Меня всесильем при рожденьи Господь Бог отравил, А я страдаю как последний дурак; Я умираю в пустоте неразделенной любви – Я жду тебя, о мой возлюбленный враг!
Талиг, Оллария 398 год К.С. 11 день осенних молний
— Невероятно, — тихо пробормотал Алва и отпил из бокала. Обжигающая жидкость прошлась по пересохшему горлу, осела теплом в желудке, но ожидаемого облегчения не принесла. — Покушение, — добавил Ворон скрипучим голосом. Он хмыкнул, не зная, чувствовать себя польщённым или оскорблённым. Это было даже немного смешно. Пытались убить оруженосца, а не его самого, верховного маршала Талига. Должно было быть смешно, но Алва чувствовал нечто иное. Идея, тут же пришедшая в голову — отправить мальчишку в Надор — казалась сейчас не такой уж и хорошей. Быть может, находясь рядом с Рокэ, Ричард будет под большим присмотром, и тогда Алва по-настоящему сможет его уберечь… Чушь! И Ворон это прекрасно понимал. Какими бы пороками не обладал маршал, но врать себе он не любил. Это лишь повод оставить Окделла подле себя. Окделла, сына когда-то убитого им Повелителя Скал, для которого Ворон был врагом, но по воле судьбы и капризу самого же Рокэ ставшего его оруженосцем. А ещё... Дикон был влюблен. Глупо, вспыльчиво, как подобает юному, только увидевшему жизнь созданию, и хорошо бы только в Катарину Ариго — Ричард Окделл по уши был влюблен, сам того не осознавая, в самого Алву. Своего монсеньора, врага, убийцу отца. И вот это уже было действительно смешно и глупо. Но Рокэ почему-то не смеялся, осознав наконец, что таит в себе пылающий серый взгляд. Ещё недавно он не придавал этому значения. Там, во время военной кампании в Варасте, когда мальчишка спал с ним под одним куполом шатра, тревожно вздыхал по вечерам в ожидании очередного сражения, и периодически перечил по всяким пустякам с присущими его молодости пылом и надорской упрямостью... Тогда Рокэ впервые заметил этот взгляд — одновременно испуганный, любопытный и восхищённый. Поистине колдовское зелье мешалось в серых радужках — юноша сам себя не осознавал, сам же себя боялся и одновременно пылал яркими искрящимися эмоциями. Таким зельем впору было отравить самого удачливого человека во всём Талиге — самого Рокэ Алву. Рокэ, привыкшего к разным ядам, это снадобье травило с неимоверной скоростью, оседая горьким сожалением в горле и режущими болями за грудиной. — Эр Рокэ! — Дикон запнулся и поправился: — Монсеньор! Вспомнишь вепря, он тут как тут. Хотя какой вепрь — поросенок. Ворон повернулся в его сторону, опираясь локтем о тёплую полку камина. Правый бок грело теплом почти потухших углей, со спины сквозило от настежь открытой створки окна. Надо бы подбросить поленьев и наконец закрыть окно, иначе к утру тут будет совсем стыло и сыро. Но Рокэ, впавший в очередной приступ меланхолии, буквально питался искусственным неуютом, надеясь, что тот прогонит столь ненужную и невовремя взявшуюся тревожность. Ричард нахмурился, взглянул на камин и, в пару шагов оказавшись рядом, опустился на колени — Рокэ задержал дыхание, отметив близость юноши, который стоял совсем вплотную у его ног — и подбросил-таки дров. Радужные всполохи огня разогнали полутьму комнаты, осветив лицо мальчишки, позолотив русую разлохмаченную челку. Рокэ буквально ощущал её фантомную мягкость в своих пальцах. Он нервно потёр подушечкой указательного о большой, и перекинул кубок с касерой в другую руку. Тепло твёрдого нагретого металла отвлекло, но только отчасти. Ричард рывком поднялся, сделал пару шагов назад, создавая вновь привычную для себя дистанцию между ними, и улыбнулся уголками губ. — Монсеньор, — уже тише произнес он, — мы… — запнулся, нелепо, порывисто шагнул в