По ту сторону

      Уныло ползли стрелки настенных часов полицейского участка города Парижа, чуть слышно фоном работал висящий там же под часами плоский телевизор. Туда-сюда сновали сотрудники и сотрудницы в полицейской униформе, иногда занося или забирая какие-то документы. Разносили дразнящий своим ароматом кофе секретари. Поминутно разрывались от звонков в участок телефоны операторов, частенько спорили между собой полицейские, звучали распоряжения отправлять в ту или иную точку города наряды полиции. Телевизор же вещал на весь отдел административных нарушений новостной сюжет о волне митингов в поддержку прав ЛГБТ. Тридцатое мая две тысячи двенадцатого года выдалось для работников полиции особенно жарким. Инспектор полиции тридцати восьми лет Арно Монсальви составлял протоколы о задержании за беспорядки активистов ЛГБТ-движения и их оппонентов — традиционалистов, которые выступали против легализации однополых браков и усыновления детей однополыми семьями. От обилия писанины в чёрных глазах мужчины уже изрядно зарябило, тупыми вспышками пульсировала боль в висках, устало Арно запустил пятерню в свои густые чёрные волосы на голове и взлохматил их, ослабив немного галстук своей униформы, и немного прибавив холода у кондиционера. Как бы Арно в силу своих убеждений ни поддерживал традиционных ценностей, как бы сильно он ни был искренним приверженцем католической веры, несмотря на неодобрение им деятельности ЛГБТ и неодобрение им однополых браков с однополым приёмным родительством — его долг полицейского всё же был в том, чтобы быть объективным и беспристрастным, справедливым — независимо от его личных симпатий и антипатий. Сегодняшнюю работу в небывалом ранее авральном режиме ему обеспечила потасовка традиционалистов и активистов ЛГБТ. Как это часто случалось, традиционалисты пускались в провокации по отношению к ЛГБТ-персонам, не брезгуя насмешками с оскорблениями и закидыванием гнилыми продуктами, в том числе не скупясь и на физическую агрессию. И вот как раз сегодня коллегам Арно пришлось выезжать на вызов из-за устроенной потасовки между ЛГБТ и ревнителями традиционных ценностей, пока сам инспектор был выше головы завален бумажной работой. Монсальви казалось, что конца и края не будет этим допросам, протоколам, препирательствам, нервотрёпкам. По очереди в его кабинет приводили на допрос мужчин и женщин разных возрастов, разного социального положения, не раз доводилось видеть среди задержанных подростков — как среди ЛГБТ, так и традиционалистов… Чтобы не плюнуть и не послать всё к чёрту, Арно нередко прибегал к такому способу отогнать от себя стресс, как распитие зелёного чая, который едва ли справлялся со своим предназначением. Иногда его посещала мысль, что уж лучше бы он отучился на патологоанатома, при такой работе не раздражает основной безмолвный контингент, и что стоило прислушаться к совету матери Изабель Монсальви и старшего брата Мишеля — не идти учиться в полицейскую академию после окончания школы. Но Арно в ту пору горел идеей стоять на страже правопорядка. Сейчас на тридцать восьмой год жизни, когда через два года ему стукнет уже сорок лет, Арно о выборе профессии сильно сожалел, и тем сильнее в него вгрызалась экзистенциальная чёрная тоска, чем больше Арно думал, что спустил свои лучшие годы в водосточную трубу. «Нафиг так жить… может, подыскать себе место, где не придётся часто иметь дела с людьми, и рапорт об увольнении подать? Взять отпуск? Может, у меня просто выгорание от работы? Свозить бы жену и сына в Прагу — судя по фотографиям, очень красивый город с богатой историей… с этой работой я очень мало стал уделять им внимания, это неправильно. К тому же стоит заранее подумать, в какой университет хороший отправить учиться малого, окончание школы