When the barren almond bears

Четвертый год в школе, так мало похожий на другие, перевалил за половину. Луна получала все больше «Превосходно» по тем предметам, которые планировала выбрать для дальнейшего изучения, а в знании травологии уже могла помериться силами с самим Невиллом Долгопупсом — тот, кстати, регулярно провожал ее после встреч в Выручай-комнате, а недавно, краснея и запинаясь, пригласил на прогулку в Хогсмид. Луна согласилась, и, хотя по дороге Невилл умудрился напороться на гвоздь в заборе и потерять подошву от ботинка, нельзя было сказать, что прогулка совсем не удалась. Приступы таинственной болезни, так донимавшие девочку на первом курсе, совсем прекратились, и это, несомненно, было заслугой мрачного длинноносого профессора зельеварения: трижды в неделю Луна по-прежнему приходила к нему за маленьким прозрачным флаконом, и профессор, удовлетворенно хмыкая, говорил ей, что, может быть, и зелье скоро больше не понадобится. Все бы хорошо, только на школу свалились очередные невзгоды. Нет, нельзя было сказать, что Луне не нравилась новая жизнь. Отряд Дамблдора, тайные уроки по защите от темных искусств, конспирация, регулярные диверсии против профессора Амбридж — все это, казалось, позволяло ей наверстать упущенное за первые годы, даря заодно с опасностями дружбу, приключения и — впервые в жизни — чувство солидарности с коллективом, и с каким!.. Гарри Поттер терпеливо учил ее вызывать Патронуса, Фред и Джордж надарили уйму блевательных батончиков, Джинни всем рассказывала, как здорово Луна умеет убирать веснушки, и даже суровая Гермиона поощрительно улыбнулась, увидев на школьной сумке Луны значок Г.А.В.Н.Э. А уж как веселился класс, когда Луна, объединившись с охотниками команды Когтеврана, сорвала инспекцию Амбридж на уроке профессора Трелони — перед уроком они успели подменить хрустальный шар на бладжер, напустив на него заклинание прозрачности, и стоило только Амбридж, лично желавшей рассмотреть возникавшие на поверхности шара картины, вынуть его из подставки, как началась жуткая чехарда, студенты попрятались под столы, и инспекцию пришлось прервать. Правда, это не помогло: бедную Трелони едва не выставили из замка с позором, а от бесконечных инспекций на уроках не спасало даже постоянное срабатывание противопожарных чар, да и в целом студентам казалось, будто от всех их усилий нет никакого толка. За деятельностью Амбридж стояла вся мощь Министерства, а сама генеральный инспектор, судя по всему, находилась в шаге от легализации телесных наказаний. Завхоз Филч, как рассказывали Фред и Джордж, вот уже неделю таскался по зарослям в окрестностях озера, заготавливая лозу на розги, а из кабинета самой Амбридж по вечерам выходило все больше студентов с израненными руками — правда, министерская чиновница, опасаясь огласки, больше не использовала перо, высекавшее на коже надписи, и ограничивалась теми, что оставляли обычные порезы. Еще Амбридж с удовольствием давала ученикам травмоопасные поручения — например, посылала двигать старинные дубовые шкафы в классах без помощи магии, что, разумеется, нередко заканчивалось ушибами, синяками и прищемленными пальцами. Последствия такого положения дел оказались весьма любопытны. — Мисс Лавгуд, — спросил как-то раз у Луны ее угрюмый профессор, когда она заглянула к нему — и за зельем, и просто так, поболтать, — скажите мне, почему ваши однокурсники постоянно обращаются ко мне за медицинской помощью? Ладно еще слизеринцы, я, в конце концов, их декан, но не далее как вчера ко мне притащили вратаря вашей квиддичной команды, на которого, подумать только, упала сверху какая-то тумба! Вы не находите, что это слишком? И кроме того, я не могу не отметить странный характер некоторых повреждений: мне все чаще кажется, будто студенты палят друг в друга заклятиями ради забавы, а потом пытаются скрыть следы. Луна виновато потупилась. — Точно не знаю, профессор, но, наверное, дело в том, что это я рассказала им, как хорошо вы во всем этом разбираетесь. Ответ профессора прозвучал холодно. — Напоминаю, мисс Лавгуд, что это глупо с вашей стороны — направлять своих товарищей ко мне, когда в школе работает мадам Помфри, прекрасный специалист и человек, достойный всякого доверия. — Понимаете, профессор… — боясь