Pov. Гин Гюбаро.
Иногда бывает так, что вроде бы и опасная миссия в глубоком тылу врага может показаться лёгкой прогулкой. А иногда дадут тебе сопровождение обоза с дерьмом ранга C, а там правительственный заговор, тайные культы, наемники и Шинигами с Ками в шоги играет. Так, судя по отсутствию сигналов на печати, группа Айзавы успешно продвинулась в сторону Конохи. Время — второй час. Если все пройдёт гладко, то можно будет спокойно вернуться и получить денег, как за миссию А ранга… хотя это и на S потянет. Точно будет S-ранг, как пить дать! Айзава умеет расписывать свои похождения не только перед девушками в баре. Пускай попашет на общее благо боевых товарищей. Но пока что все как-то оскорбительно спокойно. Аж начинает кусать паранойя. Эх, как говорил досточтимый Макизо-сенсей: «Здоровая паранойя — залог здоровья параноика.» Даже и не знаю, что первично: то ли профессия шиноби приучает к паранойе, то ли в этом дрянном мирке долго не живут те, кто не может чувствовать опасность. И моя паранойя начала ледяными иглами колоть спину. Блядь! В ногу как будто гвоздь забили! Толстенный, ржавый и тупой! Сука! Мать его за ногу! В месте, чуть выше голеностопа, из двух красных точек на ноге текут тоненькие струйки крови. Да, моей крови. Плохо, очень плохо, чертовски плохо… Боль начинает сменяться онемением. Да какого хрена, змея, что-ли? Вот будет номер, если сразу после окончания Второй Мировой Войны, я склею ласты… ага, в небоевые потери. Самоирония позволяет лучше думать, всегда помогает. Нужно перетянуть ногу и выдавить избытки яда. Потом к основной группе… Рука ложится на верную аптечку. Ой ты, моя родная, мамин подарок! Счастливая моя! Не спеша, ибо спешка чревата задержкой, разматываю жгут. По ноге пробегает волна уколов. Потом, тонкая и острая игла, как будто через ногу электричеством пробило. Икроножную мышцу сводит судорогой, и я, потеряв равновесие, срываюсь с сука. Четыре метра, полет нормальный. День определённо становится все хуже и хуже. Похоже, неприятностей сегодня я на полгода вперёд выхватил. Хочется думать именно так, мыслить надо позитивно, притягиваем позитив. Лёгкие отбиты, жгут улетел — красота! Слишком дерьмово. Самый дерьмовый день в моей жизни. Ох, как бы он такими темпами не стал последним. Хочется сплюнуть, но это лишнее. Сложившись пополам, всаживаю кунай в место укуса. Через открытую рану выйдет часть яда. Это уже неплохо. А вот теперь можно и жгут взять… Развернувшись, почти дотягиваюсь до него. Ну, боги за меня: не так и далеко ползти… — Блядина! Ебаный пиздец! Мою кисть просто сминает чья-то нога. Волна боли накрывает с головой. М-мать! Мне когда ногу пробивало штырем, не так было. — Итак…что же благородные шиноби Облака делают так глубоко в стране Огня… Этот жуткий, холодный и какой-то меланхоличный голос вгоняет меня в панику. От одного голоса! А этот парень хорош. Но и я не какой-то там отброс — свинопас. Давай, покажись, сволочь! Хоть взгляну на тебя напоследок. А я накаркал: один из легендарных Саннинов. Ну, или много в Конохе людей с белой кожей и в джонинской униформе. Похоже, все-таки это мой последний день… — Мы потерялись. Ну раз не знает, то будем в дурака играть. Хруст долбит по ушам, а от волны боли меня выгибает в дугу. Его пятка медленно разворачивается в моей раздробленной ладони, перемалывая мелкие косточки кисти. Больно. Мне остаётся только шипеть сквозь зубы, пытаясь вытащить левую руку с кунаем из-под себя… — Заблудились. Печально, печально. Бедные Вы. Так заплутали, что до Конохи дошли и украли джинчуурики… Он говорит это с таким сарказмом и наслаждением, что будто сам от себя сейчас кончит. Но это значит, что Айзава выполнил свою часть работы. Красавчик! Нытик ты, конечно, редкий, но красавчик! Можешь уже сколько угодно издеваться, поганка бледная, хрен тебе по всей твоей поганой морде, а не контейнер! А кунай