По естественному праву все рождаются свободными.
Кодекс Юстиниана
Им обоим не хотелось быть здесь. Но он был невольником, потому шел, куда приказывали, она имела свободу, которая была рабством, поэтому стояла, скрестив руки на ежегодном празднике в честь начала осени. Том самом, где господам было положено навестить и одарить своих слуг. Тех, за которых они платили безумные деньги и которым не платили никогда. Тех, кто обогащал их и кто прозябал в нищете, не имея ничего. Рей, чью золотистую кожу гвардейцы оберегали от солнца изящным зонтиком, старалась не смотреть на старую, много раз неумело зашитую майку Кайло Рена, ей становилось неуютно в своих слишком шикарных - соответствующих положению и мероприятию - одеждах. Он же, незащищенный от палящих лучей, от чего бледная кожа краснела, а по ночам лопалась, не мог отвести от нее взгляд. Темно-фиолетовое, сверкающее нитями да камнями великолепие ей абсолютно не шло, лишь подчеркивало острые углы айсберга, коим госпожа не была. Он услышал, уловил её появление намного раньше, чем длинная тень упала на него, сидящего на земле и тихо поглощающего свой “праздничный” обед. Не по аромату розы. По тихому шороху. Не длинного шлейфа или расшитой кусочками льда накидки, нет. Лишь по звону разбитого сердца. Поставив тарелку на землю, встал. Поднял глаза, Рей отвернулась. Да, им обоим не хотелось быть здесь, но дважды два сегодня и для девушки было не четыре, а столько, сколько приказал Сноук, потому она вынуждена была навестить рабов. Раздавать им подарки. Улыбаться. Участвовать в постановке, которую ненавидели все. Рей молчала. Молчал и Кайло. На нем был привычный металлический ошейник, на ней - чуть поизящнее и подороже. С фиолетовыми сапфирами и ослепительными бриллиантами. Не натирающий, но тоже ощутимый. Да уж, она была, как никогда далека от сережек в виде цветков миндаля, которые, наверное, создала и спрятала в тумбу, даже не положив в коробку с драгоценностями. А ему хотелось бы на них посмотреть, на те серьги. Помочь ей надеть их. Сказать, что тоже помнит. О том дне и поцелуе. Как не забыла и Рей, раз надела платье цвета его старых бинтов. Как бы облачаясь в то их соприкосновение губ и душ. - Моя госпожа, - положено было поклониться, он и поклонился. - Рен, - её глаза подвели серебром, скулы заострили северным сиянием, а голос все равно не царапал. В нем все еще была хрипотца разочарования. И взгляд. Взгляд Рей держался за новенькие салатовые бинты, так плотно зафиксированные на каждом пальце. За них ли он её продал? Это вся её цена? Шесть с половиной метров яркой ткани, которой никак не забинтовать разбитое сердце? Ни новый одежды, ничего? Она стоила так мало? - С первым днем осени, - сказала она традиционную фразу. На этой раскаленной планете смену времен года можно было уловить лишь посмотрев в календарь, не более. Менее жарко, увы, не становилось. К его удивлению, Рей потянулась к своей корзинке. Хотя…она соблюдала ритуал. Он стоял, думая, что ничего не хочет, только бы девушка отошла от него. Чтобы они не соприкасались, но госпожа достала что-то небольшое и протянула ему. Странную конструкцию из стекла и серого пластика размером с ладонь. C салатовой - какая ирония, ох, - крышечкой. - Это респимат, - снисходительно бросила Рей. - Прокрутил, открыл, засунул в рот, нажал, дышишь. Будь здоров. Она говорила отрывисто, равнодушно и хлестко. Сухо, будто и не вручила ему бесценную возможность в полную грудь дышать по ночам. Преподнесла свой дар небрежно, поджав губы. Не ища взгляд в поисках благодарности. Не нуждаясь в нем. Дала да пожала плечами. Старательно глядя поверх головы Рена. Куда угодно, лишь бы не на те пару маленьких дырочек на майке. Ею оставленных и ним не зашитых. Почему? Потому