Вдохновение на девственно-чистой бумаге

Мальчишке сложно сказать, как они докатились до такого. Сложно припомнить что-то помимо звука, с которым тонкие ладони проводят по ткани вызывающего для парня наряда. Слабо колышутся занавески в покоях юного наследника торговой гильдии. Теплые солнечные лучи заката лентами скользят по деревянному полу… Но взгляду все равно не за что зацепиться. — Давай-ка посмотрим, мой дорогой Юнь-Юнь, что у нас здесь, — мальчишка за его спиной задумчиво протягивает слова, будто бы не делает ничего вызывающего. Будто бы не его руки сейчас исследуют чужое тело. Будто бы не он стал зачинщиком этого провокационного момента. Если проследить вереницу событий, то все шло к этому еще с самого начала. Син Цю искал вдохновение, желая испытать себя в совершенно новом жанре. Перо его давно так долго не лежало в стороне. Чернила высыхали прямо в нефритовой баночке из-за тёплых ветров, что скользили в его покоях день ото дня. Бумага ровными листами беспокоила взор своей девственной белизной. Чун Юнь нечасто заходил в его покои, лишь когда они предварительно договаривались или слуги, предупрежденные о визите друга юного господина, показывали путь. Чун Юнь мальчик правильный. Он, если быть откровенным, побаивался спокойного взгляда старшего брата Син Цю, а про отца и вообще речи быть не могло. Молодой экзорцист внепланово съедал больше мороженого, чем планировал за день вообще. А Син Цю все ныл, идя рука об руку, что новый жанр может стать прорывом, найти лишь бы вдохновение для такого откровения. Галантный юноша невинно заламывал брови, смотря золотыми глазами прямо в душу. И пальчик прикладывал к губам, сжимая вторую ладонь на крепком плече экзорциста. Тонкий стан льнул к ледяному мальчишке из-за жары, как обычно. Заманивал в свои сети умоляющим взглядом, выбивал почву из-под ног сладкими речами, и каждый раз всегда был на шагов пять впереди. Чун Юнь мальчик взрослый. Он не прячется за спиной своей новообретенной тетушки. Он почитает ее силу и всегда, стоит увидеть высокий, тонкий силуэт, останавливается заглядываясь. А когда ловит нежную, тихую улыбку, то рука сжимает нервно ткань в районе сердца. Син Цю не любит Шэнь Хэ по многим причинам. Первая, и самая главная, она не дает ему делать с его Чун Юнем всё, что вздумается. В некоторых случаях, женщина в лоб ломает его легенды, закрывая собою мальчишку от друга. Вторая — она сильная. Сильнее и опытнее самого Син Цю, и когда крио глаз бога на заколке покачивается предупредительно, заходясь белоснежным сиянием, стоит отступить. Син Цю порядочный, галантный юноша. Но с родней своего любимого друга не любит пересекаться лишний раз. И зная все это, Чун Юнь немного удивлен, заслышав тихую просьбу. — Я… Я хочу кое-что описать для новой главы… Молодой экзорцист готов двуручный меч поставить на то, что Син Цю в жизни так нерешительно не кусал губы, заламывая тонкие ладони. — Не мог бы ты облачиться в то, что я тебе дам? Сверток, полученный от молодого наследника, тяжеловат. Там явно что-то значимое. — Я не хочу, Син Цю, — мотает головой экзорцист, стараясь, помня наставления тетушки, держать оборону. Но возводимые стены рушатся, стоит увидеть румянец на бледных щеках и то, как дорогой сердцу друг в волнении закрывает лицо пышным рукавом дорогих одеяний. И он так поглощен своим потрясением, что, отвернувшись, уже не видит, как золото чужих глаз ликует практически демоническим блеском… — Герой, переодетый в женщину, Юнь-Юнь, — задумчиво нашептывает Син Цю на краснеющее ушко. — Это прорыв, мой друг. Издательства просто ахнут, когда увидят продажи. Чун Юнь уже не может вспоминать и думать, он тонет в своем смущении и стыде, понимая, что ледяная аура инеем украшает далёкие стены вокруг них. — Как ты думаешь, герой будет скрывать от кого-то такое? Это станет его хобби? Или он просто вынужден сменить облик, чтобы выжить? — тонкие ладони молодого наследника оглаживают крепкие плечи. Чун Юнь стискивает ладони в кулаки. Он сам согласился, поверив печальному