Вы столь близки и это так опасно, Но разум, верно, утонул в "Дурной крови". Вы ненавидите меня так страстно, В полшаге стоя от любви. В полшаге стоя от любви…
Талиг. Оллария 399 год К.С. 7-й день Весенних Молний
Небо за окном было чёрным. Чёрной и искажённой была тень Ричарда, падающая к ногам Рокэ. На какой-то момент Алве показалось, что вместо человеческой она приняла кошачью форму. Пожалуй, за ним пришли. Ворону казалось, что он падал в нескончаемую глубокую пропасть — таким нереальным было всё вокруг. Нереальным звучал и собственный голос: — С какого возраста ты себя помнишь? Кажется, Ричард что-то ответил. Рокэ толком и не услышал. Ворон начал говорить первое, что взбрело ему в голову. Он говорил о памяти и о любви, в которую он якобы не верил. О чести, которой у него не было, и о жизни. Он даже свой стих прочёл, написанный ещё в юности. Какая сентиментальность! Стало даже немного смешно. Почему-то именно сейчас казалось — можно рассказать всё, что приходило в голову, потому что именно сейчас Алва прощался. Прощался с Ричардом Окделлом. Яд. В вине, которое так привычно налил ему собственный оруженосец, был яд. Рокэ осознал это, как только первые капли терпкой «Чёрной крови» коснулись губ. Поэтому мальчишка был так испуган, когда появился на пороге комнат Рокэ. Поэтому он наконец спросил про дуэль Ворона с отцом, поэтому дрожал как лист на ветру, проходя внутрь. И именно поэтому так тряслись его руки, когда он разливал вино. Испуган, но решителен: в глазах Дикона стояли слёзы, но бокал с отравленным вином был передан эру. И так же решительно налито и себе — захотел последовать за Рокэ, будто это честная дуэль. Похвально. Но глупо. Как же глупо! И как же горько. И дело не в горечи яда в вине. Знал ли Рокэ, что от Ричарда можно ждать подобного? Однозначно. Надеялся ли Рокэ, что мальчишка не решится? Пожалуй, да, и именно это выбивало из седла, словно пушечный выстрел. Рокэ позволил себе сомневаться в своей интуиции. Расслабился, доверился? Нет, Рокэ Алва мало кому доверял, и Ричард Окделл не был одним из этих людей. Рокэ Алва позволил себе поверить в разум мальчишки. Потому что привязался. Глупо и абсолютно самонадеянно… А, быть может, дело было совсем в другом. Как раз в том, что он оттолкнул юного Окделла, когда надо было приручить. Гнев и обида отверженного — самое страшное. Было слишком неприятно разочаровываться, но ещё горше осознавать, что всё могло быть совсем по-другому. У них двоих всё могло быть по-другому.Талиг. Оллария 399 год К.С. 23-24 день Весенних Волн
В дверь постучали. Рокэ, задремавший в кресле, встрепенулся, нахмурил брови и сипло произнес: — Войдите. — Монсеньор, — проскользнув в комнату, прошелестел Ричард. Голову прострелило пульсирующей болью; Алва потёр висок и покосился на полупустую бутылку на изящном резном столике — он пил прямо из горлышка, даже не удосужившись налить в бокал. Очередная война требовала всех сил, времени и внимания. Но их отнимали лишние переживания за глупых оруженосцев. Кстати, об этом. — Вы что-то хотели, Дикон? — Я хотел… — юноша замялся. Рокэ краем глаза отметил, что кроме рубашки и брюк, заправленных в сапоги, на мальчике ничего не было. Значит, тот пришел прямо из спальни и вряд ли планировал визит к своему эру. Скорее решение было спонтанное. Своим скованным и неуверенным поведением Ричард подтверждал догадки. — Эр Рокэ... Я получил письмо от Катарины Оллар. Ворон удивлённо приподнял бровь и глотнул прямо из бутылки. — Так, — поощряюще кивнул он Ричарду. — Это по поводу Айрис. Катари… — Ричард запнулся и покрылся так идущим ему румянцем. — Королева ждёт меня завтра в три часа пополудни. — И зачем же вы сообщаете это мне? — Рокэ понимал, что Катари плетёт свои сети, но Алва сам просил её устроить девицу Окделл к себе, поэтому сейчас не мог мешать этой встрече, хотя так хотелось. Он догадывался, что может наговорить королева наивному мальчишке. Но, быть может, так будет лучше — Ричард наконец перестанет на что-то надеяться и снова начнет, как и положено, ненавидеть Рокэ. И тогда Алва тоже сможет наконец выкинуть его из головы… — Но… — вспыльчиво