Цветок мела и багровый агат

Протоптанная тропа под мягкими подошвами сапог стелется неслышно, тихо. Альбедо плавной поступью входит в бархатный полумрак пещеры и останавливается, всматриваясь в тусклое янтарное мерцание, освещающее пустую выщербленную утробу. Протяжный стон вспыхивает в мягком сиянии гео-кристаллов, срывается в сдавленный хрип, затем – в болезненный рык словно загнанного в ловушку животного. И снова стон, полный боли, от которого волосы на загривке встают дыбом. Так воет морозный ветер на Драконьем хребте и волки, покинувшие стаю, чтобы умереть в одиночестве. – Я чувствую тебя! – вдруг отчётливо слышится хриплый, сорванный голос. И Альбедо больше нет смысла скрываться. Он проходит внутрь небольшой пещеры, спрятанной в горе от посторонних глаз. Своды по периметру уставлены стеллажами с книгами, рукописями и сосудами с разным содержимым – от ингредиентов до результатов неудачных экспериментов. О, Альбедо пытался, но до Рэйндоттир в создании человеческого существа ему слишком далеко. Вот только свои неудачные образцы он не уничтожает, а фиксирует в формалине, чтобы в следующий раз учитывать допущенные ошибки. Ему не хочется, чтобы кто-либо знал его с подобной стороны, а посему это место, в отличие от лаборатории на Хребте, не видел никто. Кроме теперь, разве что, его старшего брата. – Ты! – шипит тот, закованный в элементальные цепи. Стоящий на коленях, но не склонивший белоснежной, увенчанной серебром головы; смотрящий с вызовом, багрово-алым, непокорным. – Здравствуй, – произносит Альбедо скорее из вбитой в голову вежливости, чем из собственного желания. Бирюзовая морская синь, спокойная, как штиль, встречается с бушующей оскверненной кровью в злых, широко распахнутых глазах. – Да пошел ты нахер! Альбедо замирает в нескольких шагах от скованной фигуры, заинтересованно хмурит брови. – И откуда это?.. – Думаешь, я вчера пробудился? – смеется его брат, запрокидывая голову, открывая чёрную, пропитанную ядом звезду на остром, дрожащем выступе кадыка, и сжимает добела кулаки, сведенные друг к другу оковами. На тонких изящных запястьях отчетливо заметен след кровоподтеков от долгих и отчаянных попыток освободиться. – Я не раз бывал в Монде, пока ты пропадал здесь. Лже-Альбедо хищно ухмыляется. Лицо, практически идентичное оригиналу – а оригинал ли Альбедо, раз создан позже? – искривляется неестественной, дикой гримасой. Он вцепляется пальцами в мёрзлый камень у себя под ногами, и смех перерастает в рык, отражающийся от каменных сводов. За столетия яд Дурина пропитал его тело насквозь, скверна течет по венам, раздирает его изнутри, мучает, принося нечеловеческие страдания. Но он и не человек вовсе, поэтому выжил. Поэтому жив до сих пор. Глаза, лишенные пигмента, красные, кровяные, вцепляются в замершую изваянием фигуру алхимика. Теперь, когда правда раскрыта и иллюзия развеяна, Альбедо понимает, почему Учитель избавилась от данного образца. Альбинизм. Генная поломка, по умолчанию предполагающая несовершенство. От самого простого – нарушения адаптации к окружающей среде, проблем с переносимостью солнечного света, со зрением и кожей, до более серьезных отклонений – например, в психике, росте, развитии внутренних органов и систем. Рэйндоттир не хотела тратить время на возможно «бракованный» вариант, проблемы с которым могли явить себя не сразу, а со временем, и просто избавилась от него. И кто же мог знать, что ликвидированный образец окажется столь живучим и способным? Альбедо в очередной раз убеждается, что внешне они почти идентичны, за исключением пары фенотипических признаков: волосы его старшего брата белы как снег, радужки алы, а кожа кажется настолько нежной и тонкой, что сквозь нее видны тёмные