Двойственность

Всю жизнь люди обретают то, с чем в итоге расстаются. Дайнслейф не помнит, кто сказал этот бред, но сейчас он вспомнил именно его. Когда он лежит вдавленный лицом в асфальт. Нос жутко болит и кажется, что сильная нога окончательно придавит его, да так, что он сломается. В лоб упираются жёсткие крупицы асфальта и, кажется, что они уже впечатались в его лицо, оставив там не самую красивую картину. Сейчас он не думал о том, как испортится его лицо. Не думал о втором ударе ножа прямо в его бок. Не думал о том, какой же позор капитану целой армии так жалко проиграть. В его мыслях была лишь Люмин. Каждый раз он пытался приподнять голову, но широкая нога не давала это сделать. — Как думаешь: чё с ним делать? Он положил так много наших, не думаю, что этот самодовльный кретин достоин быстрой смерти, — нахально тянет еле слышимый голос в ушах Дайна. — Да без понятия. Кажется, эта тёлка невероятно хороша, раз он так борется за неё. Может, предложить другим использовать её тело прямо перед ним? — говорящий противно смеётся, — предлагаю отрезать ему все конечности, оставив один торс и бошку, чтобы он наблюдал за всей этой картиной. Ха-ха-ха! Дайнслейф слышал их, он был жутко зол, его ладони пытались поднять его тело, но противники не давали ему поблажек, без сомнений нанеся ещё один удар в руку. Каждая его попытка сопровождалась ударом ножа, руки или ноги. Они действительно не убивали его. Хотя, вероятно, их интеллекта хватит лишь на то, чтобы понять, что убить человека можно пронзив его сердце пулей или чем-то ещё. Поэтому это, возможно, была счастливая случайность. Дайнслейф хотел выжить как никогда. — Ахахахах, стой, у него че руки одной нет? — вдруг возникает один, разрезая его пальто и смотря на дыру, которая явила свету многочисленные провода протеза, — слушайте, реально инвалид. Может, ему этот протез оторвать к чертям? Меньше брыкаться будет. Он слышит тошнотворный смех. Дайнслейф чувствует себя ужасно, тело жутко ноет и болит, особенно лицо, которое, кажется, уже приклеилось к асфальту. Мужчина уже чувствует, как ослабевает. Последнее, что он слышит, так это резкое движение в сторону его руки, видимо в попытке вырвать его. Дальше идёт сплошное мыло в его сознании и ушах. И кажется ему, что смерть его близка. Он впервые в жизни боится своей смерти. И это из-за того, что он боится за Люмин, ведь больше некому сейчас вступиться за неё. Люмин… Люмин… Он так сильно любит её… Люмин… Имя звучит так мягко и нежно, самый приятный свет в его тусклой жизни. Вокруг темнота и тишина. Дайн не думает о том, умер он или нет. В голове размытое пятно родителей. Сейчас он размышляет о том, почему же он слушался их?.. Почему не имел собственной воли и был марионеткой в чужих руках. Родители — главный авторитет и объект уважения. Но почему? Потому что они дали ему его жизнь. Если бы не жизнь, он бы никогда не встретил Люмин. Не узнал бы о цветах, чьих видов тысячи. Да, это правильно. Жизнь слишком дорога, поэтому такой подарок достоен уважения. Но это же его жизнь. Почему тогда они так управляли ей? Они поддерживали его жизнь на протяжении долгих лет, кормили и давали жильё. Дайнслейфу кажется необоснованным его девиантное мышление. Хотел ли он самой обычной семьи, где все его любят и поддерживают его выбор, лишь давая советы и взгляд со стороны?.. Не хотел. Ему было всё равно. Как и на всё вокруг, кроме цветов и друзей, что появились чуть позже. Люмин за такое короткое время дала ему то, чего так не хватало. Она любила и понимала его даже без слов. Свет в её глазах всегда казался путеводным. Благодаря ей Дайнслейф осознал почему живёт. Чтобы быть рядом с ней. В мыслях или же реальности.

— Четвёртый.

— Что?

— Это четвёртый раз, когда ты не смог спасти того, кто хоть как-то удерживает твою жалкую жизнь.

— Ты знал, что цифра 4 означает смерть? Видимо, четвёртый раз стал решающим для тебя.

— Кто ты?..

Он поднимает взгляд и видит свет синих глаз, внутри которых сокрыты звёзды. Сзади находится плащ, содержащий в себе целую вселенную из звёзд. Маска скрывает правую часть лица.

— Я — это ты.

Он молчит в ответ. Ему нечего сказать самому себе.