и заполошно начал Дикон. — Вы и королева… Она вас любит, и если… Вы должны знать, кто её посещает, что… Ведь вы... Ведь я тоже… — Он сбивался, вздыхал, и снова начинал что-то тараторить. Рокэ не мог больше это слушать. — Вы в праве посещать кого и когда вам угодно, — перебил он Дикона. — Вы свободны в своих действиях, которые не касаются ваших прямых обязанностей. Вы вольны иметь любые связи. Поэтому прекратите истерику и идите к… — Рокэ очень хотел сказать "к Закатным тварям", но поправился, — к королеве. Дик мгновенно замолчал, так резко закрыв рот, что было слышно, как щёлкнули друг о друга его зубы, и удивлённо уставился на Ворона. Тот встал, опрокинул в себя остатки вина, и уже мягче произнес: — Идите спать, юноша, вам завтра нужно выглядеть перед королевой пристойно, — он похлопал Ричарда по плечу в надежде, что тот наконец успокоился в своем странном волнении, но, когда рука коснулась льна рубашки, Дикон вздрогнул и подался вперёд. Убрать руку Алва так и не смог. Они снова стояли слишком близко. Рокэ только сейчас заметил, как вымахал мальчишка — если в начале своей службы он был чуть ниже Рокэ, то сейчас возвышался над Вороном, как и подобает герцогу Окделлу. Крепкий, мускулистый, немного неловкий и изумительно красивый. Такое привычное, слегка округлое лицо заострилось на скулах и подбородке, детские щеки впали — теперь их покрывала щетина, которую Дикон едва успевал сбривать. Недавно ещё растущая клочками, она равномерно покрывала мужественную челюсть, а губы стали тоньше и более очерченными. Перед Рокэ стоял не мальчик больше — мужчина. Но глаза... Не изменился только взгляд — такой же открытый и наивный, такой же восторженный за веером длинных золотистых ресниц. Интересно, если провести по ним подушечками пальцев, они будут колоться или наоборот — будут мягкими как пёрышко? Рокэ очень хотелось проверить, очень сильно... — Эр Рокэ, — прохрипел Ричард и коснулся руки, покоящейся на своём плече. — Вы сказали, что я волен иметь любые связи? — Да, — подтвердил Ворон и скосил взгляд на ладонь, схватившую его руку. Это было странно и чуждо — Дикон вцепился в его пальцы, словно это была единственная возможность спастись из тинистых, болотистых вод, будто Рокэ был чем-то очень-очень важным и нужным, будто… Алва даже не сразу понял, что случилось дальше, а когда осознал, замер в ступоре. Ричард целовал его. Целовал иступлённо, обхватив ладонями лицо, касаясь горячим ртом губ, носа, скул, зажмуренных глаз. Целовал порывисто и нежно, как восхищённые верующие лобызают мощи или портреты святых. В этом не было пошлости или плотской страсти. Рокэ возводили в святые, ему практически молились! Его.... любили?! И это было возмутительно! Страсть, похоть, обожание, все низменные порывы, ненависть, в конце концов! Вот что хотел получить Алва. Ричард должен был его желать, быть может, недолго; это бы льстило какое-то время, а потом забылось. Но Рокэ Алву не должны были любить! Не Ричард Окделл! Алва не обладал и не желал обладать всеми достоинствами, которыми его в своих фантазиях наделил Дикон. Пусть тот придумает невинную святую из Катарины Оллар. Но Алва святым не был и не хотел им быть! Ведь Рокэ до ужаса боялся, что восхищение пройдёт, страсть угаснет, и вместо вот этого восторженного, искристого серого взгляда он вскоре увидит разочарование и жалость. Нет уж, лучше пусть его считают негодяем, пьяницей, убийцей и лжецом, чем выносить такой взгляд Ричарда Окделла. Ворон оттолкнул от себя запыхавшегося Ричарда и произнес стальным голосом: — Нет, — это был ответ на все вопросы, стоящие в серых, смотрящих с болью глазах. — Но почему? — снова шагнул вперёд Ричард. — Вы же… Он протянул ладонь, вновь желая прикоснуться. Но Алва пресёк его попытку, резко отвернувшись и опустившись на корточки рядом с остывшим камином. Он посмотрел на истлевшие угли и постарался произнести как можно спокойнее: — Вы не понимаете, что творите. — Я всё понимаю! — Прекратите этот балаган и покиньте мою спальню, — глухо произнёс Рокэ. Ричард, уходя, в своей привычной манере хлопнул дверью. Гулкий стук отозвался звоном битого