не за горами. Да ещё разборки эти радужные сегодня», — роился в голове Арно ворох самых различных мыслей, когда из его кабинета вышел очередной задержанный у которого он взял показания и занёс их в протокол. — Нет, никуда вы моего сына без меня не уведёте! Я его законный представитель и вы не имеете права допрашивать моего сына без меня, пока он несовершеннолетний! — раздался на весь отдел разгневанный и звонкий женский голос, от которого Арно чуть не поперхнулся своим чаем, потому что голос был для него знакомым. — Мама, ты не кипятись, всё будет в порядке. Мы ничего не нарушали, это ретрограды неадекватные напали на нас, — мягко уговаривал женщину подросток, голос которого Арно тоже узнал без труда. Женщина и несовершеннолетний юноша пересекли порог кабинета Арно, и тут инспектору показалось, что с ним приключилось помешательство: перед его взором предстала женщина изящного сложения и зрелых лет в белых кедах на ногах, в джинсах с небольшими потёртостями и в белой майке, на тонкой талии её был повязан шарф радужной расцветки наподобие кушака, большие фиалковые глаза горели страстным возмущением, золотые волосы ниже плеч пребывали в лёгком и нарочитом беспорядке. Юный парнишка спортивного сложения, что был вместе с ней, обут в серые кеды, джинсовые шорты до колен и в красной майке с Фредди Меркьюри. Запястья его украшали радужные напульсники с символом хиппи, из-под чёрной банданы выбивались пряди золотых волос, голубые глаза пылали возмущением не меньшим, чем у его матери. — Катрин, Мишель? А вы что здесь делаете? — совладав с первым шоком, хрипло проговорил Арно, в полном ошеломлении глядя на женщину и ребёнка. — Инспектор Монсальви, ваши жена и сын были на том митинге ЛГБТ, где случилась потасовка, — просунул голову в дверной проём один из полицейских с полноватым и добродушным лицом, после чего ушёл по своим делам. — Вот и заскочила к тебе на работу, Арно. Знала бы, что нас задержат и привезут к тебе в отдел — взяла бы тебе из дома обед, — тепло пошутила Катрин, хихикая и прикрывая пухлые губы тонкой ладонью. — Катрин, Мишель, что за хрень происходит?! Вы чего ради там ошивались? Башкой надо соображать, что на этих митингах может быть опасно, вас могли избить, покалечить, убить… думать об этом жутко! За каким чёртом вас туда понесло?! — Арно попытался запить свою тревожность с гневом зелёным чаем, но это мало помогло ему. — Пап, честно, мы не виноваты! Это моралисты напали на нас, мы никого не трогали! — сбивчиво попытался Мишель рассказать отцу о том, что происходило до его задержания с мамой, но замолчал — почувствовав на своём плече мягкое касание материнской руки, и видя, как мама покачала головой. — Не оправдывайся, Мишель. Мы с тобой не сделали ничего плохого, — мягко велела сыну Катрин, нежно ему улыбнувшись. — Катрин, Мишель, может, вы мне объясните, какого чёрта вы оба забыли на ЛГБТ-митинге, где мало того что опасно, так ещё и выступали в защиту всяких извращенцев? — мрачно полюбопытствовал Монсальви, не сводя пристального и строгого взгляда чёрных глаз с жены и сына. И если Мишель под властным отцовским взглядом немного стушевался и опустил глаза в пол, то Катрин напротив — гордо не склоняла головы и упрямо глядела мужу в глаза. — И ничего не извращенцы, нормальные ребята и девчонки, — буркнул обиженно Мишель, скрестив на груди руки. — То есть, Арно, ты называешь извращением борьбу людей за свои права? ЛГБТ-люди тоже хотят себе те же самые права жениться по любви и усыновлять детей, которые есть у гетеро! — пылко возмутилась Катрин, опершись ладонями в рабочий стол мужа. — Катрин, ты ли вообще это говоришь? Мы же с тобой оба христиане, ты же нормальная женщина, не из этих… это против природы и Бога — когда девки спят с другими девками, а парни спят с