Что видишь ты, ветер, летя над волнами? О чем ты поешь, поднимая их ввысь? Что думаешь, ветер, паря над горами, Свистя в серых скалах. Ко мне прикоснись.
Талиг. Оллария 399 год К.С. 19-й день Весенних Ветров
Появившийся в Олларии намного раньше положенного срока оруженосец попал в самую гущу событий. Он таскался за Алвой, пока тот занимался подавлением мятежа и мародёрства в Нижнем городе, а теперь, когда волнения были пресечены, все причастные (почти все, но этим Рокэ планировал заняться завтра на совете) наказаны, заявился в кабинет монсеньора и примостился рядом с Лионелем. Вчера Рокэ так и не успел спросить, почему мальчишку так рано принесло из Надора — было не до него. А прямо сейчас его больше интересовал виновник произошедшего в городе. Он всё ещё пытался свести в уме все те факты, которые удалось узнать, но Савиньяки не давали спокойно подумать, будучи явно настроенными на попойку. — Рокэ, признавайся, что ты задумал? – Эмиль засмеялся нарочито беспечно. – Ровным счётом ничего, – заверил Алва. – Пытаюсь свести концы с концами, а концов слишком много. – Тогда нужно выпить, а у меня вино кончилось. – И у меня, – поддержал брата капитан личной королевской охраны. – Это поправимо. Рокэ потянулся к колокольчику и перевёл взгляд на Ричарда. Тот был слишком хмур для человека, только что вернувшегося из отчего дома. — «Слёзы девственницы» в этом доме есть? — строго произнёс Лионель. — Это ты у нас душегуб и кровопийца, вот и пей свою кровь, хоть чёрную, хоть дурную, а других не принуждай. — Что поделаешь, не люблю девственниц. Особенно слезливых, — проникновенно сообщил Алва, наблюдая за кислой физиономией Ричарда. Тот дёрнул кончиками губ, будто эта фраза относилась к нему, хоть он-то точно девственником не был — Рокэ знал об этом достоверно, спасибо Марианне. Вино уже подали, а Ричард хоть и пил прекраснейшие "Вдовьи слезы" всё ещё выглядел чернее тучи. Эмиль не стал гадать и расспросил мальчишку про его настроение. Тот неохотно рассказал про случившееся. Рокэ, похоже, правильно догадался, в чем проблема. Он не ошибся, переведя разговор на родственников — у юного Окделла были неприятности в Надоре. Неудивительно — Мирабелла обладала ужасным характером и неусмиримой пристрастностью к Людям Чести. Она могла устроить сыну невыносимую жизнь просто за то, что тот был оруженосцем Алвы. Рокэ даже немного стало жаль мальчишку. Возможно, родись он не в такой одержимой Талигойей семье из него вполне мог бы выйти толк. Хотя, на самом деле у Ричарда всё ещё было впереди. Может, если Рокэ всё же… Пожалуй, стоило помочь сестре Дикона — уж слишком мрачна была её участь. Пока Ворон размышлял о судьбе молодого Окделла, Савиньяки наперебой рассказывали про очередное «спасение» своего кузена Отто Алвой. Рокэ, планомерно надиравшийся, только отмахивался и посмеивался, попивая вино и любуясь начинающим хмелеть Ричардом. Тот перестал хмуриться, смотрел на хохочущих и гомонящих Савиньяков, открыв рот, восхищаясь якобы подвигом молодого Алвы. Хмельной ум никак не принимал доводов рассудка, которыми Рокэ накануне убеждал сам себя отдалить мальчишку как можно дальше и перестать поощрять его неумелую привязанность. Сейчас же пьяный и довольный всем Алва позволял себе желать такого прекрасного в своей юной простоте Ричарда. Тот сидел в расстёгнутом колете, ворот рубашки почти полностью развязан, светлая, словно льняное полотно кожа блестела капельками пота, а холодные серые глаза из-за вина приобрели чуть зелёный оттенок, словно гранит, покрывшийся вековым мхом. Он следил за рассказом Савиньяков, участливо сжимая и разжимая кулаки, перебирал оборки манжет, отчего Рокэ залипал