Die Schweigereltern

      На столе, в окружении пока пустующих тарелок бутылка привезенного из Рейнгау белого полусухого. На строгой этикетке грубым засечным шрифтом: «Kiedrich Grafenberg Riesling Trocken». Ворох коробок у стола, тишина и одинокая пылинка в луче света из-за плотной портьеры. В квартире приятная пустота.       Пока еще пустота, потому что скоро вернутся хозяева и их гости, которые сегодня непременно соберутся за этим самым столом и откроют эту самую бутылку «Kiedrich Grafenberg», правда, пить отнюдь не дешевую жидкость из нее станут только двое (может, четверо, если старшие посчитают, что кое-кто уже достаточно подрос для распития вин).       Хозяин поставит на стол еще несколько бутылок, среди которых обязательно будет любимое им японское «Akeno» Chuo Budosu Co, подаренное на прошлую годовщину, а еще легкое «Corte Giara Valpolicella» для одной из гостий. Потом кухню заполнит аромат разномастных угощений, зеленого чая и карри.       Коробки унесут, сложат рядом с нагромождением чемоданов, а потом раздарят их содержимое каждому из присутствующих, ведь сегодня праздничный день.       Вечером, когда все соберутся, хозяева распахнут окна, на темном небе расцветут фейерверки, и кто-нибудь из гостей непременно принесет сладости.       Но это все — потом. А сейчас — только «Kiedrich Grafenberg», салфетки и пустая посуда.       Еще не время.       ***       Ацуши топчется на улице долго.       Адрес Дазай-сана ему говорить никто не хотел, но преград для благосклонного в последнее время Тигра не было, и даже на оживленной улице при должном усилии они — с трудом, но все же — смогли отследить запах наставника до конечной точки: района высоток за уютными внутренними дворами крепких старых домов в десять этажей. Почти во всех окнах горит свет, где-то суетятся люди. Ацуши проходит мимо, пониже опустив голову.       В нервически сжимаемых пальцах комкается с тихим шуршанием пакет, использованный в качестве обертки для подарка. Ацуши впервые в жизни дарит кому-то подарки в целом, а уж на День семьи в частности… Он знает — спросил, у кого смог, и перечитал сотню статей в интернете — что подарки сегодня преподносят родителям и семпаям, а еще бабушкам, дедушкам, братьям, сестрам, тетям и дядям… Но у него есть только Дазай-сан, Куникида-сан и Кёка-тян. Только они и никого больше. От этого неприятно скребет где-то внутри, но Ацуши старается отогнать это чувство и мыслить как можно более позитивно. Лично он считает, Кёка бы вполне сошла за сестренку. А Куникида за дядю, например. Глупо, наверное об этом думать. Ведь ни один из них не его родственник и никогда им не станет. Они коллеги, где-то друзья. Но не семья.       Принято дарить мелочи, и Ацуши относит Куникиде приличный набор ручек, а Кёке вручает красивую, найденную на рынке на окраине города заколку. Пусть у него нет семьи, он благодарен этим людям уже за то, что они рядом с ним. Ацуши не знает, что такое семья, по-настоящему. Но может представить, что так говорят о близких людях. Кёка-тян и Куникида-сан — близкие ему. Кёка краснеет и благодарит, а Куникида сначала смотрит с легким удивлением, поправляя очки, а потом чуть улыбается, трепет Ацуши по волосам с тихим «И тебя с праздником, шкет» и взамен отдает Ацуши один из сборников рассказов в своём столе — в содержании Ацуши цепляет глазами только «Весенняя птица», а остальное незнакомо. Он быстро обнимает опешившего Куникиду и, прижав книжку к груди, уносится прочь.       С Дазай-саном сложнее. Гораздо сложнее. Ацуши не знает, почему. Возможно, с ним образовалась более крепкая связь или что-то вроде того… Он будто бы еще ближе. Особенный из особенных. Ацуши не знает, как описать свою привязанность словами, в голове одни эмоции, и на эмоциях же он решается купить нелюдимому наставнику подарок.       И вот теперь стоит и не представляет, как подступиться.       Нет, двор никак не огорожен, проблем войти нет, да и дверь подъезда широко распахнута, но… Ацуши не знает, что делать. Стоит у лестницы перед лифтом и прижимает к груди книгу в плотной обложке, завернутую заботливым продавцом в два слоя упаковочной бумаги. Дазай-сан ведь тоже много читает, как Куникида-сан.       Ацуши пришлось повозиться, выбирая нужное издание в магазине, но этот сборник рассказов — классика, такое дарят, даже если получатель уже читал всё содержимое. Ацуши выбирает старый, украшенный гравюрами том, бережно пролистывает страницы, просматривая, нет ли где вырванных, измятых или выпачканных — всё же, блошиные рынки не отвечают за качество товара. Волнуется. Уже волнуется, а сейчас — того больше.       Ладно.       Ладно. Надо просто войти. Подняться за запахом. Найти нужную дверь. Позвонить. Отдать подарок. Поблагодарить за поддержку, как Куникиду, в двух словах. И можно будет сбежать, обязательно сгорая от стыда и что-то в итоге сделав не так.       Это просто.       Он сможет.       Главное — не облажаться.       Начали.       Тигр настолько сосредотачивается на запахе Дазая, что не чувствует вокруг больше ничего, но они находят нужную дверь. Предпоследний — двадцать девятый — этаж, глубина тускло освещенного коридора, резиновый коврик у двери.       Ацуши, задержав дыхание и зажмурившись, зажимает дверной звонок. Хорошо. Сейчас.       Из квартиры слышатся приглушенные голоса, которые Ацуши от нервов уже различает с трудом, и более громкая возня. Желание уйти накатывает волной: а что если он помешал? У Дазая гости? Он точно пришел к себе домой, запах стойкий, но у него ведь могут быть и другие люди… Почему Ацуши об этом не подумал?!       Но бежать поздно, потому что оглушительно щелкает замок, и дверь перед Ацуши распахивается. В лицо бьет яркий свет лампы, запах чего-то сладкого и жареной рыбы… Темпура? Желудок услужливо напоминает, что он не ел ничего со вчерашнего дня, и жалостливо поджимается, но Ацуши слишком нервничает, чтобы обратить на это внимание, потому что прямо над ним в проеме возвышается, похоже, совсем не удивленный его появлением наставник. Он в простой серой кофте, свободных темных штанах, босой, и волосы растрепаны, а под губой крошечное пятнышко от чего-то светло-зеленого.       — Эм, Дазай-сан… — Ацуши неловко запинается. — Д-добрый вечер…       — Добрый, Ацуши-кун! — улыбается Дазай, привычно растягивая его имя. Склоняет голову к плечу, прищуриваясь, и, кажется, собирается сказать что-то еще.       Ацуши не смотрит на него, низко опустив голову и заливаясь краской, отшагивает и, ломаясь в поклоне, на вытянутых руках протягивает покомканный по дороге пакет. Тараторит на одном дыхании, глотая буквы:       — Хотел поздравить вас с праздником, спасибо, что помогаете мне!       Он сжимает веки так плотно, что под ними расцветают яркие пятна. Лицо дико горит и хочется провалиться сквозь землю. Ками-сама, сейчас над ним просто посмеются и выгонят, посмеются и выгонят…       На макушку ложится теплая ладонь.       — Я рад, что ты пришел, Ацуши-кун, — Ацуши поднимает глаза и видит чужую мягкую улыбку. — Спасибо за подарок.       Ацуши выпрямляется, мнется неловко, не зная, стоит ли проделать с Дазаем такой же трюк, как с Куникидой, а потом сбежать, пока не опомнился, но наставник сам опережает его, внезапно начиная обуваться под недоуменным взглядом.       — Меня тут жёнушка в магазин послала с целым списком, — Дазай возвращает себе привычную дурашливость и прихватывает Ацуши под локоть, выводя из квартиры. — Не сходишь со мной, а то одному как-то скучновато?       — Д-да… — лепечет Ацуши, уже увлекаемый к лифтам. Переспрашивает: — Жёнушка?       Дазай, театрально задумавшись, прижимает ноготь указательного пальца к губам и возводит глаза к потолку.       — Знаешь, Ацуши, — затягивает, — на самом деле, у меня довольно большая семья!       Ацуши теряется. Они выходят, Дазай открывает перед ним дверь на улицу, и Ацуши смотрит на наставника с удивлением и интересом.       — Мне всегда казалось, что вы одинокий человек… Я ведь ничего о вас не знаю.       — О, ну, у меня есть супруг — это во-первых, — начинает загибать пальцы наставник. —Ты, наверное, знаешь, слухи всякие ходят…       Ацуши, краснея, неловко уточняет:       — Накахара-сан?       — Только не проболтайся ему, что я называл его жёнушкой, — подмигивает Дазай. Продолжает: — Я вырос в однополой семье, у меня два отца. Что примечательно, они абсолютно разные люди, и многие до сих пор не понимают, как они сошлись и как сумели меня заделать.       — Ну, вы с Накахара-саном тоже… Не совсем похожи.       — О, у нас больше общего, чем ты думаешь! Во всяком случае, по сравнению с моими отцами. Так вот, у отца есть два воспитанника. Они мне, скажем так, как младшие сестрёнка и братишка. Мы довольно неплохо ладили, когда они еще были детьми, ладим и сейчас, хотя они уже серьезно подросли. Эх, как время летит… А недавно выяснилось, что у одного из них роман, так что теперь наша семья ещё на одного человека больше! У женушки моей есть старшие сестра и брат, кстати, милейшие люди, очень нам всегда помогали.       Ацуши улыбается тому, с какой легкостью и с каким теплым выражением глаз Дазай говорит об этом. И не удерживается от осторожного вопроса:       — Но почему вы никогда не рассказываете о них?       Дазай серьезнеет, улыбается как-то немного мрачно или грустно, Ацуши не может сразу понять.       Они идут по улице, очень тепло, почти жарко, время уже клонится к вечеру, и вокруг довольно людно, но Ацуши не перестает заглядывать Дазаю в лицо.       — Понимаешь… — голос наставника звучит мягко, и он объясняет: — Детективное Агентство или Мафия — не важно, но в каждой из организаций куда лучше быть одиноким человеком. Никто не сможет манипулировать тобой через твоих близких. Создавая образ одиночки, ты защищаешь себя и своих родных.       Ацуши понимающе кивает, и какое-то время они идут в молчании.       Раз уж сам Дазай-сан разоткровенничался с ним…       — Я не помню свою семью, — тихо говорит Ацуши, когда они сворачивают в более-менее тихий проулок. Дазай, все еще придерживающий его под локоть, поворачивает голову и смотрит с пронзительной внимательностью. Откровенность за откровенность, так, кажется? — Помню только приют, а что раньше… Совсем пустота в голове.       — Хотел бы узнать? — наставник тоже чуть понижает голос. Это такое личное… Он никому пока такого не рассказывал, только разве что возлюбленному.       — Не знаю, — честно отвечает Ацуши. Потом, подумав, добавляет: — Наверное, нет… Это ведь уже ничего не поменяет. Отдали меня сами родители на эксперименты, или меня у них забрали, они в любом случае мертвы. Это знание не вернет их. А даже если бы вернуло, они ведь чужие люди. Их не было большую часть моей жизни. Я их… Совсем не знал бы. А они — меня.       — Это очень взрослые рассуждения, — с мягким одобрением говорит Дазай. Ацуши опускает глаза, и они молчат снова, теперь уже до самого магазина.       Список в руках наставника и правда впечатляет размерами, и Ацуши невольно задается вопросом, сколько же гостей его «жёнушка» собирается кормить, потому что даже четверым, судя по количеству тех же банок с водорослями для салата, этого хватит на неделю. Неужто на праздник действительно съезжается вся семья? Дазай на удивление юрко скачет по магазину, быстро собирая всё нужное, а Ацуши только ходит за ним и несколько раз выбирает продукты, чтобы хоть немного помочь.       Разговор снова завязывается, когда они складывают всё в большие бумажные пакеты.       — Скажи-ка, — Дазай — Ацуши не видит, но чувствует — щурится в улыбке, — а ты уже поздравлял Акутагава-куна? Сегодня и пару свою поздравлять нужно, это ведь тоже семья.       От неожиданности Ацуши чуть не роняет баночку васаби, едва-едва успевая подхватить ее уже в полете. Поднимает глаза на наставника. Тот смотрит с веселыми искорками в глазах и легкой понимающей усмешкой. Ацуши заливается густой краской.       — О-откуда вы узнали? — лепечет он, пониже склоняя голову и стыдливо опуская глаза. Дазай смеется и треплет его по волосам, чуть дергая пряди челки.       Они сошлись сразу после перемирия между Мафией и Агентством, как только обоим хватило смелости признать, что напарник уже давно не раздражает, а привлекает. Ацуши никогда не замечал каких-то отличий себя от других из-за своей омежьей сущности, он не был слабее, не любил мелодрамы и не плакал над романами. Единственным отличием его от альф была течка раз в два месяца, да и то она была почти безболезненной и длилась какие-то жалкие три дня. Всего-то поднималась температура и всё там становилось очень мокрым. Йосано говорила, что это, конечно, для омеги дефект, течка должна быть более продолжительной, более выраженной и более частой, иначе будут проблемы с зачатием малыша, если Ацуши решит обзавестись со своей парой потомством. В любом случае, кроме этого Ацуши не ощущал никакого превосходства альф над собой и уж тем более какого-то неконтролируемого влечения к их запаху. Он был самым обычным человеком, не летал в облаках особенно и не верил в истинность.       Рюноске неожиданно совпал с ним по всем параметрам, даже по времени прихода гона. Да и запах впервые показался Ацуши не чем-то неотъемлемым в человеке, а действительно притягательным — ну правда же, мята была лучшим, что придумала природа! Вот Дазай-сан коньяком с лимоном пах. Ну пах и пах, Ацуши его по этому запаху с другого конца улицы узнавал, иногда только с алкашами путал. Рампо-сан — бергамотом. Фукудзава-сан — рисовой настойкой. И ко всем этим запахам Ацуши оставался равнодушен. На мяту Рюноске даже его Тигр буквально сходил с ума. Ацуши оставался целый год до восемнадцатилетия, и он не планировал в ближайшее время искать пару или думать о ней, но судьба нашла его сама — он поцеловал Рюноске, и им обоим конкретно снесло крышу, в результате чего в надплечье появился белёсый след чужих зубов, временами слегка зудящий и розовеющий.       Вот только как об этом узнал Дазай?       — О, да всё было очевидно с вашей первой битвы, — отмахивается наставник, и Ацуши совсем впадает в ступор. Что ему там стало очевидно в оторванной ноге? Большая любовь? Или в Мафии это считают за предложение руки ноги и сердца? — Так поздравил?       — Но как вы узнали? — Ацуши несильно дергает Дазая за рукав кофты. В повседневной одежде он выглядит немного иначе…       — Любопытный ты, Ацуши-кун, — фыркает мужчина, снова несильно потянув Ацуши за челку под тихое ойканье. А потом все же сдается: — Рампо не составило труда догадаться, что у вас к чему. Ну, и я просто немного понаблюдал.       Ацуши прикрывает пылающее лицо ладонью. Но приходится все же убрать пальцы от щек, когда Дазай-сан передает ему часть объемных пакетов. Ацуши считает это спасением и прячется за бумагу.       — Не переживай, в этом нет ничего страшного, — усмехается Дазай, явно забавляясь с чужой алеющей мордашки. — Я к чему спросил… Как у вас отношения? Он тебя не обижает?       Если бы у Ацуши не были заняты руки, он бы ими замахал.       — Нет! Нет, у нас все очень хорошо, правда! Акутагава… Ну, Рюноске… Он замечательный.       Дазай выглядывает из-за пакета и тепло улыбается ему.       — Я очень за вас рад. Вы подходите друг другу.       Ацуши мяукает смущенное «спасибо» и замолкает, упрятав подальше нос. Беседа проходит скомкано и быстро, но все равно вызывает бурю эмоций. Он бормочет:       — Только не говорите никому, п-пожалуйста…       Но Дазай, кивнув, совершенно неожиданно переводит тему.       — Знаешь, я бы очень хотел познакомить тебя со своей семьей, Ацуши-кун.       — С семьей? — переспрашивает Ацуши. Он удивлен и очень растерян, а краска смущения от внезапного известия о раскрытии маленькой тайны еще не сходит с лица.       — Да, — спокойно кивает Дазай. — С моей парой, с моими родителями и моими детьми в первую очередь.       Ацуши что-то режет слух, и он, распахнув глаза, останавливается и разворачивается к наставнику.       — Как «с детьми»? У вас есть дети?       — Да-да… Я немного старше, чем ты думаешь, — легкомысленно отзывается Дазай, снова кивая, уже чтобы Ацуши продолжал путь. Пребывая в прострации, Накаджима послушно следует за рассуждающим о важности института семьи альфой. — Так вот, я бы хотел, чтобы ты познакомился с ними! Прямо сегодня!       Ацуши надеется, что в пакетах не было ничего мнущегося и бьющегося, потому что всё же роняет их.       ***       На пороге их снова встречают запахи дома и еды, и Ацуши сгружает едва пережившие падение пакеты на пол, когда из глубины квартиры слышит другой знакомый голос:       — Соус для салата купил?       Вскидывая голову, Ацуши уже знает, кого увидит, но все равно не ожидает, что Рюноске будет выглядеть так. На нем тоже домашнее, да, как всегда черное, но домашнее: простая футболка, глубокая теплая кофта и мягкие разношенные джинсы, в руках большая кружка, пахнущая черным чаем и медом.       Неловкость растет, как и удивление на лицах обоих парней, стоит Дазаю слегка сместиться в сторону, давая им полный обзор друг на друга.       Ацуши даже не сопротивляется, когда его с негромким «Входи-ка» втаскивают под локоть дальше в прихожую, по пути мягко вынимая из ослабевших рук оставшийся пакет. Рюноске смотрит с непониманием то на него, то на Ацуши, и почему-то с настороженностью оглядывается вглубь квартиры, откуда ярче всего слышны голоса.       — Тигр?       — Акутагава?       Дазай откашливается, привлекая к себе внимание, и встает между ними, картинно поводя рукой в сторону Рюноске.       — Пока вы еще в шоке, позволь тебя познакомить, Ацуши-кун. Мой сын, Рюноске. Ты знаешь его как члена Портовой Мафии и своего напарника.       ***       Несколько секунд Ацуши молча пялится на невинно улыбающегося Дазая. В ушах стоит звон разбившейся об пол челюсти. Он переводит взгляд на Рюноске и, обращаясь все равно к Дазаю, спрашивает:       — Вы шутите?       Мужчина улыбается шире и с убийственным спокойствием буднично отвечает:       — Ни в коем случае.       Стоп.       Какой сын? Чего?!       Рюноске сводит тонкие брови к переносице и нервно сжимает ручку чашки пальцами. Губы его поджимаются и стягиваются в тонкую белую линию. Ацуши остается только хлопать глазами, но, кажется, это еще не вся вакханалия, запланированная на сегодняшний вечер.       Дверь напротив входной резко приоткрывается, принося еще более густой запах, и в щель высовывается рыжая голова.       — Ну вы здесь чем заняты? — раздраженно начинает Накахара-сан. Видит Ацуши, приподнимает бровь. — Я сделаю сегодня салат или нет?       Накахара-сан спрашивает не о нем, но пронзительный взгляд синих глаз впивается цепче, и Ацуши неловко сглатывает. Он совсем перестает понимать происходящее. Все кажется сном, какие видят при высокой температуре во время болезни. Но Ацуши вроде еще минут десять назад был здоров.       — Ничем особенным, Чуя-чи, я всего лишь рассказываю Ацуши-куну наш маленький секретик, — от улыбки Дазая дрожат поджилки. У Рюноске едва-едва заметно подергивается бровь. — Ему давно пора бы узнать, да, Рюноске?       