парнями… Содом и Гоморра какие-то! Как ты можешь с Мишелем это поддерживать? Нельзя всяким психически больным жениться и усыновлять детей. Ты о психике детей подумала? — с выражением потрясения и ужаса в чёрных глазах уставившись на Катрин, Арно пытался достучаться до своей жены, от волнения не в силах подобрать подходящих слов, чтобы в полной мере описать свои мысли и чувства. — А по-твоему, пап, детям лучше расти в детдоме без родительской любви и ласки, но лишь бы не в однополой семье? Думаешь, детдом — это здоровая обстановка для детской психики? Даже самый хороший детдом и самые добрые воспитатели не заменят детям любящую семью, — решился подать голос Мишель. — Никого не должно постороннего касаться, что взрослые люди одного пола живут, как им нравится и тоже хотят быть счастливыми родителями! — Ты ещё предложи педофилию легализовать, Мишель! Сынок, что у тебя в мозгах за бред?! — вскипел Арно и стукнул по столу кулаком, от чего звякнула на столе чашка с недопитым чаем. — Арно, ты в порядке вообще?! Как можно ставить в один ряд сексуальную девиацию, когда всякие дефектные особи на детей возбуждаются, и обусловленную генетической предрасположенностью сексуальную ориентацию? Арно, ты бы хоть почитал материалов на эту тему, чтобы бред не нести! Гомосексуальность ещё в девяностых годах исключили из международной классификации болезней! — сдавленно зарычав, Катрин приложилась ладонью о своё лицо. — И очень зря исключили! Теперь всяким больным на голову вообще горит зелёный свет! Как в священных текстах говорится? Что Бог создал мужчину и женщину, чтобы они были вместе счастливы, любили друг друга, рожали детей. Но ни слова о том, чтобы мужики спали с мужиками, а женщины — с женщинами! Дурдом какой-то в мире творится… Это патология! — Арно запустил пальцы в волосы и покачал головой. — Арно, совать свой нос в чужую койку — вот патология. Настоящая патология — это дискриминировать в сравнении с гетеро целую социальную группу таких же людей как ты, которые виновны лишь в том, что любят представителей своего пола, — не прекращала Катрин твёрдо стоять на своих позициях. — Ну, давай теперь всех ЛГБТ осыпать привилегиями, а гетеросексуалов выкинем за борт, — сердито проговорил Арно, поджав тонкие губы. — Пусть геи с лесбиянками любят друг друга сколько влезет, но за закрытыми дверьми своих домов. Нечего это открыто пропагандировать. — Арно, на носу себе заруби или запиши в ежедневник. Это не привилегии — когда какая-то социальная группа получает все те же самые права, которые у тебя были всегда, — даже перед лицом любимого человека и его неодобрения её взглядов мадам Монсальви оставалась тверда и непреклонна. — Отлично сказано, мам! Отпад! — поддержал Мишель маму и показал поднятый большой палец. — Катрин, Мишель, да что с вами случилось? Вы же нормальные были… Мы же всей семьёй в церковь ходили, мы с тобой в молодости были в обществе христианской молодёжи, Катрин… наш Мишель тоже туда ходит сейчас… — в растерянности Арно обвёл взглядом сына и жену, не веря всему услышанному. — Понимать же вы должны, что это неправильно, что вам заморочили голову… это же лечить надо, а не легализовать… — Да, кстати, пап. Я больше не состою в обществе христианской молодёжи. Я оттуда ушёл, мне это перестало быть интересным. И я считаю, что вправе сам решать, каких не выходящих за рамки уголовного кодекса увлечений мне держаться, — решился выпалить на одном дыхании Мишель, внутренне содрогнувшись, но найдя в себе силы взглянуть в лицо папе, который побледнел — несмотря на смуглый от природы цвет кожи. — Боже мой, что же это делается… Без ножа решил отца зарезать, Мишель? А ты, Катрин? Ты это одобряешь, что ли? Наш сын ступил на кривую дорожку, он защищает ложные ценности! — не терял Арно надежды