линии вен. Увидев подобное дитя, Цитринитас скормила его Дурину без каких-либо сомнений. Зря. Ущербный мел оказался крепче времени, яда и смерти. – И что же ты там делал? – тихо произносит Альбедо, плавно делая шаг навстречу. Сухие, потрескавшиеся до ран губы растягиваются в улыбке. – Был тобой. Вот как. Неудивительно. И что же он успел натворить, пока Альбедо не знал? Похоже, ничего серьезного, раз это так и осталось тайной. Просто изучал его? Логично. Ведь нужно знать того, чью шкуру собрался носить. И он весьма преуспел в этом деле, раз лишь Путешественник смог понять подмену. – Она, – лже-Альбедо выплёвывает это слово с презрением, не скрывая ненависти, – дала тебе всё! Открыла знания, позаботилась о твоём будущем, привела в мир. У тебя есть всё, о чем только можно мечтать: семья, друзья, признание. Чем ты заслужил всё это? – он пытается подняться на ноги, но гео-барьер не позволяет, давит тяжестью на плечи. О, ему не нравится стоять на коленях перед врагом, быть поверженным, проигравшим, вновь оказаться слабее и хуже любимчика своей создательницы. И его голос срывается на крик, полный отчаяния и гнева. – Тем, что был создан совершенным?! Как иронично, что они оба задаются вопросом совершенства, но никогда его не достигнут. Ладонь алхимика сама собой тянется к метке на шее, отмечающей его клеймом искусственности. – Ответь мне!! – Я не совершенен, – тихо произносит Альбедо в звенящей эхом пустоте пещеры, опускает руку и качает головой. – Но Учитель посчитала меня приемлемым образцом. И в том, что я был создан таким, я обязан не только ей, а также всем предшествующим мне образцам, включая тебя. Благодаря вам она устранила недостатки. Альбедо говорит уверенно и спокойно, не пытаясь смягчить правду. Все, кто предшествовал ему – лишь расходный материал. Такова цена науки и свершений. И ему не должно быть жаль. – Тебе ведь прекрасно известно о важности качественного отбора материала. И на самом деле ты не нуждаешься в ответе на свой вопрос, ты и так его знаешь. Ему не должно быть жаль. Но когда в глазах напротив собирается солёная влага, вот-вот грозящаяся пролиться по бледным щекам, Альбедо чувствует себя мразью. Всё пошло совсем не так, как он планировал. – Материал… – Едва слышно выдыхает его брат и крепко зажмуривается. Блестящие капли срываются с пепельных ресниц, исчерчивая щеки. В это мимолетное мгновение он кажется хрупким, точно фарфор, смирившимся и таким призрачным в тусклом свете гео, словно бесплотный дух, готовый исчезнуть безвозвратно. Альбедо чувствует, что нужно всё исправить, что-то сделать, но когда речь заходит о социальной коммуникации… Ох, лучше бы он без слов сразу сделал то, зачем пришел. В ладони алхимика возникает маленький флакон с солнечно-желтой жидкостью, он решительно приближается к своему пленнику, но рецепторы вдруг кричат об опасности, и Альбедо вовремя отскакивает назад, уходя от резко протянутых вперед скованных рук. Тонкие пальцы удлиняются, увенчиваясь острыми когтями. Его брат открывает глаза с потемневшими белками и шипит сквозь сцепленные зубы: – Отпусти! Когда два дня назад Альбедо наконец смог найти своего неудавшегося двойника, сразу же завязался бой. Молча, без предупреждений и слов. Тогда алхимик смог заточить его в оковы и прервал трансформацию в самом начале, не дав скверне освободиться и заперев ее в теле брата. Он был готов к подобному развитию событий, по примеру Дурина знал, какие метаморфозы способна вызвать скверна, как отравляет разум и влияет на чувства, в разы умножая злость, зависть и обиду. Оттого алхимик твёрдо решил дать своему брату шанс. Если же тот отвергнет его, если же душа его в действительности так же черна, как и кровь, Альбедо завершит то, что