Взгляд его едва ли не панически мечется по комнате, тогда как Ацуши, наоборот, теперь смотрит прямо на него. Он ничего не понимает, абсолютно ничего. Это сон? Кома? Другой мир? Он упал где-то на улице без сознания, ударился головой, и теперь ему это все чудится? Ладно Накахара, с ним всё ясно, но что здесь делает Рюноске?! Кто чей сын?! И почему так много запахов в квартире, у него же сейчас голова кругом пойдет!       — Послушай… — осторожно — даже слишком для себя — начинает Рюноске, но его останавливают предупреждающим взмахом руки.       — Прежде чем ты подумаешь, что сошел с ума, — мягко вклинивается в мысли Дазай-сан, успокаивающе касаясь пальцами его плеча, — позволь мне все объяснить тебе подробнее.       Ацуши беспомощно смотрит на него.       Накахара-сан ворчит что-то вроде «Разбирайтесь здесь сами!» и скрывается за дверью, прихватив один из пакетов со всякими склянками. Рюноске нервно перебирает пальцами по кружке, ожидая вместе с Ацуши услышать те самые обещанные объяснения.       — Надо бы, конечно, дать слово твоему напарнику, Ацуши-кун, ну да ладно. Я ждал тебя с определенной целью сегодня, — несопротивляющегося Ацуши ненавязчиво подталкивают к дивану. Рюноске так и стоит, напряженный и встревоженный. Кажется, он не ожидал всего этого не меньше Ацуши. Дазай-сан ведет себя — как обычно — странно. И он заводит рассказ, устроившись на подлокотнике: — Начну с начала. Видишь ли… У моей семьи глубокие корни. Очень глубокие. Портовая Мафия существует уже несколько веков, она образовалась вместе с Йокогамой. Много десятилетий мафиози защищали наш город, избавляли его от мусора и не пускали чужих из других стран, служа своеобразным фильтром. Мафия — залог стабильности, тьма, без которой не увидеть света. В ней есть свои законы и свои правила, которые должен соблюдать каждый, в особенности — Глава, и чтобы это было так, ценности передаются из поколения в поколение, соответственно, от главы к главе. Среди прочих традиций есть одна из самых важных — Мафия держится на ценностях семьи и кровных связях, особенно — правящая верхушка, — Ацуши слушает, приоткрыв рот, Дазай расслабленно устраивается на диване и рассуждает, краем глаза внимательно следя за не двигающимся Рюноске. — Ты будешь удивлен, Ацуши-кун, но эта традиция, хоть и объявлена пережитком прошлого, соблюдается и сейчас. Это никогда не афишировалось, такой своеобразный внутренний закон. Я поясню. Много лет назад — больше семидесяти, точно сложно сказать — главой Мафии был человек, имя которого даже упоминать среди эсперов не принято. У него было трое детей — двое сыновей и дочь. Перед своей смертью он передал свои обязанности старшему сыну, но тот предал идеалы Мафии и покинул город, чем опозорил себя, и следующим Главой был объявлен младший сын. Прошло несколько лет, благословенных для Йокогамы, наполненных миром и покоем. Преступный мир держался в стороне, мирные граждане были под защитой от внешних пагубных воздействий. Новый Глава всем пришелся по душе, но вот несчастье — в одну дождливую ночь он был жестоко убит своим старшим братом, который внезапно решил вернуться и заправлять всем в Йокогаме. Город погрузился во тьму, говорили, по ночам по улицам текли реки крови. Преступность цвела, вся полиция продалась и загнивала, люди умирали десятками, а те, кто понимал, что происходит, и еще был жив, бежали из Йокогамы без оглядки. Трудно представить, да? Это было очень темное время. Страшное. Глава Мафии почти обезумел от ненависти, забыл о всех ценностях и традициях. Его сестра, храня память об отце и любимом брате, убитом за свои идеалы и власть, была в полном отчаянии. Она пыталась восстановить то, что рушилось. Все члены Мафии, кто еще помнил о своем долге и вековых устоях, держались за нее и пытались сдержать кровожадного Главу. У этой женщины был единственный и любимый сын, Ринтаро. Он был еще очень молод, очень. Его она незадолго до темных времен выдала замуж за любимого им мужчину. От их брака родился сын. Шли годы, все больше и больше Йокогама погружалась во мрак. Дошло до того, что мафиози стали убивать без разбора своих врагов и простых мирных жителей, не задумываясь о причинах и связях, — Ацуши сглатывает. История жуткая и походит больше всего на страшную сказку про древних Императоров. Но, кажется, это не сказка. Дазай продолжает, смотря прямо ему в глаза: — Всех неугодных Главе уничтожали. Но тут он внезапно заболел. Возможно, его отравили, или же его собственная тьма сожрала его, но он стал стремительно затухать, все больше теряя рассудок. Мафиози все еще обязаны были его слушаться, хоть все и понимали, что он невменяем. В один из вечеров тот самый Ринтаро, все эти годы мечтавший отомстить за деда, дядю и поруганную жизнь матери, пришел к нему. Он был врачом и мог помочь, продлить жизнь старика. Но вместо этого он перерезал ему глотку. На утро он вышел из комнаты и объявил, что Глава скончался от сердечного приступа. Его рукав был в крови. Вся верхушка прекрасно была осведомлена, но никто не обвинил его в предательстве. И по праву наследования, как родной племянник покойного, Ринтаро назвал себя новым Главой. Мафия снова встала на ноги, Йокогама процветала. Дела стали налаживаться. Еще через три года сын Ринтаро привел к отцам юношу, которого объявил своим женихом. Те, конечно, были возмущены такой наглостью, но когда выяснилось, что этот самый юноша беременен от их сына, выбора не осталось. У Ринтаро родился внук, а еще через несколько лет — внучка. Ты сможешь понять, Ацуши-кун, что происходит, если я скажу, что Ринтаро до сих пор возглавляет Портовую Мафию, — Ацуши смотрит, распахнув глаза совсем уж неприлично. — Его единственный и любимый сын только что рассказывал тебе эту историю, а тот самый внук сейчас стоит посреди этой гостиной. Ситуация стала яснее для тебя?       Ацуши молчит, в шоке хлопая ресницами.       Первым, откашлявшись, отмирает Рюноске. Хрипло произносит:       — Было бы разумнее не вываливать на него все разом.       — О, не страшно, он сейчас отойдет, — отмахивается Дазай-сан, а потом для верности щелкает пальцами перед лицом застывшего Ацуши. — А-цу-ши-и!       Ацуши усиленно пытается переварить полученную информацию и сопоставить с имевшимися данными. И пазл не складывается ни в какую.       Он знает, что Рюноске — альфа, эспер, убийца с немного поломанной Дазаем психикой, член Портовой Мафии и просто молодой человек, с которым Ацуши с недавних пор в тайне (нет) встречается.       Он знает, что Дазай-сан — альфа, эспер, бывший мафиози, перешедший на сторону Агентства, наставник Ацуши и человек достаточно добрый (хотелось верить), состоящий в близких (даже более близких, чем все думают) отношениях весьма неоднозначного характера с Накахарой Чуей.       Он знает, что Огай (Ринтаро?..) Мори, нынешний Глава Мафии — альфа (кажется, но может и нет?), эспер, очень жуткий и жестокий человек, бессердечный и не знающий никакой ценности жизни.       И он решительно не понимает, как эти знания должны сходиться с тем, что только что рассказал ему Дазай-сан! Кто чей сын, внук, отец?       — Я… Я не понимаю… — беспомощно признается он, все так же часто моргая.       — Ты дурак, Тигр, — привычно язвительно выплевывает Рюноске. За время их отношений Ацуши уже научился считывать, что из его слов — оскорбление, а что — защитная реакция в попытках скрыть их отношения от окружающих. И сейчас Рюноске надеется (как и Ацуши раньше, впрочем), что Дазай-сан не поймет, что их связывает. — Это правда. Я действительно сын Дазай-сана. И если ты достаточно умен, чтобы дойти уже до каких-то выводов…       — Ну тише, не ссорьтесь, — наставник примирительно машет ладонью, а потом укладывает ее Ацуши на плечо. — Послушай. То, что ты сейчас услышал, ты не должен рассказывать никому. Это… Хм-м… Что-то вроде семейной тайны, да, наверное так.       — Семейной тайны? — Ацуши растерянно хмурится. — Н-но. Зачем… Зачем вы тогда рассказали мне это? И как Рюно… То есть, Акутагава оказался вашим сыном?       — Не «оказался», а всегда был, — из-за двери снова появляется Накахара-сан, заставляя Ацуши крупно вздрогнуть и инстинктивно придвинуться ближе к Дазай-сану. Этот человек пугает его, даже когда просто проходит мимо. Он распахивает шкаф и исчезает в нём едва не наполовину. — И раз уж вы с Рюноске всерьез крутите шашни, тебе бы лучше знать, во что ввязываешься.       — Крутим… Шашни? — оторопело переспрашивает Ацуши, даже забыв о тихом страхе перед рыжеволосым мужчиной, и, поняв, снова заливается густой краской.       Рюноске вдруг разом подбирается, прищуривается недобро, но Дазай-сан легко выдерживает его колючий взгляд, всё продолжая мило улыбаться. Спрашивает, так же, как Ацуши недавно:       — Как вы узнали?       — Это важно? — Накахара-сан ставит на тумбочку у шкафа внушительную стопку тарелок, делит их на две части, промахнув верх какой-то салфеткой и убирая пыль. — Помоги-ка, дай детям поговорить спокойно.       Прежде чем Дазай-сан со стопкой тарелок оказывается выпровожен на кухню, Ацуши и Рюноске успевают обменяться взглядами с одинаковой концентрацией смятения. Дверь захлопывается со звуком закрывшейся крышки гроба. Ацуши остается с альфой наедине, но зависает в своих мыслях и попытках хоть что-то осознать.       — Послушай, — Рюноске вцепляется пальцами в его локоть. — Это все правда, и я знаю, что она звучит просто безумно…       — Не то слово, — шепчет Ацуши.       — Но я не мог тебе сказать раньше, — Ацуши смотрит в чужие серые глаза. — Сначала боялся, не верил, а потом не знал, как это представить. И я… Прости отца, он устроил весь этот концерт, потому что они все как-то узнали, что у нас всё всерьез и я собрался делать тебе предложение, и…       — Ты собирался делать мне предложение? — тормозит Ацуши. Рюноске, все еще держа его за руку, кивает. Ацуши носом утыкается в его щеку, и не может справиться с совсем уже перепутавшимися мыслями.       — Я бы сделал его через неделю, — сообщает Рюноске, и его челюсть двигается, когда после он сжимает зубы. Ацуши обвивает его руками, тихо выдыхая.       Этого всего, черт возьми, не может быть…       — Я люблю тебя, — бормочет Ацуши, приподнимая голову от чужого плеча. — Даже если ты внук босса Портовой Мафии, а твои родители — Двойной Черный, хотя я до сих пор не могу уложить это в голове! Да как так вышло-то?!       Ацуши эмоционально встряхивает руками. Рюноске улыбается краешком губ. Замечает:       — Если не живешь с этим знанием с рождения, наверное, кажется полным абсурдом. Мы хорошо скрываем свои связи друг с другом.       — Действительно хорошо! — разводит руками Ацуши, и это даже немного похоже на сарказм. — Да вы же… Да как они… А ты…       Ацуши задыхается в попытках сформулировать разом все свои вопросы, и Рюноске перехватывает его за плечи и снова тянет на диван, отставляя в сторону несчастную чашку.       — Да у вас даже фамилии разные! — не успокаивается Ацуши.       — Если бы у нас были одинаковые фамилии, все бы точно что-то заподозрили, — урезонивает Рюноске и придерживает Ацуши, чтобы тот не вскакивал снова.       — Но твое маниакальное желание достичь признания Дазай-сана!       Альфа хмурится, но кивает, отвечая:       — Разве я не могу желать признания родителя?       У Ацуши от такого ответа отвисает челюсть уже не в первый раз за день.       — Но Дазай-сан ни капли не похож на Мори-саму!       — Зато я похож.       Ацуши замирает и какое-то время смотрит на Рюноске. Тот вздыхает и зачесывает назад пряди светлой челки.       Ацуши вглядывается в его лицо. Черт возьми, какого..?       Рюноске замечает:       — Прическа может изменить многое.       — Но ты совсем не похож на Дазай-сана! — пытается снова Ацуши, будто хочет доказать, что все здесь сошли с ума, и это полный бред.       — Ацуши, — терпеливо выдыхает Рюноске. В конце концов, он сам виноват, нужно было объяснить всё куда раньше. — Дети не всегда похожи на родителей, как две капли воды. И да, я не похож на отца, но Гин похожа. Причем достаточно сильно, особенно на отца в юности. Поэтому во многом она и носит маску.       — Но Дазай-сану же лет двадцать пять на вид! А тебе в досье двадцать!       — Ему тридцать три. А папа на год старше. И мне… Ацуши, мне восемнадцать. Досье ложно почти полностью. Мы с Гин даже не близнецы, она младше меня на три года. Всего на год старше Кёки.       Ацуши молча хлопает глазами какое-то время. Шепотом спрашивает:       — А сколько тогда Мори-саме?       Рюноске, не жалея его и так уже покалеченную за этот вечер психику, ровно отвечает без заминок:       — Пятьдесят четыре.       Ацуши выпадает из реальности.       — Погоди-погоди! — начинает, после того, как Рюноске с минуту ждет его отклика. — Прежде чем ты скажешь, что в родстве с императором, я спрошу сам! Кто твой второй дедушка?       Рюноске смотрит на Ацуши слишком долго и слишком пристально, чтобы зародить серьезные такие сомнения, не в родстве ли он действительно с императором, а потом медленно и тихо проговаривает, чтобы точно дошло:       — Фукудзава-сама.       У Ацуши в глазах полная пустота, он настолько погружен в свои мысли, что едва не забывает дышать. Рюноске аккуратно тормошит его за плечо.       — Да я сплю… — шепчет Ацуши, уставившись тупо в одну точку. — Ну быть же такого не может!       Акутагава молчит какое-то время, а потом, когда собирается снова начать говорить, его прерывает открывшаяся дверь.       — Вы закончили? Рюноске, Чуя зовет.       Рюноске с сомнением смотрит на подвисшего Ацуши, а потом, погладив его по плечу, встает и быстро исчезает за дверью, кажется, и сам уже потерявшийся во всей ситуации.       Ацуши сидит неподвижно.       Выводит его из раздумий шуршание пакета, а потом обрадованное:       — О, замечательная книга, давно хотел купить ее! — Ацуши оборачивается, опускает глаза и кивает. Его легко треплют по волосам: — Спасибо еще раз, Ацуши-кун. Мне очень приятно, что ты захотел сделать мне подарок в такой день.       — Я… — Ацуши запинается. Ему очень неловко, а ситуация все не укладывается в голове. Такое, оказывается, очень сложно принять. — Так вы отец Рюноске, да? — Дазай терпеливо кивает и смотрит в ожидании дальнейших вопросов. — И вы… Ну, з-замужем? — кивок. — И были всё это время? — снова кивок. — А Мори-сама и директор — ваши родители? — кивок. — И вы скрываете это, потому что… Это небезопасно — иметь семью — для кого-то вроде меня и вас? — кивок и улыбка. Пояснение:       — Небезопасна вообще близость с кем-либо, особенно в моем положении перебежчика.       — И вы рассказали мне всё, потому что… Потому что знаете, что мы с Рюноске, ну… Ну как бы…       — Ну как бы встречаетесь, — заканчивает Дазай, перекатываясь с носка на пятку. — Да. В основном поэтому. И потому что он планировал… Он же сказал тебе? Отлично.       — Ясно, — рвано кивает Ацуши. В голове все еще пустовато, упорно не лезут нужные мысли, а слова и вовсе будто повылетали за ненадобностью. Щеки жжёт смущением.       — Ацуши, — аккуратно окликает его наставник, укладывая ладонь на его плече. Дожидается, когда Ацуши поднимет глаза и установит с ним зрительный контакт, а потом сообщает с несвойственной ему серьезностью: — У меня тоже есть кое-что для тебя. Я отдам вечером, если позволишь. Мне бы действительно хотелось познакомить тебя с нашей семьёй. С семьёй Рюноске. С моей семьёй.       — Но они… Они примут меня? Что если я им не понравлюсь? И это так внезапно, я…       — Главное, что ты нравишься Рюноске, глупый. В этой квартире сегодня находятся только очень близкие мне люди. Самые близкие. Ты понял, о чем я?       Ацуши краснеет сильнее, часто кивает и встает, пятясь, сцепляя руки в замок и заламывая пальцы. Че-ерт, как можно было так облажаться… Ну конечно. Конечно же, именно к этому стоило готовиться! Чего еще он ждал?       — Оу… Да-да, да, конечно! Я… Мне лучше уйти. Я… Извините, я выбрал неверное время и… Давайте сделаем то, что вы хотите, побыстрее, чтобы я мог оставить вас в кругу семьи.       Его перебивают, одним движением развернув за плечи спиной от входной двери.       — Тц, Ацуши-Ацуши… Ничего ты не понял, — и несильным пинком под зад направляют в сторону двери, за которой до этого скрылись Рюноске и Накахара-сан. Ацуши и мяукнуть не успевает, как оказывается в проеме. — Забыл, что я только что сказал о семье? Это ведь и твои будущие родственники, если у вас с Рюноске все серьезно! Пойдем на кухню. У вас же с Рюноске все серьезно, верно? Ох, вам еще столько нужно друг о друге узнать…       Дазай болтает, пока они идут по довольно широкому и просторному коридору, с уже привычной небрежностью, но за шкирку держит ошалевшего Ацуши крепко и тащит перед собой уверенно и бескомпромиссно.       Когда его впихивают в совмещенную столовую, яркий свет, ветерок из распахнутого окна и запахи рыбы кружат голову получше всякого наркотика.       — Накаджима? — Гин — в платье, с убранными в косу волосами — отрывается от нарезки свежих овощей, Накахара-сан невозмутимо замешивает что-то пахучее в небольшой миске.       Ацуши вжимается спиной в грудь Дазая, мечтая больше всего сейчас рассосаться в пространстве и улететь с ветерком в заманчиво открытое окошечко… Так, что за мысли. Это все Дазай-сан. Это все Дазай-сан!       Тем не менее, как Ацуши ни старается спрятаться в наставнике, держат его крепко теперь не только чужие обмотанные бинтами руки, но и несколько перекрестных взглядов разной степени пристальности.       — Ну здравствуй, Ацуши-кун, — улыбка босса Портовой Мафии больше всего напоминает оскал пираньи, увидевшей перед собой шницель. Мори-сама чуть склоняет голову набок, приподнимает брови, но при ближайшем рассмотрении, оказывается, выглядит вполне даже дружелюбно и чуть менее хищно, чем обычно.       — Д-добрый вечер, — мямлит Ацуши после легкого тычка в спину, не сдержав позорной дрожи в голосе.       — Позволь представить, Ацуши, — с явным смехом в голосе Дазай подводит его поближе к мужчине. — Мой папа, Ринтаро-сан. И, — Ацуши, сглотнув, оборачивается за движением руки наставника и не закрывает от удивления рот, — мой отец, Юкичи-сан.       Фукудзава неодобрительно поджимает губы, смотря на Дазая с неким осуждением. Потом кивает Ацуши с тихим:       — Здравствуй.       Но представление — во всех смыслах — на этом не заканчивается.       — О, Поль! Мы же совсем о тебе забыли! — почти открыто смеется Дазай. Ацуши чувствует, что стоит между львом и стаей крокодилов. — Ацуши, это Поль-сан, старший братец Чуи, — мужчина средних лет, сидящий совсем рядом с неловко мнущимся у плиты Рюноске, улыбается куда приветливее. Он очень похож на Чую, по крайней мере одеждой. На подоконнике рядом с ним лежит шляпа, перевязанная белой лентой и пропахшая дымом и тяжелым парфюмом, и короткий мундштук. Похожий, только длиннее, в руках вальяжно устроившейся на этом же подоконнике и выдыхающей дым в окно Озаки-сан. — Поль, это Ацуши…       — Молодой человек Рюноске, — заканчивает Поль, кивая. Ацуши слышит акцент, но не может понять по звукам, какого языка. Судя по имени должен быть французский? Почему-то мужчина смотрит на Рюноске, хмыкает: — Что же, я не слишком удивлен, bébée.       Рюноске коротко сдержанно улыбается.       Ацуши осматривает неимоверно большую в его представлении кухню — хотя много он видел до этого, только свое общежитие, квартиру Катай-сана да приют — и моргает чаще, силясь согнать наваждение. Что же такое происходит?       — Осаму, помоги, — дергает подбородком Накахара-сан, плечом оттесняя Рюноске. — Скоро явится эта великолепная тройка? Ждем только их.       — Чуя, они всегда опаздывают, — отмахивается Коё, выдыхая новую струйку дыма в окно. Рюноске аккуратно берет Ацуши под локоть и усаживает рядом с директором за стол, чтобы не стоял столбом у входа, а сам возвращается к суетящейся уже у плиты сестре. Фукудзава-сама выглядит чем-то недовольным и почему-то поглядывает на часы.       Уже почти восемь вечера, небо еще не думает темнеть, все еще душно, а с площади на соседней улице играет музыка — фестивали в честь дня семьи уже в самом разгаре. По-своему это даже грустно, когда люди на них приходят. Значит, по каким-то причинам всем этим людям не с кем отмечать праздник дома, либо их семья не ждет их, раз они вышли на улицу и танцуют под музыку на городских ярмарках. Ацуши знает, что на таких фестивалях чаще знакомятся парочки, чем даже на праздниках в честь дня всех влюбленных. Еще бы, ведь почти все — одинокие.       Повисает молчание, но оно не напряженное. Даже более неестественно сейчас бы выглядело, если бы кто-то заговорил. Ацуши оглядывается еще раз, стараясь, чтобы это было не слишком заметно.       Фукудзава-сама все также поглядывает на часы, хмурясь. Он в простой серой юкате, напоминающей его повседневное кимоно и наглухо застегнутой на последние петельки до горла. Мори-сама сидит совсем рядом, закинув ногу на ногу, и, будто бы не замечая, касается носком босой ноги колена директора Агентства.       Директор, видимо, обращает внимание, что Ацуши украдкой озирается по сторонам, и негромко заверяет, коснувшись пальцами его плеча:       — Не нервничай. Никто здесь не против твоего присутствия. Осаму устроил этот цирк только лишь чтобы проучить Рюноске.       Ацуши благодарно кивает мужчине, чувствуя, как алеют щеки.       Мори увлечен чем-то в своем телефоне и, кажется, недавно приехал, потому что Ацуши чувствует от него запах салона машины и бензина, хотя верхней одежды нет. Больше ничего не примешивается, даже запаха кожи не почувствовать, мужчина будто стерильный. Чего не скажешь о Фукудзаве — он здесь, в этой квартире, провел по меньшей мере день, потому что пропитался ее запахами, а от волос, Ацуши чувствует, пахнет шампунем, которым обычно пользуется Дазай-сан. А еще, когда он хоть немного двигается, Ацуши острым нюхом улавливает отпечаток мускусного запаха и теплой древесины. Фукудзава-сама альфа. От него пахнет деревом, возможно, именно так чувствуется сандал, Ацуши никогда не нюхал и не может сказать точно. Значит, Мори-сама — омега?       Догадка заставляет всмотреться в чужое расслабленное лицо из-за челки. Черты тонкие, аристократичные, но Рюноске действительно имеет почти такие же. У Мори узкие лодыжки, узкие запястья и тонкие длинные пальцы на руках. Запаха нет. Ацуши будто теряет обоняние, когда пытается почуять хоть что-то от него.       Проверяет ради интереса, ведет носом. Фукудзава-сама пахнет деревом. Дазай-сан пахнет коньяком, если отделить его личный запах от наносных с улицы или витающих на кухне. Гин-чан пахнет цветами. Нежно-нежно, совсем легко, и когда это не скрывают подавители и вонь оружейной смазки, она действительно подходит под свой запах — такая же мягкая, легкая. Рюноске пахнет по-родному, мятой и, еле уловимо, самим Ацуши, их связью.       Накахара-сан в домашней футболке пахнет Дазаем и, наверное, семьей. Ацуши задерживается на нем, втягивает запах еще раз. Теплый аромат старшего омеги кружит голову, внутри разливается фантомное тепло. Ацуши не представляет, как должна пахнуть семья, как пахнет дом, но, наверное, именно так. Чуя сдувает со лба выбившуюся из хоста длинные рыжую прядь, пытается подобрать ее локтем, а потом трясет головой, откидывая назад, и выливает светло-зеленую субстанцию поверх листьев салата. Пахнет вкусно, и Ацуши мысленно умоляет свой желудок не урчать, чтобы совсем не опозориться. Тянет носом дальше, и чувствует отпечаток еще одного запаха, очень знакомого и тоже почти родного. Пахнет металлом, как частенько от Гин, а еще цветами камелий. Кёка? Это Кёка? Может, просто похоже или с улицы затянуло? Ацуши откладывает эту мысль. Он устал удивляться сегодня. От господина Поля пахнет табаком и густым парфюмом, а еще порошком блокаторов, дорóгой и какой-то дешевой ароматической дрянью, которую часто вешают в такси у лобового стекла. Озаки-сан пахнет легкими сигаретами и розовым маслом. Ацуши не уверен, что это ее запах, вполне возможно, она выпила подавители и натерла кожу, но аромат роз очень естественный и достаточно приятный, чистый.       У Мори нет запаха. Он не пахнет ничем. Вообще. Даже запах ткани одежды неяркий, будто стертый.       По квартире шумно проносится трель дверного звонка, и Дазай-сан утекает с кухни, подмигнув Ацуши украдкой.       Ацуши уже, кажется, готов ко всему.       ***       — А вот и гости, — ухмыляется Накахара-сан, откидывая резким движением головы челку со лба, чтобы снова не лезла в глаза. Ацуши замирает, не зная, куда себя деть.       — Приве-ет! — машет ему рукой чем-то очень развеселенный Рампо. — Как жизнь, Ацуши? Тебе сказали уже, да? Эх, а я так хотел увидеть твое лицо!       — Мы ждали вас раньше, — обрывает начинающиеся пространные рассуждения Фукудзава даже как-то строго. На окне теперь курит уже Поль, а Коё занята расстановкой посуды. Йосано слегка кланяется Фукудзаве и Мори и негромко отзывается на реплику наставника:       — Прошу прощения.       — Эй, зато По купил сладостей! — Рампо трясет челкой, не обращая внимания на серьезный взгляд директора Агентства. Эдгар По, мнущийся за его спиной с енотом в обнимку, не очень рад привлечению к себе всеобщего внимания, но все же склоняется в более глубоком поклоне, придвинув на столешницу пакет с чем-то шуршащим и объемным.       — Карл! — подскакивает Гин, и По покорно передает девушке с заблестевшими глазами ласково тычущегося носом в руки енота. Гин тут же обнимает его, будто мягкую игрушку, и быстро чмокает в пушистую мордочку.       — Добрый вечер, — вежливо, но на удивление доброжелательно кивает гостям Рюноске. Йосано треплет его по волосам, проходя к курящему Верлену и усаживаясь рядом. На стол она, проходя мимо, водружает еще одну бутылку вина. Рампо плюхается рядом с ней и болтает ногами, не забыв даже стянуть с головы шляпу.       — Отпусти несчастное животное, ma souris, — улыбается Поль-сан, обращаясь к Гин. — Ты ведь задушишь его.       — Он привычный, — мрачно замечает Рюноске — он не любит собак, а еноты, по его же собственным словам, «почти то же самое». Эдгар-сан неловко смеется. Ацуши чувствует, что это не первый раз, когда Карла вот так вот тискает младшая Акутагава. Но енот, судя по флегматичному выражению морды, не очень-то против, по крайней мере, бурных возмущений не являет.       — Кто-то будет томатный сок? — интересуется Накахара-сан, открывая одну из створок холодильного шкафа.       — Если он холодный, я согласна на что угодно. Какая же жара, — жалуется Йосано-сан, пока Поль-сан прикуривает ей, щелкая старой металлической зажигалкой. Дазай-сан передает ей мгновенно запотевающую баночку газированного зеленого чая, а большой пакет с соком оказывается на столе.       — Все голодные, но рыбу придется еще подождать, — сообщает Гин, на секунды сунув нос в духовку, и все морщатся, потому что, кажется, еще жарче стать не могло.       — Идите, мы позовем, — выдворяет Накахара-сан Рюноске, пихая в плечо, и он тянет за собой Ацуши, уводя куда-то в другую комнату.       Здесь распахнуты створки балкона-лоджии, но все равно не прохладнее, чем в столовой, где от сквозняка продувается хоть что-то. Ацуши тянет ворот рубашки, расстегивая пуговицу.       — Не боишься попасться? — спрашивает Рюноске, и Ацуши лишь через несколько секунд понимает, что альфа обращается не к нему, когда с верхней части балкона раздается шорох, и на пол опускаются босые ноги.       Кёка в легкой розовой юкате встает перед ними, сминая в руке баночку пива. Волосы у нее заколоты в пучок двумя спицами, а щеки горят от жары. Она видит Ацуши и неловко тушуется, наверняка думала, что Рюноске вошел в комнату вместе с Гин или один.       — Здравствуй, — кивает она, и Ацуши тянется обнять ее в качестве приветствия. Спрашивает:       — Что ты здесь делаешь?       — Кёка пришла с Коё, — отвечает вместо девочки Рюноске. — Она тоже член нашей семьи. И ей непременно влетит, если кто-то узнает, что она пьет, так что не говори никому.       Ацуши улыбается. От Кёки почти не пахнет, и Ацуши может предположить, что она прополоскала рот, либо выпила еще слишком мало. Сказать честно, он не ожидал от нее чего-то подобного, но не ему винить подругу.       Они выходят на балкон. Уже вечереет, хотя небо еще светлое. Поднимается хоть какой-то ветерок.       — Нам не нужно к столу? — спрашивает Кёка.       — Нас позовут, — качает головой Рюноске, опираясь на перила. Ацуши прислоняется к его плечу, и его обвивают одной рукой за талию.       Кёка тихо-тихо замечает:       — Вы очень мило смотритесь.       Запах мяты путается с камелией и мёдом. Ацуши расслабляется. Пора перестать удивляться хоть чему-то в этой жизни вообще… Сначала он эспер, потом все эти войны, потом отношения, а теперь у его пары просто большая семья. Просто много родственников, половина из которых по крови ему совсем не родная, но это только лучше. Ацуши всегда мечтал о семье. Семья — это очень хорошо…       — И часто вы так собираетесь? — негромко спрашивает Ацуши, когда из столовой слышится многоголосый мужской смех, сопровождаемый не менее громкими женскими возмущениями.       