести не успел.       Чертыхнувшись блондин вылез из бочки, вылил на себя подготовленное ведро воды, смыв остатки пены, обтерся полотенцем и, обмотав его вокруг бедер, зашел в прачечную. Может, у них найдется что-то для него?       Что-то все же нашлось.       Добродушно посмеявшись и вдоволь оглядев его, не забыв упрекнуть худобу, женщины все же откопали среди чистого белья некоторые вещи, но размер был явно велик. Серая рубаха висела на нем, а коричневые до колен широкие штаны все норовили спасть, благо старый выцветший платок подошел идеально скрыв шею. Поблагодарив дам, заново перевязав ногу и пообещав, что вернет чужое как только переоденется в свое, юноша отправился в комнату, стараясь не попасться никому на глаза.       Поднявшись к себе, он сразу же устремился к шкафу и принялся складывать на локте необходимые элементы гардероба, но был прерван громким стуком и лязгом железа за спиной. Подскочив от страха и выронив всю одежду на пол, Санджи обернулся и застыл в ужасе.       В его комнате рядом с дверью стоял Ичиджи, закрыв ее на щеколду, держа в руках его бальную рубашку.       - Долго пришлось тебя ждать, - спокойно, можно сказать даже ласково, протянул он. Санджи же просто онемел. Казалось, сердце перестало биться, а тело обратилось в камень. Краем глаза глаза он уловил открытый тайник и разбросанные части остального наряда.       Ичиджи понял.       Он узнал, что Санджи нарушил его приказ, посмел ослушаться, имел вещественные доказательства и теперь его накажет. Гадать какое наказание его постигнет не хотелось, бежать не выйдет, а кричать о помощи бесполезно. Он здесь один наедине с монстром из своих кошмаров.       С довольным оскалом, глядя на вещь в своих руках, Ичиджи медленной походкой начал приближаться к нему.       - Признаюсь, найти того кто сшил это труда не составило, но вот чтобы разговорить понадобилось чуть больше времени.       Наконец, встретившись взглядом с братом, Ичиджи скучающе откинул рубашку на пол, вплотную подошел к окаменевшему брату и, не спеша, аккуратно начал поглаживать того по голове, перебирая еще влажные золотистые пряди.       Санджи, не смея двигаться и боясь взглянуть тому в глаза, смотрел прямо перед собой, видя лишь чужой кадык и перебирая все молитвы в памяти.       - Но оно того стоило, - крепче схватив его за волосы и отдернув платок на шее, Ичиджи задрал его голову и впился в оголенное через широкий ворот рубахи плечо.       Острая боль пронзила кожу, парень, застонав от боли, уперся руками брату в грудь, но вовремя себя остановил, чтобы не оттолкнуть его. Сопротивление наказуемо. Нужно было вытерпеть. Парочка следов и сломанных костей и на сегодня он закончит, а дальше боги только знают какие муки ему придется испытать, но сейчас надо терпеть.       За первым укусом последовал и второй чуть выше, но не менее болезненный, ярко алый с подтеками крови.       Закончив, Ичиджи схватил его за шею, подтащил к зеркалу, прижал спиной к своей груди и, схватив за подбородок, насильно заставил сосредоточить взгляд на отражении.       - Смотри и выжги этот образ, - прошептал он хищно в самое ухо.       Челюсть ныла, а плечо горело огнем. Юноша еле сдерживал слезы не сколько от боли, сколько от обиды. Жалкий, испуганный, безвольный... Смотря на это он был противен самому себе в отражении.       - Запомни кому ты принадлежишь.       Ичиджи. Тонкая черная рубаха практически не препятствовала контакту, жар его тела плавил, а руки сжимали до хруста костей. Хотелось отодвинуться, проглотить вставший в горле ком и вздохнуть, но железная хватка не давала пошевелиться. Санджи отвел взгляд не в состоянии выдержать это, за что и поплатился.       Резкий удар головой об зеркало паутинкой пустил трещины по гладкой поверхности, вышиб на секунду сознание и подкосил ноги.       - Я велел тебе смотреть, - замогильным тоном приказал родной брат, держа его на весу, заломив руки.       Он был оглушен. Ни голос брата, ни треск крупных осколков спадающих с рамы не доходили до него, лишь огненная пульсирующая боль в виске, перекрученных суставах, носу и ощущение стекающей по правому веку крови.       