намеревалась сделать Рэйндоттир пятьсот лет назад, – уничтожит некачественный образец. Пространство под куполом барьера наполняется душной теневой дымкой, запахом крови и нечеловеческим рычанием. Со смиренной отстраненностью Альбедо наблюдает за разительной переменой в существе, стоящем перед ним на коленях. Фарфоровый точеный сосуд, осквернённый, отдаёт себя яду, теряет чистоту и белизну, исчерчивается черной сетью вен. И нельзя не признать, что это по-своему завораживающе красиво. – Ненавижу! – клыки заостряются, зрачки плывут, превращаясь в чёрные капли. Альбедо ловит себя на мысли, что хотел бы увидеть полную трансформацию. Но это может быть необратимо или же вызвать катастрофические последствия для разума и тела. Поэтому нет. Он не позволит этому произойти. Сделав короткое движение рукой, он посылает в гео-конструкции по периметру пещеры энергию – элементальный барьер на миг ярко вспыхивает, и превращение наталкивается на невидимую преграду. Брат Альбедо ничком падает на землю, мечется в оковах, вновь пытаясь призвать скверну, разорвать их, освободиться, но лишь вредит себе, истощается, кашляет, выплёвывая сгустки крови на каменный пол, выкручивает руки до костяного треска. Не зря алхимик несколько лет работал на Драконьем хребте, изучая скверну и почившего дракона. Он искал способ сдержать яд от распространения по грунтовым водам и земле, но даже представить не мог, что его наработки помогут справиться с внезапно появившимся родственником. Вот только еще один подобный натиск – и элементальное поле разрушится, как карточный домик. Оно и так сдерживало попытки вырваться больше суток, пока Альбедо трудился над алхимическим верстаком, чтобы найти способ помочь ненавидящему его брату. – Прекрати. Ты убьешь себя, – голос Альбедо звучит спокойно и холодно, как недосягаемая вершина Хребта, хотя в груди горит тяжелый ком, заставляя дышать глубоко и часто. – Разве не этого ОНА хотела, отдав меня на съедение?! – брат с трудом отталкивается от земли, пытается сесть. Получается не сразу, но в итоге он вновь поднимается на колени, сглатывает кровь и, движением головы отбросив с лица белые пряди, зло смотрит в глаза Альбедо. – Вы все останетесь в выигрыше! – его трясёт, на бледном пергаменте кожи, исписанном чернильными линиями сосудов, проступает пот. Он дышит шумно, судорожно, упирается скованными ладонями в каменный пол, едва держится в сознании. Неосвобожденная скверна выжигает его изнутри. – Не все. Мне это не нужно. – Почему все братья Альбедо либо мертвы, либо хотят его убить? – Если бы я намеревался избавиться от тебя, мы бы сейчас не разговаривали. – Ах да, я нужен для твоих «любимых», – тот насмешливо выделяет это слово, – экспериментов! Для этого я здесь, да? Препарируешь меня, как лягушку? Альбедо отрицательно качает головой. – И снова ты не прав. Я хочу помочь. – Помочь?.. Мне? – на какое-то мгновение в нечеловеческом взгляде брата проскакивает что-то неуловимое, лицо смягчается, окрашенное удивлением, недоверием и, наверное, совсем чуточку – надеждой. Становится нежным и каким-то даже по-юношески невинным, несмотря всё еще сохранившиеся черты начальной трансформации. Альбедо впервые видит его настолько эмоционально открытым, и сердце в груди тоскливо сжимается. Но потом мгновение рушится: бледные губы брата искривляются, на острых скулах проступают желваки, а глаза с по-драконьи вытянутыми зрачками вновь вспыхивают. – Я не нуждаюсь в твоей помощи! Я ни в чьей… – голос стремительно гаснет, словно вспышка, – помощи не… Судорожно вздохнув, брат вдруг замолкает, прикрывает глаза и начинает заваливаться набок. Альбедо успевает подхватить его одной рукой, падает перед ним на колени и выдергивает зубами пробку из