Твой папочка.
Папа.»
***
Отодвинувшись от стола, который, как обычно, был завален кучей механического хлама, Грегори душераздирающе вздохнул. Был бы здесь Мун… Он бы точно в своей раздражающей манере напомнил, какой это по счету вздох, а затем съязвил про унылого мямлика, или что он там пьяно бормотал в их последнюю встречу. Но к сожалению, Муна рядом не наблюдалось и в помине. Может, иногда его можно было ненавидеть, но несмотря на острый язык и некоторую колючесть, он был отличным другом, который всегда мог подержать: если не словом, то направляющим к действиям пинком под зад. И сейчас Грегори бы это точно не помешало. В такой-то ситуации. Если бы это был кто-то другой, то парень бы уже сбежал. Не навсегда, но по крайней мере на достаточно долгое время, чтобы переварить произошедшее. Собрал все необходимое и рванул бы. Куда угодно, хоть на метаморфический край света, лишь бы подальше. Может бы у него и вышло, если бы этим человеком не являлся его отец. Как казалось до этого злополучного дня, хрупкое равновесие в доме почти восстановилось, даруя уют и спокойствие двум его обитателям. Только вот именно, что казалось. Теперь Грегори просто не понимал, что ему делать дальше. Как вести себя? Разговаривать с ним? Как он должен воспринимать его? Как отца? Или же как партнера? Или же…? Нет, он не будет об этом думать. По крайней мере сейчас. До этой безумной ситуации в его голове все выглядело намного проще: подросток вообще не думал, что ему ответят согласием. Да, небольшой шанс конечно был, подозрительности добавляли всякие неловкие ситуации между ними, и все эти странные прикосновения, взгляды украдкой в его сторону. Может, он настолько стал выдавать желаемое за действительность, что не замечал очевидное? Господи, да он рискнул почти всем, решившись на эту глупую авантюру. Но воспоминания об прикосновениях отца к его обнажённому телу, почти животное желание, витавшее между ними тогда точно переводило это из разряда сексуальных фантазий в реальность. Да и ощутимая тяжесть члена во рту Грегори была тогда вполне себе настоящей. Как и грубая хватка на волосах, заставляющая заглатывать глубже, гораздо глубже, чем сам парень мог сделать. Не сказать, чтобы он жалел о своих действиях. Да и Мун, устав слушать его нытьё часто в весьма грубой форме советовал перейти к делу, вместо того, чтобы раз за разом насиловать ему мозг. И из всех надуманных, по большей части наихудших вариантов событий, получилось совсем не то, чего Грегори ожидал. Может не сразу, но он заметил нежданного зрителя, и увидев, что отец вовсе не собирается врываться в комнату и начинать ругать сына, продолжил дрочить. Конечно, от испуга у него чуть не спало все возбуждение, но мысль о том, что человек, на которого он мастурбирует, стоит и подглядывает за ним, неожиданно возбудила его и добавило порядочно наглости для дальнейших действий. Если бы парень лично не слышал приглушенные стоны Фредди за дверью, никогда бы не решился попытаться соблазнить его. А он даже и не подозревал, что у его горячо любимого папочки есть такие грязные фетиши, которые тут же проявили себя когда у него сорвало крышу от желания. Такого неправильно, но в то же время манящего и притягательного. И Грегори бы постарался повторить эти приятные мгновения, в следующий раз довести дело до конца. Если бы его не мучили сомнения, не был ли этот раз первым и возможно последним…? «– Господи, да о чем я только думаю?! Папа был прав, я точно ужасный сын. Как он там сказал? «Плохой мальчик»? Да к тому же еще и озабоченный. — Грегори нервно зашагал по комнате, чуть не уронив стул, споткнувшись об него. — Он наверняка корит себя за то, что сделал. Пусть даже это я виноват, ведь по сути, именно я его соблазнил. Но с его «правильностью» все в корне меняется.» А вдруг отец на самом деле просто воспользовался им? Откажется от него, решив, что ему не нужен бракованный ребенок? Ведь много лет назад Фредди с поражающей легкостью смог бросить и забыть свою бывшую жену и двоих детей — брата и сестру Грегори. Его абсолютно не волновали воспоминания, сожаления или угрызения совести. Казалось, этих людей, которых он когда-то так сильно любил, вообще не существовало в его жизни! Разумеется, Грегори знал об отчислениях алиментов в их пользу, но никогда об этом не тревожился, ведь отец определённо зарабатывал гораздо больше среднестатистического жителя их города, да и вообще обычного человека в Америке. Первое время он очень скучал по своей прежней семье, доставая папу с просьбами позволить увидеться с родственниками. Тот, к неизменному огорчению сына, отказывал. Иногда создавалось ощущение, что он даже не понимает, о ком Грегори говорит. Вскоре, тогда будучи ещё ребенком, он смирился с создавшимся положением дел, и был вполне доволен жизнью, но все равно чуточку скучал, пока со временем эти чувства не приглушились ворохом новых, не менее счастливых моментов и воспоминаний, заменивших собой старые, которые по прошествии лет почти исчезли из памяти. А отец… Его как будто бы вообще это не беспокоило. Может, на самом деле он и не любил никого? Просто искусно притворялся все эти годы, создав семью для поддержания своей репутации? Он же просто выкинул своих, как Грегори думал до того времени, близких, свою семью, совершенно не волнуясь о своих поступках. Так почему же он не сможет сделать это сейчас со своим «обожаемым» сыном? А вдруг это все было ложью? Вся эта любовь и забота, укутывающая парня в свои объятья начиная с его рождения? И теперь он снова, устав притворятся, решил избавиться от проблемы радикальным методом? Сделал вид, что чувства подростка взаимны, чтобы позже обвинить его в «неправильности». До этого не совсем легкое, но волнение, лежавшее тяжелым удушающим камнем на душе, постепенно превращалось в настоящую панику. Кто такой его отец на самом деле? Заботливый и готовый на все ради своего ребенка? Или же хитрый и жестокий ублюдок, играющий с жизнями других? Грегори хоть и был подростком, но недостатка ума или внимания он за собой не замечал. Правда, лето перед разводом родителей он вспоминал очень смутно, часть воспоминаний будто бы просто исчезла, оставив вместо себя лишь неясные отрывки, которые даже при самых усиленных попытках вспомнить еще чуточку оставляли его наедине с ужасной головной болью. Но было в этом и кое-что полезное. Иногда у него получалось «разблокировать» ещё часть эпизодов из детства, большую часть которых он видел в своих снах. И в этих обрывках часто проскальзывал отец. Но не в таком образе, в котором привык его видеть Грегори большую часть своей жизни. Это были очень странные мысли, потому что внешность его была все также. Но ощущения… совершенно не такие. Он был почти таким же, как… вчера?! Да, так и есть! Горящие красные глаза, жуткая ухмылка и ужасающая, железобетонным прессом придавливающая к полу аура, внушающая ужас и страх. Но в этот момент к этим чувствам добавилось еще одно… И за затмившим его голову возбуждением он почти не замечал всего остального. Но определенно, с отцом творилось что-то не так. Учитывая его предыдущие мысли, не мог ли он, сорвавшись, показать свой истинный облик? Который он много лет прятал за маской добродушного простачка? Но пост директора… Его никак не мог занять наивный и добродушный артист, живущий душой на распашку. Таким был его друг, пропавший несколько лет назад. Грегори с детства знал, что для выживания в окружении хищников, какими являлись главы крупных компаний, нужно самому быть таким же безжалостным зверем. Ни о ком и ни о чем не жалеющим. Мог ли таким человеком являться Фредди? Вполне. Грегори, прожив всю жизнь с отцом, уже не был так уверен, что знает его на самом деле. По сути, все что он видел, так это все годы, начиная с того, как ему исполнилось 12, старший Фазбер гробил на работе. Они очень редко виделись и общались, ведь папа чуть ли не сутками оставался в пиццерии, ночуя прямо там, отдавая всего себя новой должности. А позже Грегори начал влюбляться в него и почти прекратил общение с отцом, лишь бы тот не узнал о его увлечении. И если не считать обычной заботы и беспокойства Фредди о самочувствии и достатке сына, он почти не интересовался, чем увлекается, и как проводит свое время подросток. Были банальные вопросы, вроде «Как погулял? Понравилась жареная индейка на ужине в день Благодарения?». Ну и еще очень редкие, но от того не менее приятные разговоры по душам. Но прежней близости, как в детстве у них уже не было. И Грегори очень сомневался что будет. Ведь он своими руками разрушил стену, что так долго строил. Шифровался, пытался сократить и без того редкое время, проводимое с Фредди. А в итоге… Если и случиться самое худшее из его предположений, он уже сам виноват в этом. Виноват, что допустил возможность запретной связи между ними. И так же легко и непринуждённо, как до сегодняшнего дня Фредди порвал все связи с бывшей женой и детьми, так же произойдёт и с Грегори? Что он для своего отца? Просто игрушка на время, которой можно немного подарить тепла и ласки, прежде чем сломать и выкинуть на помойку, как Генри и Изабеллу? А ведь он даже и не отреагировал на пропажу своих лучших друзей, наблюдая, как медленно, но неотвратимо полиция закрыла дело, почитав его неразрешимым. Фазбер мог поговорить с нужными людьми, чтобы Фокси и Бонни искали до последнего, помочь деньгами, или наоборот подкупить. Но он молчал, своим безмолвием снова отрекаясь от близких ему людей. Но были ли они ему так близки как думали? Как думал Грегори? Ужасаясь своему не вовремя разыгравшемуся воображению, он все равно не мог перестать представлять это. Голова снова начала раскалываться. Как не вовремя! Он даже не могу спуститься за таблетками, чтобы облегчить свое и без того не слишком хорошее самочувствие. Может, он просто полежит? Заснет, забывшись сном, и примет решение на свежую голову. Если конечно сможет хоть на минутку забыть этот ужасающий образ, горящие красным глаза… Обессиленный тяжелыми мыслями, он улегся на кровать, до сих пор слишком увлеченный страшными предположениями, родившимся в его голове в эти минуты.***