окончательно рассердить собеседника, Луна замялась и долго подыскивала слова, — мадам Помфри обычно долго обо всем выспрашивает, делает записи в своих журналах да еще заставляет иногда остаться в больнице на ночь. Если ей что совсем не понравится, может и родителям сову послать, а вы — вы просто лечите и выставляете за дверь. — Еще одно слово, мисс Лавгуд, и я выставлю за дверь вас! — и Луна, оставив на столе профессора горсть конфет, сама умчалась прочь, потому что боялась опоздать к началу следующего урока. Выставлять Луну он, разумеется, не стал. Более того, вечером следующего дня они сидели у стола друг напротив друга в пустом кабинете зельеварения, и Луна сосредоточенно водила палочкой над ладонями профессора — обожженные почти до мяса, они торчали из расстегнутых манжет, и на багровой плоти набухали желтые, отвратительные, полные жидкости пузыри. Палочка в пальцах Луны дрожала. Профессор наблюдал на ней с ироническим любопытством исследователя. — Смелее, мисс Лавгуд, — сказал он. — Когда вы начнете учиться на целителя, вам придется любоваться вещами куда худшими, чем последствия небольшого взрыва. Только, пожалуйста, не одарите меня случайно руками хирурга или пианиста — меня вполне устраивают и свои. — Я боюсь, что вам будет больно, сэр, — пролепетала Луна. — Мне уже бывало больно, мисс Лавгуд, и не раз. Вряд ли сейчас я узнаю нечто новое. — Но я могу сделать хуже! Профессор грустно усмехнулся. — О, это вряд ли. И потом, нужно же вам на ком-нибудь практиковаться, а мою смерть, уверяю вас, общество перенесет гораздо легче, нежели гибель Поттера или, скажем, одного из множества Уизли. Ну же, взмахните палочкой, сделайте что-нибудь. Если вы будете так тянуть с лечением в поистине серьезном случае, ваш пациент успеет трижды отправиться на небеса, — и Луна, зажмурившись, выпалила заклинание. Когда она открыла глаза, профессор заправлял волосы под воротник. Руки его выглядели несравнимо лучше. — Выше ожидаемого, мисс Лавгуд, — объявил он, и сердце у Луны в груди перекувыркнулось от счастья. Профессор между тем вынимал из рукава собственную палочку. — Небольшая предосторожность. Взмах — и на запястьях профессора появились неаккуратные толстые повязки, не позволявшие ему шевелить пальцами. Луна испуганно прижала ладони к щекам, но профессор только хмыкнул и распахнул перед ней дверь кабинета. — Вопросам и ответам свое время, а теперь — доброй ночи. Инспекция на уроке зельеварения у Гриффиндора и Слизерина, прошла, как рассказывал Гарри, скучно и без последствий. Похоже, профессор Амбридж не нашла, к чему придраться, и решила повторить проверку на уроках оставшихся факультетов. — Как вам хорошо известно, в школе по какой-то загадочной причине участились случаи возгорания разных предметов, — тихо заговорил профессор, — и, поскольку утвержденная Министерством программа предписывает учителям при планировании уроков учитывать внешние обстоятельства, сегодня мы будем варить Пожаротушительный состав — полезный, но чрезвычайно опасный в приготовлении. Я потребую от вас предельных внимания и осторожности. Прошу также помнить о том, что в этот раз, — профессор поднял, показывая классу, свои забинтованные руки, — я травмирован и никак не смогу предотвратить последствия ваших ошибочных действий. На лице профессора Амбридж мелькнула тень сомнения. — Но почему вы ведете уроки, если вы даже не можете держать палочку? — Позволю себе напомнить, что вчера вы запиской предупредили меня о повторной инспекции, особо подчеркнув при этом следующее: в случае моей неявки или просьбы о переносе вы не сочтете ни одну из причин достаточно уважительной. — Тогда поведайте же нам, профессор, что случилось с вашими руками, — пропищала Амбридж, вынимая блокнот. — Видите ли, — процедил профессор, — я занимаюсь не только преподаванием, но и исследовательской работой. Вчера в моей лаборатории произошла небольшая неприятность. — Что доказывает, профессор, — подхватила инспектор, — вашу полную непригодность к тем видам деятельности, которую вы — по большому недоразумению, и только — все еще здесь ведете. — Что доказывает мою готовность пожертвовать собой во имя прогресса науки, которую ваш ограниченный ум понять не в состоянии, — отрезал профессор и, не