Поваренная книга бабушки Летиции

      За окном драли глотку птицы, будто делать им больше нечего. Фазиль сначала удивился: что птицы забыли на каменной улочке, куда выходят окна его мансардной комнатушки? — и только потом вспомнил, что произошло вчера. О том, как он засыпал, воспоминания остались смутные: они болтали про сельдерей и прочие корешки, а потом у него начали слипаться глаза, и Бранд проводил его к спальному месту, где Фазиль и отрубился, едва коснувшись головой подушки.       Он отодвинул одеяло, и солнечные лучи набросились на него со всех сторон, как старые друзья, которые в решающий момент не пришли на помощь, а теперь все вместе пришли извиняться. И где только они вчера были, когда Фазиль чуть в сосульку не превратился? За окном стучала капель и тихонько журчала вода в водосточной трубе, а вот в доме было так по-особенному тихо, как бывает, когда в нём никого нет.       Фазиль потянулся, выпустив когти, зевнул во весь рот и сел на диване, оглядываясь по сторонам. В безжалостном свете солнца было видно, что обстановка бедновата: подвыцветшие ситцевые занавески, кресла старые, с кое-где торчащим наполнителем, а на цветастом коврике у камина и вовсе дырка. Он представил, как возмущалась бы его квартирная хозяйка, окажись она здесь, и тихонько фыркнул. Ему всё равно казалось, что это самый уютный дом из всех, где он когда-либо бывал. Пусть диван и вытертый, но на нём спалось так сладко, как никогда в жизни; а старое лоскутное одеяло так хорошо согревало всю ночь, что большего и просить было странно!       Деревянный пол нагрелся на солнце, и его приятно было касаться босой ногой — такой он был тёплый и шероховатый. В углу мерно тикали большие часы тёмного дерева с маятником, и вдруг захрипели, как осипший старик, поднатужились и пробили восемь раз, наведя большого шуму. Когда они утихли, всё ещё покашливая и поскрипывая, будто жалуясь на тяжёлую работу, за дверью послышались шаги, и вошёл Бранд с холщовым мешком за спиной.       — А, проснулся, — заметил он, заглядывая в гостиную, но не проходя дальше в мокрых грязных сапогах. Фазиль чувствовал от него запахи свежего весеннего воздуха, мокрой шинели... и свежего хлеба. — Кофе?       — Доброе утро, — церемонно сказал Фазиль, поднимаясь и изгибая хвост в положенную этикетом фигуру. — Благодарю за приглашение, сочту за честь!       Бранд как-то странно на него поглядел, хмыкнул и спросил:       — А как смотрите на то, чтоб сначала ванну принять?       Тут только Фазиль сообразил, какое, должно быть, неприглядное зрелище он из себя представляет. Спал он в одежде, потому что вчера слишком утомился, чтобы раздеваться; весь помятый, штаны заляпаны грязью, рубашка порванная и несвежая... Он даже хвост опустил от стыда за свой внешний вид.       — Если вы будете так любезны, что предоставите мне свою ванну, то моя благодарность не будет знать границ.       — Ну какая ещё благо... — Бранд прервал сам себя. — Возьмите пока мешок и отнесите на кухню, а я водогрей растоплю.       Фазиль подхватил мешок. Не удержался, сунул нос, и на него пахнуло восхитительным запахом свежевыпеченного белого хлеба! Рот наполнился слюной, и Фазилю понадобилось мощное усилие воли, чтобы не выхватить каравай из мешка и не впиться в него зубами. Хрустящая корочка и нежный, тёплый ещё мякиш... А рядом что? Фазиль поставил мешок на стол и распустил шнурок, рассудив, что никто его за это метлой гонять не будет — сам же мешок его заботам поручил!       Рядом оказался металлический бидончик с молоком. Фазиль снял крышку и понюхал: его догадки оправдались, молоко было парное, да какое жирное! Сладость чувствовалась в самом запахе. Но Фазиль снова проявил потрясающую силу воли и даже палец в молоко не окунул, только облизнулся и закрыл крышку.       