***
Огромный рынок был центром притяжения множества обитателей города. Фазиль больше всего любил прилавки с едой: тут тебе и куски мяса разложены, и птичьи тушки висят, и рыба всяческая лежит — и большая, и мелкая... Копчёные окорока, колбасы, связки сосисок! А молочные отделы?! Жирное молоко, где на четыре пальца сливок собирается; жёлтое сливочное масло, густейшая сметана, сыры на любой вкус! А поодаль, у старой крепостной стены, оставшейся ещё со стародавних времён, когда город тут и заканчивался, — дымящая и чадящая святая святых, где орудует повар, жарит и мясо, и рыбу, и сосиски. Какие там стоят запахи! Кусок мяса жарится на вертеле, покрываясь золотистой корочкой; с него, шипя, капает жир, и ты берёшь этот кусок, нежный внутри, хрустящий снаружи, и вцепляешься в него зубами... Фазиль с усилием сглотнул и заставил себя отвлечься. Забесплатно в этом мире ничего не бывает, особенно для него, а посему надо добыть денег. Способов у него было много. Первым делом он отправился к часовенке у входа на рынок. У часовенки висела деревянная копилочка, куда верующие кидали монетки. Копилочка снизу немного рассохлась, и если подлезть когтем снизу, то нет-нет, да и выпадет монетка. Самая мелкая, конечно; большая в щель не пролезет, но лиха беда начало! Фазиль считал, что бог на него за это не обидится. Улучив момент, он подкрался к копилке и, воровато оглядываясь, добыл несколько монеток. Больше из копилки ничего не вытряхивалось, и Фазиль оставил её, пока какой-нибудь особенно рьяный священник не обиделся на него вместо бога. В этот день список его дальнейших подвигов был таков: 1. Собирал оброненные монетки под прилавками, пока его не прогнали продавцы. 2. Продавал бесплатную клозетную бумагу. 3. Сломал задвижку в дамской туалетной комнате, а затем взимал плату за то, чтобы посторожить дверь. 4. Украл с прилавка тарелку с бесплатными кусочками сыра на пробу и продал их рабочему люду в той части рынка, где торговали инструментами и прочими железками. 5. Помог пожилой подслеповатой даме донести корзинку с покупками и поймал для неё извозчика. 6. Взял с нервного молодого продавца рыбы плату за то, чтобы перестать прохаживаться вдоль его прилавка, пристально поглядывая на огромную щуку и облизываясь. Неустанным трудом он заработал несколько горстей мелких монеток. Взобравшись на черепичную крышу рынка, подальше от всяческих ворюг и мошенников, которых тут шмыгало великое множество, он пересчитал свой заработок и убедился, что его как раз хватит на добрую порцию жареного мяса, а то и на соус. Сердце его возрадовалось. Перед встречей с обедом Фазиль как мог прихорошился, пальцами расчесал хвост, пригладил кисточки на ушах и отряхнул рубашку. Тарелка жареного мяса манила, он уже видел золотистую корочку, уже чувствовал запах. Солидной поступью обладающего деньгами фелида он отправился к крепостной стене и по старым истёртым ступеням вошёл в небольшое помещение, наполненное восхитительными запахами и шипением жира на раскалённых угольях. На скамьях сидели те, кто уже успел причаститься, и сосредоточенно жевали. Повар священнодействовал, переворачивая куски мяса на решётке. Ноздри Фазиля затрепетали, рот наполнился слюной, а душа преисполнилась блаженства. Он выгреб все свои монетки и подошёл к прилавку, отделявшему служителя кухни от остального мира. — Доброго дня вам! — изысканно поздоровался он, изогнув хвост в знак самого почтенного приветствия. — А позволите ли мне спросить... Повар отвернул раскрасневшееся, лоснящееся лицо от решётки, увидел Фазиля и вдруг выпучил глаза и заорал: — Ну-ка пошёл вон! Вон! Брысь отсюдова! Хвост Фазиля метнулся из стороны в сторону, а сам Фазиль растерянно отступил, дёрнув ухом. — Тут, наверное, вышло недоразумение... — начал было он, намереваясь