что настолько мелкие, что Кайло предпочел не возиться, или оставил, чтобы не забыть? - Это очень дорого, - с неподдельным изумлением констатировал мужчина, стискивая в руках лекарство. Такое новаторское и здесь, на Экзеголе с его пыльным климатом, очень необходимое. - Что мне нужно сделать? Ему хотелось отработать, чтобы дышать потом этим лекарством с чистой совестью. Во всех смыслах. Рей лишь скривилась и насмешливо покосилась на бинты. - Ты уже все сделал, Рен. Ты имел честь ублажать свою госпожу, а значит и награда за это весьма царская. Я стою дорого. - Девушка не понижала тон, не стыдясь показывать, что такая же, как и все, хоть их секс был близостью, после которой она плакала. Рей обижало, что Рен продал её и продешевил. Все слова стоили пары бинтов. Что ж, она восстановила справедливость. Стараясь не думать о том, что поступок гладиатора бесил не цинизмом, а лишь тем, что первое настоящее чувство было просто продано и она ощущала себя такой же безвольной рабыней, как и тот, кто тревожил её сны. Потому что у нее не спросили. Просто продали за спиной. Какое, оказывается, мерзкое чувство. До зуда между лопаток. Потом Рей вдруг достала один инжир и протянула ему. - Тебе, кажется, нравится, - бросила девушка. Ухмыляясь. Как бы говоря: что ж, ты поговорил со мной - вот оплата. Ему не хотелось брать, но нарушить приказ не мог, хоть сейчас это противоречило достоинству. Чтобы госпожа ни дала - фрукт, лекарство или себя - принимать нужно было с благодарностью и опущенными глазами. Он смотрел на плод в руке. Рей и сама была инжиром, красивым и загадочным, а он - лишь тем деревом, на котором смоква не росла. И с которым её нельзя было скрещивать, иначе бы вышло какое-то недоразумение, вроде лысого персика. Нектарин. Их чувства к друг другу, правда, были неестественны, как нектарин. Ни на что не похожие. И несуществующие в природе. Лишь результат дурацкого эксперимента, который удался или нет. Смотря уж, с какой высоты смотреть. Со своего дна он видел лишь провал. - Нет, спасибо, - Кайло выдержал холодный взгляд и приготовился к удару от гвардейцев. Пускай. Пускай знает - не за все она платит. Он бы, если бы мог, беседовал бы часами. Без еды, воды и инжира. Просто сидел бы и беседовал с ней. Насыщаясь одной лишь красотой. Рей вскинула руку, запрещая гвардейцам доставать плети. Скривила губы, а потом сама надкусила инжир. Почти так, как он сам обучил её. Впиваясь зубами, языком пошевеливая медовую мякоть и высасывая сок. Сделала это так чувственно и быстро, что заметил лишь он. Заметил и сглотнул. - Ненаглядная моя, тебе не жарко? - Внезапно к Рей подошел Сноук, закончивший свою благотворительную миссию. Провел большим пальцем по краешку её губы, чтобы поймать кусочек инжира, который слизнул потом с пальца. Кайло едва не поморщился. Долбанный дилетант. Он бы додумался палец положить ей в рот и заставить его ласкать, не сводя взгляда. Зрительный контакт был важнее всего. Он придавал всему нужную глубину. Интимность. Правда, жест хозяина был будничный. В нем не было соблазна. Он словно пыль вытер с вазы. Красивой, дорогой, но вазы. - Тебе не стоит столько быть на солнце, пожалуй, пойди отдохни, хорошо? - Сноуку Рей казалась снова бледнее обычного. И этот лихорадочный блеск глаз слегка смущал. - Прикажу прислуге подать тебе твой любимый лимонный сорбет. Отдыхай. А вечером… встретимся. Кайло сглотнул еще раз. В этот раз царапая пересохшее горло. Лимонный сорбет прошел мимо, лишь слегка напоминая, что то неповторимое, чувственное мороженое из инжира и розы, правда, было для него. Главное было иное. Вот это роковое “встретимся”. Сноук собирался навестить её. Сегодня. Как так - сегодня?! Ведь это вне графика. Что ж, фиолетовое платье, так её