Дальнейшие изыскания показали, что в мешке лежат булки, присыпанные сахаром. Числом ровно две, и Фазиль задумался: уж не ему ли купили вторую булку? Может ли такое быть, чтобы человек вспомнил о нём, подумал, что пригласит его с утра пить кофий, и прикупил вторую булку специально на тот случай, если Фазиль не откажется? Мог ли человек оказаться так добр, или он купил вторую булку на случай, если вечером сам захочет чего-нибудь пожевать, и сейчас спрячет её на верхнюю полку буфета?       Может, схватить весь мешок, прихватить заодно куриную ногу из вчерашнего супа, да и махнуть в окошко? Никогда люди не бывали добры к фелидам-оборванцам с чёрными ушами и хвостом, а если вдруг принимают вид доброты, то значит, обмануть хотят и как-то воспользоваться.       Но Фазиль всем нутром чуял, что никакого обмана в Бранде нет. Повидал он на своём веку обманщиков и немножечко в них разбирался, и готов был поставить свою единственную пару туфель против куриной ножки, что Бранд из тех, кто слова неправды не скажет. Но как же поверить в то, что человек к тебе просто добр, когда всю жизнь люди только и делали, что пинали, тыкали метлой и гнали отовсюду?       Размышления Фазиля над булкой прервал Бранд, собственной персоной появившийся в кухне со стопкой вещей в руках.       — Я подумал, вам переодеться после ванны захочется, — сказал он. — Тут всё чистое.       — О! — только и сказал Фазиль, глядя на него широко раскрытыми глазами. Либо этот человек собирался впоследствии взять его в рабство, либо... либо в самом деле был таким хорошим, что подумал даже о чистой одежде! Он принял вещи, которые на ощупь оказались грубоватыми, но источали приятный аромат мыла и чистоты и, слегка замявшись, сказал:       — Только… для нас штаны шьют по-особенному...       — Хвост! — догадался Бранд, и Фазиль согласно махнул хвостом. Его штаны снабжены были особым поясом, который два раза обматывался вокруг тела, а потом завязывался сзади: и хвост оказывался на свободе, и ничего неподобающего прохожим не демонстрировалось. А у тех, кто побогаче, и пояса специальные есть, и штаны на особых клапанах, и на шнуровке — если есть кому шнуровку затягивать.       — Может, просто дырку прорезать? — поинтересовался Бранд, и Фазиль вздохнул: людям, конечно, кажется, что это так просто! Прорезал дырку — и ходи себе. Тем не менее, вслух он сказал:       — Я бесконечно признателен, что вы готовы испортить для меня свою одежду.       — Ну бросьте. Они старые, — поморщился Бранд. — Возьмите ножницы и сделайте, как вам удобнее будет.       Фазиль последовал его совету, после чего его проводили в ванную комнату, снабдили большим полотенцем и предоставили самому себе.       Большой медный водогрей, увенчанный наверху целой литой короной, распространял жар по всей маленькой комнатке, поэтому Фазилю не было холодно, когда он разделся и по шею залез в ванну, не сдержав блаженного стона. Как приятно было наконец помыться почти так, как следует мыться почтенному фелиду! Конечно, по-хорошему нужны ещё три средства: для кожи, для шерсти и для волос; щётки и щипчики для когтей, ватные тампончики для ушей... Но и без всего этого Фазиль всласть вымылся, отмыл свой несчастный хвост, на который вчера прилетело немало брызг грязи, отскрёб пятки и попросту понежился в горячей воде в полутёмной ванной, единственное окошко которой затянуто было волнистым стеклом.       Вымывшись и вытершись, он принялся одеваться. Одежда вся была ему велика, но Бранд предусмотрительно принёс ремень — военный, но почему-то без пряжки с гербом. Повертев его в руках и подивившись такой странности, Фазиль надел штаны и подпоясался. Зеркал он у Бранда не видел, но и без всяких зеркал мог сказать, что похож сейчас на то фелидоотребье в обносках, которое шастает по рынку и в самом деле подрезает кошельки у зазевавшихся покупателей: одет с чужого плеча, и всё на нём висит, разве что он вымыт и пахнет мылом, а не помоечной дрянью.       