вернуть супругу на свою сторону. — Арно, с недавнего времени я стала сомневаться в том, что те ценности, которых мы с тобой держались много лет, единственно верные. И мы не можем учинять над Мишелем насилие, навязывая ему наши ценности, — разумно заметила Катрин, при этом нисколько не гневаясь. — Но ведь Мишеля это всё затянет на гибельный путь, Катрин! А ты, Мишель, очнись, пока не поздно! — Арно встал из-за стола, подошёл к Мишелю и несильно его встряхнул за плечи, грустно вздохнув. — Папа, я давно хотел тебе это сказать… молчать уже не могу больше… Вот уже год я встречаюсь с моим парнем Бертраном Рокморелем, нам хорошо вместе, мы любим друг друга и хотели бы даже пожениться, — со скорбной покорностью и отчаянием решился озвучить юноша то, что было у него на душе. — Я пытался себя убеждать, что мне нравятся девочки, но не мог себя заставить с кем-то встречаться без любви — по отношению к девчонкам было бы жестоко и подло морочить им головы… я пытался перешагнуть через себя, но у меня не вышло… пап, прости меня… я знаю, что ты разочарован… — обратил Мишель на отца виноватый и грустный взор своих голубых глаз, наполненных слезами, нижняя губа юноши дрожала, в горле словно застрял ком. Катрин тут же привлекла к себе сына и крепко обняла его, утешающе похлопывая по широкой спине. Мишель, который уже в его шестнадцать лет был выше мамы на полголовы, спрятал своё лицо в материнском плече, чтобы из гордости не показывать слёзы отцу. Юный Монсальви был готов к тому, что отец станет его поносить, сыпать на его голову проклятия, разразится тирадой — что Мишель ему больше не сын и только позорит свою семью, что может из дома проваливать, но этого не последовало. Хотя не только Мишель внутренне готовил себя к этому, но и Катрин, уже готовая защищать сына от возможного гнева супруга. Вот только со стороны Арно ничего подобного не последовало. Чуть зашатавшись на своих двоих ногах от потрясения, Арно дошёл до своего стола, словно желая в нём найти опору, схватился за столешницу и перевёл дух, мысленно считая до десяти. Из груди у старшего Монсальви словно одним ударом вышибли весь воздух, не покидало ощущение уходящей из-под ног земли. Чтобы унять волнение, вызванное словами сына, Арно шумно вдыхал и выдыхал воздух, снова считал в уме до десяти и качал головой. «Так, я спокоен, спокоен. Я вовсе не злюсь. Мне совсем не хочется орать на Мишеля или треснуть его — в первую очередь это мой ребёнок, даже если он неправ! Бить нельзя никого, особенно членов своей семьи. Я и Катрин никогда Мишеля не били и сейчас начинать не надо!» — настойчиво повторял самому себе Арно в мыслях, но никак не мог отделаться от ощущения, что привычный для него мир треснул и разбился на части. До сегодняшнего дня инспектор Монсальви был совершенно искренне доволен тем, как сложилась его семейная жизнь. Он был счастлив встретить в обществе христианской молодёжи потрясающую девушку двумя годами младше него, которая в ту пору звалась Катрин Легуа, когда ему было шестнадцать. Из взаимного уважения, общих ценностей, дружбы и взаимных заботы с поддержкой зародилась любовь. Арно считал тот день, когда он и Катрин узаконили свои отношения, самым лучшим, что с ним случалось за всю его жизнь. Вскоре в их браке родился первый и единственный сын Мишель, рождения которого они желали всей душой, в котором не чаяли души и которого так обожали. Родители Катрин — Жакетта и Гоше Легуа и родители Арно — Изабелла и Жеан Монсальви охотно участвовали в воспитании маленького Мишеля и помогали молодым родителям о нём заботиться. Малыш Мишель с самых первых дней своей жизни пользовался полным карт-бланшем своего дяди Мишеля — старшего брата Арно, в честь которого и был назван. Вместе Арно и Катрин поступили учиться в полицейскую