сторону Алвы, вновь пресекая все соблюдаемые раньше расстояния. В самом начале Ричард сильно сторонился Рокэ, хорохорился, выставлял щетину-колючки, воинственно блестел глазами. Рокэ, привыкший нарушать любые границы, провоцировал его, постоянно вторгаясь в его личное пространство, потешаясь над чопорным и глупым мальчишкой. А теперь оттаявший Окделл, сам того не понимая, тянулся с таким энтузиазмом, с таким пылом, обжигая любящего тепло Рокэ, что тот уже опасался его огня. "Близко, слишком близко", мелькнуло в голове Ворона, но он сделал два шага назад. Ему в пору бы сесть, но внутренний шторм, бушующий по венам, требовал хоть какой-то активности. Пожалуй, стоит поиграть на гитаре. Быть может, кэналлийские мотивы отгонят неуместный мандраж. Святые, ведь Алва испугался! Испугался из-за ничего не подразумевающего оруженосца. Ворон сдержал желание покачать головой и раздражённо произнёс: — Что вам, юноша? — Мы нашли его. — Его? — Алва изогнул бровь, продолжая в упор смотреть на Ричарда. На розовых обветренных скулах которого расцветал ещё более яркий румянец, а глаза увлажнились. Слёзы? Нет — смущение. — Карас, — выдавил из себя глухо Дикон и протянул раскрытую ладонь. На ней тускло темнел чёрный камень из меча Раканов, потерянный во время покушения. — И вы принесли его мне, — констатировал Ворон. — Он должен быть в мече… — Хватит, — рявкнул Алва и залпом выпил остатки касеры. — Вы меня утомили. Нашли, ну и прекрасно! Оставьте его себе. Я уже отдал меч Хуану и распорядился привести его в порядок. Окделл хлопал испуганно своими огромными оленьими глазами и так и стоял с протянутой рукой. Алва не выдержал, подался вперёд, сжал его пальцы в кулак — камень скрылся в горячей ладони. Рокэ на несколько секунд задержал дрожащую ладонь в своих руках, сжал, окинул опустившего взгляд Дика, отметив подрагивание ресниц и каплю пота у виска, и отпрянул, костеря себя всеми закатным тварями за очередное поощрение чувств мальчишки. Повод, это был очередной повод — Ричард, получив уже ответ на вопрос о судьбе артефакта, всё же заявился к нему на ночь глядя. Роке сделал несколько шагов вглубь комнаты — ноги гудели, а в голове роились мысли, словно мошка на закате, — и бухнулся в кресло. Он потянул тесемки на рубашке, оголяя грудь, краем глаза замечая, как молодой Окделл жадно оглаживал взглядом его кожу, и хмыкнул, вспомнив, когда именно осознал природу заинтересованности мальчишки.Талиг. Фрамбуа 398 год К.С. 10-й день Осенних Молний
Придорожная харчевня "Папаша Эркюль" и правда была не так плоха. Мало того, что было достаточно тепло, постель была чистой, так ещё и в комнате, смежной с комнатой Рокэ, нашлось кое-какое подобие ванны. Трактирщик, пока они с Савиньяками и Окделлом праздновали, приказал наполнить её горячей водой, и к моменту, когда Ворон наконец добрался до своей комнаты, та была идеальной температуры. Рокэ, уже будучи немного пьяным, со стоном удовольствия скинул с себя одежду и опустился в тёплую, пряно пахнущую лесными травами воду. От этих запахов гудящая нудной болью голова моментом опустела, а мышцы расслабились. Роке заметил лежащие рядом на скамье мочалку и мыло и блаженно простонал: — Папаша Эркюль расстарался во славу. Алва плескался не меньше получаса и тёр кожу, впитавшую в себя запах пороха и крови с полей сражения, и к тому моменту, когда вода почти остыла, а по плечам побежали мурашки, наконец решился вылезти. Он огляделся в поисках полотенца и выругался. Похоже, оно осталось в основной комнате. Алва выбрался из лохани, прошлепал по грубым холодным доскам в спальню и обнаружил искомое на кровати. Комната уже не казалась такой теплой. Рокэ принялся вытирать изрядно