Кап… Кап… Кап… В воздухе висел почти осязаемый тяжелый металлический запах, густо обволакивающий все пространство вокруг Него. Разум был все ещё в плену возбуждения от окружающей Его картины. Голову затуманивала доселе невиданная легкость, а на языке чувствовался пряный привкус, заставляющий восхищенно жмурится от удовольствия. Кап… Кап… Все Его тело обволакивала густая темная жидкость, но Он находил это ощущение весьма приятным. Она капала с Него на пол, соединяясь в небольшие лужицы, которые уже стали подобны маленькими, соединёнными между собой ручейками. Тихое журчание вокруг просто кричало о своем желании снова влиться в своих, теперь навсегда, безмолвных хозяев. Так упорно тянулось куда-то вперед, словно пытаясь своим возвращением исправить произошедшую трагедию. Снова дать своим прежним владельцам жизнь, но им уже, увы, было все равно, что будет дальше с их бездушными, покинутыми телами. Конечно же, Он находил это весьма забавным. Кап… Кап… Кап… Кап… Кап… И без того почти бесшумный звук Его шагов заслушался монотонным капаньем и журчанием вокруг Него. Он словно находился в эпицентре резни, по крайней мере так мог сказать посторонний наблюдатель об пространстве, которое скорее было похоже на скотобойню. Старая заброшенная пиццерия преобразилась, и всё это благодаря Ему. Ранее пустые пыльные комнаты наполнились новыми посетителями, которые добавили новых красок в доселе серую и скучную обстановку огромных, давно не видавших людей, залов. Жаль, что они не смогут оценить свой вклад в, теперь абсолютно новый и изменённый интерьер. И не смогли понять радость и предвкушение от предстоящего обновления Его старого дома. Но Он смог поменять их мнение. Сейчас же все улыбались, скалясь в огромных, от уха до уха, улыбках. И конечно Он не мог не разделить эту радость вместе со своими обновленными друзьями. Обезображенные трупы, брызги крови на стенах и огромные темные лужи на полу доставляли Ему эстетическое наслаждение проделанной работой. К Его огромному сожалению, хоть Он и разделался почти со всеми, но не мог уйти, не завершив своё дело до конца. До сих пор Ему приходилось оставаться одному. И Он был бы безумно счастлив, если бы Его дорогой Грегори смог присоединиться к их общему веселью. Но почему-то он упорно избегал этого, прячась по огромному зданию, считая, что сможет сбежать от своего любимого папочки. К несчастью, Он никогда не сдавался так просто, предпочитая доводить все до своего логического конца, чего бы это Ему не стоило. Но раз мальчик хочет, почему бы и не принять правила игры, ведь какие трудности бы не были на Его пути, он всегда достигал своей цели. — Раз, два, три, четыре, пять, — Его лицо исказила торжествующая улыбка, когда Он услышал звуки поспешных шагов в соседнем коридоре. — Я иду тебя ИСКАТЬ!!! Шаги Грегори, а Он был уверен, что это точно был Грегори, переросли в бег. Но теперь это точно не могло его спасти, ведь Он уже знал, куда именно ему нужно идти за упрямой Звёздочкой. Постепенно загоняя парня в тупик, Он не мог перестать смеяться. Ему никогда в жизни не было так весело, как в этот момент, когда Он преследовал своего сына по пятам, сжимая в руке огромный мясницкий тесак. В этой внезапной гонке не на жизнь, а на смерть было что-то безумно интригующее и так же невероятно возбуждающее. Ему нравилось ощущать себя хищником, загоняющим дрожащую от ужаса добычу в угол. И Его цель была почти достигнута. Еще пара шагов и… — П-папа?! — испуганный подрагивающий от страха голос Грегори звучал для Него в сотни раз лучше ангельского пения, при условии, если бы он все-таки смог попасть на небеса и послушать божественный хор, прославляющий имя Творца. Впрочем, Ему было вполне достаточно и этого загнанного Им оленёнка. — Что ты хочешь с-сделать? С вполне очевидным ужасом парнишка смотрел загнанным взглядом на тесак, уже предчувствуя, как холодная лапа смерти в лице его отца сжимается на тонкой нежной шее. — А разве ты не понимаешь, Звездочка? Я хотел устроить праздник для тебя. Не ожидал, что ты окажешься настолько против пиццы, которую с таким аппетитом уплетал на предыдущих праздниках. — Он нагнулся к Грегори, глядя прямо ему в глаза. — И за твои детские протесты, которые я уже много раз просил оставить в прошлом, ты будешь наказан. Он схватил волосы парня в кулак и намотав их на руку, позволил себе несколько секунд насладиться их гладкостью и шелковистостью, и только после зажал их в крепкой хватке, от которой Грегори, тоненько вскрикнув, беззвучно зарыдал. Крупные слезы, катящиеся по его щекам и выражение безграничного отчаяния всецело захватили Его внимание. — Ты выглядишь как маленькая распущенная блядь. Взгляни на себя, — он без малейшего усилия проволочил сына по полу, вздрагивая перед зеркалом, предусмотрительно оставленным в коридоре. В его слегка потемневшей без должного ухода поверхности отражались двое: хрупкий, плачущий парень, с миловидным лицом и полными страхами и отчаянья ореховыми глазами, а так же его вынужденный спутник … Нет, пожалуй, Его все же стоит описать. Высокий, в два раза выше Грегори мужчина, в старой маске аниматроника-зайца. С головы до ног Он был покрыт уже подсыхающей кровью, но даже и без этого Его вид был достаточно устрашающим. Крупное, явно сильное физически тело и крепкая хватка не оставляли парнишке ни единого шанса избежать своей участи. А полные ярости и злобного торжества красные глаза подавляли ничуть не хуже устрашающей ауры, витавшей вокруг Него невидимым удушающим облаком. — Знаешь, так бы тебя и трахнул прям здесь, — видя смущение Грегори, Он тихонько прошептал остаток фразы тому на ушко, — и как я вижу, ты совсем не против такого развития событий. Или же я не прав? До слез болезненная хватка на волосах быстро прогнала румянец с лица парня. Отражение в зеркале в точности повторило гримасу боли на его лице, которую в тот же момент стерло еще более яркое выражение ужаса от приближающегося к щеке окровавленного ножа. — К сожалению, у нас нет на это времени, Звезда — Он разочарованно покачал головой, легонько водя лезвием по щеке, однако, не нанося на бледном от страха лице Грегори никаких порезов. — Нас ждет праздник, не так ли? <…> Как это не было удивительно, обошлось без сопротивления. Сын, еще немного всхлипывая, без малейших понуканий шел в нужном направлении. От вида мертвых тел он морщился и вздрагивал, проходя мимо знакомых лиц, но не боялся. Страх у него вызывал лишь один человек, и Ему нравилось, что Он стал тем, кто вызывает у подростка такие чистые и незамутненные эмоции. Но как бы тот не боялся, самое интересное Грегори ждало впереди. В комнате для вечеринок. Проходя последний поворот, Он еле сдерживал дрожь предвкушения. Уже ненужный тесак был выброшен Им в одном из поворотов. С Его мальчиком столь крайних мер никогда не требовалось. Было достаточно лишь немного повысить голос, что успешно работало и сейчас. Заляпанный кровью ключ нисколько не скользил в руке, когда Он проворачивал его в замке. Втолкнув парня в комнату, Ему пришлось быстро захлопнуть дверь, снова закрыв ее, только уже с другой стороны, чтобы главный гость празднества не смог сбежать. Увы, эта мера предосторожности была суровой необходимостью, потому что обретя свободу от стальной хватки отца, Грегори бросился к единственному выходу, который, увы, был для него недоступен. Абсолютно без какого либо смысла, он дергал ручку, наверняка в сумасшедшей надежде, что старая дверь все же поддастся ему, и когда в старом проржавевшем замке что-то щёлкнуло, он издал радостный возглас, который тут же оборвали насмешливые слова мужчины: — Какой же ты