Рюноске пожимает плечами.       — Каждый день семьи, каждое рождество, на все дни рождения.       — У всех семейных праздников одна проблема, — серьезно сообщает Кёка. — Последовательная. Сначала они будут пить и вести вполне себе светские беседы. Ты поймёшь, что они допились до той самой кондиции, когда кто-то из них поднимает бокал с тостом «за семью».       — Потом они сразу же перейдут к воспоминаниям, кто когда и как родился. И это полбеды, — хмыкает Рюноске, подхватывая.       Кёка заканчивает:       — А потом они начинают рассказывать «веселые» истории из твоего детства, и всякий раз, сколько бы праздников подряд мы их не слышали, это очень смущает.       Ацуши улыбается. Про него некому рассказывать смущающих историй, и это, на самом деле, больше грустно, чем радостно. Ацуши чувствует, как Рюноске обнимает его крепче.       Они стоят еще какое-то время, прежде чем громогласный окрик Накахара-сана заставляет их вернуться в уже проветрившуюся немного столовую, где даже есть чем дышать по сравнению с другими комнатами квартиры. Ацуши, оглядываясь на окно, не сомневается, что как минимум половина точек салютов видна отсюда превосходно.       Дазай-сан, видимо, как обладатель самых длинных рук, разливает по тринадцати — Ацуши быстро считает — бокалам разной формы жидкости из разных бутылок. Ацуши достается стакан фруктового сока вместе с Кёкой, Гин и, что удивительно, Рампо-саном, а Рюноске получает буквально что два глотка, судя по запаху, белого столового вина. Накахара-сан, Озаки-сан и Йосано-сан разбирают бокалы с тягучим содержимым густо-бордового цвета свежей венозной крови, в бокалах Эдгара и Мори-самы что-то розоватое, от чего Ацуши тоже чует винный запах, у Дазай-сана и Поль-сана то же самое, что и у Рюноске, только в больших количествах, а Фукудзава-сама прихлебывает горячий зеленый чай, хотя стакан томатного сока перед ним тоже ставят.       — Я никогда не дорасту до алкоголя, — мрачно изрекает Гин, обреченно смотря сквозь стекло своего стакана.       — Не драматизируй, — отмахивается Поль-сан, приподнимая свой бокал за изящную ножку. Выгибает бровь: — Хозяин скажет первый тост, mon natif?       Накахара-сан кривит губы в усмешке, кивая, и чуть склоняет голову к плечу, пристально смотря на Ацуши, которого зажали между собой Акутагавы. Медленно, растягивая слова, произносит:       — Предлагаю выпить за скорое прибавление.       Это звучит настолько двусмысленно, что Ацуши розовеет щеками, опуская взгляд и делая робкий глоточек сока. Мори-сама мгновенно озвучивает его мысли, чуть скалясь:       — Уж не на детей ли ты намекаешь, Чуя-кун? Для таких разговоров еще слишком рано. По крайней мере, я не тороплюсь становится прадедушкой, увольте.       — Пока я намекаю только на предстоящую помолвку. Если конечно, Рюноске не передумал.       Ацуши косится на альфу.       Его этот вопрос с недавних пор интересует куда больше всех здесь присутствующих вместе взятых. Он не позволял себе думать о свадьбе даже в самых смелых мечтах, а сейчас… А сейчас сбывается то, что только снилось иногда ночами в холодной коморке приюта или на футоне в общежитии.       — Не передумал, — Рюноске поджимает губы. — И прекратите это. Хватит. Что за концерт вы все сегодня устроили?       — Не понимаю, о чем ты говоришь, — машет ладонью Дазай-сан, щурясь в улыбке. Рюноске остается хмур.       — Гин вам все выболтала? Или Кёка?       Обе девушки мгновенно отводят взгляды, хотя виноватыми не выглядят совсем. Ацуши, притаившись под боком у Рюноске, слушает, как активная беседа о нем развивается все дальше, и радуется, что развивается она без его участия.       — Не греши на сестер, Рюноске, не в них дело, — усмехается, отпивая вина, Мори-сама.       — Ха! Молчали, как партизанки, даже когда я прямо спросила! — хлопает по столу раскрытой ладонью Йосано-сан и даже не тушуется под укоризненным взглядом директора Агентства, призывающим к хоть какому-то приличию.       — Не они выдали ваш маленький секрет, — теперь Дазай-сан щурится уже хитро.       — Но…       — Погодите, — обрывает Рюноске. — Эдогава-сан, так?       — Умница, Рю-кун, — фыркает Рампо-сан, вздергивая подбородок и широко улыбаясь. — Это я вас сдал!       — Уж насколько он раздражает меня, в одном я ему благодарна: по его милости мне не пришлось тратить время, чтобы выяснить, кто стал избранником моего дорого племянника, — кривит бледные без помады губы Озаки-сан, тонкими пальцами подцепляя со стоящей радом тарелки кусочек сыра. Ацуши не уверен, что можно сейчас есть, да и обстановка пока что не располагающая к участию в застолье, а потому сидит смирно, только наблюдая и ожидая, чем же кончится диалог.       — Время, chérie? — Поль-сан улыбается тоже, с насмешкой продолжает: — Тебе достаточно шевельнуть мизинцем, чтобы получить любую информацию, кого ты хочешь обмануть? Могу поспорить, ты знала обо всем ещё до того, как Эдогава-кун изложил свои догадки Осаму.       Озаки-сан прикрывает ухмылку веером.       — В любом случае, — возвращает себе слово Рюноске, и вся компания дружно переводит на него взгляды, на мгновения превращаясь в семейство сурикатов. — Пока вы не заклевали нас, учтите, что как только ваши каверзные вопросы зайдут за грань приличий, мы встанем и уйдем.       Ацуши быстро моргает, переводя взгляд с юноши на его родню, в первую очередь, ища на лицах старших недовольство, но никто почему-то не выглядит оскорбленным.       Поль-сан говорит только, даже как-то довольно прикрывая глаза:       — Твой мальчик, mon natif!       Чуя улыбается, а Ацуши нервно сглатывает.       — Ну все, хватит на сегодня серьезностей, — Мори-сама вальяжно и расслабленно откидывается на спинку стула, отсалютовав бокалом. — Лично я пришел сюда, чтобы напиться, дети, надеюсь, вы не имеете ничего против? В конце концов, есть повод — мой внук привел в дом жениха!       — Жених сам пришел, — хмыкает Йосано, окидывая Ацуши особенно пристальным взглядом. — А ты чего молчишь, Осаму? Он же твой ученик.       — Да они оба его ученики, — Рампо-сан подмигивает смущенному Ацуши. Рюноске, незаметно вплетший свои пальцы между его, аккуратно гладит его ладонь и, подцепив палочками крупный кусочек тушеной рыбы, перекладывает его с блюда на тарелку перед Ацуши. За этим простым действием, тем не менее, неотрывно следит вся семья.       — Я не молчу, я ем, и вам советую, — отшучивается Дазай-сан, через руки Накахара-сана утаскивая с его тарелки сочный кусочек спаржи. Тот щелкает палочками в миллиметре от его пальцев, но так и не бьет, потому что украденную спаржу уже не спасти. — Кушай, Ацуши-кун, отложим серьезные разговоры на потом!       Ацуши не чувствует напряжения вокруг, но внутри ему все равно неуютно и неспокойно. Наконец, он тихо интересуется, привлекая мгновенно всеобщее внимание, когда впервые подает голос с робким вопросом:       — А вы… Не против наших отношений?       На него смотрят двенадцать пар глаз. Секунды проходят слишком медленно.       — Он очарователен, bébée, — усмехается внезапно Поль-сан, касаясь руки Рюноске, а после обращается к Ацуши с мягким: — Тебе не стоит об этом переживать.       — На мой взгляд, ты — прекрасный выбор, Ацуши-кун, — директор смотрит обернувшемуся Ацуши прямо в глаза и говорит твердо, чтобы не оставалось ни малейших сомнений. — Я не вижу причин не одобрить ваш союз. Как и все здесь, я думаю.       Он обводит взглядом родню, и все присутствующие кивают в подтверждение его слов. Дазай-сан улыбается. Голос Мори-самы снова звучит насмешливо:       — Даже будь кто-то из нас против, не думаю, что Рюноске стал бы слушать хоть слово поперек. Пока он настроен так серьезно, нам не остается ничего, кроме как одобрить его решение.       Ацуши вежливо кивает главе Портовой Мафии, снова тушуясь. Рюноске все так же держит его за руку. Это все еще странно и очень непривычно, но Ацуши пытается просто дышать ровнее, чтобы успокоить бешено колотящееся сердце, и поменьше открывать рот, чтобы не болтать ерунды от волнения. Все, что происходит в его жизни, в последнее время странно и непривычно. Пора просто перестать сопротивляться. Может быть, это приведет его к чему-то лучшему. Или уже привело.       — Давайте есть, наконец, я что, зря готовила это почти два дня?       ***       — О, Гинни единственная, кто хоть немного унаследовал черты Осаму и Чуи! — смеется Рампо-сан. Карл сидит у него на коленях, терпеливо позволяя теребить на себе густую шелковистую шерсть.       — У нее мои глаза и его волосы, но лицо все равно от Ринтаро-сана, — усмехается Накахара-сан.       — А Рюноске вовсе копия дедушек!       — Причем обоих в равной степени.       Рюноске прикрывает глаза с той обреченностью, с какой Гин недавно говорила про спиртное.       Ацуши впитывает информацию, как губка, стремясь запомнить вообще все, что слышит. Особенно то, что касается Рюноске. Выясняется, что своего альфу он знает не так хорошо, как казалось. С учетом того, как он был уверен, что у Рюноске нет родственников кроме сестры, Ацуши уже вообще сомневается, что вся информация, известная ему, достоверна. Хотя на самом деле ему все равно, правда ли написана в досье. Он уверен, что знает и любит настоящего Рюноске, даже если какие-то детали о нем узнаёт только сейчас.       — Ка-ами, я помню, как он родился, — расплывается в нетрезвой улыбке Йосано-сан, и альфа опускает лоб на ладонь, потирая тонкие брови. Дазай-сан смеется.       — Меня радует только то, — заявляет Рюноске, не отнимая руки от лица, — что я не в самом худшем положении.       