взглядом на длинных узловатых пальцах, и глубоко восторженно вздыхал. Он был похож на только начинающий распускаться цветок, ещё не созревший бутон, не имевший возможности покорить всех своей красотой. Но именно в его неискушенной зелёной свежести было всё очарование. О, Рокэ с удовольствием наблюдал бы, как Ричард раскрывался в тепле его рук. Только для него. Близнецы расхохотались, и Дикон наклонился ближе к Лионелю. Между рёбер Алвы остро кольнуло злой ревностью. Такой жгучей и яростной, что в этот момент он был готов придушить Савиньяка прямо голыми руками. И тут же внутренне влепил себе пощёчину, пытаясь охладить вспыхнувшее как порох пламя. Никто вокруг не замечал бушующий огонь внутри Рокэ; тот только сверкнул глазами на Лионеля и уселся прямо на пол подле огня. Рокэ привык скрывать всё, что было на душе. Он никогда не снимал маску, очень часто выставляя в защиту своего сердца колкости и едкие слова. Но более всего его защитой было равнодушие: на лице Ворона было привычное спокойствие, а внутри пылали закатные огни. Вот оно как, Рокэ! Ты сам себя поймал в ловушку. Придумал себе влюбленность мальчишки, а сам? Что чувствуешь ты сам? И вот оно опять — страсть, желание и неконтролируемая ревность. Однажды уже так было, однажды Рокэ казнил из-за этой дурной ревности человека, хотя мог и помиловать. Тогда он оправдывал случившееся военной стратегией. Но виной была несдержанность и совершенно неуместные чувства к кому не следовало. Только сейчас, вспоминая панику на красивом лице Дика, он мог себе признаться — Рокэ тогда ревновал. Ревновал Ричарда Окделла к Оскару Феншо.Талиг. Вараста 398 год К.С. 14–16-й день Летних Волн
Оторвавший Рокэ от карты Барсова ущелья молодой генерал Оскар Феншо был слишком самонадеянным и упёртым. Ворвавшись в палатку Алвы вместе с Окделлом, он начал требовать, именно что требовать, от проэмперадора действий. От Оскара разило яростью и беспросветной глупостью. Такое поведение вызывало лишь раздражение. Какой-то щенок ставил себя выше первого маршала, возомнив себя гениальным стратегом. — Вы не можете ничего требовать, Феншо-Тримейн. Вы — не король, не забеременевшая девица, и даже не глава какого-нибудь замшелого дома, как мой оруженосец. Оставьте ваши требования при себе и отправляйтесь отдыхать, — голосом Рокэ можно было рубить головы бериссцам. — Мы только и делаем, что отдыхаем. Если вы боитесь охотиться на разбойников, это сделаю я. Трех сотен человек хватит, чтобы переловить их разведчиков, после чего авангард повернет к горам. Оскар дерзил и фамильярничал. И ладно б от этого была польза. Несколько раз Рокэ обсуждал с ним невозможность разведывательной вылазки, но тот яростно отстаивал свою правоту, даже не понимая сути и целей кампании. Алва сам только намечал стратегию, а этот дурак рвался в бой, чтобы всё испортить. А ещё он красовался. Словно павлин распускал хвост перед Ричардом, который поставил молодого таллигойца на пьедестал восхищения. Что ж, там было чем любоваться: двадцать шесть лет, и уже генерал, надо сказать заслуженно, хорош собой, смелый, но ужасно упёртый. Как только Феншо представили Ричарду, юноша начал таскаться за ним как преданный пёс, больше только за Рокэ бегал. Они слишком сблизились по мнению Ворона, от чего молодой генерал вызывал в Алве холодное презрение и неприязнь, которые к тому же ещё и подкреплял своим поведением. Было очевидно — генерал бросал вызов своему маршалу, но методы, которые он выбрал, могли стоить многих жизней. Если бы только от этого был какой-то толк. Он и мог произвести таким поведением впечатление на оруженосца, но с маршалом такое вытворять явно не стоило. Что же, быть