Гарри Поттер и золотой глобус.

«Что, черт возьми, это было?» — почти закричал мальчик с изумрудными глазами, обращаясь к фигуре, с которой он теперь столкнулся. Он только что вернулся оттуда, куда его послала фигура, это было похоже на сон, но он не мог взаимодействовать с ней, он был только зрителем. Вот почему он был так зол прямо сейчас. Сон, который он только что видел, уже находясь во сне, слишком сильно напомнил ему то, что он уже испытывал раньше, и ему это не понравилось. Это было похоже на его сны о Волдеморте, которые он видел перед Чемпионатом мира. Хуже того, это было похоже на видение, которое юный Том Риддл заставил его увидеть в своем дневнике на втором курсе. Что бы это ни было, это заставило Джинни, застенчивую девушку, которую он знал, нападать на многих учеников. Он понятия не имел, что это было, но он был уверен, что это было что-то темное, управлять человеком, как марионеткой, определенно не то, чему вас учат в школе. Видение показало ему двух волшебников, спасающихся от орды чего-то, он не мог точно сказать, чего именно, потому что сосредоточил все свое внимание на двух молодых людях. Их внешний вид выглядел прямо как из средневекового фильма. Кольчуга, доспехи, кинжал и ножны для одного из них. Гарри привлекло внимание не их снаряжение, а скорее их название, которое было более интригующим. Они называли друг друга Салазар Слизерин и Годрик Гриффиндор, и они были так дружелюбны, как только могут быть два лучших друга. Это была самая безумная вещь, исходящая из его видения, как он мог даже представить, что эти двое были друзьями, как будто из всего, что он слышал в Хогвартсе, они были противоположностью друг другу. Может быть, тогда это было неправдой. Он пришел к выводу. Подождите минутку, если я так думаю, это означает, что я принял эту фигуральную речь, когда это произошло? «Ну, я только что показал вам воспоминание, на самом деле мое», — последовал ответ. Итак, это как и раньше, воспоминание, может быть, это все еще Волдеморт. Может быть, он нашел свой путь в моем сознании и теперь пытается разрушить меня изнутри. «Не сравнивай меня с этой тварью, мы не только не на одном уровне, но и его существование зависит от чего-то отвратительного», — ответила фигура, и хотя его слова были резкими (хотя я не возражаю), он не выглядел сердитым или даже отвращенным. Тем не менее, Волдеморт ни за что не стал бы так говорить о себе, даже пытаясь контролировать меня или что-то в этом роде. «Что ты имеешь в виду, он полагается на что-то отвратительное? Он больше не пьет кровь единорога. Не так ли?» — спросил Гарри, задержавшись на последней части предложения с цифрами. За вопросом мальчика последовало молчание, фигура подняла руку к подбородку, как будто он обдумывал все «за» и «против», которые мог принести его возможный ответ. После того, что, казалось, длилось целый час, фигура, похоже, пришла к какому-то выводу. «Нет, больше никакой крови единорога, это даже не такой отвратительный подвиг. Нет, я имел в виду что-то другое, но пока тебе не нужно это знать. Ты еще не заслуживаешь такого знания.» Гарри промолчал, хорошо зная из их прошлого общения, что фигура не будет продолжать свои объяснения. Тем не менее, он размышлял о том, какую информацию он собрал. Во-первых, фигура не думает, что пить кровь единорога — это что-то настолько отвратительное, что противоречит тому, что мне сказали, Во-вторых, он утверждает, что у Волдеморта есть что-то отвратительное, что пока сохраняет ему жизнь, что-то еще более отвратительное, чем кровь единорога. Ну, та часть, где он полагается на что-то, чтобы остаться в живых, — это в значительной степени то, что сказал мне Дамблдор. Он уверен, что он не мертв, это предположение должно на чем-то основываться, и, по-видимому, эта фигура знает, о чем идет речь. «Ладно, давай больше не будем об этом, я привел тебя сюда не просто так, и, к сожалению для тебя, не для того, чтобы говорить об этом существе. Это было для того, чтобы поговорить о твоих недостатках в искусстве благородной Магии, и почему быть под моим крылом на самом деле твой лучший выбор.» Сказала фигура, прерывая его дальнейшие размышления. «Ты имеешь в виду благородное искусство Магии, а не искусство благородной Магии», — сказал Гарри просто так. «О… Да, именно это я и имел в виду. Довольно трудно следить за языком и быть совершенным в нем, и моя память уже не та, что раньше». Фигура ответила легким смешком. Если то, что он показал мне, реально, я мог бы учиться так, как если бы жил с основателями Хогвартса, и кто мог бы помочь мне лучше, чем те, кто основал школу, в которую я хожу. «Хорошо, я принимаю. Не то чтобы мне все равно было что терять. Но как мне тебя называть? Я продолжаю думать о тебе как о «фигуре», и это довольно странное название.» «Ха, как раз тогда, когда мне это начало нравиться. Увы, я думаю, все хорошее когда-нибудь заканчивается. Что касается моего имени, то у меня их было много на протяжении всей жизни, но то, которое мне нравится больше всего, то, которое мне подарила моя дорогая мама, — это Хаос.» ΩΩΩΩΩΩΩΩΩ Когда Гарри проснулся на следующее утро, ему показалось, что он проспал не более трех часов, он так устал, что не принимал участия ни в каких обсуждениях, происходивших