объяснить, что он не воровать собирается, а очень даже тратить честно заработанное. Но повар даже слушать не стал, снял перекинутое через плечо полотенце и замахал на Фазиля, словно тот был надоедливой мухой: — Ты гляди, наглый какой! Вон пошёл! Фу! Фу! — Да я ведь... — попытался Фазиль оправдаться в последний раз, но тут его взяли сзади за шиворот крепкой рукой. — Сказано — не положено, значит, не положено! — пророкотал у него над ухом густой бас человека, от которого густо пахло жареным мясом и табачищем. В следующий момент могучая сила подняла Фазиля в воздух, пронесла пару шагов и придала ускорение сзади. С таким трудом собранные монетки со звоном рассыпались и покатились по брусчатке, а сам Фазиль с удивлением обнаружил прямо у себя под носом неровные камни мостовой. Сзади раздавался дружный смех и восклицания навроде «как полетел, а? как полетел!» Колени и локти саднило, но хуже всего было самолюбию. Фазиль стиснул зубы и попытался было подняться на ноги, как вдруг перед его взором возникли потрёпанные, с истёртыми носами сапоги и наконечник трости, а смех резко смолк. — Вы не сильно ушиблись? Подняться сможете? — раздался спокойный голос, а следом к Фазилю протянулась рука. Взявшись за эту крепкую, тёплую руку Фазиль поднялся на ноги и оказался нос к носу со среднего роста полуседым человеком, облачённым в серо-зелёную шинель. Эта вот шинель, да ещё тот факт, что плечи у человека были такими широкими, что на них можно было роялю поставить и четырёх дочек Кайясов посадить кадриль играть, и ещё места бы сплясать хватило, видимо, и стали причиной того, что смеющиеся умолкли и предпочли поскорее убраться обратно в таверну. — Благодарю вас, — чопорно сказал Фазиль, оглядывая себя и оценивая ущерб. Штаны выдержали, а вот ветхая рубашка разорвалась, и локоть был в грязи и крови. — У вас кровь. Идёмте-ка я вам помогу, — сказал человек и подвёл Фазиля к поилке для лошадей, в которую вода изливалась из каменной драконьей морды. Человек набрал в горсть воды, обмыл Фазилю локоть, потом пошарил по карманам, достал клетчатый носовой платок таких размеров, что в него можно было завернуть младенца, и довольно ловко организовал Фазилю повязку. — Вот так... Ничего, жить будете, — сказал он с улыбкой. — Платок можете себе оставить. — Спасибо, — пробормотал Фазиль, обуреваемый сложными чувствами. — Да не за что. Не все люди поганцы. Ну что ж, до свидания, — человек легонько хлопнул его по плечу и ушёл, опираясь на трость и сильно припадая на одну ногу. Фазиль смотрел ему вслед; в один момент хотел было окликнуть, но не стал, развернулся и пошёл прочь. Монетки, конечно, растащили уже, да ему и не было до них дела. Он ушёл с рынка, попетлял немного по улочкам старого города, потом взобрался по водосточной трубе на крышу трёхэтажного дома и сел, прижавшись спиной к тёплому дымоходу. Ветер забирался под рубашку, но труба приятно согревала, и Фазиль, устроившись поудобнее, достал из кармана добычу — толстый кожаный кошелёк. Тот человек, он сам виноват, конечно. Этот кошелёк так соблазнительно высовывался из внутреннего кармана шинели! Того и гляди упал бы, и кто-нибудь его бы украл... Фазиль сначала и не хотел его трогать, но всё так удачно сложилось, человек ничего и не заметил. Он вообще-то редко воровал впрямую. Иной раз увидишь матрону, которая у прилавка с таким азартом торгуется, что обо всём на свете забыла; чего проще пройти рядышком и свистнуть кошелёк? А не станешь, пожалеешь, подумаешь — у неё же дети дома, кормить нечем будет. Фазиль мог тиснуть еду, смошенничать по мелочи, а то и в картишки сжульничать, если кто сядет с черноухим фелидом играть, но кошельки обычно не трогал, жалел людишек. Они вот только его не жалели! Фазиль открыл кошелёк, и сердце у него радостно подпрыгнуло: он увидел целую пачку розовых свеженьких купюр! А в отделении сбоку ещё и монетки лежали, приятно позвякивая. Сколько денег! Можно и с хозяйкой расплатиться, и туфли новые купить, а то, может, хватит даже на набор щёток! Или на приличную жилетку с тёплой подкладкой и красивой вышивкой. Фазиль мечтал о зелёном с золотом шитье, считая, что именно такая расцветка будет сочетаться с его чёрными волосами и зелёными глазами. Он представил, как в новой жилетке и сафьяновых сапожках приходит к хозяйке, независимо задрав хвост, и шлёпает перед ней купюры: видала, мол, ведьма эдакая? Потом он, конечно, съедет с этой квартиры, ещё не хватало — жить там, где в тебя тычут метлой! Налетевший порыв ветра заставил его содрогнуться и вернуться к реальности. Он хотел было вынуть деньги и пересчитать, но не тронул, застыл в нерешительности. Тот человек — он, понятно, солдат: шинель военная, хромает, с тростью ходит — стало быть, раненый. Ну и плевать Фазиль на них хотел, они хорошо теперь устроились, им пенсию платят от королевского имени и дома дают. А в кошельке-то, наверное, вся эта пенсия и есть, вон какие деньги свеженькие, нетронутые. Сейчас к тому же начало месяца, вот и ходил, наверное, пенсию получать. Но какое до этого Фазилю дело?! Солдат — он новую пенсию получит уже в следующем месяце, а Фазилю, может, никогда больше такой случай не представится! Ему-то никто никаких пенсий не платит! А ведь помог ему этот солдат. Перевязал. И обращался по-хорошему, даже «вы» говорил, чего, по правде говоря, Фазиль отродясь не слыхивал. Старшим Кайясам, и то люди часто «тыкают», хоть те и уважаемые горожане, а уж оборванцу Фазилю, у которого даже приличествующей жилетки нет, сам человеческий боженька велел говорить презрительное «ты». В носу защипало, и Фазиль сам на себя разозлился и сам себя обругал вслух: — Чуть-чуть с тобой по-доброму, и ты размяк?! Его речи вспугнули голубя, который последние пять минут прогуливался по коньку крыши, цокая по жести, будто и не птица, а целая лошадь. Фазиль проводил голубя взглядом и снова повертел в руках кошелёк, вынул деньги, пересчитал — экая сумма! на всё хватит! В пустом кошельке обнаружилась карточка, на которой аккуратным почерком было выведено: «Собственность Б.С. Сады, Яблоневый тупик, дом 32» «Сады»... Последняя станция монорельса, самый сельский пригород, дальше уже только поля и фермы. И чего Фазиль там не видел? Там небось ещё снег не сошёл... На часовой башне пробило шесть, и дом под Фазилем слегка завибрировал — монорельс подъезжал. Последняя электричка. Он на ней, конечно, не поедет... В следующий момент Фазиль сунул кошелёк за пазуху и спустился по водосточной трубе, грохоча жестью так, что на втором этаже со стуком распахнулись ставни и недовольная гражданка поинтересовалась, какого пса тут происходит. Но Фазиль уже её не слушал: перепрыгивая лужи, он мчался к станции монорельса. Взлетел по ступенькам наверх, перемахнул турникет, который следовало открывать жетончиком, погнался за электричкой и в последний момент прыгнул и уцепился за железные трубы сзади. «Дурак ты, Фазиль», — сказал он себе, когда монорельс, набирая скорость и пугая гудками жителей окрестных домов, помчался вперёд.***
