When the barren almond bears

Второй год учебы в Хогвартсе Луна по-прежнему встречала в одиночестве, которое, впрочем, уже не тяготило ее так сильно, как раньше. Бегство Сириуса Блэка из Азкабана отвлекло читателей от научных изысканий мистера Лавгуда, и, хотя папа в письмах жаловался, что у «Придиры» стало меньше подписчиков, Луна была довольна. Она никогда не просила заступничества у старших, но, по-видимому, профессор зельеварения что-то рассказал о ней другим учителям, и те начали одергивать учеников, слишком увлекшихся насмешками над Луной или проявлявших повышенный интерес к ее личным вещам. Профессор Флитвик принялся хвалить ее за каждый удачный взмах палочкой на своих уроках, что было, пожалуй, даже лишним — училась Луна, как ни странно, неплохо, а по некоторым предметам и вовсе оказалась первой в классе. Лесничий Хагрид, в новом учебном году занявший место преподавателя по уходу за волшебными существами, не мог нахвалиться познаниями ученицы в области магической зоологии, а однажды, отведя Луну в сторонку, признался, что и сам выписывал бы «Придиру», если бы хоть что-нибудь понимал в серьезной науке. Все портили мозгошмыги, которые продолжали нападать на Луну — к счастью, чаще всего в отсутствие посторонних. Когда с девочкой случались эти странные приступы, окружающий мир менялся до неузнаваемости, а сама Луна помимо воли произносила вслух очень странные вещи. Приступив к изучению предсказаний, она поначалу решила, что именно так и делаются пророчества, вот только к предсказаниям у Луны не было ни малейшего таланта — так сказала профессор Трелони, когда на первом же ее занятии Луна, выпив чай, по гуще которого студентам и полагалось гадать, машинально очистила чашку заклинанием и только потом, испуганно вытаращив глаза, поняла, что чего-чего, а этого делать не стоило. — Дитя мое, быстроту мысли вы можете демонстрировать на других уроках, а я жду от вас иного, — высокопарно сказала профессор Трелони и перестала обращать на девочку внимание. Интересно, подумала в ответ Луна, как отреагировала бы та, если бы на ее уроке кто-нибудь поймал особенно злобного мозгошмыга и начал нести околесицу среди всех этих ее хрустальных шаров и прочих приспособлений? Увы, вновь поймать мозгошмыга в скором времени довелось ей самой, и не в напоминавшей корабельный трюм обители профессора Трелони, а все в том же кабинете зельеварения. — Мисс Лавгуд, — вызвал ее мрачный профессор, — расскажите нам о свойствах лунного камня, — и Луна вдохновенно принялась выкладывать все, что знала, выйдя в конце концов за пределы главы из учебника. Класс восхищенно слушал, а на устах профессора трепетала, готовясь сорваться, так редко сходившая с них похвала, но тут с Луной опять случилось то, что вызывало у окружающих повышенный интерес: поднявшись на цыпочки, она ворвалась в круживший по кабинету радужный вихрь, отчего-то выкрикивая при этом названия морозостойких растений. Профессор, однако, не растерялся, и, закрыв ее собой от посторонних глаз, быстро вывел в коридор. По пути он с такой злобой бросил через плечо приказание молчать, что студенты, тревожно поблескивая глазами, один за другим спрятались за раскрытыми учебниками. — Мисс Лавгуд, — спросил профессор, когда Луна отдышалась и перестала цепляться за край его пропахшей табаком одежды, — давно ли с вами это происходит? — Что именно, сэр? — То, что ваши сокурсники и некоторые, — он запнулся, должно быть, вспомнив собственный промах при первом знакомстве, — учителя принимают за глупые выходки на публике. — Три года, сэр. Я думаю, это как-то связано с… — и, разом решив ничего больше не утаивать от этого странного человека, Луна сказала то, о чем обычно умалчивала: — Ну, с тем, что моя мама погибла из-за неосторожного обращения с одним заклинанием. Профессор нахмурился. — Вы помните это заклинание? — Нет, сэр. Она сама изобрела его и никому не успела рассказать, зачем оно могло ей понадобиться. Бледная ладонь с тонкими длинными пальцами твердо легла на ее плечо. — Пойдемте со мной, мисс Лавгуд. Мне нужно кое в чем убедиться. — Но как же урок, профессор? И… я не думаю, что в больничном крыле мне помогут. — Ваши однокурсники займутся написанием конспекта, которого им хватит на ближайший час. И кто сказал вам, что мы идем в больничное крыло? Вдвоем они все ниже спускались по подземной галерее, пока не дошли до неприметной двери, запечатанной каким-то сложным заклинанием из тех, что не изучали даже пятикурсники. Войдя внутрь первой, Луна оказалась в маленьком темном помещении. Теснота и отсутствие окон придавали ему сходство с кладовкой. При появлении профессора на стенах вспыхнуло несколько свечей, и, оглядев убогую обстановку, наводившую на мысль о келье средневекового монастыря, Луна не сдержала удивленного возгласа: — Неужели вы здесь живете?.. — Поразительно точное наблюдение, мисс Лавгуд, — ответил за ее спиной профессор; он, словно врач перед осмотром, снял манжеты и ополаскивал руки в каменном умывальнике. Луна поежилась. — Но здесь же ужасно неуютно, — сказала она. Ее собеседник усмехнулся, материализуя посреди своего жилища резной старинный стул с высокой спинкой. — Видите ли, мне все