все-таки непослушный ребенок, — Он специально не мешал сыну, желая, что бы тот сам наконец-то понял безвыходность своего положения. Да и смотреть на то, как он пытается выбраться, на его тщетные попытки открыть запертую дверь было забавно и весьма приятно. Грегори тут же затих, отчаянно вцепившись в ручку. Его руки тряслись, а лицо вновь покрылось тоненькой дорожкой слез. Не услышав на свои слова никакого отклика, кроме тихих всхлипов, Он медленно подошел к парню и мягко отцепил его тонкие дрожащие пальцы от двери, и поглаживая их другой, скользкой от крови рукой, поднес их ко рту маски, в намеке на поцелуй. От этого спонтанного действия мальчик слегка расслабился, будто бы позабыв, что ждет его на самом деле. И для него стало полной неожиданностью, что эту же самую руку, которую Он только недавно нежно гладил, сожмут до синяков в запястье и вздернут за нее вверх. — Кажется я уже говорил тебе, чтобы ты хорошо себя вел? Или ты настолько хочешь, чтобы папочка наказал тебя, дрянной мальчишка? Посмотри, что ты наделал! — Он опустил лицо Грегори до уровня замка, чуть ли не прижимая его к проржавевшему металлу. — Ты так отчаянно пытался открыть дверь… И даже не заметил, что из-за твоих действий ее окончательно заклинило. Но, впрочем, — с тихим хмыком Он отпустил посиневшую руку и парень с грохотом упал на колени, тут же бросаясь растирать обескровленную конечность, — теперь ты точно не сбежишь. Грегори замер на полу, прижимая к груди пострадавшую руку. Осознание оседало внутри него тяжелым комом, мешающим мыслить рационально. Медленно и верно, как Он этого и хотел, его душа наполнялась беспросветным отчаяньем, лишая сил и убивая желание сопротивляться, оставляя в ней лишь пустоту и безнадежность. «– Идеально.» — Он снова схватил мальчишку за волосы, приподнимая его голову так, чтобы тот смотрел Ему в глаза. Как Он и ожидал, в их глубине почти потухла искра, придававшая его взгляду живой блеск. Но так было даже лучше. Намного лучше. Никакого сопротивления, лишь покорность, которая так возбуждала и сводила Его с ума. — Вставай. — парень безмолвно встал с колен, даже не пытаясь вырваться из жесткой хватки, как бы начал делать это некоторое время назад. Он просто стоял, готовый исполнить даже самые безрассудные приказы, которые мужчина мог дать ему. Ощутимая и такая пьянящая власть над сыном находилась именно в Его руках и ничьих более. Он бы ни за что не позволил кому-то другому увидеть Его мальчика таким сломленным. Именно поэтому Ему пришлось заставить замолчать Его дорогих друзей, сделать их такими же послушными безмолвными марионетками, каким сейчас был Грегори. Их различие было лишь в том, что у парня до сих пор билось сердце, когда у остальных оно остановилось навсегда. Он бы еще долго мог наслаждаться их мольбами и громкими и приятными Его слуху криками, но Его главная жертва — главный гость и виновник устроенного торжества слишком манил, заставляя забыть обо всех остальных. И теперь, когда он в Его руках, Он больше ни за что не отпустит своего дорогого мальчика. Мальчишка останется с Ним навсегда, вдыхая в Его пустую жизнь новый смысл, даря наслаждение, длинною в целую нескончаемую вечность. — Подойди ко мне, — Грегори сделал маленький шаг вперед, по-видимому, все еще опасаясь Его, что не понравилось мужчине. — Еще ближе. Давай-давай, не стесняйся. Я устроил этот праздник в честь тебя, но так и не услышал ни восхищения или как минимум, благодарности, — хоть парень и подошел ближе, почти утыкаясь лицом в Его грудь, тяжело и надрывно дыша от хоть и не больших, но все же достаточно критичных для его хрупкого тела травм, до сих пор молчал, склонив голову вниз и пряча глаза за волосами. — Неужели ты так и будешь просто молча стоять? Я слушаю тебя. — в ответ Ему было лишь прежнее безмолвие, которое уже начинало раздражать. — Ладно, если ты так не хочешь благодарить меня, то хотя бы посмотри на мои старания, — слегка склонившись, Он прошептал это сыну на ушко, обдавая чувствительно местечко горячим дыханием. От этого небольшого воздействия по телу мальчика прошла легкая дрожь, что не укрылось от его внимательного взгляда. — Ну же, я жду. От резкой холодности в Его голосе, Грегори дрогнул, но наконец-то послушно обошел мужчину, бессмысленным и опустошённым взглядом осматривая комнату. Обстановка была не то, чтобы скудной, но кроме стола посередине комнаты и стульев с «гостями», которые были посажены в ряд лицом к двери, практически ничего и не было. Как и во всей пиццерии, фиолетовые стены с чёрно-белой шахматной клеткой снизу, были заляпаны крупными пятнами крови, которой здесь был далеко не один слой. Слабый свет мигающей лампы, добавлял к атмосфере и без того немалую мрачность. Плохое освещение не позволяло увидеть лица рассаженных за столом людей, но это странные, неестественные для человеческого тела позы ясно давали понять, что все они уже точно мертвы. Он так же повернулся, с жестокой ухмылкой смотря мальчишке в спину. Это была одна из частей Его плана. Он хотел окончательно сломить волю парнишки, заставить смириться с Его властью над своим телом. Что ж, похоже, этого уже не требовалось. Хватило лишь несколько ударов и сказанных Им фраз. Мысленно празднуя победу и уже представляя, как исполнит последнюю часть задуманного, Он не заметил, как на мгновение в глазах Грегори промелькнул плохо скрываемый ужас, который тут же сменился пустотой и безразличием. — Можешь подойти ближе, я уверен: ты будешь рад увидеть знакомые лица. — Он мягко провел по спине парня, слегка, как бы невзначай задевая округлые полушария и подталкивая его. Грегори, заторможенными неловкими движениями двинулся вперед, рефлекторно морщась от боли в коленях, которые наверняка, как и руки, были в синяках и царапинах. Подойдя на пару шагов ближе к столу, где уже было достаточно хорошо видно обезображенные лица сидящих, подросток резко остановился. Образовавшуюся тишину прервали Его шаги. Плавными и крадущимися движениями, Он приблизился к парню, нависая над ним мрачной тенью. — Т-ты… — Неужели ты наконец-то решил поблагодарить меня? — Его голос слегка подрагивал от предвкушения и сгустившегося по всему телу возбуждению, горячей волной устремляющегося в пах. — Ты уже упустил момент, Звезда. Теперь я жду от тебя не пустых слов, а действий. Не думай, что сможешь уговорить отменить свое заслуженное наказание, но если ты хорошенько постараешься, — с невидимым намеком Он слегка поправил резко ставшие тесными штаны, — я подумаю над тем, как его смягчить. — К-как т-ты мог… — еле различимый за всхлипами шепот, скрывавшийся с губ, достигал до самых глубин Его темной, пропитанной чернотой души. — Белла, Генри, мама, Бонни, Фокси… — под конец голос Грегори начал срываться почти на крик, — Мун!!! Как ты мог?! Зачем ты сделал это с ними?! Зачем делаешь это со мной?! Что-то внутри Него дрогнуло. Забытые, запертые накрепко чувства спустя много лет впервые дали о себе знать, но когда парень, резко развернулся и изо всех оставшихся сил попытался залепить отцу пощёчину, Он тут же овладел собой и снова запер их в душе. Теперь уже навсегда. Опомнившись, мужчина тут же перехватил занесшуюся для удара руку. Его мгновенная реакция не позволила Грегори даже этой малости. Схватив мальчишку за горло, Он со всей силы швырнул его, распиная на столе. — Зачем я это сделал? Ты правда хочешь это знать? — безумное выражение Его лица могло напугать кого угодно, но парнишка хоть и боялся, но прямо смотрел Ему в глаза, твердо выдерживая усиливающееся давление навалившегося на него тяжкого тела. — Они хотели забрать тебя — моя чокнутая жена и ее маленький ублюдок. Они похитили, украли тебя. Наверное ты не помнишь, как сбежал от них, как несколько часов шел по морозу в одной пижаме. Шёл ко мне. Я искал тебя тогда целый месяц. Безумно долгий месяц, Грегори. Наверное, дети и правда не помнят все плохое, но я ужасно злился, когда ты просил меня о встрече с ними. А потом ты начал отдаляться от меня. Общался с моими друзьями, проводил с ними больше времени, чем с мной! Ты и правда до сих пор не понимаешь? Не понимаешь, почему я убил их?! Он раздраженно вздохнул, жалея, что не сдержался и высказал этому глупому мальчишке самое сокровенное. Но, в конце он заслуживал знать, весь всё, что Ему приходилось делать, всё это было ради него. Убийства, жизнь, полная лжи, бесконечное притворство… В чувствах к сыну, которые Он описал сейчас, Ему никогда не приходилось лгать. Но как же иногда чесались руки… Вместо того чтобы просто ласково потрепать подростка по голове, наоборот схватить его за волосы, силой поставить перед собой на колени. Еще с давних пор Его преследовало желание ощутить этот нежный влажный ротик на своей горячей возбужденной плоти, и когда Он почти получил, что хотел, этот трусливый ублюдок не позволил довести Ему дело до конца. А ведь этого было чудовищно