академию, правда, потом к концу первого курса Катрин передумала и поступила изучать клиническую психологию. Карьера в полиции у Арно после окончания учёбы стремительно шла в гору. Катрин нашла себя, работая в наркологической клинике для подростков и ведя группы поддержки для наркозависимых тинэйджеров с их родителями. Молодая женщина чувствовала удовлетворение от своей работы, всегда искренне считая, что нашла хорошее применение своим знаниям и рвению на благо других людей. Арно и Катрин старались растить сына в приверженности католической вере, как учит святое писание, заботились не только об умственном — но и духовном развитии своего ребёнка, старались растить его добрым и порядочным человеком. И Мишель никогда не был проблемным ребёнком, не таскался с разбитными компаниями и хорошо учился, вместе с родителями исправно посещал церковь, разве что в средней школе за ним стали замечать склонность к печальной задумчивости — Катрин с Арно считали, что их сын всегда был очень серьёзным мальчиком с меланхоличным темпераментом… Арно с женой часто представлял, как Мишель станет взрослым, выберет профессию по душе и отучится в институте, женится, станет отцом детям… Какую безмерную радость Арно и Катрин доставляло бы забирать к себе на выходные своих внуков и весело проводить с ними время, играть с ними, учить, водить в кино или в парк развлечений, ходить с внуками в церковь, вытаскивать на природу, учить кататься на велосипеде или роликах… Но все планы Арно на то, как сложится будущее его сына, как он с Катрин на старости лет будет с удовольствием нянчить детей Мишеля и его предполагаемой супруги, разрушились в прах сегодня. Мало того, что его сын оказался гомосексуалом, которых Арно не одобрял, так ещё и на протяжении года скрывал от родителей, что у него отношения с парнем, плюс ко всему как контрольный выстрел в лоб — ушёл из общества христианской молодёжи… Арно не смог бы сказать, как ему удалось снести столь сильный для него удар. В растерянности и с мольбой он посмотрел на Катрин, в поисках поддержки от неё. Жена была невозмутима, ласково и беззаботно ему улыбнулась, как будто говоря, что всё будет хорошо. Ни тени гнева или недовольства на прекрасном лице, которое ничем не омрачилось. Катрин крепко обнимала Мишеля и гладила его по спине. До слуха Арно долетал женский шёпот, когда Катрин пыталась утешать плачущего Мишеля. — Мишель, сынок, ну что ты? Всё наладится, всё будет в полном порядке, ты не сделал ничего преступного и ты не виноват, что, вероятно, родился таким… И я всегда буду рядом с тобой, мой родной, — говорила Катрин сыну, совершенно без единой нотки неуверенности, ничуть не горела злостью. — Мишель, ты вот что мне скажи. Когда ты понял, что тебя тянет на парней? Как это вообще произошло? — обессилевшим на эмоции голосом задал Арно вопрос сыну. Вздрогнув от неожиданности, Мишель мягко отстранился от мамы и робко обратил взор на отца. — В двенадцать лет, пап. Тогда я и влюбился в Бертрана Рокмореля, он из параллельного класса. И наши чувства взаимны, — решил Мишель, что нет больше никакого смысла скрывать от отца свою ориентацию и отношения с молодым человеком. — Секс, как я понял, у вас тоже был? — безрадостно, пусть и примирившись с открывшейся истиной, продолжал Арно задавать вопросы. — Арно! Хоть немного такта, пожалуйста! — возмутилась Катрин, качая головой. — Да, всё было. Но мы оба предохраняемся. В школе старшеклассникам выдают презервативы, — тут же поспешил Мишель успокоить родителей. — Ну, хоть защитой озаботились, и то слава Всевышнему… — с хмурой безысходностью проронил Арно. — Катрин, а ты знала обо всём. И не говорила мне. Верно я понял? — был обращён вопрос Арно к жене. — Да, Арно. Я знала, что Мишель — гей, что у него есть парень. Сперва