Пять колец до точки

      When you gonna stop breaking my heart? Когда ты перестанешь разбивать мне сердце?       I don't wanna be another one, Я не хочу быть другой,       Paying for the things I've never done И платить за то, чего никогда не совершала.       Don't let go Не отпускай,       Don't let go to my love… Не позволяй исчезнуть моей любви… — Edward Maya feat. Vika Jigulina — Stereo Love Radio Edit

      Доки представляли собой вполне классическое сооружение в их части порта — мол, вдоль которого суда выстраиваются, образуя целую очередь желающих пройти обслуживание по высшему разряду. Пробраться туда ничего не стоило, если у тебя есть нужда, средства, ключи от города и моря и капелька бесшабашной храбрости — доступ к морю не для слабых духом.       У Портовой мафии было все вышеперечисленное и еще немножко положительных качеств сверху — например, множество незримых рук, лежащих на пульсе у администрации ведомства. Никогда не зная, кто и когда перекроет тебе доступ к кислороду, обремененные властью над инстанциями мужчины и женщины не дергались особо, спокойно работая, получая заслуженную зарплату и точно зная, что кто-то где-то и когда-то расхаживает с дубликатами казенных ключей от территории…       И Чуя, и Дазай, в силу особенностей характера, имели каждый свою собственную связку если не ключей, так отмычек от интересующих их зон. Чуя хранил в контейнерах, сдаваемых заинтересованным лицам, свои игрушки с различным количеством колес и лошадок под капотами, Осаму… Неизвестно, зачем ключи были Осаму, если тот предпочитал топиться не в соленой воде, но неизвестными шутниками распространялся слух, что в полнолуние экс-главарь является на не подведомственную ему территорию, чтобы наловить себе крабов.       Чуя точно мог сказать, что это враки, но от фантазии, как Осаму, закатав рукава рубашки, снова и снова забрасывает сети, пытаясь поймать свой деликатес, еще не упакованный в консервную банку, на лице рыжего сама собой появлялась глупая веселенькая улыбочка.       Резвый темп, в котором они продвигались к высланным им координатам, сделал бы честь любому спортсмену. Чуя быстро взмок, но не мог позволить себе сбавить темп: где-то там, где-то там была ниточка к концу этого клубка, к окончанию, которого он так долго ждал…       Он не хотел ждать дольше, чем уже пришлось.       Однако Дазай неожиданно дернул его за полу плаща, и Чуя недоуменно обернулся. Осаму встал, упираясь ладонями в свои колени, переводя дыхание. Как и обычно, выдержки ему хватило недолго, хотя при нужде, как помнил Чуя, Осаму мог заставить себя функционировать часами.       Другое дело, что в ту пору они были гораздо моложе, чем теперь, да и физической форме Дазай уделял внимания гораздо больше: совместные с Чуей задания вынуждали его поддерживать себя на уровне, достаточном, чтобы противостоять охваченному Порчей напарнику, ведь если не он, то никто.       Чуя досадливо цыкнул, но остановился, давая мужчине время продышаться. Не то чтобы он совсем не был рад спонтанной передышке: у него самого рубашка липла к спине и болели ноги, давая знать, что он зря выбрал в качестве обуви пижонские кожаные туфли, в которых привык работать в офисе. — Дай мне… пять минут, — выдохнул Дазай, вытирая мокрый лоб и шею обмоткой бинта на запястье. — Ты совсем себя запустил, — недовольно заметил Чуя, прищурившись и сложив руки на груди, недовольно постукивая ногой о залитую бетоном площадку. Вокруг стояли нагромождения контейнеров и пирамиды из пустых и не пустых деревянных ящиков, земля была покрыта стыками бетонных плит, царапинами от техники и перетаскивания грузов, местами успело нарасти подобие мха поверх принесенного с берега тонкого слоя почвы, и там, где почвы было больше, даже пытались прорасти кое-какие растения. Чуя лично заметил два куста одуванчиков, вылезших поверх бетона между стенкой одного из ящиков и бетонным покрытием. — Не скажи, — Дазай усмехнулся. — Я просто сбился с дыхания.       Чуя не стал говорить, что Осаму заохал и закряхтел еще на первой лестнице, возле которой их высадила посланная за ними машина. Дазай все равно оставался опасным человеком, даже если не проводил регулярных тренировок — в конце концов, его сила не была предназначена для боя: для боя у него всегда был Чуя.       А теперь в Агентстве у него был Атсуши, и Накахара, давший парню парочку уроков, чтобы не закостенел на стиле боя одного только Доппо, неохотно признавал, что для новичка тигр не так уж и плох. Данные у него были даже очень и очень славными, это не Акутагава, во всем полагающийся на свою способность и ее возможности. Атсуши прежде всего развивал собственное тело, а уже на этом свои удары достраивал его зверь, развивающийся вместе с ним.       