— Люмин была единственной из нас двоих, кто не ломался. Её воля была сильнее моего удара мечом. Её взгляд был острее лезвия моего клинка. А душа прочнее, чем мои доспехи, — его глаза прикрываются, он говорит это тихо, — и в итоге умерла она. Жертва. Знаю ли я о том, что это было предначертано с самого начала?.. — его голос становится печальнее на ноту с каждым словом. — Если мир требовал её жертвы, то лучше бы он сгорел дотла.

Он замолкает, но не его душа, что терзает себя хуже, чем проклятье дарованное Богами.

— Люди привыкли говорить «если бы», но я ненавижу эту фразу.

— Моя любовь к ней была противной. Как я мог называть это чувство любовью, если шёл против неё? Если ставил благополучие мира и остальных выше, чем её? Неужели это был самообман?..

Каким бы он не казался со стороны, Дайнслейф не имел и капли любви к самому себе.

— Всё же я думаю, что это любовь, но недостойная такой как она.

— В конце концов я даже не смог спасти её.

С его лица скатывается одинокая слеза. За пятьсот лет своего бессмертия он ни разу не плакал, потому что душа его была разрушена, а в голове огромный провал.

Вместе с этой слезой мир резко меняется с чёрного на белый. Он всё также лежит внизу, но в этот раз на спине и его лицо смотрит прямо в небо. Ясное и голубое, без единого облака. Вокруг летают лепестки, а опустив взгляд чуть ниже, он видит, что лежит в поле белых цветов. Голова чувствует мягкость.

— Пора просыпаться, капитан Дайн.

Он открывает глаза и приподнимает своё лицо. Чёлка расползается по лбу и валится тяжёлыми прядями вниз. Его взгляд встречается с глазами цвета золота. Дайн лежит на коленях девушки, что неторопливо поправляет его волосы и улыбается. Дайнслейф протягивает руку к её лицу и касается нежной кожи щеки.

— Ты права, Люмин. Пора просыпаться.

