Так будет вечно

      Репетировать в заброшке концерт для скрипки показалось Эдмунду гениальной идеей. Никто не будет слушать его нелепые тренировки и говорить, что у него ничего не выйдет. Никто даже мысленно не осудит его игру, и он, конечно же, предоставленный сам себе, наконец раскроется.              Несколько дней он присматривался к этому дому, пытаясь разглядеть его как следует в пустых, словно глазницах, окнах и к счастью обнаружил его совсем одиноким. Больше всего Эдмунд боялся найти внутри наркоманов, закидывающихся внутри кислотой, трупов или ещё что-нибудь жуткое, но это место так хорошо было спрятано заброшенным садом, что даже ему самому найти его было непросто.              Закинув футляр и пакет с нотами на подоконник, Эдмунд вскарабкался, зацепившись длинными пальцами за рассыпающийся выступ кирпичей. И наконец очутился по ту сторону. Под ногами хрустнули осколки стекла и голубоватой штукатурки, местами оставшейся на стенах. В комнате узнавалась просторная гостиная в серо-голубых тонах. Должно быть когда-то хозяева собиралась у камина и проводили время вместе. Теперь же от мебели остались разломанные куски, а камин навсегда потух. Сверху на всё это безобразие падали капли осеннего дождя. Пасмурный свет проникал сквозь образовавшуюся в центре дыру вдоль всех трёх этажей, напоминающую окулус как в Пантеоне.              Бесшумно побродив по дому, Эдмунд больше не нашёл ничего интересного. Кое-где валялись поломанные стулья, заржавевшие подсвечники и осколки выбитых окон. Сквозь проёмы настойчиво прорывались кустарники и ветви сада, словно хотели обнять дом и спрятать собой. Комнаты пусты, тихи и безмолвны, и едва уловимые шорохи создавали чувство чужого присутствия. Часть винтовой лестницы повисла в воздухе, обрывая путь на верхние этажи.              Вернувшись назад, Эдмунд вытащил партитуру, настроил инструмент и прогнал несколько гамм, разогревая пальцы перед игрой. Звук был потрясающий! Объёмный и живой он заполнял всю комнату. Ещё раз похвалив себя заэту идею, он, преодолев смущение как перед публикой, сосредоточился на произведении и приступил.              Сначала робко, осторожно касаясь смычком струн и прислушиваясь к каждому шороху по сторонам, словно кто-то мог случайно обнаружить его. Но с каждым тактом мелодия постепенно развивалась и увлекала его за собой всё дальше и дальше в дебри нотного стана. Сложные места по-прежнему звучали негромко, чуть сбиваясь с ритма, но какая-то внезапно появившаяся робкая уверенность вела руку Эдмунда по сложному произведению, и он его сыграл. До самого конца.              Дом затих. Звуки капающего дождя, шорохи на крыше постепенно заполняли эту тишину. Парень вздрогнул от подозрительного скрипа и уже был готов услышать шаги, но всё вновь стихло. Хотя нет, его острый слух уловил звук, будто едва различимую мелодию. И любопытство взыграло в нём.              Он оказался перед закрытой чёрной дверью, которую до этого совсем не заметил. Единственную закрытую во всём доме. Парень осторожно потянул её на себя, и она неохотно поддалась, открыв большое запылённое зеркало. Эдмунд провёл ладонью по холодной поверхности, продолжая вслушиваться, но странные звуки оказались просто ветром. И он списал всё на воображение.              ***              В следующий раз ноги вновь привели его сюда. Дом встретил Эдмунда всё той же пустотой, но на сей раз ему показалось, что здесь произошли перемены. Был солнечный день и свет пробивался сквозь заросшие оконные проёмы, по стене и полу стелился вьюн, ловко зацепившись за сетку в стене. По комнатам витал запах, но не сырости, а свежего ветра, сухих листьев и чего-то сладковатого и лёгкого.              – Ты ждал меня? – зачем-то спросил Эдмунд.              Он знал, что не получит ответа и всё же ощущал вокруг себя невидимое присутствие.              – У меня завтра выступление. Сегодня решающий день.              Не теряя времени, он приступил к игре.              