Покорить себя

Чемодан Акитеру, с этими странными наклейками и надписями от его университетских друзей, здорово так мозолил глаза. Тот, конечно, повместительнее будет, но тащить его с собой в такую даль будто бы не резон. Неужели не хватит его собственного – небольшого, строгого чёрного цвета, со слегка треснутой пластиковой ручкой – для немногочисленных вещей, необходимых на первое время? Пару вещей, может, что-то для гигиены («боже, мама, неужели ты думаешь, что в Токио нет магазинов с нормальными зубными щетками?»), ноутбук, папка с документами и любимая кружка. Лучше уж подождать посылки из Сендая в Токио лишнюю неделю с книгами и прочими прелестями, вроде крупной обуви и, Цукишима уверен, волейбольного мяча, чем пить свой любимый отвратительно сладкий кофе в чашке без тирекса. И это его официальное заявление. В конечном итоге, голова бесцельно падает на подушку, а мозг решает отодвинуть это дело на потом. Какое-то, видимо, крайне призрачное «потом»: у него билет на синкансен завтра на восемь утра, а сейчас уже девять вечера и мама зовёт его ужинать – в последний раз перед отъездом на учёбу в далёкую столицу. То есть, как на учёбу? Тяжело сложить мысли в одну кучку, но Цукишима справедливо пытается, через силу впихивая в себя с любовью сваренный рис – от остальных закусок его откровенно тошнит, но все дружно делают вид, что всё в порядке. Спасибо ещё, что Ямагучи сегодня был чертовски занят – своими чертовски важными делами с чертовски близким поступлением в Мияги с чертовски знакомой Ячи под ручку – и не присоединился к семейному сборищу, потому что под его взглядом Кей бы сдался и выдал все на духу. А его итак разносит изнутри, пока рука, по привычке, не нажимает на кнопку включения телефона, а глаза не бегают по абсолютно чистому экрану – как на зло, через секунду появляется уведомление из приложения для изучения английского. Блять. Нет, то есть, блять? Усталость накатила на сознание ещё полгода назад, но вылилась в реальность лишь при выборе университета для дальнейшего поступления. Ибо, между прочим, Цукишима тоже хотел заниматься своими чертовски важными делами в чертовски плевать каком учреждении с чертовски далёким Куроо Тецуро. Но на то он и далёкий, что существовал вне вселенной – примерно в трёхсот шестидесяти километрах от него на данный момент. У них все как-то... никак. Хаотично, с примесью периодических переживаний и верой в лучшее. Объективно говоря, им давно бы стоило расстаться, да и жили бы себе спокойно дальше, вспоминая, разве что, в каком-нибудь глупом разговоре про бывших. Но нечто держало обоих в уздах, именуемых какого-то черта «отношения», а не «попытка сломать друг другу жизнь». А ведь судьба так здорово за них все придумала: стоило людям поцеловать друг друга в первый раз, как они тут же понимали, являлись ли теми самыми вторыми половинками, родственными душами, частями одного целого и так далее. От таких аналогий тоже тошнило, потому что Кей сразу вспоминал это хитрое – такое искреннее, блять, что сердце чуть не выпрыгивает из груди – выражение лица выходца кошачьей семьи и тут же стирал пресловутое «Куроо-сан, нам лучше расстаться» и откидывал телефон в сторону. Трусливо и до боли лицемерно, но за эти два года их так называемого «Ты будешь моим парнем?» он даже ни разу вслух не говорил его фамилию без вежливой приставки, что уж говорить об именах? Но они все ещё не целовались. и, Цукишима готов официально заявить, что... — Кей? Все в порядке? — обеспокоенный голос матери вырывает из начавшихся было бесчисленных проклятий в сторону своего парня и заставляет понять, что рис с палочек давно свалился, а он сам так и пялился на тарелку с маринованным имбирём. Глупый Куроо. Даже поесть нормально не даёт. — Все нормально, — согласно кивает, вставая из-за стола вместе с едва тронутым рисом, — Я пойду, завтра рано вставать. Акитеру, по глазам же видно, собирался было остановить его и сказать поесть ещё, но встретившись взглядом с отчужденными глазами младшего брата, лишь тихо пожелал спокойной ночи. Кей промямлил что-то невнятное, не в силах выразиться правильнее, и уже через минуту свалился на постель, повышая громкость музыки в наушниках чуть ли не до максимума. Итак, что он имеет на сегодняшний день? Сбитый режим, письмо о зачислении на археологический факультет престижного токийского университета, лучшую в мире кружку, перепарня-недосоулмейта, который заблокировал его и в твиттере, и в лайне, потому что Кей вновь как-то неправильно отреагировал на будничную историю о каком-то страшном преподавателе, два чемодана на выбор и ещё целых одиннадцать часов на осмысление