Они не стали надолго задерживаться на одном месте, пошли шагом, поравнявшись друг с другом. Почти бок о бок, умеренно неспешно — почти что прогулка ради самого процесса ходьбы. Осаму держал руки в карманах пальто, а Чуя, бросив на него один взгляд, машинально потер голые ладони и потянулся за перчатками: с непривычки было как-то холодно и беззащитно, словно вышел раздетым. На пальце повисли после его спонтанной «диеты» недельки — теперь дома он все время боялся, что они могут свалиться с руки, как часто это случается с кольцами, которые больше не подходят по размеру. — Знаешь, все хотел с тобой поговорить о том, что случилось перед тем, как ты убежал тогда, но все времени и повода не находилось, — Дазай слегка запрокидывает голову и улыбается, как он всегда делает, когда не знает, куда смотреть. Чуя сбивается с шага, а потом зажато дергает плечом под нервный смешок. — А теперь и время, и повод подходящие? — въедливо уточняет он.       Ему неловко. Вспоминается вполне определенное, то самое, о чем он думал недавно. Сложно вообще выкинуть из головы событие, после которого ты осмыслил понятие «случайный секс» — до этого Чуя представить не мог, что это такое, но, оказалось — действительно, и такое бывает. — Не то чтобы, — Дазай не удерживается от смешка. — Просто подумал, что лучшего момента обсудить случившееся не будет. — Ты имеешь в виду тот момент, когда я был абсолютно уверен, что у тебя рука сломана, а ты меня дурил на самом деле? — Чуя чувствует себя капельку отмщенным, когда слышит возмущенное «эй!» и попытки оправдаться в ответ на конкретное уточнение.       В конце концов, Дазай затыкается, молчит, видимо, считая до десяти, а потом уже спокойно и тихо говорит: — Нет, я не об этом. Я о… — и Чуя слышит, как он начинает движение по скрипу песка под подошвой, видит краем глаза траекторию — но совершенно не успевает отреагировать.       Дазай снова оказывается быстрее.       И почему он вечно делает это именно так?       А в Чуе почему-то снова не оказывается сил и стремления, чтобы ему противостоять.       Шаг, рывок — прижатый к стенке металлического контейнера Чуя смотрит на Осаму широко открытыми глазами, а через секунду закрывает их, отвечая на инициированный не им поцелуй так беспомощно, словно он для него первый. Дазай почти уверен, что лицо рыжего неотвратимо заливает жар.       Его самого все полностью устраивает.       Слетевшая шляпа неслышно катится по бетону и падает в стороне.       Дазай отпускает чужое запястье, скользнув по ладони, и сплетает пальцы, опираясь частью веса на легшую возле головы Чуи руку. Воздуха остро не хватает обоим, но поцелуй длится и длится, пока Чуя не начинает задыхаться и не отворачивает лицо, тяжело дыша. Дазай как умалишенный целует подставленную щеку, скулу, целует и едва ощутимо прикусывает тонкую кожу на шее, ведет губами за ухом, прихватывая кромку.       Он давно уже не чувствовал себя таким пьяным. Чуя алеет, не глядя в глаза, грудь ходит ходуном, а за клетью ребер совершенно безумно колотится сердце. А может, это сердце Дазая колотится так бешено, что застревает в горле — право, он не знает. Но хочется проверить.       У Чуи под кадыком, там, где сполз чокер, незаметная маленькая родинка — обычно она прикрыта. Дазай облизывает ее, скользя языком вниз, к воротнику рубашки и ямочке между тонких ключиц, желая прикусить, оставить темную метку — и не рискуя смелеть настолько. Ему не хватает чувства собственного права, чтобы так осмелеть.       Поэтому он лишь нависает. Ладонь взмокла и скользит по металлу, но он прижимается лбом к взопревшему лбу Чуи, кое-как сдув пушистую челку, чувствуя, что от пота собственная тоже липнет к коже. Скулы печет, губы горят. Осаму облизывает их, чувствуя солоноватый вкус пота и горячо выдыхая в сторону, ловя ускользающие мысли, а те неровно и своевольно прыгают на язык: — Знаешь, только с тобой так хорошо…       Чуя, упершись рукой ему в плечо, проводит свободной ладонью в перчатке по лицу, растрепанный и совершенно точно находящийся не в себе, ошарашенный подобным нападением, растерянный, но не слишком-то он и возражал в процессе… — Как с партнером? — как-то совершенно невпопад уточняет Накахара, и Дазай досадливо морщится, но кивает.       Да, с партнером. Пусть так.       