равно, где жить, и даже если бы это было не так, это не ваше дело. А теперь, — он жестом велел ей сесть и, подойдя вплотную, склонился к ней, как монах на исповеди, — постарайтесь не бояться меня и того, что я буду делать, — возможно, это покажется вам неприятным или пугающим, но придется потерпеть некоторое время. — Я вас и не боюсь, — ответила Луна честно. — Что ж, это лишний раз доказывает, что вы дерзки и безрассудны, — вынув из рукава длинную, черного дерева палочку с кельтской вязью на рукоятке, профессор сделал неуловимое движение, пристально взглянул девочке в глаза, и в следующий миг Луна провалилась в непроницаемую темноту — черный смерч подхватил ее, понес, раскрутил волчком, заставив несколько последних лет сорваться с ее души, словно пушинки с одуванчика, и улететь прочь. Мгновение — и сама Луна стала меньше, дом — ближе, папа — моложе и крепче духом, и на какую-то секунду она поверила, будто произошло чудо, все вернулось на свои места и никогда больше их не покинет, но тут раздался грохот, и мамин предсмертный крик вновь подхватил ее, протащил сквозь пространство и время и вышвырнул в школьном замке, прямо на пол каморки зельевара, который теперь стоял на коленях возле бившейся в судорогах девочки, и, одной рукой придерживая ей голову, другой пытался влить в рот содержимое желтого флакона. Луна снова дернулась, и теплая жидкость полилась ей за шиворот, но что-то все же попало внутрь. Сразу почувствовав, как по телу разливается блаженный покой, девочка притихла и жалким клубком свернулась на каменных плитах. Чужие руки осторожно подняли ее с пола и перенесли на кушетку, застеленную одним только тонким пледом, совершенно неспособным согреть. — Простите меня, мисс Лавгуд, — произнес профессор. — Те, кого мне приходилось подвергать этому в последнее время, не отличались хрупкостью, и я не учел, что в случае с испуганным ребенком эффект может оказаться сокрушительным. — Я вас не боюсь, — шепотом повторила Луна. Профессор усмехнулся. Он вынул из воздуха чашку горячего крепкого чая, протянул его девочке и, придвинув стул, уселся рядом и заговорил прежним учительским тоном, словно объясняя трудную тему, — а тема и вправду оказалась непростой:  — Мисс Лавгуд, мне жаль, что вам пришлось вновь пережить все это, но, боюсь, иного способа выяснить, что именно произошло с вами в момент гибели вашей матери три года назад, было не найти. То, о чем я вам сейчас расскажу, не изучают ни на втором курсе, ни на пятом, ни вообще в рамках школьной программы, однако, я полагаю, главное вы поймете — разумеется, в самой приблизительной форме. Кстати, у вас в руках находится чашка. Чай нужно пить, а не смотреть на него, не так ли? Луна послушно отхлебнула из чашки. Чай отдавал сухой травой и содержал по меньшей мере пять ложек сахара, но, как ни странно, был приятным на вкус. К Луне постепенно возвращались силы. Устраиваясь поудобнее, она украдкой коснулась края профессорской мантии и закрыла глаза. — Парадоксы использования незарегистрированных заклинаний изучены плохо и, как это ни прискорбно, за последние годы так и не вызвали у научного сообщества должного интереса. Ваша мама, мисс Лавгуд… Луна дернулась, лязгнув зубами. — Я видел, — тихо сказал профессор и, дотронувшись ладонью до ее горячего лба, выплеснул в чашку остаток зелья. Он тоже устал, совершая над Луной свое странное волшебство, — плечи поникли, на висках выступил пот, кончики пальцев едва заметно дрожали. — Заклятие, от которого погибла ваша мама, каким-то образом причинило вред и вам, поскольку вы в тот момент находились рядом. Вскоре у вас начались эти таинственные припадки. Опасности для жизни они не представляют, но трудностей создают множество, — он помолчал и едва не полез в карман за сигаретами, которые, как давно догадывалась Луна, и в самом деле там лежали, но в последний момент одумался и продолжил, рассеянно поглаживая рукоятку палочки: — Похожей болезнью страдают некоторые из маглов, но ее названия я вам не скажу, потому что после этого вы непременно пойдете в библиотеку и начитаетесь вещей, от которых не захочется жить, пусть они и имеют весьма опосредованное отношение к действительности. Я знаю человека, который мог бы попытаться вам помочь — если бы вы согласились. Луна в волнении приподнялась с кушетки. — Профессор Дамблдор?.. — спросила она. — Нет, — медленно ответил зельевар, и в черных его глазах на миг показалась непонятная Луне горечь, — не профессор Дамблдор. Помочь вам попытаюсь я. Вместо ответа Луна тихо всхлипнула и, дрожа, прильнула к его обсыпанному чешуйками перхоти плечу. Профессор замер на долю секунды, делясь с ней теплом и чем-то еще, чему не было названия, но тут же отстранился и сказал твердо: — А теперь, мисс Лавгуд, утрите слезы и запомните навек одну простую вещь: никто из тех, кто стремится причинить вам боль, не должен догадываться о том, что они достигли цели, — никто и никогда, вам ясно? Луна кивнула. — Думаю, вам пора возвращаться на уроки, но, если вместо этого вы заглянете сейчас в больничное крыло, мадам Помфри выдаст вам освобождение от занятий до завтрашнего дня — и я советовал бы вам воспользоваться такой возможностью.