не отражающее, кажется, супруга Рей впечатлило. Кайло сцепил зубы. Девушка рассеянно кивнула и Сноук пошел дальше. - Тебя тоже позвать? - Насмешливо уронила она свою шпильку, как бы говоря “тебе же нравятся всякие извращения”. - Зачем трахать меня по очереди, если можно вместе, а? В этот раз тон её стал тише. И злее. Намного злее. Настолько, что Кайло не сомневался - она его ебнутому совету последует. Хотя бы от юношеского максимализма, навредив лишь себе. По крайней мере, мужчина очень сильно пытался убедить себя в этом. Что Рей будет вредить лишь себе и никому более. Ему-то что. Он и так знал, что они женаты. Девушка доела инжир. Собралась отойти, а потом словно вспомнив, остановилась. - Ты нарушил правила. Мне нельзя отказывать. Не захотел инжир? Будешь копать сегодня ночью траншеи. Труд однажды сделал из обезьяны человека, возможно, он как-то и на твою сговорчивость повлияет. Будет лечить тебя не только от астмы, но и от дерзости. Хорошего праздника урожая, Рен. - Спасибо, моя госпожа. Он кивнул. Рей думала, что наказала его. Она и наказала. Только совсем не траншеями, ох нет. Тем, что сегодня будет с мужем. А он будет с ней. Мысленно. Как был прошлые три ночи. Раздевая в мечтах и много-много раз извиняясь за то, что сказал. За боль, что причинил. И за боль, что причинит. Потому что, не получив от мужа то, чего ищет, она все равно вернется к нему… *** Пепел и электричество, от которого волосы на загривке становились дыбом – вот как пах дождь на Экзеголе. Сера, пыль и сосновая смола – таков он был на вкус. Яростно барабанящий по плечам и разбивающийся о раскаленную землю с такой яростью, что поднимался легкий дым. Втягивая в себя всю эту природную химию, Кайло Рен ощущал удивительную силу. Словно вместо крови бастарда, там, под загрубевшей, покрытой рубцами кожей, тек ихор. Кровь богов, которая делала обитателей Олимпа всесильными и дала название тому, что сейчас называли петрикором. Мужчина, накинув капюшон, достал кирку и стал долбить часть скалы. Рабов отправляли на эти работы достаточно поздно, чтобы немного падала температура, а соответственно, не падали они. Сегодня, правда, было неприлично холодно и многие клацали зубами. Гладиатор же наслаждался. Тем, как ощущает все на свете. Каждую ноту ливня. Все она. Все его госпожа. Все… Рей. Он ее обидел, а девчонка подарила ему лекарство. Не пару впрысков ингалятора под пристальным взглядом врача, отмеряющего сколько можно, а сколько – перебор. Отдала и все. Не понимая насколько это для него нужно. Кайло не забыл, как когда-то, когда он был очень юн, Вейдер, забавляясь, подходил к нему, задыхающемуся в пыли и разрешал только разок вдохнуть спасительный раствор. Давал ровно столько, чтобы он не сдох, никак не более. А позже, как раз у прошлого хозяина, он нарочно – был совсем плох во влажном, тропическом климате – впрыснул больше и за это вышел на арену дважды. Лекарства были дорогими, но сейчас бы Кайло всех их променял на то, чтобы задыхаться. Лучше от боли, чем от бесперспективной ревности. Делая механическую работу, он, как никогда, ощущал тяжесть ошейника…и других обстоятельств. Все время косился в сторону замка. Уродище из бетона и стекла, но там, на втором этаже была девушка, которая сейчас, наверное, крутилась у зеркала в халате пастельного цвета и в предвкушении надевала чулки на стройные ноги, чтобы соблазнить того, кого привлекало иное. Наряжала себя, чтобы разочароваться. Забыться, а потом расстроиться. Интересно, думала ли она о нем, глядя в зеркало? Вспоминала ли, что рядом с ним была по-особому красива, потому что… Кайло тряхнул головой. Страсть к наивной госпоже – это, конечно, славная слабость, но не стоило такое поощрять. Подумать о ней перед сном приятно, чтобы…снять