***
Утро начинается с того, что на живот Ацуши ложится увесистая папка, состоящая из плотно сшитых отпечатанных листов. — Это что? — округляет он глаза. Ожидает услышать что угодно: от «подержи, это мой отчёт за месяц» до «мне надоели твои кошмары, прочитай, как от них избавиться». Но Рюноске не упоминает о ночном происшествии и словом, отвечает, застёгивая на ходу рубашку: — Моя родословная. В своеобразном виде. И подробная. Почитай, только никому не показывай. — Зачем мне твоя родословная? — откровенно не понимает Ацуши. Бормочет: — Ты ведь не пёс… Я тебе и на слово верю. Зачем это? — Для общего развития, — обрывает Рюноске возражения. С нажимом повторяет: — Почитай. Ацуши опасливо приоткрывает папку, заглядывает и тут же захлопывает, прижимая к груди. — А мне можно это смотреть? Рюноске как-то неоднозначно пожимает плечами, а потом его окликают из коридора, и он покидает комнату, оставляя Ацуши обниматься с кипой потрёпанных, но добротно скреплённых листов. Сначала он прячет её в тумбочку, потом забывает, и руки до «книги» доходят только следующим вечером, когда он пристраивается в уголке дивана в пустой гостиной и какое-то время проводит, осторожно поглаживая папку по плотному картонному корешку. Чуть не роняет странный подарок на пол, когда Чуя-сан, из ниоткуда выросший в дверях комнаты, громко чихает, вдохнув пыль с ближайшей книжной полки. Обращает внимание на Ацуши он почти сразу, с интересом приглядывается к тому, что тот держит на коленях, и резюмирует: — Знакомая вещица. Не против? Ацуши мотает головой, и старший присаживается рядом, почти касаясь плечом его плеча. Ацуши украдкой тянет носом, вдыхая почти физически тёплый запах. — Мне нельзя было, да? — предполагает осторожно, и получает в ответ усмешку. — Да ладно тебе, — отмахивается Чуя-сан. — Вряд ли ты уже от нас куда-то денешься, так что семейные скелеты в шкафу семейными и останутся. Держи, глазей, — и папка с негромким хлопком опускается обратно ему на раскрытые ладони. Ацуши открывает спрятанные в картон пожелтевшие страницы и прикидывает, сколько лет тексту, набитому явно ещё на машинке. Будто прочтя его мысли, мужчина продолжает: — Знаешь, когда я впервые держал её в руках, — Ацуши переводит на него заинтересованный взгляд, — казалось, я прикасаюсь к какой-то сумасшедшей тайне. К чему-то сокровенному. Только подумай: секрет, которую не знает больше никто — никто! — во всём мире, — по мягким сухим губам скользит короткая улыбка. — Потом, со временем, понял: это не тайна, это история, — он смотрит на Ацуши, легко треплет его по волосам. Ацуши слушает так внимательно, будто они на уроке, и это, должно быть, кажется старшему забавным. — История, так уж вышло, нашей с тобой семьи. — Здесь правда всё-всё написано? Чуя-сан пожимает плечами. — Основные события. Ацуши рассеянно перелистывает страницы сплошного, однородного текста, разделённого на большие абзацы. Мужчина приобнимает его за плечи, и Ацуши, даже при том, что Дазай постоянно так делает, тушуется, розовея щеками. — Кто это написал? — спрашивает он, чтобы поддержать разговор и отвлечься. — Он уже мёртв, — отзывается Накахара. — Я никогда его не видел, если честно. Но он точно был. Сомневаюсь, что Ринтаро-сан лично сидел и набивал этот текст в свободные от работы часы. Ацуши почти хихикает, когда живой образ тут же рисуется в голове, но неуместные плоды расшалившегося воображения оставляет при себе. Мужчина, будто забывшись, принимается монотонно поглаживать его по плечу, и, если сначала Ацуши почти отодвигается, через полминуты это начинает успокаивать. Если подумать… Никто не поймёт его лучше, да? Они ведь похожие. Даже этими бешеными способностями. Интересно, он был так же, как Ацуши, шокирован известием, что его босс — отец его парня, или отнёсся спокойнее? Наверное, ему было тяжелее. Если верить рассказам Осаму-сана, тогда были очень неспокойные времена. — Чуя-сан, — зовёт он. Нервно закусывает губу, когда омега издаёт негромкое «М?». Осторожно, будто по тонкому льду идёт, спрашивает, зажмурившись и сжав пальцами картонные корешки: — А если… — замолкает, когда чужая ладонь мягко накрывает его руку, отцепляет пальцы, виновато