чувствовала отчаяние и бессилие. Но потом я убедилась, что нашему сыну хорошо в этих отношениях, и многое стало для меня таким неважным, — призналась женщина супругу, светло улыбаясь. — Мне главное, что Мишель счастлив. — Катрин, наш сын себе обеспечил пропуск в Ад без очереди. Неужели ты его совсем не любишь и позволишь ему загубить свою душу? Ты же его родная мать, ты его выносила и родила, кормила его грудью… ничего в сердце не шевелится? — укоризненно Монсальви смотрел на свою жену, не теряя остатков надежды, что она одумается. — Вот именно потому, что люблю нашего сына, я не стану мешать его отношениям с Бертраном и хочу видеть нашего ребёнка счастливым. По-твоему, было бы лучше, если бы Мишель состоял в нездоровых отношениях, где его не ценят и не уважают, лишь бы эти отношения были гетеросексуальные? Это не беда, что Мишель встречается с парнем. Лишь бы не связывался с тиранами, — Катрин явно не лезла за словом в карман — особенно, когда нужно отстаивать право своего ребёнка самому выбирать, как ему жить, и с кем жить. — Катрин, а как же внуки? Ты разве не хотела бы в старости вновь ощутить радость быть родителями? — прибегнул Арно к этому козырю в своём рукаве. — Ощутить радость родительства можно, взяв ребёнка из детдома. А если однополые браки и усыновление детей такими семьями одобрят, то наши внуки могут быть и приёмными. И дети из приюта ничем не хуже биологических только лишь потому, что у них нет схожих с твоими ДНК, — нашёлся у Катрин в рукаве Джокер против козыря мужа. — Но что скажут наши с тобой близкие, соседи? Как тогда быть? — обеспокоился Арно, схватившись за голову. — Поверь, Арно, это должно тебя волновать в самую последнюю очередь. Это не их дело, кого Мишель любит и с кем спит — лишь бы отношения были здоровые. Как говорится, не судите — да не судимы будете, — убеждала Катрин своего пребывающего в смятении супруга. — Катрин, ведь это же против Бога и природы, библия не одобряет гомосексуальные отношения, — продолжал Арно попытки склонить жену на свою сторону, хотя уже слабо верил в успех своей затеи. — Арно, что за!.. Матерь Божья! Иисус ни слова не говорил о ненависти к геям с лесбиянками или о ненависти к тем, кто делает аборты. Он учил любить ближних как самих себя, — продолжала Катрин стоять на своём. — А ещё он был первым в своей эпохе про-феминистом. Защитил женщину, которую хотели забить камнями любители совать носы в чужие постели. И вместо того, чтобы заставлять женщин кутаться в тряпки — во избежание искушения мужчин, он посоветовал своим ученикам выколоть себе глаза, — поделился Мишель своими взглядами на религию, в лоне которой его растили с детства. — Интересное понимание религии, Мишель, — шокировано пробормотал Арно. — Сынок, но почему ты от меня скрывал, что ты гей и у тебя есть парень? Зачем была эта ложь? — Пап, ты часто высказывался негативно про ЛГБТ и однополые отношения, и от тебя я слышал, что ЛГБТ — психически нездоровые люди, что нельзя разрешать однополые браки и однополые усыновления, что пусть геи и лесбиянки любят друг друга у себя дома подальше от людей и от детей особенно… Мне было страшно думать о том, какой могла быть твоя реакция, если бы я сказал тебе правду. Я боялся, что ты будешь меня презирать и ненавидеть… — сознался со всей чистосердечностью Мишель, опустив голову. — Мишель, я нисколько не одобряю твой образ жизни. И ты это знаешь. Но не настолько, чтобы презирать и ненавидеть своего ребёнка… — Арно тяжело вздохнул и взлохматил свои волосы. — Ну, вот узнал ты, что твой сын гей и встречается с парнем, Арно. Что теперь? От своего сына откажешься? Убьёшь его? Отречёшься от собственного ребёнка только потому, что он не соответствует твоим ожиданиям? — Катрин приблизилась к мужу и прильнула к нему, крепко