напряжение, однако пусть она там и остается. В мыслях, в тяжелом дыхании, в липких пальцах. Нечто недоступное и абстрактное. Нечто ему чуждое. Все же то, что они могли в один и тот же момент думать друг о друге, заводило. А сейчас злило. Будет ли Рей представлять его под Сноуком? Ведь будет. А он будет лупить ненужную ей скалу, хотя мог быть там. В ее постели. Окутанный ароматами роз и первой влюбленности. Осыпанный поцелуями. Он мог быть не рабом этой ночью, но это был его выбор – подтолкнуть Рей к мужу. Кто ж знал, что тот собьется с графика и выйдет так, что их сегодняшний секс не будет иметь ровно никакого смысла!? Почему Сноук захотел свою трофейную жену не в четверг? Зачем обесценил боль, что пришлось причинить влюбленной девочке? Кайло нарочно выбрал отдаленный от всех, а значит, самый сложный участок. Чтобы быть поближе к её окнам. В которые периодически поглядывал в ожидании своей персональной пытки. Кирка не скользила, поскольку гладиатор привычно замотал кисти рук и зафиксировал пальцы бесценными бинтами. Правда, от него очень резко, неприятно пахло гвоздикой и пчелиным ядом – перед работой мужчина обильно смазал кисти хондропротектором и теперь новенькие бинты провоняют. Но руки были важнее всего, хоть Кайло до последнего сомневался, что поможет. Просто не упускал никаких способов защиты. В конце концов, запах можно и потерпеть. Не в спальню же к госпоже шел. Бросив очередной взгляд в тепло светящееся окно, гладиатор выругался. Увидел мужской силуэт, а затем свет погас. Мужчина сцепил зубы, отсчитывая пять худших минут в жизни. Просто долбил скалу, не думая, как бездарно хозяин долбит неподготовленное тело, так нуждающееся в ласке. Интересно, хоть додумается сказать какая она красивая или поцеловать? Ведь не додумается же! Целуя госпожу в первый раз, сразу понял, как мало у нее практики. Будто Сноук сделал это лишь раз, у алтаря или где там их сочетали браком, и все. Потому-то Рей так и испугалась тогда, у бассейна. Новые ощущения. Рыча от бессилия, Кайло, тем не менее, бил очень осторожно, не поддаваясь ярости, которая бы потом стоила ему жизни. Умение контролировать себя было главным для гладиатора, потому ему оставалось лишь материться и считать про себя до трехсот. Не визуализируя, как хозяин, даже не раздев, не полюбовавшись прекрасным, задрал шелковую сорочку и забрался сверху. Ему казалось, что он слышит, как Рей считает вместе с ним. Двадцать-тридцать-шестьдесят. Одна минута прошла. Вряд ли, правда, она считала. Жмурила шафрановые глаза и пыталась подстроиться. Даже, наверное, стонала. Так чувственно, что даже у Сноука должны были пойти мурашки. Он сделал ещё один удар. И еще. Еще. Еще. Восемьдесят – девяносто – сто пять. В жизни Кайло было много женщин, очень много, но незамужних – почти никогда. И даже неважно, выбирали они его или он – их. Даже когда все было дико, безумно и по обоюдному согласию, ему было плевать кто там очередную красотку трахает после него или в перерывах. Таковы были нравы. Можно выбрать любую, но реалии таковы, что почти каждую отдали замуж еще до двадцати, потому… да, правда, плевать. Его интересовало как умело та двигалась и как глубокого могла… удовлетворять. Сто пятьдесят. Половина. Рей была абсолютно неумела. Смущенная и зажатая от каждой новой ласки, она подкупала тем, что выворачивалась наизнанку в своих эмоциях. Потому факт её замужества бесил до искр, что сыпались из-под кирки. Но это было то, чего не изменить. Её кольцо на пальце, его кольцо на шее. Раб и госпожа. Какая пошлость, проклятие. Но даже зная это, Кайло считал. Сто восемьдесят. Двести. Двести три. А сердце считало вместе с ним, почти ломая ребра. В голове, стараясь сбить себя с ритма, он вспоминал как в романах – таких