мало. После стольких лет ожидания Он заслужил своей награды, которую у Него вновь попытались отнять. Но теперь Его никто не остановит. В этом выдуманном мире снов Ему было позволено все то, чего Он так страстно жаждал. И совсем скоро это станет реальностью, ведь ради этого можно было пойти на что угодно, зайдя за грани человеческой морали и расширить допустимые пределы возможного. — А я правда пытался быть добрым к тебе, разрешал творить глупости, делал все для тебя! Никто не сможет полюбить тебя так, как люблю я. Никто не будет выполнять все твои прихоти кроме меня. И никто не достоин заполучить тебя всего, как я. Мне пришлось пройти девять кругов ада, чтобы быть с тобой. Но ты ни капли не ценил мое снисходительное отношение, — Его глаза, до этого ярко-красные, до самых краев заполнила густая чернота, — пришло время платить, Грегори! — П-папа, п-подожди… — мальчик старался как-то отползти, оттолкнуть, сделать все — лишь бы ужасное пугающее давление со стороны исчезло. Сопротивление лежавшего под Ним мальчишки лишь усиливало Его похоть. В нетерпении Он просто начал сдирать с него одежду, оставив лишь только разорванную пополам футболку. Брюки уже давно болезненно сдавливали плоть и Его окатило волной облегчения и нетерпеливого предвкушения, когда Он наконец-то расстегнул молнию на ширинке. С трудом раздвинув тонкие мальчишеские ноги, Он удерживал одной рукой округлое белоснежное бедро, параллельно наслаждаясь мягкостью и нежностью кожи. Больше всего забавляло, что как бы сын не пытался брыкаться, он до сих пор не решался ударить Его, хоть одна рука у него и оставалась свободной. Поняв, что с ним случится дальше, Грегори начал извиваться еще сильнее, пытаясь выбраться из стальной хватки, а тяжесть шлепнувшегося на его живот крупного члена привела в ужас. Своими дерганными движениями он создавал небольшое трение Его эрекции об свой живот, от чего парень тут же оказался перепачкан в обильно выступавшем предъякуляте. — Успокойся! — резкая болезненная пощечина ошеломила подростка, заставив его замереть. — Вот так-то лучше. — Ему не нравились эти резкие отчаянные движения, сильно мешающие приступить к самому главному. — Если бы ты так не дёргался, наверное, тебе бы не было сейчас так больно. С этими словами Он засунул в тугую задницу мальчишки сразу два пальца, чтобы слегка подготовить его для себя. Парень был слишком узкий, и у Него не получилось бы так просто войти в него. От внутренней мягкости и жара дырочки Его член нетерпеливо дёргался, стремясь оказаться в этой манящей упругой тесноте. Было немного неудобно разрабатывать его на сухую, но Его и не без того небольшой запас терпения стремительно заканчивался. Кто бы знал, чего Ему стоило сдержаться и не ворваться в тело мальчишки. Он не боялся причинить своей маленькой жертве немного боли. Было бы нескромно сейчас похвастаться, но размером достоинства Он не был обделен и Его возбужденный до предела член просто бы не поместился в действенное тело. Мужчина не пытался быть аккуратным. Напротив: каждое движение пальцев внутри вызывало на лице Грегори упоительно страдающее выражение. Пару раз Он даже специально делал резкие и болезненные толчки, чтобы увидеть более яркие эмоции. Грегори же в это время, безвольно лежал, будто бы обессилев, лишь изредка карябая по столу ногтями от болезненных и будто разрывающих изнутри толчков. От огромного напряжения все его тело было покрыто холодным потом, а режущая боль внизу с каждым Его действием лишь усиливалась, не давая впасть в желанное как никогда беспамятство. Лишь изредка подросток жалобно стонал и бормотал просьбы прекратить, которые Он даже не слышал, поглощенный своей безумной жаждой и желанием. В дырочку уже достаточно свободно проходили 4 пальца, когда Он наконец нашел ту самую точку. От резкого, неожиданно приятного ощущения мальчишка выгнулся дугой, что-то неразборчиво проскулив. Сильное непрекращающееся давление пальцев на простату создавало адский коктейль из боли и приятных ощущений, из-за чего Грегори прогибался до хруста в спине, пытаясь уйти от мучившей его руки. Таким сын нравился Ему намного больше. Весь взмокший, измученный болью и возбуждением, почти потерявший разум из-за Его действий… Как бы ему ни хотелось продолжить эту сладостную пытку, мужчина был уже почти на пределе. Приставив истекающий смазкой член к дырочке, Он медленно вошёл в, до сих пор оставшийся узким проход, сдавленно зашипев от приятной тесноты. Подождав минуту, чтобы немного привыкнуть к ошеломляющей своей теснотой узости, медленно начал двигаться в зажатом от напряжения теле. Сокращающиеся стенки, сдавливающие Его эрекцию со всех сторон дарили желанное и безумно прекрасное наслаждение. Но как бы Он не старался разработать маленькое отверстие, все-таки спустя несколько минут почувствовал теплую горячую жидкость, упрощающую скольжение. Так было намного лучше. Надо было еще раньше порвать Грегори, тогда бы Ему не пришлось тратить время на растяжку. Почти полностью высунув член из ануса, оставив в проходе лишь головку, он увидел кровь, почти полностью покрывшую Его плоть. Эта приятная картина полностью отключила разум, оставив в голове только первобытные инстинкты. Он тут же резко вошел обратно, вбиваясь до самого основания, совершенно не пытаясь сделать подростку хоть как-то приятно. Заботясь лишь о своем удовольствии, с каждым резким толчком все быстрее приближаясь к долгожданном оргазму. Кончая, Он склонился над Грегори, впиваясь зубами в беззащитно открытую шею, оставив на ней глубокий кровоточащий след. Мальчишка снова плакал. Но не как до этого. Были и громкие, и беззвучные рыдания, тихие безмолвные слезы. Сейчас же это был бессильный и отчаянный плач. Выражение глубокой обиды на лице Грегори настолько Его развеселили, что Он громко и злорадно рассмеялся. — Наверное, тебе было очень больно, да, малыш? — теперь Ему было уже как-то все равно. — Ничего, в следующий раз, уже настоящий, я буду аккуратнее. Мы будем аккуратнее, не правда ли, Фредди? — повернув голову к пустому месту в углу комнаты, безумец зловеще улыбнулся.***
Сон Фредди не был таким легким и спокойным, как у его сына, лежащего в соседней комнате. Искаженное от страха лицо мужчины явно давало понять, что видит он отнюдь не прекрасные картины. Частые беспорядочные дерганья рук окончательно откинули в сторону промокшее от пота одеяло и, на секунду замерев, он продолжил беспомощно извивался на смятой простыни. Между бровей залегла глубокая морщинка, из-за чего его лицо казалось еще более испуганным и беспомощным. Неразборчивый быстрый шепот был еле слышен в глубокой ночной тишине, в отличие от редких бессвязных стонов. — Нет, не делай этого! — тишину комнаты пронзил умоляющий крик. — Остановись! Хватит! Да прекрати ты уже, черт возьми! Весь взъерошенный, Фредди резко уселся на кровати, вцепившись дрожащими руками в волосы. Его голову переполняли хаотично метающиеся мысли, а трясучка никак не желала униматься. С трудом приподнявшись, он все же смог дотянуться до стакана, стоящего на прикроватной тумбочке. Стуча зубами об края бокала, он еле смог сделать несколько глотков и, поставив воду обратно, медленно улегся, сдерживая нервное желание проверить Грегори. Проворочавшись несколько минут, он все же не выдержал, и по возможности тихо встав, вышел из комнаты. Для начала мужчина все-таки решил хоть чуть-чуть успокоится, чтобы ненароком не разбудить сына. В этом ему отлично помогла горсть ледяной воды, которую он плеснул себе в лицо, глядя на свое измученное отражение в зеркале. Шум воды мог услышать Грегори, поэтому Фредди завинтил кран, продолжая вглядываться в свое лицо. Уставшие, будто бы потемневшие глаза пусто смотрели куда-то вдаль, а дорожки капель стекали с промокшей чёлки за шиворот, неприятно холодя кожу. Способ был очень неприятный, но действенный. Наконец-то перестав дрожать, он почувствовал себя намного лучше по сравнению с предыдущими мгновениями. Да и путаница в мыслях слегка утихомирилась. Теперь уже можно было идти. Выходя из ванной, Фазбер тихонько прикрыл дверь, однако не выключая свет, чтобы он хоть что-то мог видеть в непроглядной тьме коридора. Тихое шарканье босых ног об ковер заглушал свист сквозняка из окна около лестницы. Ночь и впрямь была на редкость мрачной. Редкий свет луны иногда прорезался, освещая ступеньки, но тут же скрывался, погружая все в привычную темень. Фредди крался вдоль стены, стараясь не задевать висящие слишком низко картины. «– Давно уж надо было их перевесить повыше. Как только появится время, обязательно займусь этим. — мужчина прекрасно знал, что врет самому себе, ведь у него почти не было свободного времени из-за работы и прочих, не менее важных дел. — А может уволиться? Или взять отпуск? Хоть проведу побольше времени с сыном.» — мысль была настолько глупой, что он тут же оборвал ее, не желая даже