На станцию «Сады» Фазиль приехал уже в сумерках и сразу понял, какую ужасную глупость затеял. Снег тут действительно ещё не растаял, лежал где грязными ноздреватыми сугробами, где — сплошной гладкой коркой наста, а где-то под ногами чавкала ледяная каша, от которой газеты в туфле быстро размокли, и теперь Фазиль шёл всё равно что босиком. Замёрз он страшно, но что ему ещё оставалось, кроме как искать Яблоневый тупик и дом тридцать два? Он петлял по узким улочкам, застроенным небольшими домиками в один и два этажа; в окнах уютно горел свет, и легко было представить, как люди (а может, и фелиды, почему бы тут не жить почтенным — не чета Фазилю — фелидам) садятся всей семьёй ужинать, смеются и перешучиваются, в камине потрескивают дрова, а на столе дымятся тарелки со вкусной едой... Например, с отбивной в луковом соусе. Но в реальности не было ни соуса, ни отбивной, ни картофельного пюре с доброй ложкой сливочного масла. Был лабиринт улочек и холодный ветер, пробирающий до костей, а в довершение ко всему с неба полетела мелкая колючая дрянь, так и норовившая ударить Фазиля по ушам. Сунув руки подмышки и выстукивая зубами мелодию некоего загадочного танца, он прыгал с одного более или менее сухого места на другое, вглядываясь в таблички на домах. Как назло, нужная улочка не спешила попадаться, всё встречались другие: то переулок «Кривой», то проезд «Большой», параллельный проезду «Малому» и пересекаемый улицей «Диагональной». Прохожих на всех этих улицах не попадалось — не было дураков в такую погоду нос из дому высовывать, только лаяли из-за заборов собаки, эдакие дряни. «Зачем только ты взял этот кошелёк! — клял Фазиль себя на все лады. — А если уж взял, так надо было использовать! Вот что ты теперь делаешь? Нравятся ли тебе твои обстоятельства? Вроде и не ребёнок уже, но такой болван! Замёрзнешь здесь, и найдут под утро твой околевший трупик, и никто не заплачет даже над тобой, скажут, так тебе и надо, чернохвостой сволочи...» На этом трагическом моменте Фазилю прямо под нос подсунулась табличка «Яблоневый тупик, 32». Не веря глазам своим, он моргнул, но то был не мираж и не предсмертное видение, а вполне реальная табличка на вполне реальном заборе, огораживающем ничуть не призрачный двухэтажный дом. У входа горел фонарь, приветливо светилось окошко, и Фазиль чуть не заплакал, представляя, как сейчас тепло, должно быть, внутри. Сверху тебя ничем не посыпает, под ногами у тебя сухой пол, а то, может, и невиданная роскошь — ковёр! И почему это одним всё, а другие пляшут тут перед калиткой, уже не чувствуя обледеневших ног?! Фазиль поднял шум, окликая хозяина, и через минуту дверь отворилась, на пороге показался массивный тёмный силуэт. — Войдите, калитка открыта! — крикнул человек. Вот дурень: это ж кто захочет может войти и унести всё, что заблагорассудится! Фазиль толкнул калитку и предстал перед хозяином дома, стараясь сохранить столько достоинства, сколько возможно сохранить в обледенелом виде. Стоя на пороге освещённой комнаты, на него смотрел тот самый Б.С. Военная шинель сменилась свитером из грубой шерсти, тяжёлые сапоги — мягкими домашними туфлями, но это точно был именно он. Фазиль, пытаясь не стучать зубами, начал было: — М-мы с ва-вами встретились... Но Б.С. его перебил. — Вы до смерти замёрзли, заходите скорей! Хорошенькая у нас весна, — добавил он, глядя на небо и ёжась. Фазиль собирался отдать кошелёк и уйти в ночь благородным героем. В этом было много достоинства. Но человек слаб, а фелид слаб тем более, поэтому Фазиль с преогромным облегчением скользнул внутрь, окунувшись в блаженное тепло и уютные домашние запахи. Первым делом справа от входа он увидел кухню, где горел очаг, а на нём кипела кастрюля. Острый нюх Фазиля мгновенно уловил один из приятнейших запахов в мире — запах куриного бульона. Курица была хорошая, жирненькая, и варилась целиком. Компанию ей под крышкой составляла луковица, а с ней —петрушка и укроп, лавровый лист, перец, морковь и ещё что-то свежее, наиприятнейшее, названия чего Фазиль не знал. Ноздри его затрепетали, улавливая все эти расчудесные запахи, и он поспешил откашляться, чтобы заглушить урчание голодного живота. — Я хотел сказать... — попытался он снова заявить о своём деле, но хозяин дома вновь его перебил: — Вы, пожалуйста, разуйтесь, — добродушно сказал он, — и присядьте у очага, тогда и расскажете, с чем пришли. Там сбоку домашние туфли стоят, вам великоваты будут, но зато сухие... Фазиль моргнул и сглотнул неизвестно отчего образовавшийся в горле ком. Разуваться и снимать рваную, вымокшую и окончательно потерявшую вид обувь было стыдно, но желание протянуть заледеневшие, вымокшие ноги к огню было сильнее. Он молча и быстро переобулся и прошёл в кухню. Б.