дожидаясь возражений, кивком головы привел в действие висевшие под потолком часы. — Начали! На первый этап изготовления вам отведено пятнадцать минут. По классу тут же полетели незрелые плоды огуречника пузырчатого: выскальзывая из рук студентов, они с оглушительными хлопками лопались при столкновении с твердыми поверхностями и заливали все вокруг липкой пеной. Профессор Амбридж, брезгливо подбирая полы розового жакета, потеснила профессора и заняла его стол, который располагался на достаточном удалении от зоны обстрела, что не избавило ее, однако, от нескольких весьма удачных попаданий. — Пена, выделяемая незрелыми плодами растения семействa Cucumis Lubricus, является исключительно эффективным средством для тушения тех возгораний магического происхождения, которые нельзя затушить водой, — легко перекрывая стоявший в классе гвалт, говорил профессор. На Амбридж и стекавшую с ее одежды слизь он не обращал никакого внимания. — Заканчиваем выдавливание пены в котлы, зажигаем огонь и переходим ко второму этапу. Десять минут. Из котлов повалил отвратительный едкий дым. Профессор Амбрижд, кашляя и задыхаясь, вытирала глаза смоченным душистой водой кружевным платком. Довести до конца приготовление Пожаротушительного состава классу не удалось, так как через пять минут после перехода к заключительному этапу в опасной близости от профессора Амбридж взорвались два котла разом, залив ее розовый наряд мерзкой жижей, и генеральный инспектор, чихая, плюясь и ругаясь ни капли не похожими на предписанные министерским протоколом вежливости словами, вылетела из класса. Профессор, по-дирижерски взмахнув перебинтованной рукой, остановил готовую с грохотом впечататься в косяк дверь, и впервые в новейшей истории Хогвартса урок зельеварения завершился бурными аплодисментами. — Все в коридор, и молча, — скомандовал в ответ на овацию профессор. Луна, покидавшая класс одной из последних, готова была поклясться, что разглядела в его глазах, обычно сохранявших бесстрастное выражение, целый хоровод бесенят — озорных и весьма довольных. К окрестностям замка подступала весна. Сухой миндаль так и не зацвел, зато профессор Амбридж приказала высадить вокруг школы розовые бархатцы, и Луна впервые в жизни думала о том, что не рада цветам. В один из славных весенних дней был разгромлен и схвачен Отряд Дамблдора, ну а после Луна по велению судьбы оказалась в министерском Отделе тайн и, прислушиваясь к приближавшемуся из коридора топоту преследователей, отрешенно думала о том, что могла бы и умереть, только перед этим неплохо было бы улыбнуться в лицо врагам и сказать им что-нибудь такое, отчего уши бы у них покраснели и превратились в большие оранжевые тыквы, как произошло однажды с обозвавшим Джинни Малфоем, а еще заглянуть напоследок в черные глаза профессора и сказать ему… да просто сказать хоть что-нибудь, — и пол под ней завертелся, и все полетело неведомо куда. — Ну вот, девочка моя, все и обошлось, — прозвучал прямо над ней голос мадам Помфри, и Луна, в ту же секунду переставшая ощущать свободное падение, приподнялась на локте и живо поинтересовалась: — Малфой больше не ходит с ушами-тыквами? Мадам Помфри удивленно взглянула на нее сквозь пустой стакан. — Малфой?.. Понятия не имею, он сюда давно не заглядывал. Я о тебе и твоей голове, которой ты так сильно ударилась. Северус, то есть профессор Снейп, предупредил меня о твоей… особенности, которую пришлось учесть при лечении. На первом курсе, как мне известно, он дважды был свидетелем твоих приступов, и тогда ты, видимо, здорово его напугала, потому что вчера он просидел здесь полночи и не уходил, пока его не вызвали по делу, — и мадам Помфри с улыбкой прибавила: — Он редко проникается симпатией к ученикам, но к тебе здорово привязался, и меня это не удивляет. У него тоже было трудное детство. — Неужели вы знали его ребенком? — воскликнула девочка. — С его одиннадцати лет. — Так сколько же лет вам?.. — не удержалась Луна и зарылась носом в подушку. — Ох, я забыла, это невежливо, мадам, извините… — Гораздо больше, чем ты можешь себе представить — или, скорее, профессор Снейп моложе, чем тебе кажется,  — ответила мадам Помфри, продолжая улыбаться, и наполнила стакан зеленоватой жидкостью. Солнечный свет, пробиваясь