флакона. Но, даже находясь в полубессознательном состоянии, от него пытаются отстраниться, отвернуться, шипят что-то бессвязное, так, что удержать голову и напоить лекарством не представляется возможным. Не тратя время на размышления, Альбедо вливает себе в рот содержимое флакона, освободившейся рукой удерживает голову брата, сильно сжимает челюсть, заставляя открыть рот. А потом приникает губами к губам, поит его лекарством и держит, крепко прижимая к себе, не давая отстранится, и ждет, когда брат рефлекторно проглотит всё до последней капли. Губы его сухие, шершавые, с металлическим привкусом крови и легкой сладостью, возможно, от яда. Альбедо мог бы отравиться, как когда-то Двалин от Дурина, но для этого нужно намного больше крови. Наверное, из-за того, что ему ничто не угрожает, он не спешит прервать прикосновение и задерживается дольше необходимого – да, именно поэтому! И поэтому он позволяет себе скользнуть кончиком языка по чужим губам, снимая с них странный вкус, пробуя, а после легко, невесомо проводит по ним своими губами. Так странно это всё. Альбедо рассеивает барьер: позволяет гео-конструкциям рассыпаться мелкой крошкой, а оковам – раствориться бесследно. И скверна, изгнанная из ущербного мела, дымом взвивается в пространство и впитывается в камень. Тонкое, истощенное тело в его руках наконец прекращает дрожать, обмякает с тихим вздохом. Ядовитое семя всё еще внутри него и со временем разрастётся вновь. Но пока оно замерло, переставая приносить боль, мучить и извращать волю. Застывшим взглядом Альбедо смотрит в пространство перед собой и прислушивается к постепенно успокаивающемуся дыханию своего брата, перебирает кончиками пальцев его влажные серебряные пряди, гладит острые выступы лопаток под точно такой же, как собственная, одеждой. Минуты тянутся одна за другой, пока алхимик всё так же прижимает к себе кажущееся таким легким и хрупким тело, и смиренно ждёт. Отчего-то мысль уложить его на холодный каменный пол пещеры Альбедо сразу отметает. – Это… – слабое дыхание касается плеча и вызывает легкую дрожь вдоль позвоночника. Колкую, но приятную. – Это ненадолго, ты же знаешь. Знает, конечно. – Пока продержишься так. Дождёмся, когда Путешественник вернется из Инадзумы. Он смог очистить Двалина, значит, и тебе поможет. – Кхах! – тихий смешок больше напоминает кашель. Брат упирается ладонями в его плечи и отстраняет от себя. Хотя, скорее, это Альбедо позволяет ему отстраниться. – Я пытался убить твоего Путешественника. Фарфор вновь чист, будто и не окунался в скверну, не окрашивался драконьим ядом. Уточенный, сияющий, как свет луны. Альбедо никогда не задумывался над тем, что может быть красивым – так отчего же находит красоту в отражении самого себя, в собственном брате, при взгляде на которого в груди всё иррационально замирает в восхищении? Впрочем, то, что у них один создатель и схожий генетический материал, не делает их кровными родственниками. – Не один ты пытался. Но, насколько я могу судить, Итэр не злопамятен. – А вот я – да, – ногти впиваются в плечи алхимика, точно намереваясь разодрать кожу сквозь тонкую кожу плаща, но сейчас они вновь по-человечески короткие, не острые и в них нет силы, чтобы причинить и капли боли. Его брат хмурит темно-пепельные брови, недовольно искривляет потрескавшиеся, но такие мягкие губы: – Я, как и прежде, ненавижу тебя. Но, несмотря на эти слова, чувствуется, что всё изменилось. Ненависть осталась, но она… иная. Отчаянная. Перегоревшая в тлеющие угли, хоть всё еще и способная обжечь. – А тебе и не за что меня любить. Зато есть, за что ненавидеть. – Запрешь меня здесь? – он вскидывает голову, открывая метку на тонкой шее. – Не удержишь. – Удержу, если потребуется. – Альбедо