Распушив хвост, он вышел из полной пара ванной и прошествовал в гостиную, где и застыл в восхищении. В лучах утреннего солнца пред ним предстал накрытый стол, и пусть покрывала его простенькая обтрёпанная скатёрка, а посуда была частью с выщербленными краями, Фазиль почувствовал себя чуть ли не принцем на великосветском приёме. Бранд возился на кухне, откуда доносился сильный запах кофе и звон посуды, и Фазиль, поведя ухом в его сторону, тихонечко подошёл к столу и сел, чинно сложив руки на коленях. Хотелось ему сунуть нос во все расставленные на столе посудины, но он этого не делал, только смотрел и нюхал. Тут была и плетёная корзинка с булками, и маслёнка с подтаявшим сливочным маслом, и сливочник с молоком, и баночки с вареньем...       Бранд, прихрамывая, вынес из кухни медный, блестящий на солнце кофейник, разлил кофе по чашкам и сел, с улыбкой глядя на Фазиля.       — И как, удобно? — поинтересовался он, относясь, видимо, к наряду.       — Не могу пожаловаться, — отозвался Фазиль, в свою очередь разглядывая Бранда.       Тот был моложе, чем казался на первый взгляд; вчера Фазиль подумал — пятьдесят или около того, но в утреннем свете стало очевидно, что нет ещё и сорока. Во всей его фигуре чувствовалась мощная, но обузданная и взятая в строгие рамки ума сила; ум же ясно читался на лице. Серые, широко расставленные глаза смотрели внимательно и как будто бы с затаённой насмешкой, но не злой, а дружелюбной и понимающей. В целом же лицо было таким приятным и располагающим, что если представить, будто бы вы на вокзале со множеством сумок и ценных вещей, и вам надо отойти, и вдруг вы видите человека с таким лицом — то вы не задумываясь подойдёте и попросите его посторожить ваши вещи, зная, что когда вы вернётесь, всё останется в целости; более того — в ваши ценности даже из любопытства не сунут нос, как обязательно сделал бы Фазиль.       Конечно, внешность бывает обманчива: иной выглядит, как приличный человек, а потом начинает тебя с лестницы спускать, но в этом случае Фазилю казалось, что внешность была отражением самой личности. Не такой простой, как могло показаться на тот же первый взгляд, но личности порядочной и честной.       — Угощайтесь, — предложила тем временем предполагаемая честная личность. — Булки я у соседки купил, они только этим утром выпечены.       — Премного благодарен, — вежливо ответил Фазиль, который только и ждал приглашения, чтобы взять тёплую ещё булку и намазать мягким сливочным маслом. Подумав, сверху на масло он положил ещё абрикосового варенья: получилась пироженка не хуже, чем в кондитерской Кайясов — со сладкой мягкой булкой, сливочной прослойкой и кисловатым верхом.       Жуя, Фазиль поглядывал за окно: снаружи на подоконнике стояла кормушка для птиц, в которой сейчас кормились, гомоня и наводя суету, воробьи. Бранд проследил за его взглядом и поинтересовался:       — Желаете поохотиться?       У Фазиля задрожал кончик хвоста от возмущения. Ох и наслушался он от людей подобного! Бранда извиняло только то, что прежде чем делать такой несообразный вопрос, он предложил Фазилю завтрак и кофе.       — Извините, но это невежливо! Я ведь не спрашиваю, не желаете ли вы висеть вниз головой на пальме и бананы кушать?       — Не хотел вас оскорбить... — Бранд выглядел искренне расстроенным, и Фазиль смягчился:       — Я не оскорбился. Но я не больше животное, чем вы: я не откусываю головы воробьям, не ем сырого мяса и не ору в марте на крышах.       — Это была неудачная шутка, я не считаю вас животным.       — Покорно благодарю, — церемонно ответил Фазиль и разом запихнул в рот остатки булки, помахивая кончиком хвоста в знак небольшого неудовольствия. Бранд мазал ломоть хлеба маслом и, кажется, старался сдержать улыбку — довольно возмутительно с его стороны. Впрочем, человек, напоивший Фазиля кофе, имел право на небольшие радости, поэтому улыбку Фазиль ему простил. Да и как обижаться, когда сидишь за завтраком в такое прекрасное солнечное утро? Фазиль взял ещё хлеба, после чего последние остатки обиды испарились, вытесненные важнейшими мыслями о том, с чем бы этот хлеб наилучшим образом употребить: с маслом и мёдом или же с вишнёвым вареньем?       — Я после завтрака стирать буду, — сказал Бранд тем временем. — Не хотите и свои вещи заодно постирать?       — Вы и стирать сами изволите? — удивился Фазиль; ему казалось, что люди, у которых водятся денежки, стирку отдают прачкам.       — Я всё сам делаю. Научили... — тут он прервался, и по лицу его будто пробежала тень; он смахнул её быстрым движением руки, точно паутину убрал, и снова стал спокоен и дружелюбен. Фазиль понял, что тут какая-то тайна, но расспрашивать не стал, хотя любопытство, конечно, его пощекотало.       — Постирать было бы здорово, — размышлял он вслух, — но ведь вещи будут долго сохнуть...       Впервые со вчерашнего вечера он подумал, что придётся ему этот гостеприимный дом покинуть и вернуться в город. Объясняться с хозяйкой, выкраивать монетки, вертеться ужом, чтобы как-то протянуть ещё один день... Он тяжело вздохнул.       Бранд, поглядывая на него, сказал:       — Я не против, чтобы вы остались, пока вещи не высохнут. Но у вас, наверное, есть свои занятия?       Фазиль обидчиво вскинул взгляд, ожидая, что Бранд намекнёт на украденный кошелёк: мол, знаю, чем вы занимаетесь. Но тот ничего больше не добавил и ожидал ответа, поэтому Фазиль снова вздохнул и признался:       — Нет, сейчас у меня никаких занятий нет.       Спеша оправдаться, он добавил:       — Я зиму работал на колбасной фабрике, это только недавно меня уволили.       — Чем вы занимались на фабрике?       — Я контролировал качество, — важно ответил Фазиль. — У нас ведь нюх тоньше, чем у людей.       — А почему вас уволили?       — Потому что... — Фазиль замялся и опустил хвост — ему было стыдно признаваться. Но врать Бранду он не хотел; что-то ему подсказывало, что враньё будет, во-первых, мигом опознано, а во-вторых, уничтожит хрупкое понимание, которое установилось между ними.       — Я ел колбасу, — неохотно сказал он правду. — И выносил её. Охранником там был другой фелид, он обнюхивал всех выходящих и должен был ловить тех, кто пытается что-то вынести, но мы с ним договорились, и меня он не ловил. А в один день я выхожу — а моего друга нет, вместо него человек с собакой. Такая дрянь эти собаки! — обидчиво сказал он, а его хвост нервно метнулся из стороны в сторону. — Меня поймали и уволили. Как будто завод бы обеднел от пары колбасок! Платят-то нам меньше, чем людям, могли бы и закрыть глаза...       — Платить меньше, конечно, несправедливо, — заметил Бранд, и Фазиль воспрял было духом, но тот продолжил: — Но если для борьбы со злом совершаешь другое зло, то в итоге получится только больше зла и ничего хорошего.       — Любите вы все поучать! — не стерпел Фазиль и растопырил шерсть на хвосте воинственным ёршиком. Но Бранд словно не с ним был в этот момент; на лицо его опять набежала тень, между бровей залегла складка.       — Я скорее о своём, — медленно проговорил он, глядя сквозь Фазиля. Потом, словно очнувшись, одним глотком допил кофе, встал и начал собирать посуду со стола.       — Так что, остаётесь на стирку? — спросил он как ни в чём не бывало. Фазиль секунду поразмышлял, понял, что оскорблён недостаточно и что по сути Бранд прав — ничего ведь хорошего не вышло, работу он потерял и задолжал квартирной хозяйке, — и ответил, подпустив в голос холодку, чтобы не казалось, будто он очень рад задержаться в этом доме:       — Ну раз вы настаиваете...       Бранд посмотрел на него с усмешкой, но от комментариев воздержался.       