потупившись, невольно вспоминает недавний разговор с директором. Если всё окажется зря, он только попусту разозлит родителя своего альфы. Так же, как деда до этого. Хотя Юкичи-сан ведь злился не на те слова Ацуши, правда? Он злился и до них. — Если Рюноске меня бросит? Тогда ведь я не буду частью семьи. Цепкий взгляд голубых глаз тут же впивается в напряжённое лицо. Рыжие брови плавно сходятся к переносице. — С чего бы это? — голос Чуи мгновенно становится строгим, звучит с полувозмущением. — Поссорились что ли? — Нет! — быстро протестует Ацуши. Закрывает папку, откладывая в сторону, отсаживается подальше, воспользовавшись тем, что Накахара от одной этой фразы тут же убрал руку с его плеч. — Но может же такое быть. — Знаешь, сомневаюсь, что он звал бы замуж омегу, которого собирается бросать, — серьёзно сообщает Накахара. Ацуши бормочет: — Он ещё никуда меня не звал. И старший тут же кривится, обнажая ровные белые зубы. — Да? — уточняет, и Ацуши понуро кивает. — Значит, трусит, — припечатывает мужчина. Фыркает раздражённо, мгновенно выходя из себя: — Вот засранец, хоть бы где папашины гены пригодились, когда надо! Тот вообще не церемонился… — Ацуши не знает, что на это ответить и надо ли вообще отвечать, поэтому только удручённо молчит. Историю о том злополучном предложении он слышал ни раз. Чуя-сан, вздохнув, разводит руками: — Тогда по-другому: сомневаюсь, что он знакомил бы с нами омегу, которого собирается бросать, — с этим поспорить бы, но достаточно тяжело подобрать слова. Ацуши кивает не слишком уверенно, и цепкий взгляд незаметно теплеет. — С чего взял хоть? — усмехается мужчина незло. — Он сказал что-то не так? — Нет-нет, всё хорошо! — мотает Ацуши головой. Видит, как в сплошной синеве разгораются смешинки, и алеет ушами. — Просто… — он проводит рукой по воздуху от своего подбородка к коленям: — Разве здесь есть что-то такое? — Ты показываешь на всего себя, — серьёзно подмечает Накахара, но губы подрагивают, готовые вот-вот сложиться в улыбку и выпустить смех. — Что «такое» ты хочешь, чтобы в тебе было? Ноги от ушей и лицо куклы? Так тогда манекены замуж звать можно, — Ацуши хочет сказать расстроенное «вы не понимаете», но не успевает, потому что крепкие тёплые пальцы успокаивающе обхватывают ладонь. — Послушай, я не знаю, что в голове у тебя, — Чуя заглядывает ему в глаза, — но я знаю, что в голове у моего сына. Он тебя не бросит. Не парься. Он в тебе по самые уши и уже не выберется. Ацуши робко улыбается, машинально сминая штанину, трётся щекой о чужое плечо. Спрашивает, прикрыв глаза: — Зачем вообще Рю всучил мне эту штуку? — Осаму велел, — легко сдаёт мужа Накахара. — Ты правда почитай, она нудная, конечно, но если по диагонали, то терпимо. На учебник похоже. — Он вам что-то говорил? — заподозрив неладное, невзначай спрашивает Ацуши, но сомневается, что «безобидными» вопросами проведёт старшего. — Осаму-сан. Он странный в последнее время. — Он последние лет двадцать странный, — заверяет Чуя-сан. Хмыкает. — А что он должен был мне говорить, Ацуши-кун? Ацуши ёжится и неопределённо жмёт плечами. Уточняет опасливо: — А Юкичи-сан… — Да не темни ты уже. Никто мне ничего не говорил, — обрывает старший омега, снова посуровев. — А если за Рюноске переживаешь, выкинь это из головы. Что у тебя за дурацкие идеи? Ты же не дворовая кошка и не вещь, чтобы тебя выкидывать. Уж точно не так я воспитывал сына. — Извините, — шепчет Ацуши потерянно. — Могу представить, — не обратив внимания на его слова, продолжает Накахара, — что ты там себе думаешь. Но лучше побыстрее раздумывай обратно. Нервные клетки понапрасну сожжёшь, — Ацуши быстро кивает, опустив голову. Чуя-сан, кажется, проникается его разбитым видом, потому что следующие его слова звучат контрастно мягко, почти ласково: — Вы хорошая пара. Поначалу все страшно переживают. Я тоже с ума сходил первые месяцы. Если переживаешь, скажи об этом Рю. И не бойся ничего. Ладно? — Хорошо, — шепчет Ацуши, сцепляя руки в замок. Помолчав в смятении, добавляет: — Спасибо вам большое.***
