Die Schweigereltern

      Они немного сумасшедшие.       Мысли об этом у Ацуши закрадываются ещё в первые секунды знакомства с Дазай-саном, а потом — Рюноске. Эти же мысли посещают его на том первом семейном ужине, после которого у него самого всё в голове перемешивается. Кажется, их сумасшествие заразно, и Ацуши тоже совсем скоро станет совсем ненормальным.       — Всё хорошо? — голос Рюноске из динамика бархатный и глубокий, и Ацуши поводит плечами, прикрывая глаза. Солнце пригревает спинку, и совершенно нет желания сползать с подоконника в ближайшие лет сто, но рабочий день уже почти закончен, а если он засидится, Куникида-сан непременно вспомнит, что для него есть ещё работа кроме той, что он уже сделал.       — Твой отец куда-то пропал, — понизив голос, жалуется Ацуши, и косится на стопку заполненных документов.       — И тебе пришлось делать за него работу? — догадывается Рюноске с сочувствием, но Ацуши слышит в его голосе смех. Удручённо мычит в трубку, морщит носик и поджимает к себе одно колено, укладывая на него подбородок.       — Па-ап! — звонко кричит Гин где-то совсем близко к Рюноске, и Ацуши хихикает, когда она обвинительно заявляет: — А отец эксплуатирует Ацуши!       Ворчание Накахара-сана не слышно, но Рюноске услужливо передаёт, пропустив смешок:       — Сказал, что врежет ему. Ты ябеда, Гин, ты знаешь?       — Не надо, — просит Ацуши. — Дазай-сан хороший. И Гин хорошая. Не обижай её.       — Защитничек, — фыркает альфа. — Поужинать с нами не хочешь?       Ацуши напряжённо уточняет:       — «С нами» в смысле с тобой и Гин или…       — С моими родителями, — с нажимом поясняет Рюноске, и Ацуши чувствует его лёгкое, почти приятное раздражение. Альфа говорит так, когда недогадливость Ацуши одновременно злит его и веселит.       Ацуши издаёт несколько нечленораздельных звуков, прежде чем неуверенно начать с оправдательного:       — Но это так внезапно…       — Единственное, что мне нужно — это ты, — Ацуши кажется, Рюноске пожимает плечом. — Они моя семья, помнишь? Это просто ужин. Не игра на выживание и не проверка. Ладно?       Ацуши сдувается и нервно теребит свободно болтающийся хвост ремня, чтобы хоть чем-то занять себя в неловкую паузу. Ему хочется отказаться и не хочется отказывать в равной степени, потому что о таких вещах вообще-то предупреждают, Рюноске! Это ужасно: ужасно неловко и ужасно волнует, потому что непривычно. Ацуши совсем их не знает. Никого из них, кроме самого Рюноске. Даже Дазай-сана… Дазай-сан там совсем другой Дазай-сан, не то что на работе!       — Я… Должен придти сам или ты встретишь меня? — осторожно интересуется Ацуши, дающий своё неозвученное согласие буквально начиная эту фразу.       — Заеду за тобой после работы, хорошо? И напиши, если отец вдруг объявится.       Ацуши режет слух обращение к родителям от Рюноске. Дазай-сан не клеится в его голове с этим словом, как и Накахара-сан, но он надеется, к этому возможно привыкнуть.       — Хорошо, — покладисто кивает он и, распрощавшись, сбрасывает звонок.       В квартире — кажется, раньше здесь было две разных квартиры, потому что для обычной планировки слишком уж много комнат — пахнет уютом, на кухне что-то рыбное шипит на масле, и Ацуши сглатывает слюну. В общежитии он бы разделил с Кёкой пачку рамена и лёг спать где-то в восемь, чтобы попытаться выспаться на всю рабочую неделю вперёд за единственный завтрашний выходной.       — Накахара-сан же был с вами на работе, — шепчет он на ухо Рюноске, и альфа отвечает на невысказанный вопрос:       — Они с Гин уже уезжали, когда я звонил тебе. Это я задержался.       