слюнявых, сладких, сопливых – все плохо заканчивалось. Кайло жаждал быть Кориоланом. Тем, кто мог себе позволить принять сложное решение. Тем, о ком бы слагали легенды Плутарх и Шекспир. Тем, кто бы шел на Рим под одноименную, дерзновенную увертюру Бетховена. Жег бы тот под энергические жесткие аккорды, коими музыка врывалась в пустоту. Хотел, в резких контрастах форте и пиано, во внезапных мрачных акцентах быть несгибаемым борцом, бросающим вызов судьбе и устоям. Двести двадцать два. Двести двадцать три. Двести двадцать четыре. А, нет, по-прежнему, двести двадцать три. В мыслях он почти осадил Рим, когда вдруг в музыку вплелись лиричные нотки мольбы. Он ударил чуть сильнее. Да, у Кориолана, как и у Ахилесса, тоже была своя пята. Слабое место. Мать уговорила его не губить столицу и тот пощадил Вечный Город, за что был казнен. Очередное напоминание о недопустимости любой привязанности. Не о невозможности, а именно недопустимости. Если даже в сильные легенды проникали червоточины, ему стоит слушать их мудрость и не идти на поводу у желаний. Таких простых и сложных. Двести пятьдесят четыре. Двести семьдесят. Ему не хотелось думать о том, что Сноук сейчас сладостно кончает в заветное тело. Может, они договорились, может обиженная Рей поступит на зло своему рабу и позволит мужу то… что, собственно, наверное, позволить стоило. Двести семьдесят три. Двести семьдесят два. Двести семьдесят один. Время, поднявшееся почти на пик, вопреки всем законам физики, полетело назад. Кайло Рен замер, не сводя взгляд с окон. Умоляя её позвать. Обещая быть нежным. Целовать, пока не сотрутся чужие следы. В конце концов, у него была кровь богов. Ихор брал над ним верх. Бетховен воскрешал Кориолана, а он врос в землю корнями и смотрел в окно. В мучительном ожидании, когда вспыхнет свет, сигнализирующий – близость окончена. Двести восемьдесят. Двести девяносто. Триста. Триста один, два, три. Кайло нахмурился. Плечи обжег удар. Один-второй. Под стать утекающим секундам, которые он пытался поймать. Может он что-то напутал? Неправильно считал? Сейчас загорится окно, вот сейчас, сейчас, прямо сейчас. Триста двадцать, триста тридцать, четыреста. Темнота ослепляла, удары никак не могли отрезвить. Он просто стоял и пялился туда, где происходил супружеский, мать их, долг, не понимая почему эта вынужденная близость идет так долго? Потом, понимая, что Сноук остается, дернул плечами и вернулся к работе. Ощущая, как кровь стекает где-то между лопаток и как ветер гуляет по свежим ранам. Майку, которая прилипла к мокрому телу, придется снова штопать. Потому что стражники Хакса лютовали не так нежно, как Рей. Стражники Хакса. Их видимо тоже подхлестывали плети хозяина. Хозяина, который был в той же ярости от слепого окна и собственной пустой постели. Кайло поправил капюшон. Дождь был таким, что ткань не спасала особо. Волосы и лицо были промокшими. Приходилось сильно щуриться, чтобы рассмотреть очертания скалы. Не в его правилах было сдаваться. Ненавидя все, чему предаются те двое, он косо усмехнулся. Все равно его и так все время били за дерзость эти трусливые псы. Не господни, конечно, но те еще доминиканцы Хакса. Потому, не опасаясь новой боли, он со всей силы стал бить аккуратно, искусственно созданную колонну, что подпирала свод будущего грота или что они додалбливали здесь? В архитектуре Кайло был не силен. Чего не читал, того не читал. В голове уже не стучали секунды. Только тихое «тик», «тик», «тик». Удар кирки о камень. Близость цели. Предвестник бури. Молния, предупреждающая – сейчас грянет гром и будет шумно. Тик. Тик. Тик. Меньше двадцати километров между вспышкой света и оглушающим звуком. Пусть, пусть все здесь содрогнется. Пусть Сноук встанет с постели и