Ахелоид

В прачечной говорить было сложно; очень уж шумели стиралки и сушки. Поэтому Стас вывел обалдевшего Женьку в коридор и молча отпер кладовку. Кладовку Женя не любил – в ней было жутковато. Среди невостребованного винтажного медицинского хлама – каких-то насосов, ламп, и приборов с встроенными лампами и градуированными цилиндрами – в углу стояло деревянное кресло с высокой спинкой и прикрепленным шлемом, похожее не то на сушуар, не то на американский электрический стул. От него у Жени всегда мурашки шли по коже. Особенно леденил душу размер кресла: оно было маленькое – на ребенка. Стас дернул шнур лампы под потолком и закрыл дверь. Женя посторонился, пропуская его в угол – в кладовке было не развернуться. В углу, под несколькими слоями потрескавшихся резиновых простынь, Стас нашел что искал: синюю канистру с надписью "methanol” и ядовито-желтым треугольником с черепом и костями. - Садись, - сказал Стас, и Женька послушно присел на корты. Стас вынул из за пазухи металлическую флягу, нагнулся, и открыл краник в низу канистры. Побулькав, Стас закрыл краник, завинтил крышечку фляги, взболтал все внутри, и передал флягу Женьке. - На, глотни. - Как, «глотни»? Это же яд, - растерялся Женька. Стас вздохнул, опять отвинтил крышечку, и отпил, поднимая флягу над лицом и открывая пошире рот, чтобы Жене было хорошо видно. Сглотнув, он поморщился. - Откуда, ты думал, берется спирт в твоей бутылке для протирания градусников? – сказал он хрипло. Спирт в бутылке стоял в приемной в шкафчике. Каждое утро, Женька брал оттуда полную бутылку для дезинфицирующих процедур. После них, он ставил оставшиеся пол-бутылки обратно и шел по своим делам. К концу приемных часов, когда Женька прибирал все обратно в шкафчик, жидкость неизменно была водой. Эта закономерность была в силе уже в момент его заступления на должность медбрата, и Женя, поставив в известность Стаса и получив от него неопределенное хмыканье, деликантно оставил этот вопрос - тем более что к утру, бутылочка опять наполнялась спиртом. – Я его специально в такой канистре храню, - сказал Стас. – Чтобы продолжали красть по пятьдесят миллилитров за раз, уже разведенных до шестидесяти процентов, и на этом успокаивались. Пей, давай – он теперь тоже разбавленный. Один глоток. Женька пил мало и редко - своих денег всегда было в обрез, а угощать его было некому. Дамы, если и наливали ему, то либо домашней наливки, либо чарку - одну, чтобы проявилось желание, но не исчезли возможности. Чистого медицинского спирта, пусть и разбодяженного, Женька не пил никогда, но после Стасовой демонстрации взял флягу и послушно отхлебнул. - Так ты не знал? – спросил Стас, и было ясно что речь шла уже не о спирте. - Откуда мне было знать? – просипел Женька, кривясь от жжения в глотке. Стас подумал и вдруг спросил: - Ты у нас когда родился? - Не знаю, - пожал плечами Женька. - Как не знаешь? - Нянечки мне говорили, что я ходил по улице, и меня милиционер подобрал и привез в дом ребенка. Личность так и не установили. Делали документы как подкидышу, дату рождения взяли с потолка. Я же не говорил. - Как так: не говорил, а по улице гулял? - Ну, видимо не от хорошей жизни гулял... - Нет, я в смысле, ты ведь именно ходил, раз тебя нашли вдали от дома. В каком приблизительно возрасте ты был? - Года четыре. Так что я 82го года, получается. - И ты совсем ничего не помнишь? - Помню только дом ребенка, но смутно. А дальше я уехал в ПНИ, как умственно отсталый. - Странно. Ну, умственную отсталость почти всем ставили и ставят, это понятно, у них практика такая. Но почему ПНИ? Ты же вменяемый, ходящий – почему не просто в интернат? - Так я же не говорил. - Как? Совсем не говорил? - Какие-то звуки издавал, но речи не было. Мне говорили, я только имя свое знал. Меня спрашивали, как меня зовут, я им говорил: Жен. Только это и разобрали. Все остальное было птичий язык. - Ой ли... - пробормотал Стас. - А тебя кому нибудь показывали? - Кому? - Ну, специалисту по развитию... Женя посмотрел на Стаса. Тот опять вздохнул. - Мда. Все ясно. Конечно, никому тебя не показывали. И заявлений о пропавшем ребенке не было? - Нянечки