представлять возможность такого райского отдыха: только он и Грегори. Как они вместе гуляют в парке, проводят время на любимых аттракционах, медленно целуются на полу в библиотеке, спрятавшись между стеллажами, как будто бы опасаясь, что об этом маленьком секрете может узнать кто-то кроме них самих… «– Стоп! Нет, ни за что. Я просто проверю, все ли с ним в порядке и уйду. Я не буду делать ничего из этого. Я просто посмотрю и уйду. Так будет лучше. Для него и для меня. Он обязательно все поймет. Не сразу, но я уверен что он сможет осознать, что так и правда будет лучше для нас двоих, — горькие мысли об расставании с любимым сыном навевали печаль и глубокую, бесконечную тоску. — Если все, что я видел, это правда, мне нужно бежать от него как можно скорее. Я не вынесу, если причиню ему еще больше боли, чем уже сделал. Пусть это и было всего лишь сном. И если я уйду, то это так и останется глупым кошмаром. Никто не должен причинять ему вред, даже я. Особенно я.» Приоткрыв скрипнувшую дверь в комнату Грегори, Фредди тихо зашёл, прикрывая ее за собой. Как всегда, парень спал на заправленной кровати, а полки и стол были завалены механическим хламом, в котором сын наверняка снова копался перед сном. Луна, выглянувшая из облаков, освещала комнату тусклым светом, в котором глаза мужчины, привыкшие к темноте, видели все достаточно хорошо. И то, как подросток звездой раскинулся на кровати, тихонько сопя в подушку. Вообще, прозвище «Звезда» возникло еще в далеком детстве. Старший Фазбер любил называть его так, потому что когда сын спал, он раскидывал во все стороны руки и ноги, из-за чего был похож на морскую звезду. Позже оно приобрело более ласковый смысл и окончательно закрепилось за мальчиком. И даже сейчас, в подростковом возрасте Фредди не прекращал его так называть, видя, как тот расцветает от одного сказанного слова. Мужчина обожал видеть на лице Грегори улыбку. Но даже и мрачное выражение на его лице манило, хотелось обнять этого милого надутого цыплёнка и больше никогда не отпускать, чтобы всегда ощущать уютное тепло от его тела на своих коленях, каждый день чувствовать мягкость и вкус его припухлых от поцелуев губ, узость его дырочки, сжимающейся вокруг его члена… Фредди до сих преследовало это фантомное ощущение из его сна, и даже металлический привкус крови подростка настолько реально ощущался на его губах, что Фазбер по-настоящему испугался себя и мыслей, которые начали заходить слишком далеко. Еще несколько минут он мучительно размышлял, не решаясь даже встать рядом. Ведь он просто хотел проверить, все ли в порядке с его дорогим Грегори. Только если этот раз будет последним, когда он его видит, Фредди мог позволить себе немного больше, чем обычно, не так ли? Самую малость, парочка прикосновений, которые точно не могли навредить мальчику. Аккуратно присев на краешек кровати, незанятый распростёртыми по покрывалу конечностями, мужчина просто любовался миловидным личиком, все еще сомневаясь, сможет ли он остановиться, если происходящее зайдет слишком далеко? Но в конце концов, он не будет делать ничего плохого. Уж он не причинит сыну лишней боли в отличие от его другого Я. Грегори, как обычно, спал в своих любимых шортах и футболке, которая немного приподнималась, открывая вид на бледную полоску кожи живота. Фазбер нерешительно коснулся ее пальцами, поглаживая, и внимательно следя, не проснется ли он от его прикосновений, готовясь в любой момент отдернуть руку. Увидев, что подросток никак не отреагировал на его движения, старший начал действовать немного решительней: медленно задрал ткань повыше, обнажая впалый живот и часть грудной клетки. И так же неторопливо принялся поглаживать грудь, лишь кончикам пальцев дотрагиваясь до белоснежной кожи. От испытываемого напряжения его дыхание участилось и стало более тяжёлым, сердце колотилось как бешеное. Казалось, оно вот-вот выпрыгнет из груди, в своем стремлении стать еще ближе к Грегори. Кто бы знал, какие усилия Фредди приходилось прилагать, чтобы сдерживаться и действовать аккуратно, не тревожа сон парня. Он нежно и чувственно обводил каждый доступный ему сантиметр тела, как никогда жалея, что не может заменить пальца на язык и ощутить солоноватый вкус кожи, вылизать его всего — с головы до прекрасных розовых пяточек. Но и чувствовать тепло под своими руками тоже было неплохо: уже не так остро реагируя как каждое движение Грегори, который по-видимости, очень крепко спал, мужчина смог добраться до упругих розовых сосков, которые слегка напряглись от приятных прикосновений и ощущались как мягкие, лишь слегка затвердевшие комочки. Чтобы полностью открыть себе обзор, он окончательно задрал футболку наверх, настолько это ему позволяла поза сына. Прежде, чем продолжить, Фредди посмотрел на его лицо, еще раз для собственного спокойствия убедившись, что его действия не вызывают почти никакого отклика, кроме небольшого ёрзанья. От легкой щекотки упругих комочков Грегори лишь поморщился, что-то недовольно пробурчав. Мужчина лишь грустно усмехнулся: это напомнило ему, как часто сын так же начинал недовольно что-то бормотать, а он просто смеялся и взъерошивал ему волосы, после чего мальчик утихал, через пару минут снова освещая все вокруг своей улыбкой. Как бы ему хотелось повернуть время вспять, вернуться в прежние беззаботные деньки, но увы…! Раз уж парню не нравились подобные нежности, можно было попытаться действовать немного жёстче. Зажав сосочки между пальцами, Фредди слегка потянул их вверх, тут же отпуская. Повторив это несколько раз, он с нажимом принялся массировать припухшую плоть. А в ответ на пощипывание окончательно затвердевших сосков кончиками пальцев раздались тихие стоны, иногда проскальзывающие среди обычного сопения крепко спящего паренька. Решив оставить соски в покое, Фазбер нерешительно опустил руки на бедра подростка. Он понятия не имел, насколько далеко сможет зайти до того, как мальчик проснётся, но отчаянно надеялся, что даже если это и произойдёт, Грегори не оттолкнет его. Для большего доступа к телу мальчика ему нужно было сесть у того между ног. Придерживая их за голени, он аккуратно раздвинул их, чтобы хоть как-то уместиться в и без этого узком пространстве. Уже не так решительно, но медленно и плавно он поглаживал внутреннюю часть бедер, не прикрытую шортами, по чуть-чуть подбираясь к самому сокровенному местечку. И в голове Фредди абсолютно не осталось цензурных выражений, когда он обнаружил, что сын снова спит без трусов. Один отсутствующий предмет одежды и несколько почти невинных прикосновений как будто снова превратили его в такого же перевозбужденного, подконтрольного действию гормонов мальчишку. Глубоко вздохнув, мужчина чуть ли не силой заставил себя оторваться от округлых мальчишеских ног и вновь вцепившись в многострадальные волосы, несколько минут спрашивая себя: что он, черт возьми, такое творит? Зачем он начал домогаться до своего спящего ребенка? А ведь только недавно был готов уйти, исчезнуть, лишь бы не допустить подобного. И что же? Вся его решительность убраться от сына подальше, обезопасить его от себя, обратилась в прах. Теперь ему уже точно не было терять. И раз он уж сидит тут, то нужно довести начатое до конца. Чего бы это ему не стоило. Он и так уже испортил все, что мог, и еще один грех не слишком отяготит его и без того черную душу. Приподняв Грегори за талию, он с осторожностью начал стягивать с него шорты. Делать это одной рукой было не слишком удобно, но действуя как-то иначе он рисковал разбудить подростка. Приспустив их до колен мужчина тихонько опустил его обратно на кровать, и почти не пошевелив мальчика, окончательно снял раздражающий его предмет одежды, швырнув шорты куда-то на пол. С ними же и ушли последние шансы на отступление. Путь назад был окончательно отрезан, теперь ему оставалось только одно… Хоть он и до этого видел Грегори обнажённым, но сейчас он выглядел по-особенному красиво: разметанные по подушке каштановые волосы, полностью расслабленное лицо и легкая улыбка делали его как никогда желанным. Большую часть внимания на себе сосредотачивал его небольших размеров аккуратный член, спокойно лежащий на правом бедре, поджавшиеся от внезапной прохлады яички, и, сморщенная, слегка припухшая розовая дырочка. Неужели его мальчик недавно играл с собой? Кого он представлял на месте своих тонких пальчиков, неуклюже растягивающих узенькое кольцо мышц? Впрочем, сейчас Фредди было не до внезапной ревности, не в момент, когда его рука обхватила плоть подростка, которая казалась такой маленькой на фоне его широкой ладони. Несколько движений по члену заставили его наполовину затвердеть. Да и сам мужчина постепенно возбуждался, ощущая, как с каждым рывком обхваченных в тугое кольцо пальцев каменеет эрекция Грегори. От первого громкого стона парня Фазбер резко отстранился, испугавшись. Но