***

Взялись за стирку. Посреди двора установили огромную бочку, наполнили горячей водой из водогрея, а потом засыпали средство для стирки, которое Фазиль, раздуваясь от важности доверенной ему задачи, размешал специальной длинной палкой с «ножками» на одном конце. После этого в бочку покидали вещи, Бранд вооружился такой же палкой, и они вдвоём принялись всячески колотить, топить и размешивать в бочке. Вещи намокали медленно и вздувались пузырями на поверхности. В бочке чавкало и фыркало, горячие брызги летели во все стороны, сильно пахло порошком и нагретой мокрой тканью. Образовалась пена, которая радужно переливалась на солнце и распространяла, если верить надписям на упаковке, «дивный свежий аромат сирени»; Фазиль бы ей верить не стал — там ещё и была изображена женщина с идиллической улыбкой и идеальной причёской, а процесс стирки был каким угодно, только не идиллическим, и сохранить во время него причёску было попросту невозможно! Ему пришлось скинуть свитер и остаться в одной рубашке, работёнка оказалась не из лёгких. Он быстро выдохся и присел на крыльцо отдохнуть, подставляя разгорячённое лицо весеннему солнцу.       Бранд же продолжал работать, как машина. Засученные рукава обнажали загорелые руки, на которых каждый напряжённый мускул был виден; вены вздувались, бицепсы перекатывались под рубашкой, которая, казалось, ещё чуть-чуть — и лопнет под их напором. Сильный какой, ты гляди! Фазиля взяла обида, что он так не смог, и чуточку отдохнув, он снова присоединился к Бранду.       Ох и потрудился же он в этот день! Выстиранные вещи они тщательно прополоскали; потом их надо было прокатить между двумя валиками, с усилием вращая рукоять, а потом — развесить на протянутых по двору верёвках. Под конец, когда солнце уже клонилось к закату и тени сделались длинными, двор украсился живописно развевающимися по ветру бельём. Фазиль буквально с ног валился, а Бранд — ничего, будто и не устал вовсе.       — Спасибо вам, я бы один тут до ночи возился, — ласково сказал он. — Идёмте обедать?       «Обедать» — это Фазиль понимал, это он любил. Бранд прихрамывающей своей походкой вернулся в дом, и воодушевлённый Фазиль пошёл за ним.       В кухне ему открылась новая восхитительная тайна этого дома: кладовая. Приподнявшись на цыпочки и заглянув поверх широких плеч Бранда, Фазиль успел увидеть полки с разнообразными баночками, корзину с яйцами, бочку с яблоками, подвешенные к потолку связки сосисок и колбас... Запахи понеслись умопомрачительные.       — Держите, — сказал Бранд и стал передавать Фазилю разнообразную снедь: штук восемь яиц, несколько колбасок, большой кусок сыра. — Вы ведь не возражаете против яичницы?       Фазиль не представлял, каким врагом всего живого надо быть, чтобы возражать против яичницы, и с этим было решено. С трудом опустившись на колени, Бранд раздул огонь в очаге и помешал уголья кочергой. Потом поискал взглядом вокруг... Фазиль догадался, что он ищет опору, и проворно подскочил, подставив локоть. Бранд взглянул на него благодарно и поднялся, тяжело опираясь на подставленную руку.       — Попросили б меня, я бы огонёк и раздул, — тихо сказал Фазиль, не глядя ему в лицо, чтобы не смущать.       Бранд ничего не ответил; кажется, ему было неловко, и он тут же принялся возиться с железными кругляшами, закрывавшими отверстие в очаге. Установил сковороду на огонь и положил на неё добрый кусок сливочного масла, который с шипением принялся таять. Фазиль встал с другой стороны очага, оперся локтями о тёплый каменный бок и умиленными глазами следил за готовкой, слегка помахивая хвостом.       — Если желаете помочь, надрежьте колбаски с обеих сторон, чтоб оболочка не лопнула, когда жарить станем, — сказал Бранд, улыбаясь одними глазами. Фазиль с готовностью взялся за дело: наблюдать за чужой работой он любил куда больше, чем, собственно, работать, но если работа приближала его к яичнице с колбасой, то так и быть.       Надрезанные колбаски оказались на сковородке и жарились, шипя на раскалённом масле. Компанию им составили яйца, посыпанные сверху солью и чёрным перцем, от которого Фазиль поспешил отвернуться, чтобы не расчихаться. Рядом поставлена была вторая сковорода, на которой подсушивался хлеб с сыром.       Очень даже быстро Фазиль с Брандом сидели за грубо сколоченным кухонным столом, а перед ними стояли тарелки с яичницей и жареными колбасками, а присовокуплён ко всему этому был золотистый поджаренный хлеб с расплавленным сыром. Аппетит у Фазиля после физической работы разыгрался зверский! Давно уже он не ел с полным осознанием того, что эту еду он заслужил честным трудом.       