я помню, как земля остановилась

Первое, о чём вам стоит знать — Кагеяма Тобио, в общем-то, никогда не учился плавать. Да и зачем ему было учиться? Тобио никогда не был маленьким, даже когда был ребёнком, и большинство ручьёв, что прорезали себе тропки и магистрали в горах Мияги, с их песчаными отмелями и лёгким, как перышко, пульсом течений, не оставляли ни возможностей, ни причин для надлежащего обучения баттерфляю. Самыми глубокими из всех лесных оврагов или ручьёв на заднем дворе, где он рос, были те размеренные имитации прудов, где вода, собираясь, принимала форму чего-то, похожего на круг, а течение, казалось, было способно скорее шелестеть, нежели журчать. И, разумеется, эти пруды могли быть по-настоящему, обманчиво глубокими — глубины вида «один неверный шаг или один хороший толчок от твоей сестры, и ты внезапно оказываешься по шею в воде» — но в конце концов это не имело большого значения. Не тогда, когда всё, что он выучил о времени, пространстве и силе, будучи спортсменом почти всю свою жизнь, можно было соединить в сеть, которая появлялась перед его мысленным взором, чтобы помочь ему прорваться, и не тогда, когда он мог просто, скажем, встать. Тобио не нужно было учиться плавать, потому что даже без обучения он мог положиться на то, кем являлся, и пинаться, сучить, барахтаться в воде, пока не будут очерчены эти знакомые линии с их идеальными углами — или товарищ по команде не предпринимал попытку погрузить его под воду, неважно, что случится первым — и позволял пальцам ног утвердиться в тине, безошибочно выровнявшись по оси, намеченной для него с рождения, заменив любую необходимость плавания длинными, сильными ногами, удерживающими его в вертикальном положении. В Мияги есть ручьи и есть горы, и, если непреодолимая сила текла так же слабо, как поток, непоколебимому объекту нужно было всего лишь сперва вспомнить, кто он есть, и, затем, встать. Второе, о чём вам стоит знать — первой не стало сети. И, возможно, всё это означало, что Тобио всё же следовало научиться плавать, потому что в какой-то момент, подвешенная в воздухе под ярким светом прожекторов арены Ариакэ, между точкой, в которой кончики его пальцев посылали мяч обратно к площадке и точкой, в которой подушечки его стоп должны были вновь коснуться пола, матрица, на которой он строил планы, исчезла. Пшик. Одно мгновение, и её уже нет, один щелчок ножниц, и всё рассыпается; линии теперь просто нити, что вот-вот провиснут и упадут. Сеть никогда не делала этого раньше, ни разу за всю жизнь Тобио, и снятое в воздухе наблюдение, что что-то пошло не так только потому, что он больше не видел этих линий, было по-настоящему единственным, что он сумел вызвать в памяти позже, отвечая на вопрос безликого парамедика по пути в ближайшую больницу. Я собирался сделать пас, во всяком случае, он думал, что сказал это, а потом сеть исчезла. Что-то пошло не так. Я перестал её видеть. Что-то не так. Кто теперь журчит вместо ручья, Тобио, или же это парамедик? Что-то не так, что-то с его коленом, что-то не так, что-то с его головой, и он снова барахтается в воде, вверх и вниз, на глубину и обратно. Начавшись, как крошечная рябь на поверхности маленького горного ручья, вскоре набеги волн принимаются толкать его с силой и свирепостью, пока от него не останется ничего, кроме тела и мозга, который слишком много раз промывали. Он пытается вынырнуть в первый раз, но вода слишком тяжела, он пытается вынырнуть во второй, и чьи-то руки хватают его за плечи, заставляя уйти под воду, и к третьему разу, когда он уже почти обессилел, его рот набирает на вдохе немного воды, и Тобио вновь идёт ко дну.