поняв в чем дело, продолжил надрачивать. Каждый развратный звук, вылетевший из маленького рта его сына действовал на Фредди не хуже афродизиака. Не обращая внимание на свой так же, затвердевший член, он уделял все внимание лишь чужому возбуждению. Резкие хаотичные движения тут же сменяли более плавные и наоборот. Большим пальцем он давил на высовывающийся кончик покрасневшей головки, массируя его. Выделившаяся предсеменная жидкость здорово облегчала скольжение, позволяя Фредди не так часто отрываться для смачивания руки слюной. Так же он ласкал поджимающиеся от подступающего оргазма яички, специально слегка задевая сжимающуюся дырочку. А от давления на местечко под мошонкой Грегори вовсе выгнулся дугой, долго и протяжно застонав. Склонившись над пахом парня, мужчина легонько подул на его член, и предвидя следующие движения, быстро открыл рот и наклонился еще ближе, что бы вся возбужденная плоть могла отказаться во влажном плену его рта. Застонав от наслаждения в унисон с мальчиком, он полностью насадился горлом на его эрекцию, чувствуя на языке солоноватый привкус смазки. С непередаваемым наслаждением он вылизывал член подростка, кончиком языка щекоча маленькую дырочку в головке. Каждое движение языка Фредди вызывало у него самого болезненную пульсацию в паху. Когда впервые за эти бесконечно долгие минуты он дотронулся до себя, то не смог сдержать глубокий гортанный стон, отдавшийся вибрацией по плоти сына. Фазбер занял, что зачастую подростки эякулируют достаточно быстро, но выплеснувшаяся ему в рот вязкая сперма стала полной неожиданностью. Зависнув над плотью сына на несколько секунд он все же отстранился, сглатывая горьковатое семя вместе с накопившейся слюной. Решив не останавливаться на одном оргазме, Фредди снова начал ласкать языком член Грегори, который даже через такой малый промежуток времени уже снова был в боевой готовности. Параллельно он поглаживал себя через тонкую ткань домашних штанов, с каждым движением руки по своей эрекции чувствуя, как тугой узел возбуждения постепенно крепнет, приближая его к финалу, который был почти недостижим из-за недостаточно сильного трения. Пришлось приспустить их вместе с нижним бельем для большего доступа и изредка специально пережимать плоть у основания, чтобы не кончить раньше времени. Увлёкшись своим занятием, мужчина потерял всякую осторожность, несдержанно постанывая, даже не обратив внимания, что за ним уже как несколько минут наблюдают поддернутые пеленой желания карие глаза. Это был второй, лучший оргазм в жизни Фредди. От восхитительных ощущений, которые до сих пор прокатывались волнительной дрожью по телу, мужчина потерял равновесие, чуть не рухнув на подростка. Подняв голову, он встретился взглядом с сыном, который внимательно рассматривал его из-под блядски приопущенных ресниц. С опозданием закрыв рот, Фазбер-старший почувствовал, как с уголка его губ стекают парочка капель спермы Грегори, а рука была переполнена его собственным семенем. Сначала ему резко захотелось прикрыться, сделать вид, что ничего не произошло, но было бы слишком глупо отрицать содеянное. — Эм, пап… Ты кажется слегка испачкался… — привстав, парень дотянулся рукой до лица отца, стирая мокрую дорожку с подбородка. «– Испачкался… Хах! Что? — Фредди замер как истукан, на лбу выступили крупные капли пота. — И это все, что он может сказать мне? Да я только что отсосал ему! Когда он проснулся? Почему я не заметил этого? Черт, черт, черт, что же делать то, а? Что мне теперь говорить ему? Я же хотел просто посмотреть и уйти, что же я наделал…» — …пап. Пап! Да очнись ты уже! — Грегори потряс его за плечо, от чего сперма слегка стекла с руки мужчины на постель. Переведя грустный, умоляющий взгляд на сына, Фазбер с ужасом думал, чтобы еще натворил, если бы он не проснулся так вовремя. А ведь он уже был готов зайти гораздо дальше, чем просто дрочка. Не об этом ли говорил его другое Я? Зачем он вообще решился зайти к Грегори в комнату? Ведь его первоначальная цель была совершенно другой. Неужели, это он заставил мужчину сделать все это? Ведь сам Фредди ни за что не допустил бы подобного по отношению к своему любимому мальчику. На протяжении многих лет его святой обязанностью было оберегать и защищать своего ребенка, а теперь он же сам и причиняет ему непоправимый вред своими отвратительными действиями. Мужчина уже несколько лет подмечал странное отношение подростка к себе, но списывал это на подростковый максимализм, который пройдет со временем. Он был уверен, что парень просто надумал свою влюбленность, и когда повзрослеет, поймет, что это были всего лишь фантазии. Которым он сейчас сам же и потакает. Точнее не он, а… «– Ну-ну, сбавь обороты, дружочек. Изначально это было твое желание и я никак не вмешивался в твои действия. Ты сам все решил, я тут совершенно не при чем.» Странный голос в голове уже не казался Фазберу таким непривычным, как это было на первых порах, да и общаться с ним по своему желанию тоже не мог, время от времени выслушивая редкие комментарии. Бывало у него проскальзывала определенно чужая, мерзкая жажда крови, но он мог подавить ее. Но если другой Фредди не лжет, и все это старший делал по своей воле, то ответственность за совершенное полностью ляжет на его плечи. Но… Какими бы отвратительными не казались эти мысли, ему все еще было мало. Ужасно мало. Он даже не успел распробовать полностью Грегори на вкус, осталось слишком много того, что он не сделал. И не будет делать. Фредди защитит своего ребенка от любой опасности, даже если сам будет являться ею. — Прости меня, Звездочка. Я так виноват перед тобой. — обтерев испачканную руку об покрывало, он резко потянул сын на себя, сажая к себе на колени и крепко обнимая. Запах, исходящий от обнаженного тела мальчика дурманил ему разум, а в изгибе шеи, куда Фредди уткнулся носом, он был особенно силен. Пушистые кудряшки щекотали зарывшиеся в них пальцы, жаркое дыхание подростка обдавало чувствительное ухо струей разгоряченного воздуха, заставляя забыть мужчину обо всем, сосредотачивая все внимание лишь на Грегори. Округлое мальчишеское бедро идеально походило формой для его ладони, будто бы сливаясь с ней в одно целое. На фоне его массивного тела сын выглядел прекрасной маленькой куклой, которая по ошибке попала в руки не того человека. — За что ты извиняешься передо мной? — Грегори смирно сидел на коленях, лишь только склонив голову тому на плечо. Его рука была в опасной близости от, все еще торчащего из белья члена отца и он с любопытством маленького ребенка обхватил его ладонью, нежно поглаживая. — Ты же знал, что я не буду против, и очень даже хотел бы продолжения. Зачем ты остановился? — Понимаешь, Звезда, так нельзя, — Фредди глухо пробормотал это ему в шею, делая вид, что движения подростка его не капли не волнуют. Но каменеющая от поступающего возбуждения плоть, напряжение тела и тихие, прерывистые вздохи выдавали его с потрохами, — это неправильно. Между нами не должно было происходить ничего подобного. И больше подобного я не допущу. У связи, подобной нашей, просто нет будущего. Ты еще молод, и позже пожалеешь о содеянном, но уже нельзя будет повернуть время вспять. Мы должны остановиться, пока не стало слишком поздно. — И то, как ты возбуждаешься всего лишь от легкого движения моей руки на твоем члене тоже не правильно? И как ты пытаешься притвориться, что на самом деле ничего не происходит, а сам еле сдерживаешь стоны — неправильно? — не отрываясь рукой от эрекции отца, парень поменял позу, оседлав его. — Ты первый начал все это, папа. Ты подсматривал за мной, когда я дрочил в твоей спальне, а потом поставив меня на колени, трахал мой рот. Первый зашел ко мне в комнату, пока я спал и начал везде трогать мое безвольное тело, даже не подумав спросить, хотел ли я этого. И теперь ты говоришь мне, что это неправильно, папочка? Зашипев от слишком резкого движения сухой руки на чувствительном члене, Фредди уткнулся лицом в плечо сыну. Ему было нечего сказать в ответ, да и Грегори не врал: мужчина правда первый начал все это. Впутывать и обвинять мальчика в своих косяках было еще более ошибочно, чем чувствовать в этот момент его пальцы на своей горящей плоти. От головокружительных ощущений тело старшего будто бы пронзали электрические разряды. Он сам не совсем понимал почему, но дрожал как осиновый лист на ветру, цепляясь за Грегори, как утопающий держится за такую же тонущую соломинку; Фредди настолько переполняли эмоции, что он уже даже не мог разобраться, что же он чувствует на самом деле. Толкаясь вверх, навстречу ласкающей руке, что-то неразборчиво шептал, время от времени замолкая и глотая ртом ускользающий воздух, которого ему катастрофически не хватало. Одновременно хотелось, чтобы этот момент не заканчивался и столь же сильно он жаждал прекратить, стереть его из памяти. По щекам