уже почти на уровне груди. Давай, давай же, тварь, сейчас или… Его нога резко всаживается мне в спину, а от разорванной плечевой сумки, начинает исходить волна чудовищной боли. — Уебок! Уебок, меня только что покалечил. Слезы против воли сочатся из глаз. — Знаешь, я тебе скажу одну очень умную вещь, но только не обижайся: люди делятся на тех, кто может сделать больно, и тех, кто всё рассказывает. И судя по тому, что ты сейчас на грани потери сознания, ты относишься ко второй категории. Уебок, говорит это с таким наслаждением в голосе. Ему прям нравится смотреть, наверное, ублюдок ты Лиственный. — Орочимару… Сквозь боль вытягиваюсь и смотрю в эти ужасающие жёлтые глаза с вертикальным зрачком. Глаза, которыми змея смотрит на мышь, брошенную в ей клетку. Вот только один нюанс: я, Гюбаро Гин — не мышь. Я — чунин Кумогакуре но Сато. Я мужчина…и я умру как мужчина. Жаль, так и не получится сводить Маю-чан на облачный мост. И во всем виновата моя грёбаная нерешительность! Слабак! Ненавижу! — Иди ты нахуй, Орочимару! — Собрав всю злость, кричу ему прямо в лицо. А эта мразь коноховская только осклабилась! А зенки страшные, будто в душу смотрит. Сука, да как у него так рот тянется?! — Ты ведь думаешь, что умрёшь, так ничего мне и не рассказав… Умно, умно, я бы даже похлопал. Он неспешно обходит меня. Змея, точно змея. Ах, ты! Ступня долбит по нижнему ребру, а во рту возникает вкус крови, я не могу ни дышать, ни говорить, лишь звон в ушах, и его пробирающий до дрожи голос: — Вот только я не дам тебе так просто умереть... Он тихо смеётся. Ну это мы ещё посмотрим. — …Пока я не узнаю, куда вы дели Джинчуурики. Я смотрю ему в глаза, и хоть не могу сказать ни слова, одними губами шепчу. — Орочимару…иди нахуй…Pov. Узумаки Кушина
Ещё несколько волос падают на землю. Как мне там говорили: «жесткие как у лошади»? Пусть так! Пусть и как у лошади! Зато яркие, и их даже в траве видно. Меня найдут. Вот обязательно найдут и помогут. Ведь так?.. Я же права? — Мелкая паршивка! Резкая оплеуха чуть не сбивает с ног. Крепкий парень, с тёмной кожей и губами как пельмень, решил отыграться за свой разбитый нос. А хорошо я ему заехала. Он и так был большой, а теперь он в него напихал ваты, чтобы кровь остановить. — Вот какого хрена ты такая мелкая? Была бы на пару лет старше, я бы тебя прямо в этом лесу хорош-шо бы так наказал. — Придурок! Уймись, хватит ребёнка пугать! — Вместе с возгласом ему в голову прилетает камешек. Ничего себе, этот пень привлёк внимание капитана, который вообще будто бы в облаках на своей повязке всё время летает. — Да она мне нос сломала! Айзава, ну ты видел… — Капитан Айзава смотрит на подчинённого, как на кучу мусора, и тот замолкает. Сразу полегче как-то стало. Ну и мешки у него под глазами, хи-хи, хоть рис насыпай. — Знаешь…я вот вообще не удивлён, что тебе расквасила нос мелкая девка. До сих пор голову ломаю, за что тебя токубецу-джонином назначили. Эх, в рапорт бы твою безалаберность записать. Кто ж меня так надоумил, чтобы я с тобой тогда за одну парту сел… Джонин закрывает лицо ладонями и стонет на манер коровы. Закончив, он выдыхает и сердито смотрит на своего подчиненного. — Значит слушай меня внимательно, идиот. Если ты будешь её бить, то тварюга, которую в неё засунули, может и наружу вылезти. И вот мне, совсем не улыбается вот так вот просто сдохнуть сварившись от чакры Хвостатого. Если уж и помирать, то в старости, сидя на веранде своего дома и встречая рассвет. Ну или тоже старым, но под хорошей девкой. — Фу, извращенец какой-то. — Йосуке, так я же легко. — На оправдание моего конвоира, капитан презрительно фыркает. — Знаю я твоё «легко»: по плечу шарахнешь так, что кости в штаны ссыпятся. Иди давай в головной дозор, с глаз моих. И пришли кого-нибудь, у кого в голове вместо дерьма… — он делает паузу, — …что-то другое. Смотреть, как капитан Айзава