Закатные лучи тёплым красным светом засияли напоследок в кухне, отразились в сковородках и кастрюльках, сверкнули на медном боку чайника и пропали. Бранд зажёг лампы над столом. Теперь они сидели почти как вчера, с той только разницей, что вчера Фазиль чувствовал себя вором, урвавшим кусочек нормального отношения и домашнего уюта, а сегодня ему казалось, что он вправе тут находиться. По крайней мере, пока. Завтра его вещи высохнут, и ни одного законного предлога задержаться подольше не останется... Он запечалился было, но колбаски были такими сочными и поджаристыми, хлеб — таким хрустящим, а сыр — таким тягучим, что долго огорчаться не вышло.       — А чем вы занимаетесь? — завёл он светскую беседу. — Я-то про себя рассказал, а вы — нет.       Бранд пожал плечами, с хрустом отламывая кусочек поджаренного хлеба:       — Когда закончилась... когда всё закончилось, — сказал он с запинкой, — я на стройке работал, помогал город восстанавливать. А потом бывший командир сказал — мол, хватит с тебя, поживи уже обычной жизнью. Мне как раз и домик от бабушки достался.       — А я думал, вам государство жильё даёт, — удивился Фазиль, на что Бранд качнул головой и снова с запинкой, будто скрывая что-то, ответил:       — По-разному бывает. С того момента пытаюсь разобраться, как эта ваша мирная жизнь работает.       — И какой вы находите мирную жизнь?       — Всё время жду, когда кто-нибудь начнёт приказы отдавать, — Бранд улыбнулся, но глаза его оставались печальны. — Но ничего, пытаюсь приспособиться. У меня вот и наследство есть.       Не вставая, он потянулся и достал из ящика стола пухлую, изрядно потрёпанную и залапанную книгу, из которой торчало множество закладок и листков. Книга была надписана убористым круглым почерком; прищурившись, Фазиль прочитал:       «Поваренная книга. Рецепты, советы, наставления по домашнему хозяйству от бабушки Летиции».       — Это вашей бабушки книга? Которой дом принадлежал? — Бранд согласно кивнул, и Фазиль, взглядом испросив разрешения, осторожно открыл семейную реликвию и прочитал:       «Коли за день утомившися тяжёлой работой, то на скорую руку приготовь яишенку. Разогрей сковороду, чтоб раскалилась, да кинь на неё масла. Потом возьми грудинки, а то можешь ещё колбасы, сала и всего чего ни найдёшь. Кидай на сковороду да обжаривай, а потом разбей туда пяток яиц и крепко их посоли, вот тебе и ужин готов. Присыпь сверху зеленью какой ни на есть и ешь на здоровьичко».       Хорошая была книга, заботливая. Фазиль перелистнул ещё пару страниц, нашёл рецепт того самого куриного супа и заулыбался, подняв взгляд на Бранда.       — Отличное наследство! — искренне сказал он. У него самого из наследства была только несчастливая чёрная масть, за которую он до сих пор на своих неведомых родителей был обижен. И зачем только они его таким чернышом выродили?!       — Вот и я так думаю, — Бранд бережно принял книгу и снова спрятал в стол. — Она мне приказы и отдаёт.       Фазиль смотрел на него, испытывая незнакомые доселе чувства: сострадание и нечто вроде... родства? Видать, у Бранда тоже семьи никакой не было, а была одна бабуля, и от неё его забрали в солдаты. Небось ещё совсем молоденьким был. И оказался он на долгой войне, а теперь вот вернулся раненым и не приспособленным к мирной жизни...       Никогда Фазиль не задумывался о чужих горестях: своих хватало. В обычное время он бы отмахнулся от таких размышлений, сказав себе: и чего такого, что кто-то страдает, а я, что ли, не страдаю?! Но Бранд его пожалел и ему посочувствовал — и теперь, почти против воли, он сам сочувствовал Бранду, впервые дав себе труд вникнуть хорошенько в чужую душу, в чужую жизнь.       — Вы тоже совсем один? — вырвалось у него, хотя он и понимал, что делать такой вопрос неприлично.       — Ну, книга у меня есть.       — А у меня и того нет! — пожалился Фазиль, чуть не плача — до того обида взяла за сердце. И тут Бранд вдруг взял его своей грубоватой тёплой рукой за руку, подался вперёд и сказал:       — Так оставайся.       Фазиля обычно трогали только для того, чтобы стукнуть, толкнуть или пихнуть, поэтому от прикосновения он дёрнулся всем телом, поджал хвост и прижал уши, и Бранд его тут же отпустил; на лице его отразилась досада и сожаление.       — Извини, — сказал он. — Я просто...       