недовольным тоном прикажет наказать «этого». Пусть произойдет все, что угодно, лишь бы они прекратили трахаться, а он слышать, как спинка постели бьется о стенку, как бывало, когда ночуешь в дешевом мотельчике на окраине мира, а соседи упоенно занимаются тем, чего у тебя нет и не было никогда. Любовью. Бабах. Потолок, груда камней, просто рухнули, поднимая пропитавшуюся влагой пыль, а потом не запахло петрикором. Только проблемами. Грохот поднялся невообразимый. Кирка, в последний момент, соскользнула и ударила Кайло, уже покосившегося в сторону заветной спальни, по ладони, вспарывая ее даже сквозь бинты. - Бляяяяяяяядь, - взвился он не столько от боли, сколько от ужаса. От нарушенного правила. Порвались такие ценные бинты, поранилась такая важная рука. Стиснув ее, он стал разматывать защиту, но едва вспыхнул свет, забыл обо всем. Понимал, что может и справедливо, что бинты повреждены. Цена была выше, чем он того хотел. Отбросив салатовый клочок ткани в грязь, Кайло смотрел…на Рей, которая, кутаясь в халат, вышла на свою широкую террасу, воскрешая – невольно – в его голове вот то вечное «Но что за блеск я вижу на балконе? Там брезжит свет. Джульетта, ты как день!». - Вы с ума сошли поднимать такой грохот?! – Её голос был хриплым ото сна. Или от стонов? И волосы, волосы? Подушка их взъерошила или пальцы хозяина? – Вам выдать пластиковые лопатки? Она зевнула, ежась от порыва ветра. Кайло подвели поближе, что-то вяло бубня о том, что он нарушил что-то там. То ли правило, то ли конструкцию, а на деле, гладиатор нарушил все приличия, потеряв голову. Рей поморщилась, глядя, на мокрого и грязного раба. Вздрогнула. На улице была мерзкая погода. - Уже поздно. Завтра будем разбираться. Всем разойтись. – Девушка развернулась и краем глаза увидела что-то, что поразило ее. Не успела она отвести взгляд, как Кайло присел и стал промывать в луже испачканную руку. В слабом свете, Рей различила кровь. Он поранился? Какого хрена, спрашивается, он поранился. О чем этот цестус думал? О суициде? - Аккуратнее, - поймав на себе его быстрый взгляд, девушка усмехнулась. Кайло тут же встал, поднимая и бинты. Не стоило раскидываться. Сейчас прижмет к ране, а утром зашьет. Вместе с майкой. - От них зависит твоя жизнь, знаешь ли. Скажи спасибо, что хозяин не слышал грохота в своем крыле. Она чуть смягчилась, потому что этот неровный след отразился у нее в сердце. Его руки были очень важны, очень, но все, чем Кайло мог себе помочь – это смыть кровь в луже. В луже! Потому что у него ничего не было. Только кирка и те бинты, за которые её купили-продали. Раб же, к её удивлению, вдруг просиял. Сноука не было? Не было! Вот почему свет не горел так долго! Он видимо увидел силуэт гвардейца, всегда проверяющего спальню госпожи перед сном или супруг зашел навестить с риторическим вопросом «как ты?». - Это. Того. Стоило! – Неожиданно рассмеявшись, отрывисто бросил Кайло. Рей оцепенела. От того, что впервые слышала его настоящий смех, а потом от того, что сообразила – проклятие, вот в чем дело? Цестус решил, что она, как послушная девочка выполнит его мерзкий совет и станет инкубатором для равнодушного супруга. Решил и потому крушил скалу, чтобы отвлечь её – их? – шумом? Зачем он тогда говорил те слова? Хотя понятно зачем. Бинты. Она сама видела те, фиолетовые. Прохудившиеся, потертые, никого не спасающие. - Аккуратнее, Рен. – Строго сказала Рей, как бы говоря, что гладиатор нарушает запрещенные границы и сама же, не удержавшись, улыбнулась. Потому что ей было приятно это вторжение. Её линия Мажино была хрупка против его обаяния. – Доброй ночи. - Моя госпожа! – Долетело ей в спину. – Рей! Девушка, уже почти ушедшая, развернулась. Он позвал её по имени. На глазах у темноты. Их