острого стекла где-то за грудиной. Именно в тот момент Рокэ окончательно отдал Ричарда в руки Катарины и Штанцлера. Рокэ Алва, никогда, ничего и никого не боявшийся, испугался любви мальчишки Окделла. И поплатился за это. — Я пью за жизнь, а за что хочешь выпить ты? — протянул Алва. Дышать было тяжело, воздуха не хватало, его будто жёг закатный огонь — вся комната была охвачена его пламенем, приносящим только боль и отчаяние. О, как Рокэ хотел бы быть чуть наивнее и глупее. Тогда, быть может, было бы не так больно, тогда, быть может, это чёртово пламя не выжигало бы всё внутри. То малейшее позволенное чувство, ту привязанность, которую предали. Мальчишка Окделл должен был предать, и яд в вине — совсем малая толика того, на что он был способен. Но Рокэ почему-то очень хотел верить, что… Он был готов на кинжал между рёбер, но к такому трусливому поступку от Ричарда — нет. Это не входило в понятия о чести и достоинстве его рода. Но, видимо, не его самого. А Ричард тем временем пытался храбриться, сам поднося отравленное вино к губам — решил спасти свою честь, и так вымаранную бесчестным поступком. — За… за справедливость… — прохрипел он, и Ворон не выдержав, произнес стальным голосом: — Вот как? — поднял бровь Алва. — Ещё один фантом. Поставь бокал! Надо было дать выпить яд, поделом! Но Рокэ не смог. Как же он слаб, и как себе противен. — Эр Рокэ… — сипло, испуганно, потерянно. — Поставь, я сказал! Я не стану спрашивать, кто дал тебе яд, потому что знаю и так. Увидев, как дёрнулась рука Ричарда, тянувшаяся к фамильному клинку, Рокэ был готов перехватить её, но мальчишка так и не попытался ничего сделать — лишь обмяк всем телом и осел к ногам, обхватив колени Ворона и начав что-то тихо бормотать. Алва прислушался. — Я сам достал яд, я сам, не трогайте их, не… — Мальчишка захлебывался слезами и яростно сжимал в объятиях сапоги Рокэ. Тот еле выпутался и присел перед Диком на колени, заглянул в заплаканное, покрасневшее лицо и процедил сквозь зубы: — Я — мерзавец и негодяй, прикончивший твоего отца и позорящий великую Талигойю. Прикончить меня — долг каждого Человека Чести. Но ты врёшь — Окделлы по своей воле не травят даже врагов. — Я должен, должен был это сделать! Либо вы, либо Ка… — Он запнулся, сглотнул и продолжил: — Все Люди Чести! — Ну что ж, ты сделал выбор, — холодно произнес Рокэ. — Я? — голос Дика из просящего стал возмущённым и надломленным: — Если бы я мог! За всё время, что я ваш, — и это "ваш" отдалось глухой болью где-то в животе, — я ни разу не сделал выбора. За меня решали! Вы! Матушка! Эр Штанцлер! Хоть раз я должен был принять своё решение, но даже сейчас… — Даже сейчас оно не твоё. — Дикон открыл было рот, чтобы продолжить, но Рокэ не дал. — Я не умру — так уж сложилась моя судьба, что я устойчив ко многим ядам. Ричард охнул и прикрыл рот тыльной стороной ладони. Алва, всё ещё сидящий перед ним на корточках, улыбнулся устало и добавил: — И вот теперь выбор за тобой, — он резко поднялся, чтобы выйти, но не успел сделать и пары шагов — Дик с решимостью на лице, как у смертельно раненного солдата перед последней битвой, преградил ему дорогу. — И я его сделал, — прошептал он, дернул Рокэ к себе за плечи, и впился неумелым поцелуем в рот. Первым порывом было притянуть его к себе в ответ, вторым — оттолкнуть, но Алва просто застыл. Всё лицо Ричарда было соленое от слёз, губы искусанными, обветренными, сухими. Он сопел, терзал приоткрытый от удивления рот Рокэ, и шептал между неловкими поцелуями: — Прошу-прошу-прошу, — судорожно хватая в перерывах воздух. Теперь в поцелуях не было молитвы — лишь храбрящаяся паника вперемешку с желанием. Алва прикрыл глаза, впитывая в себя эту нелепую и донельзя смехотворную сцену. Что это, искупление? Признание вины или простой подкуп? Или всё же настоящее потаённое желание? Рокэ может наконец исполнить одну глупую мечту. Может дать мальчишке то, что ему так давно хотелось, то, из-за чего он пошел на предательство? А мальчишке ли, Алва? — спросил сам себя и тут же внутренне одернул сумбурные мысли. Ворон резко отстранил от себя Ричарда, охватил его лицо