Санджи сжался. Картина перед глазами плыла, но он подчинился, поднял шатающуюся, как у болванчика, голову. Открыв уже мокрые от накатывающих слез потемневшие голубые глаза, он встретился взглядом с Ичиджи в отражении.       От такого послушания лицо старшего брата озарила безумная улыбка. Он повернул свою невольную куклу лицом к себе, зажал у стены, не выпуская руки и слизывая капли крови с подбородка чуть нажал рукой, заставляя приоткрыть рот, и накрыл губы.       Точно как в первый раз - поцелуй со вкусом железа. Жестокий, неистовый и такой отвратительный поцелуй. Еще не придя в себя после удара он лишь легким фантомом ощутил скользящие прикосновения к телу.       Одна рука удерживала его за шею, вторая, освободив запястья, скользнула вверх от талии к груди, спустилась по боку и, огладив бедро, со всей силы сжала ягодицы. От последнего Санджи всего передернуло. Он метнулся, но не смог вырваться из поцелуя и, что-то промычав, дрожащими руками схватился за руку брата, пытаясь ослабить его болезненную хватку.       Но могли ли его тонкие пальцы сравнится с сильной и широкой ладонью?       Ичиджи, хмыкнув от слабого протеста, прикусил чужую губу до крови, скользнув языком в рот, и, слегка наклонив его голову, углубил поцелуй, до хруста прижав к себе тонкую фигуру.       Санджи вскрикнул в поцелуе. Ему пришлось оставить свои попытки вырваться, когда он, неспособный сделать вдох из-за кровоточащего носа, начал задыхаться и в панике пытался отцепить от себя брата. Но все безуспешно. Кроваво-мокрый поцелуй, казалось, будет длится бесконечно. В ушах кипела кровь, голова разрывалась от боли, а легкие горели огнем. Санджи впал в истерику и из последних сил тащил брата за волосы, пинался здоровой ногой, извивался, мычал, пытаясь выплюнуть скользящий во рту язык, но все бесполезно.       От давления и ситуации он все же не выдержал, дал волю эмоциям и, не в силах держаться, расплакался. Словно прорвав плотину, слезы лились бурно, смешивались с кровью и оседали на щеке прижавшегося со спины мужчины. Услышав плач, довольный Ичиджи напоследок слизал кровь с губ и, отстранившись, осмотрел свою работу.       Раскрасневшийся Санджи судорожно сделал долгожданный вздох и обессиленно распластался у того на груди продолжая рыдать. Прикрыв глаза и заглушив гул в ушах, он уловил шум за окном и голос брата что-то ему нашептывающий, но непонятный из-за его всхлипов.       В голове творился хаос. Из-за недостатка кислорода тело отказывалось подчиняться, а чувство неотвратимой тревоги гложило его и молило прийти в себя, но он так устал, что даже не заметил как оказался опрокинут на кровать. Ощутив мягкую перину под собой, юноша от переполняющих его страха и паники только сильней зажмурился, молясь, чтобы это был лишь кошмар.       Навалившись сверху, Ичиджи облизнулся. Долгожданный момент настал. Он столько терпел от самого бала, остервенело искал доказательства, сторожил, дабы не упустить ни одной детали, что могла бы помочь поймать непослушную добычу и вот его награда. Дрожащий в страхе и безысходности, потерявший волю Санджи, его тело, разум и душа были в его полном распоряжении.       Поначалу, узнав о неповиновении, мужчина был готов убить брата, но, остыв и подумав, он понял какой это был шанс. Строптивый упрямец, уверенный в своей невиновности, давал отпор, смотрел с вызовом, терпел побои и раз за разом вставал с колен с гордо поднятой головой. Болью его было не взять, но вот уничтожить надежду, разбить его розовые иллюзии и сломить дух, да вот это могло. Бал пришелся кстати и теперь под видом наказания он дойдет до конца. Целый месяц поисков стоил этих слез отчаяния.       - Глупый, маленький глупый Санджи, - произнес он, покусывая и целуя тонкую шею, - думал, что это что-то изменит в твоей жизни, - добавил он, прикусив алое ушко и размазывая кровавые дорожки по щекам.       