секрет украл ветер, но девушка услышала. Вскинула бровь. Этот человек, раненный гладиатор, стоял внизу и улыбался ей, как безумный. Раскалывая добела эту темную ночь своими лукаво блестящими, пиратскими глазами. - А как же поцелуй на прощание? – Он дерзил. Он ухмылялся. Он любовался ею снизу вверх, а стража, отогнанная на расстояние взмахом руки Рей, пыталась понять эту сцену. - Светлый ангел, во мраке над моею головой, ты реешь, как крылатый вестник неба, вверху, на недоступной высоте, над изумленною толпой народа, которая следит за ним с земли. Раб цитировал Шекспира. Сцену балкона, а она, знающая следующую строчку, молчала, ведь там было то обреченное «Ромео, как жаль, что ты Ромео». Потому что да, жаль. Жаль было, что он – лишь невольник. Который не мог отринуть отца, но которого отринул тот. Потому она онемела, а Кайло обжигал её взглядом. Позабыв обо всем на свете. Вот каким он мог быть, если бы имел свободу? Веселым и красиво флиртующим? Смеющимся и заражающий смехом? - Ну ты еще на свидание меня позови. - И позову. - И позови. - И позову, - упрямо повторил цестус, - спускайтесь. - Спокойной ночи, Кайло, - она тихо рассмеялась и у мужчины по коже побежал фриссон. А потом девушка вдруг послала ему воздушный поцелуй да скрылась. Свет больше не горел. Миг счастья прожит. Вернувшись в клетку, гладиатор вернулся в реальность и та стерла с него улыбку. Он снял мокрую майку, выкрутил ту и стал вытирать ею кровь. Потом кое-как застирал, а сам сел на пол, трясясь от холода. Вокруг было очень сыро, влажные волосы и отсутствие одеяла не помогали согреться. Пытаясь не думать, он забрался в угол, прижимаясь к немного теплой стене и старым бинтом стал перематывать свою руку. Неожиданно к нему пришли стражники. Он поднял глаза. Охрана была не Сноука. Преторианский гвардеец. Молча поставивший антисептик, обычный бинт и термос. Позабыв о руке, Кайло набросился на последний. Открутил пробку и жадно стал пить горячее. Когда чуть согрелся, глотки стали меньше. Стоило немного экономить. Вернулся к ране и сообразил, что во рту привкус инжирного варенья. Эх, девочка, эх, Джульетта. Не того человека она жалела, совсем не того. Он её не пожалел. Закончив со своим лечением, гладиатор уже спокойнее допил чай, а потом, прижимая к себе еще теплый термос, свернулся и уснул на досках. Неожиданно умиротворенный и счастливый. Спустя два дня Кайло Рен выиграл свой четвертый гладиаторский бой, но потерял очки за то, что пропустил несколько непозволительных ударов. Рей, заставившая себя прийти и смотреть, невольно сжимала пальцы. То, что при свете Луны и за пеленой дождя казалось милым, едва не стоило Кайло…ну, если не жизни, то первого места. Рука у него не была травмирована, но, видимо, болела. - Безумец, - фыркнула она, когда цестус привычно приветствовал своего хозяина, но на самом деле - лишь госпожу. Ей очень хотелось ночью позвать за ним, но Рей давала Кайло отдых. Он не будет её игрушкой. Потому спать пришлось - как всегда! - одной. Вечером гладиатора, который ждал приглашения, дождался горячий ужин, приправленный шафраном, но главным была записка, с лаконичным “если тебя убьют - кто позовет меня на свидание”. Прочитав, Кайло рассмеялся. Без всякой задней мысли. Просто так. Потому что ему нравилась эта идея. Позвать её на свидание, ровно как и вера Рей, что это возможно. *** Приветствует вас, безумные читатели странной истории. Вот и свершилось, вот его немного и проняло. Без спецэффектов, фруктов и прочего. Просто взяло и проняло. Да, наконец-то же! Но не расслабляемся. Посмотрим, позовет ли на свидание. Как всегда, автор настойчиво просит не забыть про волшебные кнопки "жду проду" да отзывы. Пошла гулять под дождь. Удивительным образом погода совпала.