Ацуши понимающе кивает, быстро разуваясь, и проходит в глубину коридора, повинуясь лёгкому толчку в спину. Останавливается в проёме кухни, смущается мгновенно обращённому на него вниманию и сгибается пополам в поклоне.       — Добрый вечер!       — Ага, привет, — кивает ему Накахара-сан, а Дазай-сан машет рукой. Ацуши смотрит на него обиженно, и наставник почти — почти… — по-настоящему виновато улыбается, примирительно приподнимая вверх раскрытыми обе ладони.       Рядом с Дазай-саном — Поль-сан, и Ацуши чувствует себя ещё более неуютно. Этого человека он видел лишь один единственный раз в своей жизни и совершенно о нём ничего не знает, но светлые глаза смотрят так, будто сам Поль видит Ацуши насквозь. Рюноске ведь наверняка про него что-нибудь рассказывал, да? Или Гин, или Дазай-сан… Ох, ужасно неловко!       Рюноске давит ему на плечи, заставляя сесть на один из стульев. Ацуши, наверное, выглядит так, будто пустит вот-вот кровь из носа, но, сделав незаметно, как он надеется, глубокий вдох, он садится ровнее и расправляет плечи, укладывая ладони на напряжённые бёдра.       — Я думал, ты возвращаешься раньше Чуи, bébée, — усмехается Поль-сан, и Рюноске бесстрастно качает головой, опускаясь рядом с Ацуши.       — Всё эти проклятые счета, — поясняет за него Накахара-сан почти возмущённо. — Финансисты не в состоянии уследить за собственными цифрами и нам прибавляется работы. Вам двоим повезло, вы избавились от этого, а у меня уже голова кругом!       — Ты справишься, mon natif, я в тебе не сомневаюсь, — отмахивается Поль-сан и подливает себе чая. — И всё-таки замечательный у вас климат! У нас в это время льют отвратительные дожди, знаешь? На улицах уносит вместе с зонтиками.       — А ты перебирайся к нам, — шутит Дазай-сан, подпирая щёку рукой. — Будет тебе «замечательный климат» на постоянку.       — И где мне жить прикажешь? Здесь, под боком у твоих родителей?       — Чем это тебе мои родители не угодили? — щурится Дазай-сан, а Накахара-сан почему-то фыркает.       — Не твой ли родитель выгнал меня из Йокогамы? — колет Поль-сан, но Дазай-сан на это только обезоруживающе заявляет:       — Так меня он тоже выгнал. Видишь, живу себе.       — Это потому что Ринтаро-сан тебя любит, — бросает через плечо Накахара-сан, а Гин добавляет, прыснув:       — А дядю, видимо, не очень…       Мужчины смеются, а Ацуши мысленно делает себе заметку спросить об этом у Рюноске. И вообще, расспросить бы у него про его родственников подробнее! И про все эти странные семейные истории… Почему же Дазай-сан ушёл из Мафии, в конце концов?       — У папы нет родных родственников, — объясняет Рюноске, когда Ацуши всё же припирает его к стенке вопросами, затащив в уже знакомую комнату. — Тётка и Поль — названные сестра и брат, они оба были его наставниками и много помогали, когда он ещё подростком попал в Мафию. Вот и привязалось, что он стал звать их «сестра» и «брат». А мы с Гин в детстве этого не знали и звали их тётей и дядей.       — Но сейчас ты зовёшь его просто «Поль», — хмурится Ацуши сосредоточенно.       — Я вырос. Может, всё ещё звал бы дядей, но он сам предложил перейти на имена. И всё равно зовёт меня, — он закатывает глаза, — не «Рюноске».       — Что означает то слово? А Гин? Это же французский, да? — продолжает выпытывать Ацуши, но Рюноске отмахивается от него чем-то невнятным вроде «потом объясню как-нибудь». — А Дазай, в смысле, Осаму-сан?       — Что «Осаму-сан»? — и на лице недоумение. Ацуши, стукнув себя по лбу, спешит объяснить:       — Почему он не в Мафии? Раз уж это у вас вроде как семейный бизнес… — на такое определение Рюноске хмыкает, отвечает удивительно спокойно:       — Они сильно повздорили с дедушкой несколько лет назад. Нет, не думай, что просто разругались. Чтобы ты понимал, они не разговаривали полтора года и обходили друг друга стороной. Отец уезжал из Йокогамы почти на пару месяцев, мы думали в какой-то момент, что он не вернётся. Не знаю, папа его убедил потом или дед, может, оба, но всё встало на свои места. Только в Мафию он возвращаться отказался категорически. И дед позвал его в Агентство.       — И всё? — хлопает глазами Ацуши. — Из-за ссоры?       — Спроси его сам, если хочешь, — отрезает Рюноске твёрже, обозначая, что пора бы перевести тему, и Ацуши предпринимает ещё пару попыток, но большего от него не добивается.       Позже, уже вернувшись домой на утро, он задумывается, что Рюноске на период ухода отца был ещё совсем мальчишкой, и наверняка вспоминать ему об этом не слишком приятно. «Мы думали, что не вернётся» стоит в памяти, и Ацуши, испытав прилив жгучего стыда, мысленно обещает себе думать трижды, прежде чем что-то говорить. Пусть эта семья и кажется безумно душевной и дружной, везде должны быть свои подводные камни.       — Рампо-сан?       — Чего тебе? — оборачивается на него, стаскивая на нос очки, коллега. Прищуривается и вдруг заключает: — Про Поля спросить хочешь?       Ацуши, сдавшись без боя, кивает и пристраивается рядом с ним на подоконнике.       — Вы не знаете, почему он не живёт в Йокогаме?       Рампо пожимает плечами и легкомысленно отзывается без заминок:       — Да в немилости он.       — Как это? — округляет глаза Ацуши, и старший детектив, подув на окно, рисует разделённый чертой на три неровные части круг.       — У нас в Йокогаме, если ты эспер, мешать спокойно жить могут только Мафия, Агентство и Министерство. Когда-то Поль был одним из пяти глав Исполнительного комитета. Его муж, Рембо, предал Мафию и заключил сделку с Министерством. Поль, ясное дело, это знал и даже вынужденно помогал ему иногда, но по большей части был против этой затеи. Когда всё раскрылось, Ринтаро-сан страшно злился — в конце концов, члены семьи оказались предателями. Рембо убили, а Поля заперли в подвалах Мафии. И сидел он там, пока Чуя и Коё не разжалобили Ринтаро-сана, и он не выпустил Поля с оговоркой в Мафии больше не появляться. Само собой, Юкичи-сан тоже был не сильно рад, и в свою очередь запретил ему приближаться к Агентству. Ну а Министерство на Поля было зло за невыполненную сделку — они с Рембо ведь так и не выполнили задание. Вот и вышло, что Поль у нас во всеобщей опале. Редкий случай, когда Министерство, Агентство и Мафия в чём-то к согласию пришли.       — Ой, — поражённо прикрывает рот рукой Ацуши, и Рампо кивает, закидывая в рот леденец:       — Вот тебе и «ой». Да это ещё ничего, сейчас его уже все простили, всё-таки зять, не денешь никуда. Но приезжает он редко, чтобы не раздражать особенно.       — Спасибо, — благодарит Ацуши, тронув мужчину за плечо, но у само двери вспоминает ещё кое-что и возвращается. — Рампо-сан?       — Ну чего ещё? — ворчит из-под козырька берета поразительно сегодня и без того разговорчивый гений, и Ацуши торопится, пока его не погнали, как обычно, за повышенное любопытство. Спрашивает тихо, наклонившись, чтобы никто из соседней комнаты даже случайно не услышал:       — Что такое «bébée»?       Рампо, подняв с носа берет, смотрит на него, а после, пожав плечами и явно не поняв особенной трагичности или таинственности в вопросе, отвечает спокойно:       — «Малыш» по-французски. Ты что ли про то, как Поль всех зовёт? — Ацуши кивает. — Гин мышкой. «Сhérie» ты и сам догадаешься, просто «дорогая». «Мon natif» — «мой родной», а Кёка «ma fleur», по-нашему «мой цветочек». Он и тебе потом какую-нибудь кличку даст, помяни моё слово. Котом звать будет или тигрёнком…