Фредди скатилось несколько одиноких слезинок. Он уже был на пределе, невозможно устав от путаницы в своей голове: воспоминания смазанными картинками проносились перед закрытыми глазами. Прошлое, настоящее, будущее: все перемешалось, превращаясь в длинную, мучительную пытку. Чувство вины перед сыном настолько опустошало, что он даже не нашёл в себе силы оттолкнуть его. Как никогда хотелось забыться, остаться одному и хорошенько напиться, лишь бы хоть ненадолго перестать чувствовать себя так дерьмово. И полностью захваченный своими переживаниями, мужчина вздрогнул, когда Грегори приподнял его голову, мягко целуя. Чуть солоноватый из-за слез поцелуй не был от этого менее прекрасен. Парень нежно провел по его лицу, вытирая соленые дорожки и продолжая дрочить. Хоть Фредди и ощущал себя крайне паршиво, но предательское возбуждение не спадало, а тело буквально умоляло о разрядке, остро реагируя на каждое ласковое движение подростка. Фазбер старший уже не контролировал себя, когда хватался за плечи Грегори, желая почувствовать себя нужным, тяжело и надрывно всхлипывал от рыданий, переполнивших все его естество, и, заикаясь, униженно умолял позволить ему кончить, шепотом просил прощения, просил не покидать его, обещая сделать что угодно, лишь бы сын не бросал его. Грегори лишь мягко шептал ему в ответ, что никогда не злился, и отцу не за что извиняться, что Фредди никогда не был виноват перед ним. Что он всегда будет любить его, чтобы папа не сделал, и никогда-никогда не оставит его одного, всегда, когда ему понадобится, будет рядом. После этих ласковых, переполненных нежностью слов, Фредди разрыдался, изливаясь в сжимающий его член кулак. И засыпая, крепко прижимал сына к себе, зная, что тот не сможет исполнить свои обещания. Ведь мужчина покинет его первым, предаст доверие своего ребенка, оставив его совсем одного. <…> На рассвете Фредди последний раз смотрел на усталое, но спокойное и расслабление лицо мальчика, сожалея, что больше никогда не сможет увидеть его улыбку, услышать звонкий смех и как сверкают его глаза от радости при виде любимого папы. Бросив прощальный взгляд на освещённую солнцем хрупкую фигуру, он тихо вышел, бесшумно закрывая дверь комнаты. В кабинете он несколько раз тщетно пытался написать хоть что-то, объясняющее его поступок, но ничего дельного в голову не приходило. Все, что он накарябывал на оборванном листочке было очень глупо и скомкано: «Грегори, прости, меня придется уйти по неотложным обстоятельствам» или «Грегори на самом деле я…». В конце концов, психанув, мужчина решил, что можно обойтись и без этого. Наверное, ему все же правда стоило написать на прощание хоть что-то, попытаться хотя бы так объяснить причину своих поступков, но скорее всего Грегори поймёт все через пару дней сам. По дороге вниз он прихватил с собой лишь большую спортивную сумку из своей спальни, собранную еще вчера. Вот и все. Пора уходить. В спешке покидая дом, Фредди не заметил, как из-за не до конца застегнутого кармана сумки выпало старое и облезлое желтое ухо, которое одиноко оставшееся лежать на пороге дома.***
Утреннее солнце ярко светило в окно, возвещая о наступлении нового дня. Казалось, что может пойти не так, ведь на улице стояла прекраснейшая погода: теплый летний денек не давал ни малейшего шанса оставаться дома, легкий ветерок гонял по асфальту разбросанные тут и там кусочки мусора, везде стояла блаженная тишина. Уже больше не надо было ходить в школу или даже на работу, ведь многие семьи старались брать отпуск именно на лето, чтобы спокойно отдохнуть в теплом кругу близких людей. Грегори, как и подавляющее большинство детей и подростков в это время, спал. Из-за наказания отца он не ходил в школу, даже пропустив выпускной. Но и отдохнуть у него времени не было: подавляющая атмосфера в доме и усугубившиеся отношения с Фредди не добавляли его нервам крепости. Наверное, это была первая ночь за последние недели, когда он так спокойно спал, не просыпаясь в холодном поту от кошмаров, преследовавших его больше обычного. Пуская слюни на подушку, парень блаженно улыбался, время от времени ворочаясь. С каждым таким движением он был все ближе к краю кровати, но знать этого, разумеется, не мог. И то, когда же наконец по дому разнесется его возмущённый крик от редкостно неприятного пробуждения, было лишь вопросом времени. — Твою ж мамашу! — Грегори растерянно сидел на нагретом солнце полу, со сна еще не до конца понимая, где он и что с ним произошло. Тупо уставившись на часы, которые показывали ему 10 утра, он несколько минут вникал в них, будто бы пытаясь найти на круглом циферблате ответы на все свои вопросы, одним из которых было странное чувство неправильности, преследующее его с самого пробуждения. Его шорты и футболка, в которых он вчера ложился спать, валялись на полу. Это окончательно ввело подростка в ступор. Вроде же, он точно помнил, что засыпал в них, а сейчас… Сейчас сидит полностью голый?! Да еще к руке что-то присохло, неприятно стягивая кожу. Что же вчера произошло? Проведя рукой по мятому покрывалу, Грегори не ощутил остатков тепла от лежащего здесь недавно тела. Где отец? Они же вроде засыпали вместе, но место, где должно быть спал папа было довольно холодным, как будто он ушел несколько часов назад. Возможно на работу? Но у него же сегодня точно должен был быть выходной. И еще подростка очень беспокоило, что утренней эрекции не наблюдается в помине. Да он каждый божий день просыпался со стояком, иногда специально пораньше, чтобы успеть подрочить перед школой, иначе возбуждение могло преследовать его весь день. Особенно, если утром он успевал увидеть Фредди, залипая на подтянутое мускулистое тело. Каким испытанием для него было видеть перед завтраком обнаженное тело отца, после душа прикрытое лишь полотенцем, украдкой разглядывая порой слегка привставший член. Который вчера он мог второй раз за все время наблюдать вблизи… Вблизи?! На Грегори нахлынули воспоминания о том, что происходило этой ночью: никогда в его жизни не было более приятного пробуждения, чем просыпаясь, осознавать, что его возбужденная плоть находилась во влажном плену чужого рта. И все последовавшее за этим было весьма сумбурно, от чего парень немного путался, что же было раньше: глупые слова Фредди о неправильности их связи или то, как подросток сидел на коленях плачущего не пойми от чего мужчины. «– Мда, Мун точно охренеет, если я расскажу ему всё это.» — лениво перебирая босыми ногами, Грегори абсолютно не стесняясь своей наготы, вышел из комнаты, чтобы найти Фредди и уже нормально поговорить с ним, но отец почему-то не отвечал, хоть и подросток достаточно громко выкрикивал его имя. Он считал, что после всего произошедшего будет как-то странно называть его по-другому, хотя дразнить его «папочкой» было очень даже неплохо. Первым делом парень зашел в спальню мужчины, может, он до сих пор спит. Все таки подросток часто распирался на всю кровать во сне, и поэтому отец мог просто уйти на свою просторную кровать. Вот только и там никого не было. Да и сама комната выглядела странно: на первый взгляд было незаметно, но зудящее чувство, что что-то здесь не так, не давало покоя. Словно здесь чего-то не хватало. Никаких валяющихся шмоток, будто бы кто-то собирался в спешке, но пропажа парочки предметов здорово цепляло за глаза. На тумбочке не стояла их совместная фотография. Сколько подросток себя помнил, Фредди никогда не расставался с ней, всегда ставя ее рядом со своей кроватью. И ее отсутствие нагнетало тревогу. Причём, неслабую. Но это была всего лишь фотка, ведь так? Ничего такого точно не должно было случиться, правда же? Вчера все было просто замечательно, с чего он вообще должен переживать? Действовал парень совершенно противоположное своим мыслям. Роясь в ящиках тумбочки, он с оторопью обнаружил пропажу денег, которые отец всегда откладывал на черный день: даже такое случалось в их жизни, дела не всегда могли идти хорошо. В шкафу все было нормально, ничего не пропало. Наоборот, в нем валялись пакеты с вещами, которые Грегори на отце, да и вообще в его гардеробе, в глаза не видел. Некоторые коробки и пакеты были уже пусты, но он обнаружил старую черную толстовку с бурыми, въевшимися в ткань пятнами. Пахла он так себе, так же как и идентичного цвета широкие бесформенные брюки. Больше ничего подозрительного он обнаружить не смог. Напялив одну из поношенных рубашек отца, которая была ему чуть выше колена, потому что светить голой задницей было уже как-то неприятно, Грегори решил сначала все-таки обойти весь дом, мало ли что он себе там напридумывал. Стало стыдно, что он рылся в личных вещах Фредди: а если бы тот в это время зашел в спальню, что бы он подумал? Наверняка бы вновь, который уже раз, разочаровался в своем непутевом сыне, чего подросток до сих пор боялся больше, чем ругани или