может, стоило дать ему урок? Будет умнее — останется жив, а если ослушается — что ж, Рокэ повернёт всё в свою пользу. А восхищения и тепла в серых глазах немного поубавится. — Оскар Феншо… – Алва и не подумал повысить голос. – Если вы нарушите приказ, я вас расстреляю перед строем, и на этом ваши подвиги закончатся. Вы меня поняли? Понимания в его взгляде даже не брезжило. Стоящий рядом Ричард потупил глаза, только Рокэ глянул в его сторону. Мальчишка испугался за друга, за соратника, за… Любовника? Глупая мысль мелькнула и тут же пропала. Не может этого быть, Рокэ бы сразу определил такую связь. Между этими двумя даже не пахло чем-то плотским. Или может всё же… Додумать ему не дали. — Да, сударь, – поклонился Феншо, – я вас прекрасно понял. – Ваше счастье, если это так, — кивнул ему Рокэ, и, когда Феншо и Окделл покинули палатку, довольно улыбнулся.***
Рокэ был расслаблен и собран одновременно, он разлёгся на теплой, нагретой солнцем почти высохшей траве и теребил горькую соломинку между зубами. Рядом сидел Ричард; он хмурился, щурил глаза, косился на Рокэ и явно хотел что-то сказать. Алва прекрасно знал, что именно, но не подталкивал, только тонко улыбался, подставляя лицо предзакатному солнцу. Ричард, решившись, лёг рядом и, сорвав первую попавшуюся зелень, сунул в рот и, тут же выругавшись, выплюнул, похоже, отведав горькой полыни. Некоторое время он будто примерялся что-то произнести, поджав губы, но, так и не решившись, причмокнул и прикрыл глаза. Рокэ всё это время рассматривающий его профиль утайкой, наконец привстал, оперевшись на локоть, повис над мальчишкой, сложил губы трубочкой и подул на упавшую на глаза русую чёлку, привлекая к себе внимание. Тот, почти задремавший, встрепенулся, открыл свои невероятные глаза и удивлённо уставился в ответ. Как будто не он заявился к Рокэ, пока тот отдыхал у своей палатки и решил составить ему компанию, а Рокэ потревожил его мечтательные сны наяву, сам желая общества юного оруженосца. Словно это не Ричард перевернул весь привычный уклад как только появился в жизни Рокэ, заставив вновь почувствовать эмоции, которые тот, как ещё недавно казалось, утратил навсегда. Они смотрели друг на друга несколько долгих секунд; золотистые кузнечики стрекотали громко и надрывно, лёгкий ветерок доносил запах костра и готовящегося мяса, а Рокэ считал мелкие рыжие незаметные издалека крапинки в серых радужках. Интересно, Феншо замечал их, когда смотрел на Ричарда? Этот глупец хоть что-то замечал, кроме собственной персоны?! Дикон пошевелил кончиком носа, отгоняя назойливую муху, и Ворон широко улыбнулся такому простому милому жесту. Зрачок внутри серой радужки расширился, поглощая её почти полностью. Смутившийся Ричард снова сел, скрестив ноги. Он помялся и наконец произнёс то, ради чего пришёл — рассказать о нарушившем запрет Феншо: — Эр Рокэ… – Монсеньор, дозвольте доложить. Всё, жабу их соловей! Можно ехать, — отчеканил резко возникший Клаус. Нега, одолевшая Ворона, тут же отступила. Внутренне собравшись, он начал расспрашивать офицера о позициях противника. — Хорошо. – Рокэ ловко вскочил с земли и подхватил лежащий рядом плащ. – Идёмте, юноша, нам предстоит прогулка под звёздами. Ричард, ничего толком не понимая, последовал за ним. Алва внутренне потирал руки.***