Перейдя на тихий плач блондин, свернувшись калачиком, инстинктивно пытался уйти от прикосновений. Слова брата больно ранили, но были правдивы. Все, что он так долго сдерживал, разом навались на него. Восемнадцать лет унижений, издевательств, пустых надежд, что пошли прахом, и осознание своего будущего, что пришло за этот месяц. Он так устал быть сильным, устал притворяться, что дальше будет лучше, лгать себе, что жизнь его измениться, но все это было только в его снах.       - Сколько не пытайся твоя душа заперта. Ты словно призрак прикованный к особняку, ты ничто снаружи, лишь здесь существует Винсмок Санджи и так будет всегда.       Ичиджи наслаждался моментом, внутри все бурлило и он не смог бы даже при большом желании остановить тот поток слов, что словно демон из Ада, терзает Санджи. Он хотел подольше растянуть эмоциональную пытку, но этот черт, будто специально, явился в таком непотребном виде дразня его. Безразмерные вещи, что готовы были спасть со стройного тела, делали его еще тоньше и слабее, а его любимый запах лаванды и вкус нежной кожи обволакивали все естество.       Противиться желанию раскрасить эту фарфоровую поверхность он не стал и был доволен результатом, разглядывая метки, укусы от зубов и синяки от крепкой хватки, что расцвели и украшали картину. Мужчина потянулся и любовно начал поглаживать каждый оставленный им след.       - Ты принадлежишь мне, - подытожил он, раскрывая из защитного кокона рук свою жертву.       Сопротивляться Санджи не стал, до сих пор пребывая в спасительной тьме за веками. Хмыкнув на такое послушание, Ичиджи снова впился в его губы, не оставляя и капли для ласки. Новый поцелуй вернул юношу в реальность. Зажмурившись, он позволил терзать свой рот, отсчитывая секунды в ожидании конца истязаний, он был даже уверен, что на этих увечьях все и закончится, но не тут-то было.       Раздвинув ему ноги, старший брат устроился между ними и прижался к нему пахом. Блондин, в ужасе раскрыв глаза, не веря своим ощущениям, покосился вниз, когда закончился поцелуй. Брат был возбужден. Раскачиваясь, он терся о него возбужденным членом, проникнув горячими руками под рубаху и сминая соски пальцами. Санджи невольно застонал от болезненных ласк.        А поняв к чему все идет, он впал в шок. В миг дыхание участилось, он инстинктивно пытался отползти, вырываясь из рук, но Ичиджи, дернув за волосы, вернул его на место. Раздался болезненный вскрик.       - Неужто еще что-то осталось? - без доли жалости, смотря прямо ему в глаза. - Все бесполезно. Теперь ты от меня не уйдешь.       Договорив, мужчина одним рывком перевернул вою жертву на живот. Удерживая юношу за талию, он заставил его приподнять зад. Прижавшись к желанному и, не замечая хриплой мольбы пощады, он, медленно скользя губами от задней части шеи к груди, уцепился пальцами за лямку штанов и стянул их вниз, оголив нижнюю часть тела брата. Санджи было дернулся, ощутив холод оголенной частью тела, но его тут же прижали лицом в матрас.       Ичиджи облизнулся и со всего размаху шлепнул по правой ягодице, выдавив из того жалкий писк. Бледная кожа начала покрываться румянцем, а от открывшейся картины внутри все скрутилось в узел. Жар проник во все тело, казалось, даже дыхание превратилось в огонь, а от возбуждения свело зубы, так сильно он их стискивал. Все было куда лучше, чем в фантазиях.       Вообразить нельзя сколько раз он имел уличных девок и мальчиков в кабаках, хоть отдаленно похожих на этого строптивого юнца и, наконец, он добрался до него. Мужчина не мог поверить, что сегодня он возьмет Санджи и воплотит в явь все потаенные темные пороки его грязной души. Одним разом он уж точно не насытиться и, в отличии от разовых шлюх, что могли выдержать его напор и голод, девственный блондин станет жалкой сломанной куклой. Растраханный во все дырки он больше не будет прежним, не будет способен сопротивляться и навечно останется в его руках, удовлетворяя жажду.       Прекрасно.       Худые бедра дрожали, а попытки освободиться, царапая его ладонь на голове, забавляли. Внезапно Ичиджи разразился безумным хохотом от столь приятных мыслей. Он потянул того за волосы, приподняв на колени, прижал к своей груди. Толкнувшись выпирающим через одежду членом в напряженный зад и застонав прямо в ухо скулящему Санджи, он ощутил истинное блаженство.       - Прошу. Пожалуйста. Остановись пока не поздно. Клянусь, я все понял. Я больше не посмею тебя ослушаться, только, прошу, не надо, - хриплым от рыданий голосом молил он, взывая к разуму брата. Юноша был готов ко всему, но не к этому. Себе такое он никогда не простит, и даже смерть была более милостивым наказанием по сравнению с надругательством.       Его мучения и отчаянные попытки уцепиться за спасение тешили внутреннего демона Ичиджи, который был жаден и решил еще чуточку растянуть прелюдию, уже зная, что не остановится.       - Произнеси это, - потребовал он, повернув бледное лицо к себе. Не понимая о чем тот говорил, блондин замолчал и панически перебирал в голове все его требования, найдя нужное.       - Прошу, господин, смилуйтесь, - на одном дыхании вымолвил он некогда отданный приказ.       Ичиджи задумчиво посмотрел в голубые глаза и расплывшись в оскале выдал:       - Нет.       Насладившись брошенной тенью отчаяния на юном лице, мужчина, приложив его головой о спинку, кинул оглушенного брата на матрас. Стянув пропитанную потом рубашку и приспустив штаны, он высвободил налившуюся кровью плоть. С задранной до груди рубахой, спущенными штанами, весь красный, растрепанный и немощный Санджи побуждал предвкушающую дрожь в руках. Ичиджи пару раз провел по возбужденному члену, размазывая выступившую смазку, и сильнее сжал его у основания придерживая финал. Он лег на блондина и глубже вздохнул его запах, прикусив за шею. Впившись в нежную кожу бедер руками, желая войти, толкнулся головкой между ягодиц под немой крик партнера.       Наслаждение током пронзило все тело, а внутренности скрутило сильнейшим спазмом. Мужчина чертыхнулся, не получилось. Тот был настолько узок, что даже такой напор не помог, но все равно было приятнее даже больше, чем он ожидал. Это ни в коей мере не шло с жалкой пародией, что он трахал, когда было уже невмоготу. Привстав, он раздвинул ягодицы, обнажая бледно розовую дырочку, от вида которой член болезненно ныл, требуя внимания. Вот куда он спустит накопившееся за все это время семя, но сначала нужно было его хоть немного раскрыть.       Притихший Санджи лежал неподвижно, головой и руками свисая с кровати. Оглушенный предвкушением и затуманенный мыслями, Ичиджи, уверенный в своей победе, смочил пальцы в слюне, потянувшись к девственности брата, и, забывший о бдительности, пропустил удар прямо в голову. В миг он отлетел к двери, даже не поняв, что произошло.       Когда звон в ушах улегся, он в ярости вскинул голову, держась за горящую щеку, ощутив пару царапин и влагу от крови. Санджи, держась за половицу тайника и кусок ткани, смотрел на разъяренного брата с потемневшими от ужаса глазами. Он не верил, что смог это сделать, что уже смирившись с участью, лишь завидев повязку Маримо, в нем пламенем вспыхнет стыд, страх и твердая уверенность. Молясь глухим к нему богам, он попытался дотянуться до оказавшейся, кстати, спасательной дощечки и, подцепив повязкой торчащий из нее гвоздь, смог подтащить ее к себе. На глаза снова навернулись слезы от секундной радости, но лишь секундной.       Что дальше? Что теперь? Единственный путь к спасению закрыт и, если он снова попадется в руки Ичиджи после такого, его точно убьют. Но вдруг юноша краем глаза заметил окно. Боги сегодня были щедры.       - Жалкое отродье, - гневно прошипел старший брат, вставая.       Санджи вскочил с кровати, кинул в мужчину доской. Чуть не упав, спешно подтянул штаны, подбежал и столкнув под ноги насильнику табуретку, вскочил на стол и, уже высунувшись из окна, был пойман за коленку.       - От меня ты только на тот свет убежишь с моего разрешения, - прокричал он до хруста сдавливая чашечку и вцепившись в рубаху. Блондин на адреналине, стиснув зубы от боли, не раздумывая ударил перевязанной о металлический пласт ногой брата по голове, оглушив его, и выскользнул из рубашки. Потеряв опору, Санджи, раскачивая руками, полетел вниз. Это его судьба, его выбор. Он смог спастись и если смерть будет этим спасением он был готов ее принять.