«Высота 1079»

Они разошлись тогда, всё же приняв за основу версии «несчастный случай». — Кать. Тусклый огонёчек на кончике его папиросы тихонько ёжился от мартовского ветра и холода. А вот Катя — Катя не морщились, когда он называл её так наедине. В памяти ещё свежи были поля с синявыми васильками и колючими подсолнухами. Были свежи летний, тёплый, ветер, Катина юбка в пол и ромашки в её косах. Потом революция, война, война. Чугунный скрежет и сажа, смешанная с потом и кровью. Прежней Кати больше нет — есть серьёзная и прагматичная до мозга костей Екатерина Петровна. Так закалялась сталь. Юра делает затяжку, и пепел криво осыпается где-то под ботинками. Она стояла, завернувшись в своё шерстяное пальто, вжимаясь в осколки тепла, будто вот-вот отнимут. В пальцах Ураловой — точно такая же папироска, только вот Катя не курит совсем. Или говорит, что не курит. На краешке — отпечаток красноватого оттенка помады. С союзовских времён, сколько Юра помнит, всё время только ею и пользовалась. — Москва возлагает на меня надежду. Возложил. Теперь Юрина очередь морщиться. — Не многовато ли на тебя возложили для регионального центра? Ещё не темно, только сумерки аккуратными шагами подступают к чистому небу. Под светом электрического фонаря — достояние прежнего ГОЭЛРО — Катины до того плотно уложенные волосы устало колышутся, и Свердловск сжимает пальцы над переносицей, жмурясь. — Это была моя оплошность. — В том, что позволила разместить стратегически важные объекты на территории региона? Не смеши меня. Куда бы ты делась? Катя молчит. Докуривает взатяг папиросу, отправляет окурок в урну, покрепче захлёстывает полы пальто. — Отправляйся спать. Завтра надо всё-таки докончить это дело. Челябинску, вообще-то, есть что сказать. Притом много. Притом не только лично Кате. Но Юра устало-разочарованно, медленно кивает, выбрасывает окурок и складывает промёрзшие ладони в большие, но совсем не тёплые карманы. — Доброй ночи, Катя. Он смотрит ей в глаза напоследок — в них трезвоном бьётся какая-то мысль или послание, только вот Юра не понимает. Есть наваждение, и Челябинск было склоняется, чтобы коснуться её губами, как прежде, но одёргивает себя. И Катя отворачивается первой. — Доброй ночи, Юр. В гостиницу Юрий возвращается не сразу — проветрить мозги, растрясти широкие полы одёжек, нагнать сон на весьма не ясную голову. Получается это всё, правда, из рук вон паршиво. Голова только больше гудит. Мысли болят больше. Воспоминания и обида кровоточат шире. Юра поднимается по лестнице в выписанный ему номер, пиная носками лакированных туфель воздух, нет сил даже на чертыхания. Дверь соседняя тихонько закрывается. Юра поднимает глаза. — Катя? Её волосы распущены. Она смотрит на него устало, почти отчаянно, если бы в ней вообще осталось что-то, кроме серой апатии. На ней нет помады. Юра стоит на последней ступени неловко-неумело, тупо смотрит в её сторону, не двигаясь. Рука замерла на перилах. Почему она молчит. Он делает пять шагов ей навстречу — ровно столько хватает, чтобы встать от неё на расстоянии вытянутой руки. От неё пахнет мишиным одеколоном. — Не спишь, — роняет она. Это номер Московского. Мише, как никогда, хочется набить морду. Юра смотрит на неё в немом отчаянном вопросе, Юра трясётся лишь от одной мысли, Юра не хочет признаваться себе в том, что он всё прекрасно понимает. Он вспоминает Катин взгляд пару часов назад, под фонарём. Юра одурачен, но он наконец-то слышит словесное воплощение её взгляда ровно в тот момент, когда, вопреки рассудку здравому жмётся к её губам. Катя делает шаг в сторону и качает головой. — Не занимайся глупостями, Юр. Завтра утром они всё-таки оформят все детали в более-менее складное полотно. Не рассекретят архивы, не раскроют карт, не заговорят на языке истины. Завтра они составят рабочую версию, упрячут все недомолвки, сгладят все углы, смоют все отпечатки и оставят это дело по-прежнему — без номера. Завтра вечером Юра уедет домой, пересекая границы регионов с единственной роскошью в саквояже. Почтовая карточка с чёрно-белой фотографией Оперного театра и подписью на обратной стороне.

Помнишь, как я пригласила тебя на премьеру?

Юра всматривается в ампирные барельефы и думает: «Не заниматься глупостями, Кать?»