Генерал Феншо своей глупостью устроил Рокэ прекрасную засаду на бериссцев. Сам того не понимая, его отряд послужил отличной приманкой. Рокэ поблагодарил всех кошек и закатных тварей за бесшабашную самоотверженность и безголовость Оскара. Тот же сложившейся ситуацией явно был недоволен. Рокэ обещал ему расстрел — что ж, Ворон держал своё слово. Ричард, осознавший, что ждёт его друга, чуть ли не плакал. Он пытался защищать проштрафившегося генерала, на что Алва только отмахнулся. Вступился и Савиньяк, отчего Алва по-настоящему разозлился. Рокэ давно было плевать на честь, доброе имя и прочую дурь. Его дело — война! О чём он и сообщил всем присутствующим. Усмирив волну раздражения, Рокэ снова надел маску безразличия и дозволил Окделлу встретиться со столь любимым генералом перед его кончиной. Что ж, им только это и оставалось. На какой-то момент Рокэ вознамерился присутствовать при их встрече, но тут же передумал, прихлопывая, как надоедливую муху, вновь начавшую жужжать в голове мысль про их связь. Казнь Феншо Вороном была назначена на следующий день. И ровно до момента казни Рокэ был уверен в однозначности своей реакции. Он проэмперадор, сохраняющий уважение и дисциплину в армии. Только для этого он устраивает эту показательную казнь, и никакая реакция никаких Окделлов не могла его смутить. Как же он ошибался. Вид коленопреклонённого Ричарда над телом казнённого вновь вызвал в Вороне шторм противоречивых эмоций. Ричард не злился, не плакал, не молился, как полагалось бы — он смотрел на тело Феншо, и взгляд его был пустым и отрешённым. Настолько шокирован и раздавлен горем? Настолько сильна была его привязанность? Желчное презрение к убитому мешалось с сочувствием к юному оруженосцу. Непозволительные и от того невыносимые эмоции переполняли Ворона. Рокэ было бы проще, если бы Дикон расплакался как ребёнок, коим и являлся. Смотреть на такого серьёзного и сосредоточенного Ричарда, познавшего смерть близкого человека, которого он мог бы спасти, но не спас, было почти больно. Даже в детстве, когда юный граф Горик увидел тело своего отца — Алва был в этом полностью уверен — до юного создания ещё не дошёл смысл смерти. А теперь Ричард его в полной мере осознал. Понимать, что одна лишь ошибка, глупость, блажь может привести тебя в Закат, многого стоило. Ворон слишком давно это понял. А понял ли Ричард? Ворон очень на это надеялся. Если нет. Что ж, судьба герцога Окделла будет коваться его поступками. – Между прочим, Ли, – выплыв из пьяной дымки воспоминаний, соизволил подать голос Рокэ, – ты и твой протеже рисковали. Ваше счастье, что я был слишком пьян и поленился зарядить пистолеты. — Эр Рокэ, – возмутился Дик, – зачем вы все время… на себя навога… наговариваете! Вы защащ… защищали… справедливость! Какая прелесть, какая наивность и неиспорченность. Пока неиспорченность. Жаль, что испортит его не Рокэ. Очень-очень жаль. Дикон возмущённо сопел, пьяно покачиваясь, чем снова вызвал хохот Савиньяков. – Уймитесь, юноша, – Алва укоризненно покачал головой и потянулся к бутылке. – Я убил Рафле вечером, чтобы не делать этого утром. Не откладывай на завтра, если можешь убить сегодня. Никогда! – Чудовище, – изрек Лионель. – Сам знаю, — довольно согласился Алва. И всё же нет. Ричард Окделл ездил на морисках Алвы, носил цвета его дома и его же кольца, он напивался с приятелями Ворона, равнялся на него, подражая манере держаться и говорить. Герцог Ричард Окделл принадлежал Рокэ Алва, но не в той мере, в какой хотелось — будь Алва хоть немного таким чудовищем, как представлялся, Ричард Окделл лишился бы остатков своей невинности уже сегодня ночью. Но увы и ах… Ворон снова потянулся к колокольчику — слишком низок был ещё градус в его крови, пора окончательно забыться — Рокэ Алва требовал больше вина!***
Отдав многоцветие тем Осеннему блеску глаз, Я думал о том, зачем - Зачем Бог придумал вас Тех, кто сводит с ума без улыбок и слов, Стоя рядом и глядя в окна небес. Кто вливает дурман без вина и цветов, Отравляя без яда хрупких принцесс.