реальности, прежде чем перед носом не закроется дверь вагона – его последней возможности сбежать и остаться в нынешней жизни, наконец написать заветное «Куроо-сан, давайте расстанемся» и окунуться в стабильную жизнь в Мияги, где у него есть дом, мама с братом, лучший друг и скучная провинциальная повседневность. А ещё, конечно, общий альбом на Амазон Прайм, ибо кто-то же должен был приучить Куроо к хорошей музыке, верно? Глаза то открывались, то закрывались в неторопливом темпе, нагоняя сонливость. Грудь вздымалась, показывая наличие бьющегося сердца, но разум все ещё работал. Сон не пришёл на смену переживаниям, что удручало даже больше несобранного чемодана. Интересно, позвонит ли Тецуро утром? У него была странная – прелестная, если говорить честно – привычка звонить тому с утра, особо не заботясь о различных графиках. Цукишима ругался первое время, особенно когда телефон звонил в несчастные семь утра в субботу, когда хотелось только спать и дальше смотреть неинтересные сны, в то время как Куроо просыпался на учёбу. Обычно после ссор наступало некое затишье длинной от одного дня и до месяца (бывали очень плохие дни). И это невероятно раздражало. Если бы Цукишима из прошлого – глупый и впервые влюбившийся в «крутого парня» на два года старше – знал, к чему в итоге приведут их отношения с Куроо, то просто не поверил бы. С кем угодно, но не с ним и Тецуро, приезжающим в Сендай каждые выходные и познакомившим со своей милейшей бабушкой на Рождество, когда оба подарили друг другу парные кольца на память. Телефон мигает красным в углу рядом с батареей, и музыка прекращает воспроизведение. Пять процентов заряда и два часа ночи – собственно, ему не впервой теряться во времени, размышляя над тем положением, в котором сейчас находились они вдвоём. Цукишима тоже тот ещё урод с отвратным характером, отсутствием мотивации и вечной пресыщенностью, но навряд ли Куроо также лежал в постели и пялился в потолок, долго размышляя об их отношениях и о том, как все спасти. Слишком много сил и чувств было растрачено на этого человека, чтобы хотя бы банально не попытаться. В последний раз. * * * «I know you haven't made your mind up yet, But I would never do you wrong. I've known in from the moment that we met No doubt in my mind where you belong I'd go hungry; I'd go black and blue And I'd go crawling down the avenue. No, there's nothing that I wouldn't do To make you feel my love...» Интересно, подозревала ли Адель, что ее песни будет анализировать семнадцатилетний подросток на наличие причин и следствий, проводя параллели между текстом и настоящей жизнью? Наверное, ей было бы откровенно плевать, как и абсолютно каждому артисту в этом мире, что мог хоть отдаленно услышать мотивы. И это логично, но чертовски несправедливо, словно рождение нескольких сотен детей, которые теперь должны как-то самостоятельно плавать по кристальному океану. А как же воспитание, первые шаги, период с гормональными сбоями и подработка в сфере общественного питания? Как создатели могут упустить настолько личные и значительные периоды созревания своих потомков, что теперь проникают в умы других людей и заставляют так напряженно думать? Мягкий толчок со спины стянул с ушей гарнитуру, заставляя хмурость поселиться на бледном лице. — Ну же, Кей, неужели ты не хочешь попрощаться со своим любимым братом? — Акитеру смотрит с мягкой, но слегка осуждающей улыбкой, поправляя надетую на голову бейсболку. Не то, чтобы на улице холодно или сильно печет солнце, но на ней изображен герб его университета, так что мысленно подобная вольность прощается. Но да, Акитеру, она тебе абсолютно не идет, сними и не позорь честного человека. — Ты ведь приедешь с моими вещами через неделю, к чему прощаться? — недовольно щурится, поправляя очки. Поезд уже ожидал пассажиров с открытыми дверьми, но Цукишима упрямо стоит на месте, вроде как, до сих пор не до конца уверенный в своих действиях. Дисплей телефона показывает без трех минут восемь утра, пятница, двадцать седьмое марта. У него будет два дня на то, чтобы максимально обосноваться в комнате общежития, и еще два на подготовку к началу обучения. И, все могло быть неплохо, если бы не одно "но". — Тебя ведь встретят твои друзья, верно? — уточняет все с той же улыбкой брат, будто знал все, каждую чертову мелочь, хотя этого просто не может быть. Стоило чуть раньше придумать какое-то оправдание на этот счет, так что Кей неопределенно хмыкает, что воспринимается как очевидное согласие. Конечно его встретят. Точнее, встретили бы, если бы Цукишима хоть единой знакомой душе из Токио сообщил о своем приезде. О