ладонями, огладив колкий подбородок большим пальцем, и всмотрелся в покрасневшие от слёз глаза — они были полны решимости, так контрастной с теми испугом и сомнением, которые наполняли их, когда Ричард пришел к Рокэ с ядом. — Что ты делаешь, Дик? — Щемящая нежность разрывала Рокэ сердце. После всего он должен презирать юного Окделла, брезговать им, но он гладил горящую жаром кожу щёк и исступленно шептал: — Ты спасаешь свою королеву, вот так похабно продавая себя? Или ты делаешь то, чего действительно хочется? Ричард открыл рот, чтобы ответить, но Рокэ не дал произнести и слова, заткнув поцелуем. Нет. Рокэ не хочет слышать ответ. Даже если он его уже давно знает. Целовать Дикона было так же приятно, как представлялось. Слёзы на его щеках уже высохли, щетина колола кожу, рот был горячим, терпким и нетерпеливым. Крепкий, но податливый, пылкий, но неуверенный — Ричард был живым воплощением желания Рокэ. Желания, которое так долго копилось внутри. Алва, больше ни о чем не думая, срывал с него одежду. Колет полетел на пол следом к поясу с кинжалом, рубашка и брюки слетели ещё быстрее. Ричард активно помогал, расстёгивая и развязывая всевозможные застёжки и шнурки, но когда оказался полностью нагим, замер и с оторопью взглянул Рокэ в глаза. Тот не дал долго размышлять и сомневаться, заключил в объятия, и подтолкнул к камину, повалив спиной на растеленные шкуры. Почти погасший огонь отливал золотом на бледной коже и волосах, делая русые локоны рыжими, а Дика, лежащего на шкурах, похожим на степного лиса. Рокэ невольно засмотрелся на густой пушок, покрывающий крепкие юношеские бедра, провёл ладонью от икры вверх и прильнул губами к коленной чашечке. Ричард глухо охнул и прошептал: — Рокэ-Рокэ-Рокэ… — и этот звук был лучше любых искусных стонов опытной соблазнительницы. Через густое марево возбуждения на секунду вспомнилось — Алва первый и последний раз целовал пряно пахнущую мускусом и молодостью кожу, отчего желание стало ещё более невыносимым. Рокэ хотел обладать Ричардом без промедления. В иных обстоятельствах он бы заставил изнывать своего любовника так долго и так сильно, что от просьб тот сорвал бы голос. Но сейчас срывался только собственный самоконтроль. Рокэ тяжело выдохнул и вскочил на ноги, еле оторвав от себя вцепившегося в его плечи Ричарда. Его хватило только на несколько коротких шагов в сторону секретера за флакончиком с ароматным маслом, по пути к которому он избавился от остатков одежды. Вернувшись, Рокэ спешно опустился между бедер Дикона, который непрерывно тёмным взглядом наблюдал за ним, и впился в губы злым и жадным поцелуем. В комнате запахло розами, вскрик последовал точно за резким движением смуглых бёдер, слёзы хлынули из серых глаз. Алва сцеловывал их так же жадно, как вбивался в тугое нутро. Ричард почти скулил, а Алва чувствовал непередаваемые восторг, удовольствие и тоску. Под ним разверзлась пропасть, он падал… падал и парил, и снова падал, но теперь они делали это вместе. Легче от этого не становилось — становилось только гаже и больнее… После — секундное забвение в огненной вспышке наслаждения, лицо Ричарда перед глазами, сведённое судорогой от удовольствия, так схожей с предсмертной, и вновь обрушевшееся на плечи осознание случившегося. Всего случившегося с ними. Алва резко сел, вытер рот, всё ещё мокрый от чужих слёз и поцелуев, и произнёс: — Убирайтесь. — Получился сухой и каркающий звук. — Эр Рокэ, — судорожный вздох позади только усилил уверенность. — Рокэ… — Убирайся, — выплюнул Алва. Он вскочил на ноги, сделал несколько нервных шагов и остановился, нависая над Ричардом. Выдохнул обречённо: — Уходи. — И тут же отвернулся, уставившись в пустой тёмный угол невидящим взглядом. Послышался всхлип, шорох одежды, и поспешные шаги. Дверью в этот раз Ричард не хлопал, оставив открытой настежь. Ворон покачал головой и потянулся к колокольчику. Ричард не успел отойти и пары шагов, тут же угодив в руки Хуана.***
Я снова сам себе И друг, и враг навеки, Я равно на земле И на вершинах гор, Но хочется с небес, Чтоб замолчали реки, Мне крикнуть: "Навсегда Прощайте, мой сеньор!"