Ацуши непонимающе смотрит то на него, то на учителя, прежде чем получает объяснение от Рампо-сана:       — У каждого из нас есть какая-нибудь дурацкая история из детства, но чем младше ты, тем больше людей знают про тебя такие дурацкие истории.       — И я в самом худшем положении! — бормочет Гин, вызывая теперь уже всеобщий смех.       — Ma souris, не убивайся так, твой брат второй в группе риска, — Поль-сан передает ей сладкий соус для темпуры.       Ацуши жует салатик, который на вкус оказывается еще лучше, чем на запах, и молчит, радуясь, что с недавних пор, когда тема предстоящей женитьбы была обсуждена, а его немного поспрашивали о мелочах, он не является центром беседы, и подвыпившие взрослые перескочили на своих детей. Ему жаль Рюноске, но он видит, что тот страдает невсерьез. Гин остается только краснеть, когда кто-то упоминает ее.       — Тебе всего пятнадцать, а представь, какого мне в тридцать четыре, — кривится Чуя, поглядывая на сестру и брата.       — Все мы здесь, — хихикает Дазай-сан, — в зоне риска, кроме отца. Даже про папу найдется пара каверзных историй, но не про него!       — Прояви уважение, — фыркает Мори-сама, а директор только слегка улыбается на выпад сына. Он не более разговорчив, чем обычно, и иногда одергивает Рампо-сана, что выглядит немного забавно.       — Лучше расскажи, как отец сообщал вам о своей свадьбе, раз у нас сегодня семейный праздник и на эту тему тоже, — просит Гин, поглядывая на брата и Накахара-сана. — Я так и не слышала эту историю целиком!       — О-о-о… — затягивает Йосано-сан, становясь слишком уж довольной. Дазай-сан повторяет за Рюноске, накрывая глаза рукой. Накахара-сан утыкается ему в плечо лбом и смеется уже не останавливаясь. — Это ты удачно вспомнила!       У Ацуши едва не мутится в голове от этой атмосферы. Так тепло ему не было никогда в жизни. И так неловко.       — Серьезно? — поворачивается к сестре Рюноске. Он явно рад, что тема сейчас резко с него перескочила. — При тебе разве не рассказывали?       Гин мотает головой.       Фукудзава-сама улыбается немного шире, а Мори-сама следует примеру Накахара-сана и хохочет, запрокинув голову.       Директор, обращаясь к Гин, негромко говорит:       — Это было очень давно, почти двадцать лет назад.       — Такое не забудешь! — Мори смахивает слезы смеха. — Ками-сама…       — Точно не забудешь, — качает головой Дазай-сан, явно тоже с трудом сдерживая смех. — А тогда, чтобы ты знал, мне было не смешно совсем!       Фукудзава-сама добавляет:       — Это было… Впечатляюще.       — Ну расскажите! — просит Гин. — Тётя!       Озаки-сан сдается под ее напором, чуть прикрывая глаза:       — А я расскажу, — и улыбается, прячет редкие прорывающиеся смешки за веером. — Я помню, это было двадцать седьмое июня, твоему отцу было почти шестнадцать. Ничего не подозревающий Ринтаро спокойно работал в своем кабинете, как вдруг… — женщина делает драматичную паузу.       Накахара-сан сползает вниз, упираясь лицом в стол.       — Изначально план состоял в том, — посмеивается, кое-как успокоившись, Дазай-сан, — что родители будут заняты работой и не сразу обратят на нас внимание. Другими словами, я решил воспользоваться эффектом неожиданности…       — И не то чтобы у Осаму-куна не получилось, — подхватывает снова Озаки-сан. — Пока действительно занятый работой Ринтаро привычно слушал сына в пол уха, тот спешно продемонстрировал так удачно собравшимся в одном помещении отцам своего жениха и протараторил что-то малосвязное о свадьбе, после чего эти двое с чувством исполненного долга попытались из кабинета сбежать. Не тут-то было. Я считаю, им в тот вечер просто повезло, что Юкичи был там.       — Почему? — интересуется Гин, и судя по лицам собравшихся, только она, Ацуши и Эдгар-сан не в курсе этой, очевидно, шумной и значимой истории.       — Потому что он меня держал, — косится на директора Агентства Мори-сама, и Гин улыбается, понимая, какой же оборот тогда приняла ситуация. Ацуши пытается не рассмеяться чисто из приличия, когда Фукудзава-сама добавляет, не меняясь в лице:       — Какое-то время.       Эдгар-сан, смутившись вырвавшегося смешка, прикрывает рот рукой, а Рампо-сан заливисто хохочет, откидываясь назад, как и почти все присутствующие за редкими исключениями. Хмыкает даже обыкновенно невозмутимый Рюноске.       — А потом мы минут двадцать бегали по кабинету вокруг стола, роняя мебель, и ты, кидая в меня бумагами, кричал что-то из русской литературы вроде «чем я тебя породил, тем и убью, позорище», пока отец пытался отловить тебя или меня, а Чуя — слиться со стеной, — вспоминает Дазай-сан, ностальгически подпирая щеку рукой.       Гин смеется, внезапно облокачиваясь на Ацуши, и того будто втягивает в общий круг семейных воспоминаний и не отпускает больше, даже когда Гин отлипает, поборов приступ хихиканья.       — Да уж, — Йосано-сан машет перед собой ладонью. — Ринтаро-сан орал так, что стены Мафии тряслись. Слышно на подземных этажах было. Я слов-то таких тогда не знала… Хотя мне было восемь, я не знала почти всех тех слов.       — И это еще до того, как идиот ляпнул, что я беременен, — фыркает Чуя.       — В общем, скандал был громкий, — посмеивается Дазай-сан. Мори-сама осушает свой бокал, опуская его на стол.       — И ты в итоге все равно сделал по-своему, — улыбается краем губ Фукудзава-сама. Косится на Рюноске с негромким: — Этим сын в тебя.       — В вас обоих, Юкичи! — губы Мори-самы тоже кривятся в подобии улыбки-усмешки, когда он легко толкает директора локтем в бок. Фукудзава-сама лишь на секунду прикрывает глаза, тихо-тихо хмыкая.       — О, бьюсь об заклад, Осаму затащил сюда Ацуши только чтобы избежать еще одной сцены с внезапным явлением жениха! — смеется Йосано-сан, и Рюноске сильнее сжимает ладошку Ацуши, с недовольством косясь на родственников. — Да все-все, я же просто шучу! Или ты хочешь, чтобы мы вообще о нем не говорили?       — Все в порядке, — смущенно заверяет Ацуши, сжимая чужие пальцы в ответ, чтобы хмурый альфа, наконец, успокоился. Тот тоже нервничает, и это чувствуется, причем, кажется, чувствуется не только Ацуши, но и всем присутствующим. — Мы бы так не сделали.       — О, тебя бы вряд ли кто-то спросил, — усмехается Накахара-сан. — Меня это недоразумение в тот вечер потащило знакомиться с родителями с фразой «Пошли, нужно кое-что сделать, это очень важно!», а пока я пытался из него объяснения вытащить, меня уже затолкали в кабинет к Ринтаро-сану. Нет, главное, этому хоть бы хны, он к родителям пришел, его бы никто в закрытом мешке в лес вывозить не стал, чтобы честь семьи не порочить, а я думал, меня вообще сожрут. Вы, Юкичи-сан, так смотрели еще тогда, ужас. Но все закончилось даже вполне благополучно. Ринтаро-сан устал гонять Осаму по кабинету, пообещал кое-кому кое-что лишнее отрезать, но раз ты, Гин, появилась на свет, как видишь, не отрезал, а потом все вроде как свелось к выводу, что раз я уже в положении, менять нечего, а значит, остается только согласиться и «смириться с тем, что два пятнадцатилетних балбеса не умеют пользоваться резинками». А сестрица, главное, сидит в углу и ржет!       — Видели бы вы все свои лица тогда… — качает головой Озаки-сан, и Поль-сан улыбается мягко скривившемуся Накахара-сану.       Ацуши не может сказать, как бы повел себя в подобной ситуации, но сейчас все здесь вспоминают об этом без обиды и злобы, с искренним смехом, и это странно, забавно и мило одновременно.       — Признайся, тебя просто напугала перспектива стать дедушкой в тридцать семь, — подтрунивает Дазай-сан, подливая родителю еще вина.       Мори-сама смеется, отвечает, растягивая гласные:       — Мальчик мой, то, что я — дедушка, пугает меня до сих пор!       — Ты забываешь, что ты в таком положении не один, — скептично замечает Фукудзава-сама, но глава Мафии отмахивается:       — Ты и в юности выглядел, как дедушка, — и залпом осушает свой бокал, поэтому не видит, но наверняка знает, что Фукудзава-сама закатывает глаза.       — Скоро салют, — Рампо-сан тычет пальцем в часы на стене. Без двух минут одиннадцать. Уже темно и с улицы веет прохладой. Рюноске увлекает Ацуши к окну, где уже сидит на подоконнике Кёка, и Дазай-сан неожиданно оказывается прямо позади них. Приобнимает Ацуши за плечи и подталкивает к альфе ближе, а после обхватывает обоих длинными руками в бинтах, и Ацуши чувствует, как между их телами юркнула щуплая Гин.       — Да ладно, Чуя, потом уберешь, — зовет Мори-сама зятя, складывающего со стола тарелки, вставая ближе. Накахара-сан тушит свет в столовой. Дазай-сан целует дочь в висок, прижимая к себе всех троих. Укладывает подбородок на макушку Ацуши.       Кёка прячется в раскрытых объятиях Озаки-сан, смущаясь от взгляда Ацуши. Чуть скосив глаза, тот с удивлением обнаруживает, как Фукудзава-сама, всегда держащий образ некоей каменной статуи, приподнимает руки и позволяет Рампо-сану и Йосано-сан плотнее прижаться к себе с обеих сторон. Его ладонь ерошит Рампо-сану волосы, не скрытые кепкой, а сам Рампо-сан крепко держит за руку стоящего с небольшой дистанцией и все пытающегося вывернуться По.       Когда небо взрывается салютом, Ацуши смотрит не на яркие отблески на фоне темной далекой материи, а на лица людей, раскрашенные отсветами. Они встали в конце концов в плотную линию у самого окна, с одного края Озаки-сан с Кёкой, затем Поль-сан, Накахара-сан, они вчетвером, а потом Фукудзава-сама с Йосано-сан, Рампо и Эдгаром, прислонившимся плечом к самой оконной раме. Поль-сан укладывает руки на талии сестры и брата, Мори тоже за плечи приобнимает сына и зятя, Дазай-сан тесно прижимает к себе Ацуши и своих детей, а Фукудзава-сама — учеников.       