обняв. — Мишель по-прежнему остаётся нашим сыном, которого мы растили все эти годы, берегли, воспитывали, не спали ночей — когда у него резались зубы или когда он болел, рождение которого было для нас таким желанным… И ты сможешь от него отвернуться? Только потому, что Мишель не той ориентации, какой бы тебе хотелось? — Нет, конечно! Катрин, ты что говоришь такое… Да, я морально выпотрошен всем произошедшим, но Мишель всё равно останется моим ребёнком… Вот только как быть с тем, что наша вера осуждает однополые отношения?.. И Бог тоже?.. — погрустнело лицо Монсальви-старшего. — Пап, да Богу всё равно — кто, с кем и когда, в какой кровати, чем занимается. Других дел полно, — с мягкой иронией обронил Мишель. — Богу до лампочки. — Катрин, Мишель, вы Содом и Гоморру вспомните, которые были стёрты с лица Земли. Это ли не признак того, что Господь не одобряет однополых союзов? Мне страшно, что Мишель загубит себе жизнь… Ведь Бог ненавидит мужеложство и ещё за такое накажет… — Монсальви рвано выдохнул и нервно потёр виски. — Если Бог и правда настолько жесток, что ненавидит таких людей как наш сын, я тоже возненавижу такого Бога и отрекусь от такой веры, где людей делят на первый и второй сорт по признаку вроде сексуальной ориентации! — страстно воскликнула Катрин и встряхнула слегка мужа за плечи. — Какая разница, кого любит и с кем спит наш сын, если он — хороший и добрый человек, если у него острый и живой ум, отзывчивое сердце? Вот что в человеке важнее всего, а не его сексуальная ориентация! — Катрин, ты бы прекратила богохульствовать! Опомнись, что ты говоришь! Слышал бы тебя святой отец Клод! — вырвался выкрик у ошеломлённого словами жены Арно. — Я не отрекусь от нашего сына, только потому, что его образ жизни и взгляды не разделяю, но должны же во Франции хоть немного уважаться традиционные ценности, наша страна всегда была христианской… — Арно, поверь, наша родная Франция уж как-нибудь совместит традиции, христианство, а также уважение к правам и свободам людей. Совмещали же как-то ты и я нашу религию с контрацепцией все эти годы после рождения Мишеля — хотя наша вера предписывает рожать, сколько пошлёт Господь, — непринуждённо парировала Катрин, и муж не нашёл, что ей возразить. — Пути Господни неисповедимы. И если Бог создал Мишеля таким, какой он есть, включая его гомосексуальную ориентацию, значит, зачем-то Богу Мишель таким и нужен. Враждебности, травли и пренебрежения Мишель рискует выше головы хлебнуть во внешнем мире. Хотя бы в семье он имеет право на безусловные любовь и принятие с поддержкой близких людей, — нашла Катрин слова, которые оказали на Арно действие, сравнимое с флаконом нашатыря при обмороке. Супруге удалось задеть самую чувствительную струну в его сердце. — Да, Катрин, ты права… Мы родители Мишеля и должны заботиться о нём, подставлять плечо и быть надёжным тылом… даже если какой-то выбор его нам не по нутру, — согласился Арно с женой, признав своё поражение в этом словесном поединке. Мягко освободившись от объятия Катрин, Арно подступился к сыну и крепко обнял, несколько раз ощутимо похлопав по плечу. — Мишель, как бы там ни было, я и твоя мама тебя очень любим, — сказал Арно эти слова уже Мишелю. Мишель ответил отцу тем же самым, крепко к нему прижимаясь и пряча лицо в рукаве его полицейской униформы. Стены папиного рабочего кабинета сегодня стали молчаливыми свидетелями небывалой семейной драмы. Жизненный выбор Мишеля Арно мог не одобрять, сколько ему влезет, мог сколько угодно сожалеть о своих не оправдавшихся надеждах — связанных с будущим сына, ценности его ребёнка и его собственные могли быть противоречивы друг другу сколько угодно. Но только одно для Арно имело значение, что Мишель всегда останется для него дорогим до бесконечности