берет его лицо в ладони, такое похожее на собственное, но и совершенное иное, и этот жест ожидаемо вызывает удивление в широко распахнувшихся алых глазах. – Но у меня есть другое предложение. Алхимик ждет возражений, язвительности, нежелания слушать, но на него лишь прямо и внимательно смотрят, ожидая пояснений. И он говорит дальше, спокойно и уверенно, всё так же обнимая лицо брата ладонями и находясь на расстоянии дыхания: – Моя жизнь – это единственное, что досталось мне волей случая. Всё остальное – знания, статус, друзей – я заслужил упорным трудом. Хочешь получить то же, что есть у меня? – я дам тебе эту возможность. Я подарю тебе жизнь. Приведу в мир. Научу тебя. Быть может, Альбедо совершает ошибку. Может, он пытается спасти брата, которого у него на самом деле не было и нет. Но ему не у кого спросить совета. И что-то подсказывает, что, будь Учитель сейчас здесь, её совет ему бы не понравился. – Ты преуспел в алхимии, значит, станешь моим помощником. Я возьму тебя в Мондштадт, познакомлю со своими друзьями и коллегами. И оттого, как ты покажешь себя, зависит то, кем ты будешь в их глазах: другом или же нет. Но если ты вдруг вздумаешь навредить кому-либо или же занять мое место – я убью тебя. Безвозвратно. Уничтожу, – Альбедо делает паузу, давая время обдумать свои слова и всматриваясь в глаза брата, в которых смешалось столько эмоций, что и не различить, ведь тот явно не ожидал подобного предложения. – Ты согласен на мои условия? Тонкие ладони соскальзывают с плеч Альбедо, его брат опускает взгляд, губы искривляются горечью. – Они не примут меня. Особенно те, кого я едва не убил. – Оставь это мне. Но чтобы они перестали считать тебя врагом, придётся постараться уже тебе. И еще условие: никакой больше лжи. Ты будешь собой. Смысл последней фразы до него доходит не сразу, но когда он осознает – тут же испуганно трясёт головой: – Нет! – закрывает глаза ладонями, и в голосе его отчетливо слышна паника. – Все будут видеть! Болезнь, из-за которой от него избавились. Он думает, что общество отсеет его так же, как и создатель. Но в мире свои законы. Серебряные волосы стремительно набирают цвет, становясь солнечно-русыми от корней и до кончиков. Очень похоже на защитную реакцию. Альбедо касается ладоней брата, убирает, открывая лицо, и в глазах цвета морской волны видит собственное отражение. Бегло замечает, что звезда на его шее исчезла. Вообще. Брат, как и прежде, интуитивно скрывает главный признак несовершенства. – Белый снег и багровый агат, – произносит Альбедо, слегка сжимая чужие ладони в своих. – Не прячь их. Драконий хребет не для всех, но любого восхищает своей красотой. Сжав губы в нить, брат хмурится и смотрит куда-то за спину алхимика. – Глупости. Драконий хребет никому не нравится. Он опасный и холодный, – кажется, на бледных щеках зацветает румянец. Неясно только, от раздражения это или от смущения. – Но… А мне нравится, думает Альбедо, но молчит. Брат закрывает глаза, а когда вновь встречается взглядом с алхимиком – лживое море растворяется, обнажая агаты, яркие, слегка мерцающие в полумраке. Волосы вновь становятся белыми, а последним проявляется клеймо на шее. – Как тебя зовут? – Рубедо, – звучит с вызовом, гордо. Даже в этом он хочет быть на ступень выше, идеальнее. Пусть. Рэйндоттир не могла дать ему подобное имя. Наверняка имени не было вообще. Впрочем, Альбедо не знает, избавилась она от него сразу же или через время. – Хорошо, – он поднимается и протягивает брату руку. Тот не сразу принимает её – задумчиво прожигает взглядом обтянутую перчаткой ладонь, но потом всё же подаёт свою в ответ. И дело не в том, что он сам не смог бы встать. Этот жест – негласное скрепление их договорённости.