С., передвигаясь хоть и немного неуклюже, но весьма споро, подставил ему стул, а сам встал чуть поодаль у разделочного стола и принялся резать картошку. — Вы меня простите, что я вас так на кухне принимаю, — говорил он, — но я не ждал гостей. — Да, — сказал Фазиль, придвигаясь поближе к очагу, за чугунной дверцей которого трещало пламя. Тускловатый свет кухонных ламп отражался в медном боку кастрюли и в прочей утвари, развешанной над очагом; пахло куриным супом и печкой. В трубе завывал ветер, в окно постукивал снег; где-то вдалеке лаяла одинокая собака. Так хорошо было здесь! Такой ужасной казалась мысль снова выйти на холодные, недружелюбные улицы! Но он теперь представляет всё своё племя. Пусть Б.С. поймёт, что как не все люди поганцы, так и не все фелиды — воры. — Мы с вами встретились сегодня на рынке, — сказал он и посмотрел прямо на хозяина дома, но тот сосредоточенно резал картошку и даже не поднял взгляда, только кивнул и согласно хмыкнул — мол, да, помню. — И вы, — продолжил Фазиль, — выронили кошелёк. Я вас окликнул, но вы не услышали. Я открыл кошелёк — только для того, чтобы попытаться установить вашу личность, разумеется — и к счастью, там была карточка с адресом и именем... История расползалась, как газеты из туфли Фазиля: ну скажите на милость, почему он, проворный молодой фелид, не мог догнать хромого человека и вернуть ему кошелёк? Прекрасно всё это сознавая, Фазиль задрал подбородок и принял вид гордый и неприступный. Пусть попробует только намекнуть, что тут что-то нечисто; такую оскорблённую невинность получит, какой ещё мир не видывал! Б.С., однако же, ни на что не намекал: он оставил картошку в покое и теперь внимательно смотрел на Фазиля серыми глазами, оперевшись руками об стол. «Наверное, ему трудно долго стоять — с хромой-то ногой...» — мелькнула мысль. Сохраняя эдакую неприступную мину, Фазиль извлёк из-за пазухи кошелёк и положил на стол. Они с Б.С. встретились взглядами, и Фазиль уже был готов опустить глаза, как Б.С. заговорил: — Не знаю, как вас и благодарить, вы у меня камень с души сняли! Тут были все мои деньги за месяц. — Они все на месте, извольте пересчитать, — сухо сказал Фазиль и встал на ноги. Он немного отогрелся и даже почти почувствовал собственные ноги, а значит, пришло время убираться из этой чудесной кухни. Представив, как он побредёт сейчас по темноте и по холоду, загребая снежную кашу и без того мокрыми туфлями, он едва не расплакался, но всё же взял себя в руки. — Я бы не стал вас так оскорблять, — спокойно возразил Б.С., но кошелёк всё же в руки взял. Вынул одну купюру и протянул Фазилю: — Примите в знак благодарности. Фазиль отпрянул и гневно фыркнул: — Вы что думаете, я ради денег?! — он и вправду почувствовал себя оскорблённым до глубины души. — Я от чистого сердца!.. Ну, знаете! — он задрал хвост трубой, демонстрируя стойкость и независимость своей натуры, и пошёл было к выходу. Купюра исчезла; Б.С. остановил Фазиля: — Погодите. Простите, предлагать деньги было неправильно, но я всё-таки хочу вас как-то отблагодарить. Может, поужинаете со мной? Суп почти готов. Суп! Этот божественный суп! Ноздри у Фазиля против воли начали раздуваться, улавливая мельчайшие нотки запахов. Фазиль прекрасно понимал, что не заслужил такого деликатного обращения, и поэтому с его стороны куда достойней было бы гордо отказаться и уйти в ночь, но... он весь день ничего не ел и так страшно замёрз, а тут ему предлагают разделить ужин! Он так изголодался и по вкусной еде, и по хорошему обращению! — Ну... — сказал он, помедлив пару мгновений. — От ужина, пожалуй, не откажусь. — Вот и славно, — сказал Б.