сквозь занавески, переливался в стекле, и Луна попросила тихо: — Мадам Помфри, расскажите мне о нем. — Боюсь, без его на то разрешения я могу рассказать тебе не так уж много. К примеру, он был очень одинок и умудрялся блестяще учиться, не прилагая к этому почти никаких усилий. Согласись, редкое умение. За перегородкой послышались голоса, и Луну захлестнуло чувство вины: как она может расспрашивать мадам Помфри о своем профессоре, не узнав, что случилось с остальными?.. — Мои друзья… Они целы? — О, с ними все в порядке. К Невиллу примчалась бабушка, а семья Уизли приехала навестить остальных. Пока ты спала, тебе оставили подарок, — и мадам Помфри указала на тумбочку, где лежали большая коробка домашних сластей и вязаные носки. — Ну, моя милая, отдыхай. Думаю, к обеду я смогу выпустить тебя на свободу. Из-за ширмы продолжала доноситься оживленная дружеская возня: кажется, Джинни спорила с Роном о том, чья нога громче хрустела при переломе, миссис Уизли ужасалась, Фред и Джордж наперебой предлагали всем Костоломные Леденцы и Срастительные Галеты. Луну захлестнула грусть. Опять у нее все не как у других… Мистер Лавгуд, разумеется, не мог отправиться в путь без провожатых — на метле он держался плохо, с трансгрессией у него разладилось после маминой смерти, а попасть в Хогвартс через каминную сеть было не так-то просто. Потом девочка вспомнила, что Гарри потерял крестного, и ей стало стыдно. В палату заглянула профессор Макгонагалл. К удивлению Луны, она направилась к ней, а не к своим подопечным из Гриффиндора. — Мисс Лавгуд, — проговорила она, — к вам гость, которому вы, я полагаю, будете очень рады. Он немного растерян. Мне пригласить его сюда, или вам уже по силам самой его встретить? Луна вскочила с постели и вслед за профессором трансфигурации поспешила в коридор у лестницы, туда, где ее дожидался тот, кто был ей в эту минуту нужнее всех. — Папа! — закричала она так громко, что из соседней палаты на нее испуганно шикнула помощница мадам Помфри. — Папочка! Мистер Лавгуд, обнимая дочь, смущенно переминался с ноги на ногу; амулеты на его мантии позвякивали и переливались разными цветами. — Меня пригласил твой профессор… ээээ… зельеварения. Он прислал мне сову… и билет на поезд и встретил на платформе, а потом препроводил сюда. Очень милый человек... только я был слегка смущен его, хм, некоторым невежеством. Представь себе, душа моя, он даже не знает, что сегодня величайший праздник у Водяного народа… — Мы увиделись раньше срока, папочка, — перебила его Луна, чью душу при мысли об угрюмом профессоре переполняли теплота, благодарность и кое-что еще, о чем нельзя было рассказывать даже мистеру Лавгуду, — вот и праздник, а остальное не так важно. Мистер Лавгуд лучился счастьем. — Твои профессора разрешили мне забрать тебя домой, не дожидаясь официального окончания учебного года, — наклонившись к уху дочери, шепнул он. — Представляешь, так твои каникулы будут чуть длиннее… — и, не успела Луна спросить, как им предстоит добраться до дома, ее обняла вышедшая из палаты миссис Уизли. — Деточка, мы поедем в Лондон поездом, Артуру все еще вредны нагрузки, и мы с радостью составим вам компанию, правда, Артур? — Ну разумеется, — ответил мистер Уизли, сердечно пожимая руку мистеру Лавгуду. — Как поживаете? — Вот здорово! — не удержалась Луна. И пока семейство Уизли прощалось с остающимися, пока близнецы бегали узнавать расписание Хогвартс-экспресса, пока в коридоре бурно обсуждалась перспектива публикаций в «Придире» статей по драконоведению и новостей из мира магловских изобретений, Луна, услышав на лестнице тихие шаги, которые узнала бы из тысячи других, бросилась вниз. — Спасибо, профессор, — догнав ушедшего, прошептала она и, привстав на цыпочки, бесстрашно поцеловала его куда-то в подбородок. — Спасибо вам за все, и до нового года. Он долго не двигался, словно бы раздумывал, не смахнуть ли с себя чужие объятия, не стереть ли, всего святого на свете ради, девочке, а заодно и себе, воспоминание об этом нелепом, но таком прекрасном в своей искренности жесте, — и в конце концов обнял ее в ответ, уткнувшись своим некрасивым длинным носом в узел спутанных волос. — Я рад, что ваша голова цела, мисс Лавгуд. До нового года, и будьте осторожны.