Будни Скалла, абсолютно точно не отоме

      Интерлюдия: Кавахира              Кавахира считается старейшим существом на этой планете. Он уверен в этом — он был старше Иисуса, он был там, когда Моисей раздвигал океан, он видел, как затонула Атлантида, он был старше самой Королевы Англии, черт возьми. И это значит, что ему не нужно заботиться — о приличиях, о том, что он из себя представлял. У него есть то, чего не было у тех, кто живет на Земле сейчас — у него есть время. А значит, ему не нужно размениваться на вещи, которые не приведут ни к чему. Ему ли не знать, каким бессмысленным было существование, насколько неважным были последствия некоторых действий. Ему нет нужды заботиться.              А еще он туман. И знаете что? Двери сосут. Он предпочитает сразу возникать в комнате, материализуясь на кресле, а потом дожидаться прихода хозяина. Просто потому что может.              Вот и сейчас он сидит в темной комнате, закинув ногу на ногу и смотрит на дверь, ожидая, пока Луче появится — ему пришлось потратить некоторое время, но лицо ее, когда она заходит, включает свет и наконец видит его, просто бесценно. Он наблюдает за тем, как Луче испуганно отшатывается, прислоняя руку к груди, словно у нее начало болеть сердце.              — Что вы тут делаете? — восклицает она, когда Кавахира радостно машет ей рукой. Тот пожимает плечами.              — Я пришел узнать, как у вас идут дела, синьорина Луче, — он улыбается, хотя под маской этого и не видно, — мне бы хотелось узнать, все ли идет по плану.              Луче внимательно смотрит на него, медленно кивает.              — Хорошо, — задумчиво тянет она, — И… Как давно ты тут сидишь?              Кавахира задумчиво наклоняет голову.              — Со вчерашнего вечера? — предлагает он задумчиво, пытаясь понять, сколько именно времени прошло. Такая вещь, как минуты и часы, действительно становятся размытыми после первой тысячи.              Луче продолжает внимательно смотреть на него.              — Хорошо, — она тянет еще более осторожно, — так… Что тебе надо?              Кавахира хмурится — опять же, не то чтоб это кто-то видел за маской. Он любит свою маску — никому не нужно видеть его круги под глазами, когда он читал до полуночи приключенческие дамские романы, — но иногда ее наличие раздражает.              — Я пришел узнать, все ли идет по плану, — повторяет он медленно, сожалея, что его первую попытку не оценили. А ведь он так хотел пойти М из Джеймса Бонда. — Нет ли у тебя никаких проблем с новым поколением Аркобалено. Ну, те люди, за которыми ты присматриваешь, понимаешь?              Он машет в воздухе тростью, очерчивая странную фигуру, пытаясь напомнить Луче, что вообще-то тут у нее жертвы ради блага мира, за которыми она должна следить. Луче отшатывается, когда конец трости чуть не прилетает ей в глаз.              — Нет… — говорит она испуганно, все еще провожая глазами конец палки с набалдашником, которую Кавахира украл у какого-то дворянина веке так в восемнадцатом, потом вдруг замирает, хмуря брови, начиная смотреть на него неожиданно суровым взглядом, — хотя знаете… На самом деле у меня есть проблема.              Кавахира приподнимает бровь. Потом вспоминает о маске, мысленно чертыхается и переспрашивает.              — О? Что за проблема? — хорошо, теперь он вновь рад, что на нём маска, потому что взгляд, которым наградила его Луче, напоминает ему о разозленной Сепире. И, ну, знаете? Никто не хотел злить Сепиру.              — Облако, — говорит она мрачно, присаживаясь рядом с ним на соседнее кресло, — какого черта Облако, которое ты выбрал, гражданский?              Кавахира наклоняет голову к плечу.              — А в чем проблема? — спрашивает он недоуменно, потому как искренне не понимает, что не устраивает Луче. Не то чтоб для становления Аркобалено кандидат должен сдать экзамен по Омерте или убить как минимум троих человек. Или чем там занимались мафиози в свободное время. Ели котят?              Луче издает тихий, но отчетливый рык, и он ежится, стараясь отодвинуться подальше от разозленной женщины. Спасибо, он помнит, что случилось с Лондоном, когда Сепира решила, что он сделал какую-то неправильную вещь, и он не хочет, чтоб это случилось еще и с Палермо. Не то чтоб Луче была Сепирой, конечно… Но он не рискнул бы проверять.              — Разве Мафия не была создана, чтоб вы могли легко отбирать кандидатов в Аркобалено? — спрашивает она сквозь зубы. — Зачем втягивать в нее обычного человека, а?              Кавахира удивленно моргает, пытаясь понять, про что она. Честно говоря, он не особо понимал, зачем была создана Мафия — и приложил ли кто-то из них к этому руку. Вообще весь его вклад в Аркобалено закончился на названии и на том, что именно он подсмотрел современную форму сосок в будущем. Он бы не хотел, чтоб предыдущие версии Аркобалено таскали на своей шее кожаный бурдюк с молоком, понимаете? А насчет мафии… Сепира вроде бы как возилась с тем мальчиком, которому они подарили кольца Моллюсков, но он не был уверен, что это ради какой-то высшей цели, а не потому что он ей приглянулся. У женщины всегда была слабость к героям. И, наверное, янтарным глазам.              