говорили, что моя мать была гулящей блядью, и раз не обращалась в милицию, значит была рада избавиться от обузы. - Дуры твои нянечки. - Почему дуры? – Женька пожал плечами. - Вполне правдоподобно. - Если я прав, то дуры. А если не прав, все равно дуры, потому что нельзя ребенку такое говорить. Эх, жаль что нет родимого пятна... - Как нет? – Женька нагнул голову в сторону. – Вон у меня на шее сколько родинок. - А они у тебя всегда были? - Не знаю... Я в зеркала особо не смотрелся. - Не помню таких, - пробормотал Стас, нагибаясь оглядывая Женину шею. – Но это ничего не исключает. Родимые пятна и родинки могут появиться во время взросления. - Что значит, «не помню»? – Женька глянул на Стаса круглыми зелеными глазами. - Вы... Станислав Владимирович, вы знаете кто я? - Не хочу давать тебе ложную надежду, - сказал Стас тихо. - Это вполне может быть совпадение. Что-то сходится, что-то нет... Ладно, оставим это пока. Сконцентрируемся на сиюминутной проблеме. Ты у нас, оказывается, тоже ахелоид. - Я не знал! Я, ну вот честное слово, не знал - я понятия не имел! – Женька прижал к груди кулак. - У меня никогда... я никого никогда... - Ну тише, тише, - успокоил его Стас. - Я тебя не упрекаю. И задумка была смелая. Но теперь-то ты что будешь делать? Таскать им свои майки? - Не знаю... наверно, да. О том, какие усилия ему потребовалось приложить чтобы промочить потом ту несчастную майку, Женька предпочел умолчать. - Странно все это, - сказал Стас, словно размышляя вслух. - Я от тебя никогда не чувствовал никакого... Вдруг он осекся и посмотрел на Женьку слегка наклонив голову набок, как художник, изучающую новую и интересную позу давно знакомой натурщицы. И тут Женьке подумалось: а ведь если по правде, разве он не привязался сразу ко мне? Взял под крыло, заступался перед начальством, учил... Конечно я ему помогаю и все такое, но он бы мог себе найти помощника потолковее... - Я не специально, - пробормотал Женька упавшим голосом. – А с майками... я буду давать грязные, чтобы побольше бактериальной флоры. И оставлять выветриваться! Как вы думаете, Станислав Владимирович, так сработает? Ну, чтобы было можно было определить, но использовать было нечего? - Должно сработать. Я вообще удивляюсь, как они извлекли столько феромонов из твоей грязной майки. - Я очень потный был, - сознался Женька и покраснел. Стас кивнул и хотел было открыть дверь обратно в коридор, но вдруг повернулся обратно к Женьке. - Когда тебя нашли, у тебя было с собой что-нибудь? Какая нибудь игрушка, побрякушка, медальон? Женька не выдержал и улыбнулся. – Как в старых романах? - Ну, романы это не из воздуха взяли. В восемнадцатом и девятнадцатом веке, когда женщины в Лондоне оставляли своих детей в госпиталях и монастырях, они оставляли с ними какой-то мелкий предмет – жетон, половину пуговицы, монетку с нацарапанным числом. Этот предмет клался в конверт и хранился, на случай, если кто-то придет и попросит ребенка обратно – чтобы удостовериться, действительно ли просящая – его мать. - Но ведь это давно было... и в Европе... - Да я и не спорю. Но если у тебя действительно что-то было с собой, это мне бы очень помогло. - Крестик вот есть нательный. - Женька вынул из под майки серебряный крестик на жиденькой цепочке. – Но это меня нянечка одна меня водила крестить, незадолго до школы. Стас нагнулся, взял крестик, и повертел его в пальцах. - Нина Николаевна его мне сама купила, - сказал Женя тихо. - Да я понял, - пробормотал Стас. - А это что? Замка на цепочке не было. Вместо него, два конца цепочки удлинял и соединял двумя концами согнутыми в петли небольшой зеленый резистор. - Замок сломался, пришлось цепочку чинить, - объяснил Женька, как будто извиняясь. - А чем это ты ее починил? – спросил Стас. На резисторе не было никаких полосок; вместо них, вдоль него стояло, черным по зеленому: «ММТ-1». - Не помню, - признался Женька. - Мне нянечка одна прикрутила, она умела украшения делать. У нее такие специальные щипчики были. Что у меня было под рукой, то я ей и принес. Стас выпрямился. Не говоря ни слова, он открыл дверь обратно в коридор и кивнул Женьке выходить.