Талиг. Оллария 399 год К.С. 21-й день Весенних Волн
Когда в комнату ворвались, Алва даже глазом не моргнул, но вот Катари, так ловко примостившаяся у него на коленях, вздрогнула и замерла. Ричард Окделл, застывший прямо в проёме, смотрел на них изумлённо, пылал щеками и судорожно сглатывал, отчего его острый кадык ходил под нежной кожей шеи. — Заходите, Ричард, — невозмутимо произнёс Алва — Вы, надо полагать, по делу? — Эр Рокэ, — начал Ричард и осёкся. Ворон ссадил с коленей застывшую словно кукла Катари, встал, отвернулся лицом к бюро и затянул тесёмки над всё ещё восставшей плотью. Когда он вновь повернулся к оруженосцу, тот бесстыже глазел на полуоголенную королеву. Рокэ закатил глаза и даже не стал справляться с глухой ревностью. — Отвернитесь, оруженосец, — почему-то Катарину совершенно не хотелось защищать; честь женщины, которая давно её продала, утратила хоть какую-нибудь ценность. А вот реакция Дикона раздражала. Рокэ уже успел забыть, кто помимо него самого, был тайным предметом воздыхания молодого Окделла. — Уверяю вас, это не самые роскошные яблоки в Талиге и не самые сладкие, — ядом в его голосе можно было отравить всех присутствующих во дворце. Но Рокэ всё же добавил: — Прошу прощения, эрэа. Юноша, может, вы наконец скажете, что и где горит? Пока Ричард докладывал, Рокэ изучал своего оруженосца. О, это было презабавное зрелище — видеть, как Ричард Окделл застал два объекта его страсти вместе. То, как он смущённо спотыкался на каждом слове при докладе, как поверхностно и часто дышал. Даже срочная весть не могла отвлечь юношу от мыслей определенного толка, и это было так очевидно, что Рокэ принял решение отправить Ричарда к Марианне. Снова. Было просто необходимо отдать юношу в цепкие и страстные руки куртизанки, чтобы она своими умелыми ласками вытащила из полного страсти юного тела все ненужные привязанности. Вот Рокэ очень даже помогло общество Катарины. Получилось немного забыться, хоть она была не самым лучшим лекарством, но связь с предметом влюбленности Ричарда Окделла давала возможность чувствовать себя отомщенным. Хотя по сути мстить было не за что. Именно в такие моменты Алва жалел, что не настоял на том, чтобы Ричард отправился с Эпине.Сагранна. Бакрия Верхняя Кагета Талиг. Вараста 398 год К.С. 10-й день Осенних Волн
Горы Сагранны принимали их как своих. Но, судя по всему, Окделла они приняли слишком охотно — бог здешних скал, Бакра, похоже, поделился с ним какими-то особенными тайнами, от чего мальчишка потерял сознание прямо во время одного из варварских ритуалов в его честь и не приходил в себя несколько часов. Они успели закончить со всей этой древней козлиной магией, поужинать и перенести так и не пришедшего в себя Ричарда в палатку Алвы. Пока Рокэ обсуждал с Коннером и Шеманталем великое таинство бога Бакры, в коем им так удачно повезло поучаствовать, Ричард зашевелился на своей лежанке. Рокэ в пару шагов оказался рядом. Дикон потёр затылок, и Алва всучил ему свой кубок, присаживаясь рядом. — Выпейте, а то вы бледны как гиацинт. Так что с вами приключилось? — Алва едва ли не поморщился от участия в собственном голосе. – Не знаю, — Ричард выглядел испуганным и одновременно смущённым. Право, это выглядело безмерно очаровательно. Рокэ даже немного залюбовался его спутанной темно-русой чёлкой и испариной на переносице. Он подал знак рукой адуанам, и те покинули палатку. Ричард маленькими глотками пил вино, жмурился, и тёр висок, а Рокэ задумался о его судьбе. Он ведь мог полностью освободить юнца. Тот на самом деле не был обязан Рокэ ничем. Быть может, его жажда мести когда-нибудь и развеется, а жизнь сложится так, что обещанная Алвой дуэль просто никогда не произойдёт. Рокэ было бы очень жаль убивать мальчишку. Было в этом неотёсанном ребёнке Надора что-то живое и искреннее, что-то, что не хотелось