отросшие за несколько месяцев военной кампании волосы, как в дверь постучали. Наверное, кто-то из слуг. — Войдите, — не задумываясь, крикнул Ворон и приступил к вытиранию плеч. Дверь открылась, а вместе с ней ворвался холод и изумлённое: — Эр Рокэ… Алва поднял взгляд и вопросительно вскинул бровь. Перед ним замерев с открытым ртом стоял Ричард. Глаза его метались от голых Алвиных бёдер до кончиков мокрых тёмных волос, разметавшихся по плечам, и снова опускались вниз, уже к голым ступням, которые, кстати, уже изрядно замёрзли на голом полу. — Юноша, закройте наконец дверь! — рявкнул на него Алва. Дик отмер, поспешно захлопнул тяжёлую дубовую дверь, и снова замер. С Варасты в Ричарде очень много поменялось. Раньше он никогда не позволял себе без приглашения приходить к Алве. Но война их сблизила, если можно так сказать. Мальчишеская наглость мешалась с наивностью и простотой, которые на войне выступили на первый план — это даже немного очаровывало Рокэ. Он стал относиться к оруженосцу чуть теплее, больше рассказывал и показывал, постоянно брал с собой. И каждая победа Рокэ, большая или маленькая, прогоняла из глаз Ричарда настороженность, впитанную с молоком матери, и упрямство, свойственное Окделлам, заменяя их на искристый восторг и восхищение. Теперь он не только постоянно присутствовал рядом с Вороном, как и подобает давшему клятву оруженосцу, но и, судя по всему, делал это по собственному желанию. Преданный молодой кабанчик стал так привычен для Рокэ, что его появление не стало особенно удивительно и сейчас. Ричард снова пришёл без спросу, ворвался и стоял безмолвно, будто его присутствие подле Ворона было само собой разумеющимся. Быть может, это действительно было так. — Ну, говорите, раз пришли, — пробурчал Алва, поставил ступню на подножную лавочку, и вытер уже изрядно мокрым полотенцем голень. Ответа не последовало. Алва нахмурился и вновь посмотрел на своего оруженосца. Выпрямился, наклонил голову, любуясь прелюбопытным зрелищем. Взгляд юноши был бессмысленным, затянутым мутной поволокой. Пустым. Хотя нет, это была не пустота — похоть. Рокэ просмаковал это осознание у себя в уме — откровенная, пьяная, жадная похоть, наполняла обычно наивный взгляд. Ричард буквально облизывал глазами чуть влажную кожу Алвы — впадинку между ключиц, безволосую грудь, тёмные камешки сосков, затвердевших от сквозняка. Он опускался ниже, проходился по косточкам таза, ещё ниже, к острым коленям и голым щиколоткам и, опять взметнувшись вверх, обводил широкие плечи и плоский живот, но так и не касался взглядом заветного и явно желанного места. Рокэ приподнял уголки губ, хмыкнул и демонстративно громко встряхнул полотенце, обвязав его вокруг бедер. Ричард вздрогнул и посмотрел в глаза с испугом — щёки его вспыхнули, покраснев пятнами — закусил губу и смущенно заморгал, тут же отводя взгляд. Алва повторил: — Говорите. — Вам донесение, — прохрипел пересохшим горлом Ричард. — Положите на стол, — небрежно сказал Рокэ и подошёл к своему сундуку, чтобы выбрать чистую одежду. Он скинул полотенце на пол, наклонился к кюлотам и добавил: — Позже прочту. Рокэ буквально чувствовал прожигающий взгляд. Раздавшиеся позади шаги были неаккуратными, поспешными и спотыкающимися — только бы шею не свернул, улыбнулся про себя Ворон. Потерять оруженосца только из-за его несдержанной юной крови было бы презабавно, но глупо. Рокэ еле сдерживал смех и вертящуюся на языке шутку про гаифский грех, представляя как борется внутри юного Окделла эсператисская набожность и потребности молодого, полного сил тела. Но, одновременно с весельем, Рокэ поглощало нечто схожее с возбуждением не плоти, но разума. Жадная похоть Окделла