золоту глаз. И то, что наряд, это точная копия одеяний тетушки Шэнь Хэ, добивает экзорциста без меча. Это как ножом по обнаженному горлу. Это как когтями гончих по грудной клетке, вспарывая плоть, оголяя ребра. Это как ледяным ливнем по коже после жары знойного летнего дня. — Ну, не молчи, герой, — в хитром голосе читаются нотки того интереса, с которым Син Цю творит каждую главу. Будто сейчас он руками выводит на его коже строки новой истории, аки чернилами на некогда девственно-чистых листах. — Он… вынужден? — предположение Чун Юня тонет в смущении, когда он вынужден закусить губу. Пальцы призывно обводят вырезы на бедрах с обеих сторон. — Вынужден? Мне почему-то казалось, что он был очарован далеким образом и хотел стать ближе к своему идеалу. Ты так не считаешь? — из-под пальцев появляются прохладные дождевые капельки, что скользят по коже, совсем скоро впитываясь в ткань. Син Цю вновь демоном шепчет у уха. — Герою придется ловить на себе взгляды и мужчин, и женщин. У него не будет выбора. Такая открытая одежда не скроет его восхищения своим идеалом. Твоя… более практичная. Но не сейчас. Чун Юнь хочет выть, провалиться сквозь землю, выпрыгнуть в окно… Но ладони ложатся на крепкую грудь, и мальчишка давится испуганным стоном. — Тихо-тихо, Юнь-Юнь. Чтобы описать все, я должен, само собой, это прочувствовать. Ты же потерпишь? Мы только начали. Я очень хочу это… запомнить, чтобы читатели получили наиболее глубокий роман. И этот мед с его уст пьянит наивного парнишку, который привык верить другу и помогать во всем. Син Цю змеем извивается за спиной, упиваясь властью над чужим телом и доверием. У Чун Юня почти подкашиваются в дрожи колени. Он раненой птицей трепещет в его руках, одновременно желая и уйти от ладоней, и прильнуть к ним вновь. Играть с чужой душой так приятно… Шэнь Хэ невыносима, но Чун Юнь в ее одеждах достоин стать личным божеством для галантного юноши. Тонкая ткань плотно облегает его крепкий торс, округлые ягодицы, приличный для юноши пах и мощные бедра. Одежда обязана скрывать, защищать тело, но эта заставляет его стать открытым разворотом книги, явив миру свое божественное содержание. Юнь-Юнь дрожит, хрипло простонав, стоит лишь тонким пальцам случайно задеть соски. Ткань вызывающе натянута. Син Цю смотрит из-за плеча, как его руки скрываются под белой свободной тканью. Экзорцист тяжело дышит где-то над ухом, когда друг подушечками пальцев надавливает сильнее. — Хорошо, Юнь-Юнь. Очень хорошо. Ты так натурально позируешь мне. Прекрасно. Чун Юнь дрожит. Кончики его ушей пылают огнем, а сердце колотится о ребра. Син Цю в блаженстве прикрывает глаза. Тонкая ткань под руками прекрасно подчеркивает изгибы сильного тела. Лучше, чем у любой женщины. Крепкая грудь Чун Юня манит сильнее, нежели мягкие полушария юных дам. Ну куда мальчишкам на такое заглядываться? Син Цю уж точно нет нужды уповать за кем-то, когда у него под боком такое сокровище. Ледяная кожа теплеет, покрывается мурашками… — … Цю… Син Цю… — экзорцист пытался дозваться до друга уже долго. А руки того мнут сочные бока и рельеф крепкой груди. — Я… Мы… У нас… Проблема… Проблема возвышается бугром в паху, заставляя ткань цельного одеяния натянуться. Явное возбуждение не случайность — следствие. Следствие хитросплетения нитей, которые Син Цю любяще превратил в ловушку для своего дорогого друга. — Просто представь… Герой окажется на людной улице и не сможет даже прикрыться… А он в женской одежде перед своим идеалом. Юнь-Юнь… Юнь-Юнь… Ему некуда бежать… И Син Цю понимает, что Чун Юнь все представил. Мальчик в его руках хнычет, содрогаясь, и подается назад, прижимаясь к телу молодого наследника. Крепкие ягодицы так приятно ластятся к паху, что Син Цю сам стонет тихо, потираясь без особого стеснения. — Тебе больно? — горячий шепот заставляет уши не просто пылать — гореть демоническим пламенем. Чун Юнь кивает. Кивает, потому что тонкие пальцы опять играючи ласкают соски, заставляя те топорщиться под темной тканью лишь