Рокэ приоткрыл в запахнутой занавеске небольшую щель, через которую было видно задний двор. Хуан деловито проверял лошадей и поправлял что-то в карете. Ричард крутился рядом, постоянно оглядываясь в надежде, что Алва выйдет провожать. Хуан хотел сковать ему ноги, но Рокэ не дал. Того, что Ворон отпустил его, было достаточно. Рокэ был полностью уверен — не сбежит. Мальчишка, нет, молодой мужчина был необычайно бледен, помят и хмур, будто не спал всю ночь. Рокэ вот не сомкнул глаз ни на секунду, топя разочарование в бутылке касеры, а что было с Ричардом после того, как он его покинул, Алва знать не хотел. В тот момент, когда Окделл, последний раз оглянувшись, залез в карету, Рокэ отвернулся. Глаза предательски защипало. Кажется, от яда начиналась лихорадка. Или… Или Рокэ обманул сам себя. Как это произошло? Когда? Когда Алва отдавал своё кольцо с фамильными цветами мальчишке после спасения от неминуемой гибели в неравной «дуэли» против семерых? Ворон тогда убил ужасно раздражающего щенка Колиньяра, а Ричарда вывез на собственном коне, словно эрэа, попавшую в беду. Дикон жался к нему, нервно дрожал и стучал зубами. А Рокэ сыто улыбался сам себе, представляя благодарность и смущение, переполняющие мальчишку. А, быть может, когда дал Ричарду сбить из пушки вражеский штандарт, похвалил, и развязно взъерошил волосы? Дикон тогда лучился счастьем и гордостью, а Ворон знал, что именно он сделал своего оруженосца таким счастливым. Отчего гордыня пела, а сердце бежало галопом. Может быть, ещё раньше, на день святого Фабиана, когда он только увидел бледного, еле стоящего на ногах, отвергнутого всеми Окделла? Тогда Ворон думал, что просто действует назло Штанцлеру и Дораку, но теперь был в этом совсем не уверен. Или когда Рокэ вскрывал и перевязывал опухшую от крысиного укуса руку, а Ричард упрямо сопел, и позже смотрел смущённо, но благодарно? А, может быть, намного позже, когда провёл с оруженосцем бок о бок военную кампанию? Был ли это единственный момент или же череда событий, приведшая к тому, что Рокэ Алва, маршал Талига, Повелитель Ветра полюбил Ричарда Окделла? Рокэ тяжело вздохнул и прикрыл глаза — по щекам покатилось что-то жгучее и горячее. Он неверяще коснулся кожи, подхватил капельку; палец был мокрым — слёзы. Он облизнул тёплую влагу — солёная и горькая. Этот вкус полностью отражал то, что Рокэ чувствовал сейчас. Как давно он не плакал? С детства. И то, тогда это были слёзы злости, сейчас — тоски и разочарования. Разочарования в самом себе. Рокэ сморгнул чуждые слёзы, всматриваясь в удаляющуюся за горизонт карету, и оскалился своей самой счастливой и открытой улыбкой — глаза тут же высохли, маска легла привычно и комфортно. Пора было к ней снова привыкать. Впереди его ждала война. Завтра утром дуэль с Людьми Чести — убийство будет самым лучшим утешением.