дарила удовлетворение внутренней гордыне. Но не только. Что именно ещё, Алва не дал себе подумать, отметая всё привычным жестом человека, отрицающего ненужные и лишние метания. Пусть метания будут прерогативой Ричарда — тем паче, ночь у него будет бессонной… Дикон поспешно оставил Рокэ и, тихо скрипнув дверью, сбежал. Ворон расхохотался, как только тот покинул комнату. Без того хорошее настроение ещё больше улучшилось. Он не раз был объектом страсти мужчин и юношей, но получить такое внимание от Окделла было и того слаще. Позже Алва не раз ещё ловил на себе жаркие взгляды Дика, наслаждаясь ими. Но теперь это чрезмерное внимание раздражало. — Идите спать, юноша, был тяжёлый день. — он повернул голову в сторону оруженосца. Тот мялся на месте, сжимая в кулаке карас, и с надеждой смотрел на Ворона. Мальчишка ждал его благосклонности. Более — он её жаждал. Только один тёплый взгляд Рокэ, одно одобрительное слово, похвала, незначительная, вскользь — и Дикон расплывался в счастливой улыбке. Щёки его окрашивал яркий румянец, а глаза загорались восторгом. Рокэ были некомфортны подобные восхищённые взгляды. Право, он привык к подобному щенячему подобострастию, и от столь юного создания, как Ричард, таковое получить казалось совершенно нормальным. Да, это Окделл, да, мальчишкой было очень просто манипулировать. И пусть Штанцлер хитёр и коварен, но Рокэ, надо сказать спасибо самому Леворукому, в интригах разбирался не меньше. Управлять мальчишкой проще простого. Внушить ему любовь не было проблемой — хватило пары жестов одобрения, и Ричард почти готов был забыть о Людях Чести. Но Рокэ не хотел, о, как же он не желал влюбленности такого простодушного мальчишки! Он правду сказал тогда Дораку: пару дней — и восхищение, принесенное с поля боя, угаснет, наивный юнец попадёт в руки Людей Чести, и Алве снова придётся играть с его умом, чтобы отбить внушаемого Окделла и вернуть себе его благосклонность. Возмутительно! Он позволял себе думать о таком! Сам Рокэ Алва, маршал Талига! Позволял себе думать о благосклонности мальчишки Окделла! Нет! Наравне с влюбенностью Ричард так же жгуче и ненавидел Алву. Так тому и быть! И было бы проще, если бы только ненавидел. Рокэ всё это претило до желчной горечи во рту. К ызаргу Ричарда, ко всем выходцам и закатным тварям! Рокэ не нужен его восхищённый взгляд. Он не хотел слышать больше этот взволнованный, совсем недавно окрепший, но не ставший ещё мужским, голос; видеть раздувающиеся от возмущения или восторга ноздри усеянного веснушками мальчишеского носа; распахнутые серые глаза, наполненные смесью стыда, гнева и обожания; искусанный от волнения красный рот… А к Леворукому! — Да идите же вы наконец в свою спальню! — прикрикнул Рокэ на юношу. Тот, возмущенно сопя, произнес короткое: — Да, монсеньор, — и, излишне громко хлопнув дверью, удалился. Алва тяжело вздохнул, потёр переносицу — в голове вновь возвращалась уже привычная боль — и потянулся к полупустому кувшину с вином. Прильнул к его краю, делая глоток за глотком. Вместе с пряной крепостью внутрь спускалась уверенность и спокойствие, так внезапно растерянная от неуместных мыслей, разбереждённых поздним появлением в его покоях мальчишки Окделла вместе с этим несчастным древним камнем. Алва даже думать не желал о том, что, быть может, за восхищением и желанием неопытного юноши к лучшему в своём роде полководцу и самому красивому мужчине Талига стоит нечто большее. О том, что это большее, быть может, не разлетится вдребезги от пары ядовитых слов, извергнутых из пасти этой старой изворотливой змеи Августа… Нет! Пусть лучше Ричард Алву ненавидит! Так безопаснее. Так проще. Для Алвы в первую очередь.