Смычок коснулся струны, протягивая печальную ноту. Дом с первых секунд наполнился звуками то мягкими и плавными, то отрывистыми и острыми, как лезвия, то низкими жалобными, то высокими и трепещущими. Пальцы свободно перемещались вверх и вниз по грифу. Раньше даже долгие часы не помогали Эдмунду приобрести такую свободу в движениях. Сложные места, на которых он так часто спотыкался, сгладились, и музыка продолжала ровно литься, отражаясь от стен, поднимаясь к крыше, с которой сыпались листья. Только здесь он чувствовал себя уверенно, спрятавшись от глаз.              Когда доиграла последняя нота, Эдмунду показалось, что рядом промелькнула тень. Он затих, прислушиваясь к посторонним звукам, но услышал её. Ту самую мелодию из-за закрытой двери, что прятала зеркало. Заворожённый звуками он вновь направился к ней.              Она стояла на месте, чуть приоткрытая, и след от ладони Эдмунда по-прежнему перечёркивал запылённую поверхность зеркала. И он бы подумал, что сошёл с ума от бесконечных репетиций, если бы не прислонился и не понял, что слышит её по-настоящему. Медленную, печальную, сплетающуюся с ветром и шорохом листьев, с щебетом птиц. Испуганно отпрянув, Эдмунд заметил, как заброшенный дом будто начал «дышать». Ветер разгулялся по комнатам, гоняя мелкий мусор. Он попытался сдвинуть зеркало, но оно не поддавалось, что бы он ни делал, оставляя загадочный оркестр по ту сторону холодной поверхности.              Его трясущиеся руки вновь потянулись к футляру. Сжав в руке изящный гриф Эдмунд пытался подобрать то, что слышал. Но каждый раз ошибался, несмотря на идеальный слух, натренированный за годы занятий. Эта мелодия была совершенна. Больше чем то, что он играл.              Назад он добирался в смятении и тревоге. Необычный мотив забывался всякий раз, стоило ему отвлечься на другую мысль, и уже дома он полностью вылетел из головы, оставив лишь послевкусие.              ***              И вот он – долгожданный концерт. Эдмунд стоял перед людьми, а лица замерли в ожидании величайшей игры. Его сердце снова сжалось в комок. Сколько бы он не тренировался, но каждый раз оказываясь один на один со зрителем, ему хотелось убежать. Спрятаться. Или как сейчас – вернуться в этот дом.              Дрожащей рукой он подносит скрипку к подбородку. Долго выдыхает, мысленно готовясь, но разум так и норовит разбрестись в хаосе и панике. Касается смычком струн и плавно тянет ноту, заканчивая её тремоляцией. Секундная пауза кажется долгой минутой, но рука уже автоматически заносит смычок и начинает играть. Закрыв глаза, Эдмунд представил, что он снова там. В гостиной в голубых тонах и перед ним его партитура. Но кое-что меняется в обстановке. Лунный свет заполняет её голубоватым сиянием, с крыши падают листья и вместе с ветром шелестит заброшенный сад. Вьюн распускается по стене, когда первые низкие клавиши фортепиано доносятся до уха Эдмунда, сливаясь в общий и знакомый мотив.              Тот самый мотив.       Он открыл глаза и встретился с лицами. Но не зрителей. Призрачные, едва уловимые, они молча и внимательно наблюдали за его игрой, кто непроницаемо, кто задумчиво, смакуя каждую ноту. Руины обросли прежней жизнью, пусть это был всего лишь флёр лунного света, в центре которого стоял он и играл с невидимым оркестром.              Чёрная дверь была открыта. И зеркало за ней отражало гостиную. Он находился прямо перед ним и в тот же момент перед глазами призраков. Ветер мягко подталкивал его шагнуть на ту сторону. И он повиновался. Ведь в жизни он никогда не слышал ничего более прекрасного и совершенного. Эдмунд шагнул.              Музыка стала громче. И если бы она могла, то руками затащила бы его прямо сейчас. Но нет, она просто звала его, как свет зовёт мотыльков. И он вновь сделал шаг. Лица заинтересованно смотрели на него.              У самого края он замешкался. Когда одна его нога, не встретив препятствия, уже стояла за порогом, страх холодом растёкся по венам. А может это был просто осенний ветер? Смычок не останавливался в его руке, но Эдмунд повернулся назад. И увидел за лишь руины старого дома, разрушенную гостиную. Где-то там он играет в зале, но не так, как играет перед призраками.              И прежде чем он полностью исчез, раздался краткий писк. Это струна, лопнув, закрутилась в спираль.