Тут он встал и принялся убирать грязную посуду со стола, перекладывая её в раковину с нарочитым грохотом и не поворачиваясь к Фазилю лицом.       — Я просто подумал, может, ты ко мне в работники пойдёшь? Крышу поможешь починить, я-то на неё не залезу. Да и вообще, помощь мне не помешает...       Фазиль растревоженно помахивал хвостом, не обратив даже внимания на неожиданное «ты», до сих пор между ними не принятое. В нём снова заговорила подозрительность, извинительная для фелида, который за всю жизнь слова хорошего от людей не слыхал. А тут вдруг человек в работники к себе зовёт! Это его-то, чернохвостого, кошелёк укравшего?! Что-то здесь нечисто!       — А почему, позволь спросить, ты мне такие предложения делаешь? — поинтересовался он, тоже переходя на «ты». — Я ничего толком не умею!       — Ты ловкий, неглупый, всему научишься, я с тебя ничего невероятного не потребую, — Бранд повернулся и бросил на него проницательный взгляд. — Ты, может, боишься, что я к тебе относиться плохо буду? Жить будешь в доме, у меня как раз комната есть свободная. Есть будем за одним столом. Оплату вот большую предложить не могу, сам понимаешь, но ничего, тут мы договоримся, я думаю...       Фазиль, нервно мотая хвостом, думал над сказанным, и в душе его подозрительность боролась с отчаянным желанием остаться.       Остаться! В этом уютном доме, где просыпаешься от солнечных лучей и пения птиц, а не оттого, что хозяйка скандалит на лестнице; где утром тебя потчуют кофием и за стол сажают, словно ты не отребье какое, а достойный всяческого уважения, почтенный фелид! Работать бок о бок с этим спокойным, надёжным человеком, который кажется таким хорошим, что волей-неволей веришь ему... Но если тут какой-то подвох? Ведь не может быть так, чтобы никакого подвоха не было!       В голове, точно молния в грозовую ночь, мелькнула догадка, от которой Фазиль растерянно поднял глаза и упёр их в широкую, обтянутую свитером спину Бранда.       Слыхал он о таких людях, фетишисты зовутся, которых хлебом не корми, а дай заманить к себе фелида и сделать ему непристойные предложения. Подростком Фазиль слушал рассказы других фелидов, которые говорили, что бывает такое: приходит, мол, человек, накормит тебя, напоит, оденет с ног до головы, обращается ласково, а потом неприличности начинает предлагать. До сих пор Фазиль таких людей не видывал: его всё больше гнали отовсюду, а такого, чтобы кормили, ласкали и сами работу предлагали — такого ещё не бывало. Может, вот оно, то самое? Нашёлся наконец фетишист, и вслед за кормёжкой, одёжкой и ласковым обращением последуют неприличности? А такой хороший человек с виду. Фазиль слабо представлял себе фетишистов; ему почему-то казалось, что они должны быть в роскошных меховых шубах, в золотых перстнях и с изнеженными пухлыми руками.       Бранд тем временем закончил затянувшуюся возню с чайником, который тихонечко забормотал на плите водяную песнь, и наконец повернулся к Фазилю, но прямо на него не смотрел — наверное, стыдно стало, что он такой фетишист.       — Ну что? — спросил он. — Решил?       А что он, собственно говоря, теряет? Бранд уже обошёлся с ним куда лучше, чем большинство людей, которых он знал. Если предложит какую-то грязную и пакостную работу, то Фазилю никто не помешает отказаться. Если не заплатит — ну так по крайней мере, Фазиль какое-то время поживёт в доме, и кормиться будет не за свой счёт. А если же последуют непристойные предложения, то ух какое моральное превосходство он почувствует! Он представил, как выпрямится с достоинством, как взглядом пригвоздит Бранда к месту, как хвост его задрожит от возмущения. «Милостивый государь! За кого вы принимаете меня?! Как могли вы говорить в моём присутствии такие несообразные вещи?!». И Фазиль заранее почувствовал приятное возмущение.       — Я признателен тебе за такое предложение, — церемонно ответил он. — И с благодарностью его принимаю.       Бранд широко улыбнулся и посмотрел на него прямо и весело.       — Вот и хорошо, — сказал он с таким теплом и искренностью, что Фазилю вдруг фантазии про фетишизм показались мелкими и грязными. Но всё же он их полностью не отбросил, а решил приберечь до поры до времени.       Чайник бормотал всё громче, и наконец засвистел на весь дом, и не было ничего приятнее, чем сидеть в освещённой кухне у тёплого очага, пить душистый чай и вести неторопливую беседу, зная, что у тебя есть крыша над головой, вкусная еда и приятная компания.