Но рассказывать всю подноготную Луче ему не особо хочется, так что он, порывшись в глубинах своего необъятного мозга, наконец находит более вескую причину, чем «я просто взял первого попавшегося идиота, который был покрашен в фиолетовый».              — Потому что в мафии нет сейчас достаточно сильных облаков, чтоб нести проклятие, и ты это знаешь, — он говорит высокомерным, размеренным тоном, — ты ведь не глупая девочка, ты же знаешь про деятельность Триад, не так ли?              Луче смотрит на него еще некоторое мгновение, затем расслабляется, словно сдаваясь, сползая на своем кресле вниз.              — Неужели все так плохо? — спрашивает она тихо. — Я не верю, что нет ни одного сильного Облака в мафии… Или хотя бы как-то связанного с властью, а не… А не Скалл.              Кавахира пожимает плечами.              — Есть, — говорит он равнодушно, — но у них всех уже есть небеса, так что они не подходят. Или они слишком слабы для того, чтоб нести проклятие… Собственно, потому что они слишком слабы, Триады их и не тронули. Ты ведь знаешь, что они стараются получить себе всех Облаков, не так ли?              Луче кивает, говорит очень мрачно, потирая лицо ладонями. Ее голос звучит глухо.              — Черный рынок Облаков Тэцзинь в Гаосюне, — она вздыхает, — и итальянская мафия сейчас слишком слаба, чтоб выдвигать требования, не после Первой Войны.              Кавахира хмыкает.              — Вот видишь, ты и сама все знаешь, — он наблюдает за тем, как Луче вздрагивает, — зачем спрашивать?              Девушка смотрит на него, печально поджав губы, но молчит. Кавахира пытается понять, как ее успокоить, потом плюет на все. Какая разница? Она все равно умрет лет так через десять, можно и не играть в вежливость.              — Не затягивай с тем, чтоб его привязать, — произносит он спокойно, и видит, как она вздрагивает, — Тэцзинь наверняка знает про него. Раньше это Облако защищал тот факт, что он на виду, и они просто не могут его украсть, но сейчас, когда он в мафии, они попытаются забрать столь сильное свободное Облако, так что поскорее свяжи его. У нас нет второго варианта.              Луче ничего не отвечает ему — она просто смотрит на него, и в глазах ее он может видеть отторжение этой идеи. Кавахира вздыхает — эта девушка одна из потомков Сепиры, но в конце концов она должна понимать, что их ждет в случае неудачи? Луче не была настолько эгоисткой, чтоб жертвовать целым миром ради собственных моральных ценностей.              — Постарайся привязать всех, — добавляет он задумчиво, постукивая кончиком трости по полу, — чем выше ваша связь до проклятия, тем больше огня вы сможете выделить. Но… — он морщится, — если это не выйдет, проследи, чтоб они хотя бы не разбежались. Я дам тебе деньги, так что займи их чем-нибудь, пока система Три-ни-сетте перестраивается.              Луче хмыкает, смотрит на него, приподняв бровь.              — Занять чем-нибудь сильнейших в мире людей? — спрашивает она скептично. — Чтоб они не разбежались от скуки. Конечно, почему бы и нет, это ведь так просто.              Кавахира закатывает глаза, щелчком пальцев создает бумагу, начиная писать.              — Я сказал, я оплачу все их требования, — произнес он веско, — так что просто не дай им уйти.              Луче закатывает глаза.              — Послушайте, у Джилио Неро вполне есть деньги на их услуги, — говорит она, но все же берет чек, опуская на него глаза. — И я дума… — она замирает, и Кавахира видит, как ее взгляд бегает по написанному, словно она никак не может увериться в том, что он дал ей чек. Наконец, она, кажется, немного приходит в себя. Немного. Голос ее все еще несколько неустойчив. — Ты что, хочешь, чтоб я им Италию в качестве игровой площадки купила или что?!              Он может видеть, как ее взгляд блуждает по комнате, когда она понимает, что кресло, в котором он сидел, теперь абсолютно пустое. Ну, как пустое — на самом деле он все еще там, прикрыв себя иллюзией, но для нее он просто исчез. Он не очень хотел продолжать этот диалог, если быть честным — Кавахира полагает, что свой долг выполнил, и совершенно не понимает, что же так раздражает Луче. Он дал ей деньги, это все ради существования мира, так в чем проблема?              Но кажется, Луче все же что-то не устраивает — он видит, как она окончательно сползает в кресле, стягивая с себя традиционную шапку Пророчицы, сердито откидывает в угол.              — Как я его ненавижу, черт бы его побрал, — шепчет она тихо, вновь прикрывая глаза руками.              Кавахира даже не морщится — он привык к такой реакции еще триста лет назад, когда Сепира увидела, как он пытается съесть медузу, и окрестила его «мерзким придурком».              Но он правда не понимает, что ее не устраивает. Люди такие сложные.