портить. Ни своим присутствием в его жизни, ни присутствием так называемых Людей Чести. Пожалуй, у Рокэ был выход из всей этой ситуации. – Юноша, – протянул Алва, всё ещё внимательно следя за приходящим в себя после обморока Диком. Тот был уже не так бледен, но привычного румянца на скулах так и не появилось. Рокэ очень рад был бы его увидеть, напоследок…, – как у вас с тягой к дальним странствиям? – Монсеньор? Простите… — вскинул голову юноша. – Иными словами, не желаете ли вы отправиться с Робером Эпинэ? – Вы хотите меня отослать? – Я давно ничего не хочу, – светским тоном сообщил Алва, – кроме вина, женщин и врагов, но вы, если желаете, можете отправляться хоть в Агарис, хоть в Гайифу, хоть в Закат. На молодом лице отразилась вся его мыслительная деятельность — Ворон приподнял уголки губ, отслеживая живую мимику. Восторг мешался с беспокойством и неуверенностью. Окделл и хотел и не хотел уезжать. Алва настойчиво произнес: – Что скажете, юноша? Тот опустил взор и упрямо произнес: – Монсеньор, я хочу остаться. Рокэ прищурился, наклонился, заглянул оруженосцу в глаза, которые тот всё ещё прятал, и, будто повинуясь Леворукому, схватил за подбородок и заставил посмотреть наконец прямо. Серый гранит радужек мгновенно треснул, покрылся полупрозрачной сеткой тоски, привязанности и восхищения. На Рокэ никогда никто так не смотрел. Это не было простой влюбленностью. Нет. То было селем внутренней борьбы, когда стыд мешался с похотью, а привязанность — с гордыней. Сомнение, вот что полнило эти глаза. Стоило только поцеловать этот чуть приоткрытый и влажный от вина рот, стоило обнять за дрожащие плечи… Рука сама дёрнулась назад, отпуская подбородок Ричарда. Но тот не понял замешательства своего эра — сел ещё ближе, подался вперед и облизнул лопнувшую нижнюю губу. Тёмная корочка, расчерчивала её ровно посередине, как символ, обозначающий черту, которую Рокэ был почти готов переступить. Так просто — протяни руку, и мальчишка будет твой и душой, и телом. Предан, как пёс, влюблен и подневолен. И тогда этот сладкий мягкий рот и гибкое, ещё не оформившееся тело будут твоими. Но главное — все метания юного разума, наполненного предрассудками Людей Чести и жгучей ненавистью и похотью к убийце отца — всё это будет в твоей власти. Окделл забудет всё и всех — Катарину, наставления Штанцлера и надорское воспитание. Он как мягкая глина — лепи всё, что душе угодно. Связь с ним будет ещё слаще, чем с Катариной Ариго. Та лишь пользовалась своим телом, как оружием — Ричард, если и отдаст его, то полностью отказавшись от себя... Поймав себя на таких мыслях, Ворон ощутил зыбкую гадливость. На самом деле он не хотел, чтобы мальчишка Окделл потерял себя окончательно. Рокэ почему-то желал увидеть в Дике хоть что-то настоящее, что-то не навязанное извне. В своё время Рокэ отверг всё напускное, ненужные манеры и предрассудки. Именно благодаря этому он стал тем, кто он есть. Ворон был поистине свободен, и именно эту свободу хотелось подарить Ричарду Окделлу. Про то, что свобода Рокэ Алва была слишком зыбкой и надуманной, он предпочёл не вспоминать. Ворон поднялся на ноги, пожал плечами и вышел из палатки к ожидающим его таможенникам. Моро, увидевший хозяина, фыркнул и затряс гривой, будто одобряя его действия. Надо было настоять, надо было выгнать к кошачьей матери мальчишку и забрать у него присягу! Тогда бы Рокэ успел забыть неумелого и глупого Окделла, тогда бы Рокэ не рвал и метал из-за внутренних противоречий. Он держал бы всё под контролем, а ревнивый блеск серых глаз Ричарда не вызвал бы вопросов, кого именно тот ревнует. Рокэ уже было бы всё равно! Но сейчас контроль сыпался, как песок сквозь пальцы. Оставалась надежда, что Катарина не заметила изменений в заставшем их мальчишке. Надежда умерла, как только Ворон увидел прищуренный лукавый взгляд женщины...