наказаний, которых, кстати, за всю его жизнь было не так уж и много. В еще парочке комнат, уже гостевых, как и ванной — пусто. В кабинете тоже, только на полу валялся какой-то мусор, который парень решил убрать потом. Сейчас ему было совершенно не до этого. На первом этаже тоже самое — никого. И финальным, к тому же еще и добывающим аккордом стало отсутствие ботинок отца в прихожей. Машина, кстати, так и стояла перед домом, как Фредди ее и ставил. Это уже походило на какую-то неспешную шутку или тупой пранк. Грегори начал уже продумывать все возможные расклады событий: пошел в магазин, срочно вызвали на работу, сбили… Господи, а если его и правда сбили? Или еще что-то случилось нехорошее? Грегори тут же побежал наверх, искать давно сдохший телефон, трясущимися руками ставя его на зарядку, почему-то в кабинете. Это место всегда успокаивало его: просторное полутемное помещение расслабляло, как и удобное кресло, в котором он развалился. После n-ого количества попыток, тупой представитель современных технологий все же включился. Как бы парень не старался, он не мог найти того, чего не было, а именно — ни одного пропущенного вызова с неизвестного номера или от Фредди. Только если пару десятков сообщений от Муна и несколько попыток дозвониться до него. Неожиданная активность друга как-то насторожило подростка, но он не стал на этом зацикливаться, набирая уже давно вызубренный на зубок номер. — The subscriber's phone is turned off or out of network coverage, please call back later or… — слова автоответчика начинали ужасно раздражать после 10 минут непрерывных вызовов. Но Фазбер старший просто похоже просто выключил телефон. Грегори раз за разом набирал снова, в глупой надежде, что ему ответят. И когда он наконец-то услышал гудки, из его груди вырвался вздох облегчения. — Алло, — на другом конце провода послышался приятный женский голос. Грегори замер, безвольно уронив руку на мягкий подлокотник кресла. Значит, вот как все получилось?.. — Алло, Грегори, это ведь ты? — со злости парень чуть не кинул телефон в стенку. Значит, отец ушел от него к какой-то шалаве? Раз она зовёт его по имени, то наверняка бедный уставший папочка нажаловался на тупого никчемного сына-извращенца, побежав искать утешения в объятьях какой-то бабы, которая наверняка с радостью прыгнула к нему в койку. Кто бы смог отказаться переспать с таким красавчиком, коим являлся Фазбер-старший. Жгучие слезы покатились по щекам, а в душе царил мрак и полнейшая разруха. Мысль о том, что номер подростка мог быть подписан в телефоне как-то не пришла ему в голову. — Грегори, если это ты, можешь перестать молчать? — блять, она еще и издевается над ним. Но парень решил быть выше этой суки, отвечая спокойным, полным ледяной угрозы, голосом: — Да, это я. А позвольте поинтересоваться, кто Вы такая? — под конец фразы он уже не мог сдерживать злость в голосе, которая накатывала на него мрачной огромной волной. Последующий ответ ошарашил его настолько, что парень с ужасом представлял, как бы он оправдывался, если бы не сдержал обидные жалящие слова, вертящиеся у него в этот момент на языке. — Это Чика. Наверное, Фредди потерял свой телефон, не сказав тебе, раз ты так настойчиво звонил, — из Грегори будто разом выпустили весь скопившийся воздух, от чего он безвольной тушкой провалился еще глубже в мягкое кожаное кресло. — Этот дурачок снова забыл его на работе. Передай ему, что я больше не буду таскаться за ним, чтобы вернуть его. Пусть приезжает и забирает его сам. Так и скажи ему: слово в слово. Достал уже. Последующее ворчание развеселило подростка до истеричного смеха. Он тот тут уже напридумывал, а это всего лишь Чика… Черт, какой же он придурок… — Ты чего там, малыш? — ее голос стал заметно беспокойнее. — У тебя там все нормально? «– Какое к черту нормально! — парень еле сдержался, чтобы не прокричать ей это в трубку. — Как сейчас может быть что-то нормально?» — На самом деле, все не очень. — Грегори с детства знал Чику и понимал, что ей он может довериться. Не во всём, конечно, но во многом уж точно. — Папы нет с самого утра, он забрал всю заначку и нашу совместную фотографию, которая всегда стояла у него на тумбочке. Я без понятия, где он и что с ним. — паренька уже конкретно трясло, а сдерживаемые рыдания не давали нормально говорить. — Он просто ушел, понимаешь? Даже записки не оставил, как всегда это делал. — Ну тише, тише, солнышко, успокойся, — женщина говорила это так ласково и нежно, будто бы находилась сейчас рядом. Подростку даже показалось, что она сейчас сидит с ним в комнате и ощущает ее успокаивающие поглаживания на своей голове. — Приезжай-ка ты ко мне, а то ты совсем никакой. Или… Наверное, лучше я за тобой заеду, ты ведь сейчас у себя дома? Минут через 30 буду. Потерпи немного, зайчонок, мы обязательно разберёмся со всем вместе, хорошо? — Хорошо, — шмыганья в трубке немного стихли, — я буду ждать тебя. Ты не против, если к нам присоединиться мой друг? Он очень умный и поможет если… — Грегори немного замялся, не зная, стоит ли говорить о связях Муна и его выходе на черный рынок, где его весьма хорошо знали. Естественно, анонимно. Но Чика не поймет, и тогда парень останется совсем один со своей проблемой, так что ложь во благо это не всегда плохо, ведь так? — Ну в общем просто у него дедушка генерал… — каким-то образом ему удалось выкрутиться, потому что молчание начинало принимать подозрительный характер. — Конечно, Грегори, как я могу запретить, сейчас тебе как никогда нужна поддержка. — может, Чика и была против, но своего возможного недовольства она никак не проявила. — Все, давай, я отключаюсь. Пойду сначала быстро поспрашиваю, не явился ли этот дурачок в комплекс, может ты и впрямь зря переживал. — Я тоже очень надеюсь, что зря… — подросток не успел говорить, как в трубке телефона послышались гудки. Что ж, теперь ему оставалось только умудриться вытащить Муна. Пригласить к себе домой. Ситуация была слишком серьёзной, чтобы друг начал отнекиваться, как он делал это обычно. Да и отца не было дома, так что причин не посетить берлогу Грегори у друга абсолютно не было. А Чика ничего не скажет, если хорошенько попросить. Эта открытая ласковая женщина умела хранить секреты, в чем Грегори уже убедился однажды. Осталось лишь вызванивать Санрайза, в надежде, что тот не будет, хотя бы сейчас, упрямиться. В ушах подростка вновь раздавались короткие гудки. Судя по сообщениям, позже смерть Фазбера–младшего от рук Муна будет мучительной и быстрой. А то, что друг взял трубку после четвертого протяжного гудка заставило покрыться его холодным потом. — П-привет, Мун. Слушай, я знаю, что сильно обидел и разозлил тебя, но, пожалуйста, можешь хотя бы на этот раз не отказываться, а прийти ко мне домой, — голос парня дрогнул, — это полнейший пиздец. Отца нет дома, он свинтил в неизвестном направлении и вернется нескоро. Здесь будет только его подруга с работы, Чика, но она очень хорошая. Я огромной заднице, дружище, пожалуйста… — Хорошо. — положительный ответ обрадовал Грегори, но не настолько сильно, чтобы прыгать по комнате от радости, как он мог сделать это раньше. День был в самом разгаре, а подросток уже был абсолютно истощен. — Я приеду. Но не думай, что твои проблемы избавят тебя от пиздюлей. Если тебе интересно, я просто в бешенстве, готовь очко, придурок. — и этот тоже отключается прежде, чем парень успевает произнести хоть слово на прощание. Правда, не очень долгое, но все же. Осмотревшись, парень понял, что в кабинете было грязно. От нетерпения и предстоящего мучительного ожидания чесались руки, будто в просьбе начать делать хоть что-то. Поэтому, он решил убраться перед приходом гостей. Кроме обычной пыли и раскиданных документов, на полу валялись какие-то смятые бумажки. Обычно Фредди не позволял себе так мусорит, специально поставив рядом с диваном мусорную корзину. Но Грегори было лень задумываться над этим. По-быстрому разложив все в более менее аккуратные стопки, таким образом, расчистив диван, и протерев пыль, он с кряхтением начал подметать, уже жалея о то, что начал делать все это. Черт, ему же еще надо одеться! Было бы очень неприлично встречать Чику в одной рубашке на голое тело. По поводу Муна он уже давно не парился: друг видел его любым. Особенно постыдным воспоминанием было то, как он по пьяни признавался Санрайзу в любви, приняв его за обожаемого отца. Из любопытства Грегори поднял одну из особо крупных бумажек с пола. Это были голубые отрывные листочки, на которых Фредди обычно писал ему записки, если у него не было возможности предупредить или попросить Грегори о чем-то. Сами собой на глаза навернулись слезы. Может, папа и сейчас хотел оставить ему хоть что-то? Читая текст с листочка, он чуть не споткнулся об порог кабинета, усердно пытаясь что-то разобрать в многократно перечеркнутых строчках: «Твой папочка.
Твой папа.»