опускает этого зарвавшегося придурка, было как-то весело. Только эти их разборки моего положения не улучшат совсем от слова «никак». Вдруг, нам навстречу вышло ещё двое, по форме тоже из Облака: один худой, но жилистый, с черными волосами и кожей цвета молочного шоколада висит на плече у своего товарища. Какой-то он очень уж потрепанный. Второй, здоровущий, жёсткими кудрями и цветом кожи не отличается от куска угля. Вот настолько чёрных людей я даже на рисунках не видела. Они что, не моются никогда? А почему тогда от них не пахнет? Или это он для маскировки так мажется? Не может же у него от рождения такая кожа быть? — Так. Тоусен, Гин, у нас встреча была полчаса назад. Что случилось? — раздраженно их спросил Айзава. Второй гулко пробасил извиняющимся тоном. — Гин попал в передрягу, ну я и его… — капитан его прервал. Ну что за грубиян такой! — Знаешь, Тоусен…вот не удивлён от слова совсем… Эх-х, как же это все напряжно… Дал Каге напарничков, чтоб ему икалось до второго пришествия Рикудо! — Он идёт в паре метров от меня, и я слышу, что тот бубнит себе под нос. — …Даже и не знаю, на чем в этот раз: то ли на своей упертости, в которой он стадо баранов перебодает, то ли на своей безалаберности. — обернувшись, он спрашивает: — Хвост обрубили? — Всё нормально, выживших нет. Этот «уголь», передав раненого товарищам, идёт в нашу сторону. Тут случилось что-то странное… Айзава, все время походивший на недоспавшего, вдруг резко напрягся, поворачиваясь к крупному чернокожему мужчине и провалился под землю. В самом прямом смысле слова. Я лично видела. А тот тощий вдруг взорвался, как фейерверк. Бывают такие фейерверки, куда внутрь засовывают бумажные ленты, и потом они взрываются и идёт бумажный дождь. Мама любила такие… Но только вот на облачников обрушился дождь из змей, что сразу же начали их жалить. Тоусен тоже взорвался. И другую часть шиноби Облака, тоже начали жалить змеи. Они громко кричали и матерились, а мне стало чертовски страшно. Кому-то крупный питон сдавил шею так, что у него лопнули глаза, а лицо его стало лиловым от прилившей крови. Другой бился в судорогах, захлёбываясь пеной, шедшей изо рта. Дальше я не смотрела. Я зажмурилась, но продолжала слышать просто нечеловеческие крики. Но потом их не стало, затем послышалось шуршание множества змей по земле, и всё неожиданно стихло. Тут я почувствовала за своей спиной чью-то очень-очень холодную чакру. Я без сил рухнула на колени и из глаз потекли слезы. Нет! Нет! Не хочу умирать, не сейчас! Я зажмурилась пуще прежнего, не хочу видеть того монстра! Вдруг чувствую, что пальцы начало колоть сотней мелких иголок. Да и кисти немножко начали чувствовать тепло. Мои руки, мои руки свободны! И какое же наслаждение их растирать; прям как когда вечером снимаешь неудобную обувь, в которой весь день проходила! — Идти можешь? Спокойный и тихий голос. Как будто я и не в центре леса, что сейчас, словно осенними листьями, усыпан трупами. Как будто у меня спросили, какой мне подать соус к данго. — Да… Глаза поднимаются на моего собеседника, что расслабленно стоит в паре метров от меня. Обычная чёрная униформа. Два подсумка на левом бедре, один крупный на правом. Повязка Листа на лбу, чуть поддерживающая волосы (А они у него даже лучше моих!). И зеленый жилет с маленькими нашивками джонина. Его лицо: белое, как снег, всё какое-то очень тонкое и острое, с выдающимися скулами и будто бы безгубым ртом. А главное глаза, как у змеи: цвета потускневшего золота с вертикальным зрачком. Похож на неупокоенного духа из страшилки, вернувшегося, чтобы мстить своим обидчикам. Брррр. Невольно ежусь от холода, наблюдая, как он неторопливо вытаскивает из своего кармана какой-то короткий чёрный цилиндр. — Ты боишься меня, девочка? Да, этот мужчина — самый жуткий из всех, кого я когда-либо встречала. Но ведь он шиноби Конохи, и он вытащил