Ацуши (в руках Рюноске и с головой Дазая на своей) почти посередине и чуть вертится, осматривая стоящих вокруг него людей. Пока что большинство из них совсем еще ему чужие, но почему-то так легко приняли его сегодня, в семейный праздник, лишь потому что искренне считают выбор Рюноске заведомо верным. От этого тепло еще больше льется по телу, и Ацуши, наконец, переводит взгляд в ночное небо, чтобы просмотреть последние, всегда самые красивые несколько десятков секунд салюта.       Еще какое-то время все стоят, замерев в молчании, и прохладный ветерок заносит в окно запахи ночи. Дым фейерверков зависает сплошным серым облаком над небом Йокогамы, подсвеченный теперь ее же огнями.       Ацуши, мгновенно заливаясь краской, получает невесомый поцелуй в макушку, прежде чем Дазай-сан выпускает их из объятий, лишь на секунду дольше прижимая к себе Рюноске. Обернувшись, Ацуши видит, как короткое мгновение Рампо прижимается к груди директора, прикрыв глаза, хотя Йосано уже отстранилась, и неясно, дело тут в желаниях самого Рампо-сана по большей части, или он не отстраняется, потому что рука Фукудзавы так и лежит на его голове. Кажется, он тоже не смотрел большую часть времени на праздничный салют. Да и не в салюте дело.       У Ацуши создается впечатление, что старшие отпускают от себя детей с какой-то неохотой, будто не решаясь рушить момент. Кёка выпутывается из широких рукавов кимоно наставницы, а Накахара-сан — из рук старшего брата, и они медленно рассаживаются обратно за стол, так пока что и не проронив ни слова.       Дазай-сан ставит чайник на плиту, Накахара-сан гремит чашками из серванта.       Рампо-сан, пользуясь рассеянностью всеобщего внимания, быстро целует По в щеку.       ***       Рюноске вдыхает ночной воздух, прикрывая глаза. Чувствует спиной чужое присутствие, слышит приближающиеся шаги, а потому не вздрагивает даже, когда чужие ладони опускаются на плечи. Запах отца окутывает плотным теплом, и Рюноске поводит локтем, бросая за спину безэмоциональное:       — Ты не сказал мне ни о чем. Как и всегда.        Отец реагирует немного странно. Обвивает его руками, крепче прижимая спиной к своей груди, и упирается носом в макушку. Слабый свет Исповеди гасит раздражённое шуршание Расёмона и избавляет от нервического зуда по телу.       — Тебя напугало произошедшее сегодня?       — Я… — Рюноске задумывается на короткие секунды. Напугало ли? Пожалуй, немного. Неужели он был настолько уверен в родителях, в дедушках? Он знал, что они примут Ацуши. — Возможно, я к этому уже был немного готов. Но в следующий раз предупреди, если вдруг захочешь еще как-нибудь перевернуть мою жизнь с ног на голову, ладно?       — Хм-м… Ничего не могу обещать, эти решения приходят ко мне спонтанно! — смеётся отец, но теряет напускное веселье так же быстро, как обрёл его. Тяжесть его рук на плечах почти приятна. — Я рад, что ты нашел в Ацуши свой свет. Вы оба молодцы.       Рюноске интересуется, чуть повернув голову:       — У тебя с папой было похоже? Я не уверен, что чувствую правильно.       И это правда, потому что он совершенно запутался во всём, а особенно — в своих чувствах. Ему плевать на это, когда рядом с ним Ацуши, но едва он исчезает из поля зрения, Рюноске одолевают не самые приятные мысли.       — Любое искреннее чувство правильно, — раздаётся из-за спины отца.       — Пап? — Рюноске выглядывает из-под чужой руки.       — О, ты уже закончил, — улыбается отец, и папа выходит к ним, поджимая пальцы босых ног. Пристраивается спиной к раме балконного окна, и глаза у него такие ясные, будто они не пили весь вечер. Может, всё от метаболизма Арахабаки? Рюноске иногда рад, что клочок этой силы достался ему в виде демона Расёмона.       — Ага. Секретничаете тут?       — Есть немного, — он пожимает плечами. Папа смотрит на него внимательнее обычного, потом переводит взгляд поверх его головы на отца.       — Знаешь, Рю… У нас было не так. Похоже, но не так. Осаму — тот сосуд, в который я всегда могу выплеснуть излишки своей силы. Бездонный сосуд. Как бы не разбушевался Арахабаки, мы сможем подавить его, если будем вместе. Демон твоего Расёмона иной. Ему нужна не свободная корзина для излишков, а светлое тепло, чтобы успокаиваться. Ацуши… Думаю, Осаму прав. Он подходит, — Рюноске благодарно кивает, и надолго повисает паузу. Папа смотрит в окно за тем, как в парке через два квартала запускают феерверки и улыбается чему-то слегка. А потом вдруг косится на Рюноске и щурится хитро: — Ты ведь его любишь.       — Да, — не задумываясь, выпаливает Рюноске, а после под тихий смех отца, отдающийся по спине приятной вибрацией чужой грудной клетки, более осмысленно отвечает: — Да, сильно. Я больше без него не смогу. Когда там, на «Моби Дике», он чуть не упал, я думал, сам умру. А Расёмон… Он спас его без моей команды. Не знаю, как это сработало. Обычно он только убивает, и признает мало кого… Так странно.       — Это не странно. Это правильно, Рю, — кивает папа, снова отворачиваясь. — Это очень хорошо.       — Ты все делаешь правильно, — вторит отец, касаясь его макушки губами, и Рюноске, вывернувшись в его руках, прижимается лбом к чужому плечу. Ну что за сумасшедший вечер… Он и так устал дико. Ещё и столько всего, будто душу вывернули наизнанку… Сейчас бы забраться к Ацуши под одеяло, обнять и уснуть, зарывшись в его шею носом.       — Ну-ну, — посмеивается отец, поглаживая его по спине меж лопаток. — Все в порядке.       Папа за спиной тихо хмыкает, но ничего не говорит.       ***       Ацуши бродит по квартире в поисках Рюноске, но натыкается на выходящего с балкона Дазай-сана. Неловко улыбается ему и получает в ответ спокойную улыбку. Спрашивает, сминая край кофты пальцами:       — Вы не скажете, где Рюноске? Не могу его найти.       — Они с Чуей болтают, — указывает себе за спину Дазай-сан большим пальцем. — Он придёт через пару минут. Пойдём, я провожу тебя в комнату. Хорошо себя чувствуешь?       — Да, — кивает Ацуши, машинально цепляясь за чужой рукав, и следует за наставником в короткий коридор-закуток.       — Уборная за первой дверью справа по коридору, — указывает в нужном направлении Дазай-сан, открывая перед ним другую дверь, и Ацуши чувствует просто ошеломительную концентрацию запаха и присутствия своего альфы. Замирает на пороге и не может пошевелиться, пока его мягко не подталкивают вперёд: — Смелее. Здесь и твоё место тоже.       — Моё место? — переспрашивает Ацуши, неуверенно проходя.       — Ага, — отзывается Дазай-сан, открывает шкаф и роется в ровных стопках одежды. Извлекает серую пижаму и протягивает омеге со спокойным: — На вот, переоденься.       — Я могу остаться переночевать? — распахивает глаза Ацуши, чем вызывает приступ чужого искреннего смеха. Дазай-сан слегка встряхивает Ацуши за плечи и тычет в настольные часы, на которых уже давно за полночь. Советует:       — Совсем уж с ума не сходи. Думал, мы выставим тебя на улицу?       Ацуши тушуется и с кивком принимает пижаму, сжимая мягкую ткань пальцами.       — Спасибо, — бормочет, и вздрагивает, когда наставник вдруг ещё раз ловит его за плечи.       — Ацуши, — негромко обращается Дазай-сан, и вид у него необычайно серьёзный. — Я рад, что ты пришел. Я очень ждал тебя, — он извлекает из кармана брюк маленький свёрток плотной кожи. — Возьми, — Ацуши завороженно разворачивает тонкие тесёмки, раскладывает и смотрит на отражение своего жёлтого глаза в аккуратном тонком лезвии. Нож меньше ладони, тонкий, но сталь пахнет необычно, и Ацуши вопросительно смотрит на наставника. Тот поясняет: — Сплав отравляет способность, ненадолго тушит её. Поверь, эта вещица много полезнее любого оружия, которое ты до этого держал в руках. Это, скажем так, семейный рецепт. Набор таких же я дарил на пятнадцатилетие Рюноске и Гин. Думаю, ты видел. Возможно, даже получал подобные раны. Сложи пока что. Можешь хоть в кармане носить, он не заржавеет и не затупится, — чужая улыбка становится почти озорной на мгновения. — Считай это моим подарком на вашу помолвку с моим сыном, — и Ацуши торопливо кивает, щёлкая ножом и, завёрнутым в кожу, убирая его на кровать вместе со свёрнутой пижамой. — Ацуши, — в чужих глазах плещется несвойственное тепло. Длинные пальцы обхватывают подбородок, и Ацуши замирает, завороженный глубоким голосом. Дазай-сан наклоняется, коротко прикасается губами к его лбу, и Ацуши мгновенно зажмуривается, чувствуя, как глаза печёт от проступающих слёз.       — Я… — зардевшись, шепчет он. — Спасибо вам, спасибо…       — Ну вот, оставить нельзя, — ворчит Накахара-сан от двери, проходя в комнату. — Уже ребёнка до слёз довёл.       Дазай-сан вытирает влагу с щёк ученика большими пальцами, а излишне, наверное, сентиментальный Ацуши тихонько шмыгает носом.       — Что случилось? — спрашивает появившийся вслед за родителем Рюноске, и Ацуши торопливо трёт глаза сам, оглядываясь на альфу, кивает, когда тот уточняет с беспокойством: — Всё хорошо?       — Эй, пошли отсюда уже, оставь детей наедине, — слегка оттягивает Ацуши от Дазай-сана Накахара-сан, обращаясь к мужу. Косится на Рюноске и шутит едко под смешок старшего альфы: — Предохраняйтесь, короче. Я пока как-то не горю желанием быть дедушкой.       Когда дверь за ними закрывается, Ацуши опускается на кровать, зажимая коленями ладони, и смеётся, запрокинув голову.       — Они немного сумасшедшие, — сообщает Рюноске, принимаясь расстёгивать рубашку. — Не обращай внимания.       — Думаю, я смогу привыкнуть, — кивает Ацуши и смущённо улыбается.       Ками-сама… Ужас-то какой. Как же он счастлив!