в Норе. И это, должно быть, было очевидно для его друзей, по крайней мере, Гермиона пыталась понять, что с ним произошло. «Это из-за того, что произошло на чемпионате мира?» Она спросила его. «У меня есть проблема, я продолжаю вспоминать зверства, которые произошли в тот день, и тот факт, что рабство все еще является нормой в волшебном мире! Можете ли вы в это поверить, как будто это так старомодно. Неужели они не думают о бедной семье, которую эльфы должны оставить позади?» Гарри не слушал больше ее первой фразы, чувствуя, что она будет разглагольствовать еще час. Он продолжал кивать головой после того, как заверил, что его усталость не имеет ничего общего с кошмарами или чем-то, связанным с Чемпионатом мира. Когда миссис Уизли заговорила со своим старшим сыном в надежде, что он, наконец, постригется покороче, послышался хлопающий звук. Хедвиг вылетела из окна прямо на него. «Привет, девочка, как прошел твой полет? Хорошо? Вот, возьми этот бекон, ты это заслужила.» Гарри дал ей кусочек своего завтрака. «Кто самая лучшая девушка? Хмм. Да, это ты, Хед.» Гарри заговорил с ней. Привычка, которую он приобрел, проведя два месяца в одиночестве в маленькой комнате только с Хедвигой. Это кует узы. К ее когтю было прикреплено письмо, оно пахло лавандой и крыжовником. Хороший вкус. Он был так поглощен своей совой и письмом, которое она несла, что не заметил, как все замолчали. Билл и Чарли, видя, как он продолжает, Хедвиг оба сдерживали смех. Миссис Уизли ласково улыбалась ему, на лице Гермионы была улыбка, но ее глаза жаждали ответов. Рон, со своей стороны, просто выглядел любопытным, но не слишком. Реакция, которая была самой странной, была у Джинни, она смотрела на Гарри горящими глазами, если бы ее взгляд мог гореть, его письмо превратилось бы в пепел. Только близнецы были заняты чем-то другим и не замечали того, что, казалось, происходило у них на глазах. Однако Гарри не видел ничего, кроме письма. За исключением Гермионы, это был первый раз, когда он получил письмо от девушки. В какой-то момент Билл и Чарли, должно быть, заметили запах или даже женскую надпись на письме, потому что они начали свистеть и смеяться. «Молодец, мальчик», — сказал Чарли, положив руку ему на плечо. «Итак, как тебя зовут?» Это, казалось, разбудило Гарри, потому что он покраснел и попытался освободиться от сильной руки, привязанной к нему. «Это просто друг, почему ты думаешь, что это девушка, у меня может быть друг-мужчина, которого ты знаешь». «Я никогда не спрашивал о девушке, Гарри, я просто спросил тебя, как зовут твоего друга», — Чарли торжествующе посмотрел на него. Гарри был так смущен, что мог бы вырыть яму голыми руками и начать там жить. Он не хотел, чтобы к нему приставали, поэтому пробежал весь путь до спальни Рона. Смех преследовал его, пока он не закрыл дверь чрезмерно оранжевой спальни. Он сел на кровать и развернул надушенное письмо. Дорогой Гарри, Я был очень удивлен (в хорошем смысле), когда увидел, что пришло ваше письмо. Сначала я не мог понять, у кого из моих друзей такая красивая сова. И знаешь что? Даффи знала, что это твое, она даже сказала, что ее зовут Хедвиг, это правда? Она радостно заулюлюкала, когда Даффи упомянула это имя, так что, думаю, так оно и есть. Чтобы ответить на ваши опасения (и мне приятно знать, что вы беспокоитесь), мы были в безопасности. Мы вернулись домой сразу после матча, так что с нами ничего не случилось, но как насчет тебя? Папа не стал рассказывать мне подробности, но, хотя жертв не было, я слышал, что это было страшно, ты в порядке? Знаешь, ты задел гордость Даффи, она никогда в этом не признается, но я вижу, как она разочарована, потому что ты не написал ей письма. Я не позволю ей увидеть то, что я написал, так что не ходи и не говори ей! Следующее письмо от Даффи, постарайся больше не разочаровывать ее! Еще раз спасибо, что спросили! Астория Гринграсс. Гарри выдавил улыбку, хорошее настроение молодой девушки передалось и ему. Она действительно нравилась ему, независимо от того, к какому дому она принадлежала. Гарри проверил и нашел маленький листок бумаги, размером примерно в четверть того, что был у Астории. Он развернул его и увидел несколько слов, написанных на нем. Гончар, Я в безопасности, Спасибо, что спросили Асторию, Пока. Хм, немного холодновата, не так ли? Гарри задумался. Она действительно старшая сестра Астории? Они действительно семья? Что ж, честно говоря, давайте посмотрим на Перси и его братьев, может быть, всегда найдется член семьи, который отличается от них. Теперь это Астория или Дафна? Затем Гарри взял перо и последовал совету младшего Гринграсса. Он написал Дафне письмо, объяснил, почему не хочет писать ей отдельное письмо, и пообещал, что больше этого не сделает. Затем он ответил на звонок Астории. Гораздо легче иметь дело. ΩΩΩΩΩΩΩΩΩ Путешествие в Хогвартс-экспрессе большую часть времени проходило спокойно. Они поговорили с Невиллом о его каникулах. Судя по всему, он не поехал на чемпионат мира. Здесь нет ничего удивительного, все знают, как он держится на метле, он, должно быть, ненавидит квиддич. Гарри не принимал большого участия в разговоре, просто вставляя слово каждые пять минут, он был слишком измотан, чтобы делать что-то большее.