***

Когда Дайнслейф пришёл в себя, он всё ещё был впечатан в асфальт и чувствовал всю ту боль, что и раньше. — Да уж, крепкая штука! Надо эту херню как-то отцепить, вот чёрт!.. — заскребел тошнотворный голос. Хотелось перерезать глотку этому ничтожеству, чтобы никогда более не слышать что-то подобное. — Ты даже этого не можешь сделать, чертила. Давай я, — к нему подходит ещё один человек и явно садится на корточки. Приблизиться к протезу ему не дают. Его руку резко схватывают и смещают кости в ней лишь одним движением, из-за чего издаётся протяжный вскрик. Дайнслейф всё ещё ощущает, как его придавливают всё ближе к земле, но в этот раз у него есть силы, чтобы подняться. Он хватает рукой ногу, что стояла прямо на его голове, сворачивает её и отталкивает куда подальше от себя самого. В следующую же секунду он поднимается на две свои ноги, поднимая нож и беря его не так как раньше. Дайнслейф будет обращаться с ножом, как с мечом. Сейчас в его теле нет той сверхсилы, что была в нём около тридцати лет назад. Но она и не нужна для того, чтобы победить группу мерзавцев без моральных принципов. Вырвавшись из этого плена, он сразу же устремляет свой взор по углу в девяносто градусов, где находилась Люмин. То, что он видит, немного повергло его в шок. Люмин нашла какое-то металлическое и достаточно тяжёлое тонкое приспособление. Кажется, это был штырь. Дайнслейф не исключает того, что она его отобрала. Девушка мастерски обращается со своим новым оружием прямо у него на глазах, используя его как меч, ровно как и он. Дайнслейф восхищается ей мысленно, но длится это не долго. Он вспоминает о том, что вообще-то у него есть противники с ярым желанием убить его. Но у Дайна оно не меньше. Сейчас его ненависть к ним равна его ненависти к Богам Селестии, которой, слава Итеру и Люмин, здесь нет и не будет. Никогда. Он надеется на это и не сомневается в Итере. Мужчина с лёгкостью уворачивается от всех ударов, с напором наступая на врагов. Он смотрел на нож в своей руке, но мысленно представлял такой дорогой ему старый меч, который вероятно был утерян в хаосе вселенной. Дайнслейф чувствовал непонятно откуда взявшуюся лёгкость в теле, возможно его душа, вспомнившая всё от начала и до конца, возымела какой-то эффект на его тело, что звучит странно в реалиях нынешнего мира, но Дайн в самом-то деле и не знает устройство этого места. Изолированный от внешнего мира все эти года… Непривычно, если вспоминать то, с каким интересом он следил за любым действием в Тейвате, улавливая изменение и подчёркивая поведение каждого человека, получалось у него это настолько хорошо, что он мог рассказать биографию каждого носителя глаза Бога в подробностях. — К-как ты?! Ты же минуту н-назад!.. — Вспомнил кое-что, — усмехается мужчина. Последний удар глубоко рассекает грудь человека, сопровождая всё это ядким железным запахом крови. Дайнслейф смотрит безразличным взглядом на трупы вокруг него. Если бы он не вернул воспоминания, то переживал бы по поводу того, что Люмин увидит его таким и увидит бездыханные тела, что окружали его. Но мужчина знает, что девушка привыкла к этой картине больше, чем он сам. И, скорее всего, девушке всё равно. За столько лет, вероятно, смерть для неё неудивительна. Вероятно, даже его. Откидывая нож вниз, Дайнслейф выходит из горы мёртвых тел. Он иначе ощущает землю под своими ногами, воздух кажется слишком сухим, поэтому нос противно болит. Мужчина обращает внимание на всё это. Дайн чувствует каждой клеткой своего тела жизнь, ощущая, будто он проснулся от долгого-долгого и глубоко сна. Мужчина дышит и смотрит вперёд, где его встречает свет. Глаза Люмин светятся золотом. Точно также, как и в тот день, когда она объявила его своим врагом. Тогда тоже было темно, тогда их тоже было только двое. Её фигура выделяется на фоне этой тьмы, как и взгляд, как и эти губы, которые он целовал десятками минут ранее и которые он вряд ли когда-то поцелует теперь. Девушка точно вспомнила о том, кем являлась на самом деле. И теперь Дайнслейф знал, что их отношения не будут прежними. Люмин ненавидела его сотни лет, что она провела в бездне со своими подчинёнными. Каждую их встречу он получал в дар её ненавистный взгляд таких любимых и печальных глаз. До самой своей смерти она, вероятно, ненавидела его всем сердцем. И Дайнслейф полностью осознавал причину этого чувства. Для неё его жизнь, вероятно, ничтожна и равна, как и все другие. Она пережила смерть всех своих некогда близких людей, увидела сотни разрушающихся миров и жизней в нём, утеряла своего брата на долгие годы. Она привязывалась также легко, как и теряла. Именно поэтому для Люмин Дайн вероятно был чем-то вроде… Дайнслейф не знает как себя назвать. Он не мог дать себе определение очередной ступени в жизни Люмин, ведь их знакомство маломасштабно повлияло на её жизнь. Как бы она не думала о нём, Дайнслейф любил её. Люмин была самым дорогим его человеком. Она была светом, причиной, целью и мотивацией жить дальше. Он понимал это всегда, но лишь после её смерти осознал это в полной мере. Его мир без неё был размытым пятном. Что раньше, что сейчас. Так было всегда. Лёгкий малоуловимый слабый запах лилии. Нет, интейвата. Этот цветок было будто создан под неё. Его луна, его звезда… Можно ли её называть так?.. Теперь даже в мыслях он не считает себя достойным так называть её. Он вновь вспомнил день её смерти и день разрушения того неправильного мира. Итэр, судорожно пытающийся уловить каждую частицу рассыпающегося света в его руках, истошный крик и он. Дайнслейф. Сторонний наблюдатель. Мужчина отчётливо помнит ту картину того, как он, стоя в небесах, с расстояния десяти метров смотрит за тем, как любовь всей его жизни умирает, шепча что-то своему брату. Дайнслейф помнит свои безмолвные слёзы и то, как не посмел сделать и шага в сторону Итера и Люмин. Девушка явно ставила на первое место своего брата. Поэтому Дайну не было там места. Мужчина всегда знал то, где он может быть, а где нет. Именно поэтому его доля — наблюдать. Плакать он будет или чувствовать что-то другое, всем будет всё равно. Наверное эти недели были тем счастьем, которое Дайн заслужил за свои поступки в разрушенном Тейвате. Он помнит нежное касание рук и ощущение чужого тепла до сих пор. На самом деле руки Люмин чаще всего холодные, но он все равно всегда чувствовал тепло. Дайнслейф готов вновь принять роль стороннего наблюдателя. В конце концов он привык к этому. После этих мыслей его голова начинает кружиться, и он наконец ощущает резкую боль множественных ран на своём теле. Они противно пульсируют, отдаваясь по всему телу. Дайнслейф пытается удержаться на ногах, но это абсолютно бесполезный жест. Он вновь падает в пучину темноты.