Куроо даже говорить не хочется — тот отказывался от любых встреч вот уже как полгода, постоянно бормоча какую-то раздражающую глупость —, а остальные будто бы недостаточно значительны, чтобы сообщать. Конечно, есть Акааши, с которым они периодически разговаривают на фоне общей ненависти к артхаусному кино и человеческой глупости, но все это словно не то. Словно все их "общее" на самом деле существует только благодаря отношениям с Тецуро. — Я напишу маме, как приеду, — Цукишима поспешно возвращает наушники на место, понимая, что Акитеру точно ему не верит, и проходит внутрь вагона вместе с черным чемоданом, собранным ради разбавления бессонной ночи. Но зато сейчас, как на зло, так и клонит отключиться на те несчастные два часа (возмущающе мало по сравнению с автобусом), необходимые для окончания спокойной жизни. Высокий юноша усаживается на кресло, поместив чемодан в рундук над головой, и мельком глядит в окно. Навряд ли кто-то поверил бы, что всё это происходит не исходя из крайней выгоды и желания показать свое превосходство, потому что обычно Цукишима игнорировал свои чувства, отдавая предпочтение исключительно знаниям и окружающей информации. Рациональность, здравомыслие и логика – три главных ключа к хорошему будущему, а остальное ненужная морока. И хотя подобные чувства, двигающие на столь роковые поступки, также не вписывались в золотое правило, это банально игнорировалось. Везде бывают такие исключения, как Куроо Тецуро. Пейзаж за окном сменился на поле, довольно знакомое, значит, отъехали не совсем далеко, а телефон ощутимо жужжит. Руки сразу тянутся проверить, а на экране встречает до боли знакомая фотография: Тецуро тогда уснул у него дома, облокотившись об угол кровати, смешно так нахмурив брови домиком. По пробуждению тот ругался, что Кей его не разбудил и их прекрасный совместный выходной («Куроо-сан, кто вообще даёт название дню?») прошёл впустую. Сейчас ситуация другая. Цукишима напряжённо думает, зависнув над кнопками, и в очередной раз отбрасывает логику на второй план, принимая вызов. — Цукки! — чуть удивлённо и как-то даже слишком бодро для только что проснувшегося человека звучит чужой голос, вмиг заставляющий прикусить нижнюю губу, дабы выдержать предполагаемый шквал на повышенных тонах, — Доброе утро! На этот раз должно же обойтись спокойно, да? — Куроо-сан, сейчас восемь утра, какого черта? Почему вы не спите? — делать вид, будто все точь-в-точь как обычно, получается мастерски. Музыка останавливается из-за звонка, так что весь треск поезда неприятно давит на виски, но это последняя проблема на прошедшую минуту. — Я только со смены, решил позвонить пораньше и побесить тебя, Очкарик-кун, — заливисто хохочет парень по ту сторону трубки, на полминуты замалкивая, создавая неестественную тишину. Цукишима упрямо молчит, рассматривая свои кроссовки на ногах, дожидаясь хоть чего. Уже и неважно. Сердце колотится из-за лёгкого страха, и это, блять, раздражает. Ведёт себя, как четырнадцатилетка в ожидании встречи с любимым айдолом. — Где ты? — вопрос все же звучит, причём гораздо более спокойно, чем представлял больной разум в покрове ночи. Вдох. Выдох. Все не так плохо, как могло бы быть. — В поезде Сендай-Токио. Я поступил. Тишина априори не может быть оглушающей, но ощущалась почему-то именно таковой. Как морской штиль среди белого дня – так невозможно и далеко, за гранью человеческого понимания. Кей не понимал, на что рассчитывал, раскрывая все карты практически сразу – разве он не собирался оттягивать до последнего момента просто в силу своей противности? – в таком ожидаемо будничном разговоре с пожеланиями доброго утра. Разве их отношения итак не держатся на честном слове? Сокрытие такой важной детали очевидно вызовет со стороны Тецуро гнев, может, более объемную агрессию, а возможно тот и вовсе накричит да сбросит, и это, конечно, справе- — Через сколько ты приедешь? И он такой чертовски непредсказуемый, аж мурашки по коже бегают в желании схлопнуться до размера атома. Спрятаться бы где-нибудь в коре земли, где до него никто не достанет, и сгинуть там, отдав свой труп на съедение вечности. — Полагаю, где-то через полтора часа. — Я встречу тебя. С меня кофе. Звонок обрывается, и Цукишима даже не успевает возмутиться – давно его шаги видят наперёд? Вообще-то, он собирался отказаться и заставить Куроо отсыпаться, потому что в последнее время тот действительно много работает. Серьёзно, до этого он вообще совмещал учёбу днем и работу ночью, а сейчас хоть спит больше шести часов, да ещё и успевает активно раздражать все свое окружение. Успех. Но, черт возьми, что делать дальше?