Это слово стоит между ними как заградительное сооружение, завеса из стекла и металла, с самых первых дней.       Партнеры.       Осаму больше не может смотреть на Чую как на партнера в плане напарничества, хотя много лет не замечал очевидного; не замечал ни прелести, ни острого ума, ни выкованного из лавы характера — несгибаемого, обжигающего, огненного.       Чуя опускает перед ним глаза, осматриваясь, и Дазай неохотно отстраняется, выпрямляет спину, расправляет плечи — день вдруг становится зябким, тело еще продолжает пылать, и теперь холодок скользит по коже. Чуя плечами отталкивается от холодной стены, переступает с ноги на ногу, одергивает полы задравшейся рубашки и ищет взглядом слетевшую с головы шляпу. Осаму тревожит, что тот ничего не говорит, и ждет хоть какой-нибудь ответной реакции на свои слова.       Руки мерзнут: это от нервов, как и всегда, и он прячет их в карманы, зная, что те бессильны перед задачей согреть ледяные пальцы.       Чуя отступает, наконец найдя искомое. Темп нервных движений чуть нарастает под конец, Чуя подхватывает головной убор с земли, придирчиво осматривает, отряхивает и водружает со всем имеющимся в нем почтением обратно себе на голову. Осаму, пошедший следом, пристраивается по левую руку, мучаясь потребностью как-то нарушить установившееся молчание, когда Чуя поднимает на Дазая глаза. У мужчины перехватывает дыхание от того, сколько чувств в них отражается, и одновременно — от того контроля, который не позволяет ни одному из них вырваться на свободу.       Чуя снова опускает взгляд себе под ноги, чтобы не запнуться о мелкие камни на пути, так ничего и не сказав. Дазай чувствует смутную досаду.       Почему же он не обратил внимания на Чую раньше, да хоть бы и в самую первую их встречу? Во вторую? В каждую из последовавших за ними?       Да, тогда у него были Ода и Анго, но и с Накахарой он пересекался постоянно: босс работал над превращением их именно в боевую двойку днями и ночами, заставляя думать и поступать так, как это должно для тех, кто является единым целым, словно один из них владел способностью сплавлять свое сознание с другим.       Сейчас Чуя смотрел на него с усталым смирением, хотя еще пару недель назад вспыхивал, как порох, и в глазах у него зажигался задорный огонь вызова.       Дазая не отпускало чувство, что он очень обидно не успел. Где-то ошибся, сделал что-то не так, неправильно. Он прочищает горло, выдирая слова клещами из своего разума, с трудом выталкивая их изо рта — и одновременно это получается у него легко, потому что это тоже правда: — Не хочу умалять чьего-либо профессионализма, но только с тобой мне так привычно и комфортно работать. Это похоже на возвращение домой — все просто и функционально, легко подстраиваться под твои действия, и всегда понятно, чего ждать в следующую секунду, — Дазай пожимает плечами, украдкой пытливым взглядом изучая лицо собеседника. — А-а, чувство ностальгии, — понятливо протягивает Чуя и кивает каким-то своим мыслям. Чего-то такого он и ожидал, и даже почти не разочаровался, получив. — Нет, — Дазай хмурится. — Ты не понял. Я имею в виду не только работу, но и… Но и вообще. То, что случилось за эти месяцы. То, что было между нами. Я… — Этот разговор начат не вовремя, — удивительно мягко, но твердо напоминает рыжий, и Осаму осекается, тормозя на ходу. Выпрямляет спину, выпрямляет руки так, что в карманы те погружаются до упора, и качается вперед-назад, с мыска на пятку и обратно, попутно оглядываясь.       Чуя тоже останавливается и оборачивается на него, сунув левую руку в карман брюк и отставив одну ногу в сторону. — Что? — устало спрашивает он, видит ослиное упрямство на лице Осаму, как тот у него на глазах выпячивает нижнюю губу, словно обиженный ребенок, и с шипением закрывает глаза, потирая переносицу пальцами. — Боже, за что… — Куда мы так торопимся, что не можем поговорить? — берет быка за рога Дазай, решая, что уж лучше выяснить все сейчас. — К живому члену Криптума, которого я надеюсь взять за яйца и хорошенько потянуть, — вспомнив о цели, Чуя мгновенно вспыхивает, и жажда убийства наполняет воздух предгрозовой тяжестью, от которой у Дазая становятся дыбом волоски на руках.       Посмотрев на огонь в чужих глазах, Осаму с неудовольствием отступает. — Но потом мы поговорим, — предупреждает он. — Разумеется, — Чуя возвращает ему любезность и даже улыбается, правда все равно видно, что он возбужден — и вовсе не поцелуем.       Они возвращаются на основную дорогу, ориентируясь по номерам на контейнерах.