сильнее. Кивает, потому что если откроет рот, стон пронесется эхом по всему жилищу молодого наследника. Кивает, потому что доверяет себя всего лишь Син Цю. — Ты так проникся моим персонажем… Ты такой очаровательный, Юнь-Юнь. Когда губы касаются горячей шеи, а пальцы друга медленно забираются под ткань на бедре, мир Чун Юня идет трещинами. Дрожь тела заставляет картинку перед глазами крошиться на осколки, когда тонкая ладонь принимается за окрепший член. — Ближе, — опасно близко к приказу. Зубы Син Цю чуть ли не смыкаются на шее, а Чун Юнь уже прижимается задницей к чужому паху. Гормоны заставляют тело гореть. Неопытное сознание плывет вместе с миром, когда ноги подкашиваются, и они падают на колени. — Шире, — золото глаз Син Цю оставляет на коже осязаемые ожоги, но от этого парня ведет лишь сильнее. Вторая ладонь недвусмысленно помогает развести бедра шире. Темная ткань сильнее обтягивает стройное, крепкое тело, и уже прекрасно видно, что элегантная рука Син Цю царствует под ней. Чун Юнь откидывает голову на тонкое плечико галантного юноши, когда плотно сжатый кулак заставляет его член болезненно пульсировать. Син Цю читал многое, но ему уже инстинктивно хочется укусить… Сделать боль удовольствием для этого парня в его руках. Хочется, чтобы срывался хриплый голос… чтобы он толкался сильнее… чтобы хватался за него, как восхваляют в своих творениях другие. Просто хочется. Чун Юнь не может оторвать взгляда от того, как его собственные ноги широко разведены, как на темной ткани проступают очертания чужого кулака. Син Цю теряет контроль над ситуацией тогда, когда гормоны вынуждают его толкнуть друга вперед. Чун Юнь упирается руками в пол и ахает, когда на поясницу давят, заставляя прогнуться. Сильнее… Лучше… Кулак на члене двигается быстрее, кажется ткань растянулась, а молодой экзорцист сладко мычит, кусая свой кулак до крови. Галантный юноша стоит за ним на коленях, прижимаясь со спины так, что собственный вставший член, скрытый под слоями дорогой одежды, вжимается между округлых ягодиц, что обтянуты облегающей тканью. Син Цю уже не может говорить пошлости. Он лишь величественно слушает то, как мальчик под ним тихо мычит и хрипло стонет, в беспамятстве подмахивая и его руке, и бедрам. Такая власть над чужим телом и душой пьянит. Син Цю великодушно усмехается, когда тело под ним содрогается и стон, задушенный укусом в кулак, отражается от стен личных покоев. Вереница ледяных кругов ползет по полу, когда голубые глаза закатываются, а слезы извращенного удовольствия бегут по пунцовым щекам. Син Цю сгребает в кулак тонкую ткань заставляя Чун Юня сильнее прижаться задницей к своему члену. Юноша кончает тише, наблюдая за тем, как его друг безвольной куколкой полностью опадает на пол… — Прекрасная демонстрация, Юнь-Юнь… Замечательная… Теплая влага растекается в паху, раздразнивая чувствительную плоть под одеждами. Но взгляд Син Цю скользит лишь по крепкому телу перед ним, пока по полу продолжают расползаться тонкие побеги инея. Чун Юнь обязан молчать. Теперь ему тяжело смотреть на тетушку, ведь тут же лицо опаляет огнем стыда за произошедшее. Стыда за то, что понравилось. Стыда за то, как дрожат колени, когда ладонь Син Цю вновь оказывается на пояснице. И золото чужих глаз, такое невинное, будоражит кровь, когда они с ним пересекаются. — Юнь-юнь! Я… Не могу написать еще одну главу… И Чун Юнь сглатывает, понимая, что новая книга его друга требует намного больше жертв от них двух. Он не сопротивляется, когда тонкая ладонь Син Цю касается его и они переплетают пальцы. — А я покажу тебе заметки о голодном демоне, что обитает близь Разлома, — искусителем нашептывает Син Цю на краснеющее ушко, когда его ладонь пробирается под светлые одежды молодого экзорциста. — Правда? — Чун Юню уже не нужно таких подачек, но и отказываться не хочет. — Чистейшая, — и невинному золоту этих демонических глаз сложно сопротивляться. Чунь Юнь не знает, какой будет последняя глава новой книги, но ему нравится быть моделью для чужого вдохновения…