Разговор застаёт их в не самой удачной обстановке — пусть начинается он в уединении в комнате, в итоге рядом оказывается слишком много действующих лиц, и Ацуши чувствует, что готов на месте умереть от стыда. Рюноске осторожно опускает ему в ладонь кольцо, уроненное секунды назад на пол дрогнувшей рукой, но Ацуши только мотает головой, смотря широко распахнутыми глазами. Где он только его взял? — Нет? — тихо переспрашивает Рюноске, и в голосе его такое удивление, что Ацуши становится совсем тошно. — Я не знаю, — беспомощно шепчет он. Возвращает было тонкий золотой ободок в руки альфы, но тут же, будто обжёгшись, делает ему навстречу робкий шаг. Чувствует на себе взгляды, оборачивается нервно. У родителей Рюноске одинаково нечитаемые выражения лиц, но Ацуши замечает — или хочет заметить — в синих глазах тихий упрёк. И не Рюноске, а им он почему-то пытается объяснить: — Я всегда был никем. Не сын. Не внук. Не брат. Не племянник. У меня никого не было. А сейчас… Так не бывает, понимаете? Так не бывает. Не может всё быть так хорошо. — Ацуши, — зовёт его Рюноске, взяв за локоть твёрдой рукой. Тянется куда-то к лицу, и Ацуши запоздало понимает, что он стирает с его щеки выкатившуюся слезу. Расстроенно смаргивает непрошенную влагу, стыдливо опустив голову. Как маленький… — Рю, прости. Прости меня. Я не могу. Рюноске тут же отдёргивает руку, тоже, кажется, смотрит на родителей, и что-то есть такое в этом взгляде, что заставляет их обоих одновременно из безучастных наблюдателей сделаться действующими лицами. Ацуши поддаётся тёплым ладоням, обхватывающим лицо, смотрит на совершенно спокойного Накахару виновато. Он ведь обещал ему ничего не бояться… — Ничего, — почти мурлычет Чуя секундой позже, будто мысли его прочитав. — Всему своё время. Тш-ш… Краем глаза Ацуши видит, как Осаму-сан опускает на плечо сына руку. — Я очень хочу, — признаётся почему-то снова совсем не Рюноске. — Очень-очень. Но всё вокруг меня только рушится. Я всё испорчу… — Пока ведь не испортил, — хмыкает Осаму-сан. Чуя-сан бросает на него предупреждающий взгляд. Разворачивает Ацуши за плечи к безмолвствующему Рюноске, которые уже успел куда-то спрятать злополучное колечко. — Ты ничего не испортишь, — заверят тот. Ацуши отдаёт ему в ладони свои руки, позволяя ободряюще сжать и чуть потянуть на себя. — Но мы можем не сейчас, — Ацуши смотрит на альфу во все глаза. — Можем через месяц. Через год. Когда скажешь. Я спрошу ещё раз, позже. Когда будешь готов. Это же просто формальность, она ничего не меняет. Ацуши кажется, что тонна горячего воздуха придавливает его тело прямо от макушки к полу, и стоять становится невыносимо тяжело. — Прости, пожалуйста, это было ужасно глупо, — выдыхает он. Рюноске прижимает его к себе, и Ацуши обвивает его тонкими руками, приникнув щекой к груди. Обнимает альфу так крепко, что у того почти трещат кости. — Не извиняйся, — останавливает он. — Между нами всё хорошо. Остальное подождёт, — Ацуши кивает, облегчённо выдохнув. С одной стороны, безумно хочется, чтобы кольцо, наконец, село на палец, но это кажется той самой точкой невозврата. Ацуши позволит себе поверить, а после будет ещё больнее, когда всё сложится карточным домиком и останется сиротливо лежать в его выжженной душе. — Я люблю тебя, — произносит Рюноске ровно. — Когда ещё раз подумаешь о плохом, сразу скажи, и я это повторю. Буду повторять столько раз, сколько будет нужно. Ацуши утыкается носом куда-то ему в надплечье, смотрит рассеянно на ковёр, обняв чужое тело цепкими руками. — За что мне это всё? — спрашивает с тихой задумчивостью. — Так хорошо… — Счастье ведь не всегда нужно заслуживать, — серьёзно рассуждает Рюноске. — Оно просто случается. Ацуши ничего не отвечает, прикрывая глаза. Они стоят так ещё некоторое время, прежде чем Чуя-сан не издаёт негромкое покашливание, напоминая, что они, вообще-то, во Вселенной не одни. Ацуши, смутившись, выворачивается из объятий альфы и трёт предательски зачесавшийся кончик носа. — Вы закончили? Можем ужинать? — интересуется Осаму-сан, приподняв брови. Рюноске тянет Ацуши за руку к выходу из комнаты, пока омега не тормозит пятками и не оборачивается на наставника. Окликает неуверенно под недовольными взглядами: — Подождите. Мне… Мне же можно остаться? Чуя-сан, прыснув, небольно толкает его в спину, ворчит: — Пойдём уже, дурачок.