С. с улыбкой. — Сядьте покамест к очагу. Картошка сварится, и будем есть. Он снял крышку с кастрюли, выпустив клубы ароматного пара, и порубленная картошка с бульканьем ухнула в бульонные недра. Фазиль попытался как можно незаметнее сглотнуть слюну и с шумом передвинул стул, чтобы заглушить очередные горестные вопли желудка; Б.С. ничего не заметил — или сделал вид, что не заметил? Фазиль не взялся судить. — Вы ведь не из Садов, да? — поинтересовался Б.С., помешивая суп и снова не глядя на Фазиля. — Как же вы в город добираться будете? Последняя электричка давно ушла. Фазиль дёрнул ухом: вот об этом он и не подумал. Холодная гадкая ночь снова предстала пред его воображением, и он едва нашёл в себе силы стойко, хоть и неубедительно, ответить: — Придумаю что-нибудь. — У меня есть другое предложение, — Б.С. по-прежнему на Фазиля не смотрел, всё своё внимание уделяя супу. — Оставайтесь на ночь. Второй спальни у меня нет, но я вам в гостиной постелю. Я там камин топил недавно, и одеяло дам тёплое, не замёрзнете. Не самая удобная постель, но одну ночь так провести можно. Фазиль смотрел на него широко открытыми глазами, и в глубине его души переворачивалось что-то большое, отчего сжималось горло. — Вы... — начал было он и замолчал, не смог продолжить. Справился с собой и сказал не своим, сдавленным голосом: — Кошелёк-то ваш я украл. Вы мне помогли, и вот сейчас со мной, как с нормальным, а мне... «Пинка мне мало дать, — хотел продолжить он, — на улицу надо выкинуть, пусть я там околею от голода и холода!», но Б.С., вздохнув будто бы с сожалением, прервал его: — Ну полно, полно. Вам в суп мясо с грудки положить или лучше с ножки? А кожу едите? «Да знал он всё. Вот с самого начала всё и знал, — понял вдруг Фазиль. — Но со мной всё равно вёл себя вежливо, да ещё извинился! Нет, я не достоин супа этого человека, я должен отказаться и уйти!..» Но Б.С. уже извлёк большой двузубой вилкой тушку курицы и отрезал от неё ломти мяса, потом явились на свет две глубокие миски, и как-то неловко было уже отказываться: человек ведь старался ради него, недостойного. — Я всё ем, — сказал Фазиль, и скоро перед ним стояла полная тарелка супа. К ней был выдан ломоть ржаного хлеба со сливочным маслом, и Фазиль, забыв обо всём на свете, принялся за еду. Ах какой это был суп! Какое было мясо! Какой жирный, наваристый, ароматный бульон! А хлеб! Никогда в жизни Фазиль не ел такого вкусного хлеба и масла! Очнулся он, когда тарелка опустела, а от хлеба даже крошек не осталось, потому что крошки Фазиль бережно собрал и тоже отправил в рот. Спохватившись, что такое поведение не характеризует род фелидов с лучшей стороны, Фазиль смущённо посмотрел на Б.С., который даже наполовину пока тарелку не опустошил, но тот сделал вид, что не заметил дикарского нашествия на суп. — Я, кстати, Бранд, — сказал он и второй раз за день протянул Фазилю руку. Фазиль сжал её обеими своими руками и сказал: — Фазиль. «И я готов за вас умереть», — добавил он мысленно, но вслух этого не произнёс: кажется, Б.С., или проще сказать Бранд, драматических сцен не любил. Вместо этого Фазиль по-деловому спросил, что это такое необычное Бранд добавил в бульон. — Морковь, лаврушку, перец, зелень — знаю, но что ещё там? — Стебель сельдерея. — О!.. Никогда не слышал о таком... — сказал Фазиль, и они заговорили о еде — тема эта была безопасной, у Фазиля прекратили наворачиваться слёзы на глаза, а Бранд перестал деликатно смотреть в сторону. И можно было хотя бы один вечер не думать о холоде и голоде.