меня из этой передряги. Спас меня! Спас! Когда никому дела не было! Ну а что, я не в детской сказке, где девушек спасают наследники Великих Кланов с голубыми глазами и волосами цвета солнца, правда ведь? Так, отвечать надо, а то ещё рассердится. Спокойно, вдохни и выдохни. — Нет! Я тебя не боюсь. Дрожь в голосе выдаёт меня с потрохами. Стыд-то какой, а ещё куноичи. Ну вот, я опять покраснела: ведь я ненавижу, когда меня называют Помидоркой, а сама сейчас, как помидор. Спелый. И вкусный. В рамене плавает. Есть хочу. Открутив крышку цилиндра и подойдя ко мне он присаживается на колено. Цилиндр блестит чёрным стеклом и вроде бы чуть светится изнутри. Или это блики? — Ну, если не боишься, то тогда дай-ка свою руку. Он мягко, но крепко берет меня за руку и я замечаю, как у него на пальце появилась голубая игла. Тонкая и как будто из стекла, такая полупрозрачная. — Ай! Больно, -ттебане! В палец мне как будто пчела ужалила. Что ему вообще надо от меня?! Я домой хочу, меня похитили, а он ещё меня иголками тыкает тут. Нельзя так! — Не дуйся. Мне нужно взять твою кровь. Интересно, а у него есть другие интонации? Хотя, чего я к нему придираюсь, может, он просто очень устал. Всё-таки, мы за этот день прошли немало, до Долины Завершения уже недалеко. — Зачем тебе моя кровь? — я пыталась быть посуровее, но этот…этот… Да ему смешно! Глаза прищурил и улыбается! Ого, какой рот большой. — Вижу, что ты очень хорошо умеешь раздувать щеки… К-ку-ку-ку… Вот не нравится мне, как он смеётся. Сразу табун мурашек по спине пробегает и обратно. Да и руку не вытащить: держит крепко. Хотя что я, он, наверное, раза в два старше, в войне, может, поучаствовал уже. И я тут. Хоть и джинчуурики, а толку-то? — Мне нужно убедиться, что они не ввели тебе никакой особенно поганой химии. С этих дуболомов станется. Он немного разминает мне палец, отчего кровь начинает течь в эту ёмкость с новой силой. Боль тоже возвращается. Ай, ай-айяяй! Ксо, на тренировке, когда поранишься, не так противно. Так, отставить: куноичи не плачет от того, что ей кровь из пальца берут! Спроси лучше, что за «химия» такая. В академии про это ни слова не было. Или я уснула тогда на занятии? — Какую-то химию? — Разные химические препараты. Есть такие, которые лишают человека возможности нормально двигаться, другие вызывают у него сильное чувство доверия, а некоторые, — он на миг задумался, — желание встречи с теми, кто в Чистом мире. В этот момент его рука засветилась зелёным светом а я почувствовала тепло. Он отпустил мою руку, а всю подушечку большого пальца пересекла тонкая розовая линия. Боли больше не было. Здорово, тоже хочу так. — Если ты можешь идти, следуй за мной. — Похоже, у него всегда голос, как у продавца данго после долгой смены. Интересно, а он сладкое любит? — А ты расскажешь мне про химию? Мой жутковатый спаситель замер, а потом повернул голову и посмотрел на меня вопросительно подняв тонкую бровь. — Рассказать про химию? — он с таким ехидством это спрашивает. Ксо, ну нашла время глупые вопросы всякие задавать! Соберись, соберись и ответь! Ты Узумаки, а Узумаки отважны и не отступают от своих слов! — Д-да, даттебане! — я, наверное, опять на помидор похожа, вон как смотрит! Ещё и на писк сорвалась. Ну какая же ты трусиха! Ксо, ксо, ксо! Он меня вообще теперь не будет серьёзно воспринимать, хотя куда дальше-то! А вдруг он много знает, вдруг он очень умный? Ну всё, сейчас смеяться будет, вот точно. Или скажет что-нибудь такое…этакое: стоит вон, придумывает уже. — Посмотрим. — А? «Посмотрим?». Он развернулся вполоборота и заговорил тем тоном, каким говорил Отоо-сан, когда не хотел слушать никаких возражений: — Пока что у нас другая цель: вернуться в Коноху. Так что слушай внимательно, ибо повторять не буду. — его хрипловатый голос вдруг гулко отозвался вокруг, отсекая все шумы леса. — Следуй за мной, девочка.