ребёнком, о рождении которого он и Катрин так мечтали, его первенец от любимой женщины — с которой он много лет назад связал свою жизнь и счастлив с ней в браке, его плоть и кровь, кого он всегда будет любить и защищать. Катрин наблюдала за выражением отцовской и сыновьей любви, прижав правую руку к левой груди, лицо женщины несказанно украшала счастливая и радушная улыбка, в уголках сияющих фиалковых глаз при улыбке виднелись лучики маленьких морщинок — делающих её красоту неповторимой и живой. В сердце Катрин властвовали умиротворение и покой, она смогла убедить супруга в своей правоте, защитила право сына самостоятельно выбирать жизненный путь. Её усилиями удалось не допустить начавшегося конфликта между Арно и Мишелем, который удалось погасить в зародыше. Отец и сын пришли к пониманию, её семья спасена от дальнейших распрей — потому что восторжествовали голоса гуманизма и разума. Двое бесконечно дорогих мужчин для Катрин, одного из которых она носила под сердцем девять месяцев и родила на свет, не разругались в пух и прах, не стали из отца и сына двумя непримиримыми врагами. Выше своих религиозных убеждений Арно всё-таки поставил любовь к своему единственному ребёнку, и душа Катрин ликовала, что она смогла склонить своего мужа на сторону добра и принятия с уважением выбора ближнего. — Ну, сынок, прирождённая дипломатка твоя мама, — проронил мягко Арно, легонько пихнув сына кулаком по плечу. — Таланта красноречия не отнять. — У миротворческих сил женское лицо, — тепло рассмеявшись, Мишель подмигнул матери, пославшей ему и мужу воздушный поцелуй. — Инспектор Монсальви, разрешите! — в кабинет Арно зашёл рослый и крепкий мужчина ростом выше своего начальника, в полицейской униформе. Серые глаза на квадратном и грубоватом лице глядели решительно и живо, светлые волосы с лёгким рыжим отливом струились по плечам. — Чего тебе, Готье? Говори, — велел Арно вошедшему. — Инспектор, вы закончили допрашивать мадам Монсальви и Мишеля? Я могу позвать следующего? — поинтересовался Готье. — Готье, мне нужно отлучиться на несколько часов домой — отвезти Катрин и Мишеля. Ты в моё отсутствие за главного, — прозвучал уже сухо и по-деловому голос Арно. — И подстриги ты уже волосы, наконец. Ты работник полиции, а не тусовщик на Вудстоке, — сделал Монсальви замечание подчинённому. — Да, инспектор. Завтра в выходной этим займусь, — примирительно бросил Готье и удалился. Семья Монсальви же покинула полицейский участок, Мишель удобно устроился на заднем сидении родительского «Фольксвагена», Арно сел за руль, Катрин устроилась в пассажирском кресле рядом с водительским. Как только все пристегнули ремни, Арно выехал с парковки, на умеренной скорости ведя машину. Найдя в кармашке отцовского кресла книгу Оруэлла «1984», Мишель с головой ушёл в чтение, Арно закрыл все окна и включил в машине кондиционер. Катрин с улыбкой на лице, преисполненной приятной усталости, закрыла глаза и урегулировала своё сидение, чтобы она могла в нём полулежать. Приятно и негромко играло в машине радио, слух троицы ласкало хриплое и низкое звучание голоса исполнителя Гару. — Мишель, это хорошо, что ты рассказал мне правду, и что в наших отношениях не будет лжи. Раз уж я всё знаю про тебя и Бертрана, то познакомь меня с ним. Можете даже на ночёвки друг у друга оставаться. Только защитой не пренебрегайте, — нарушил молчание Арно, когда пришлось остановиться при виде красного сигнала светофора для водителей. — Пап, спасибо тебе. Что ты меня понял и не отвернулся. Что ты тоже меня поддержал и не отвергаешь, прямо как мама, — с благодарностью отозвался Мишель, оторвавшись ненадолго от книги. — Мам, я всегда буду тебе благодарен, что ты сразу меня поддержала и приняла мою сторону. И спасибо, что пошла сегодня со мной на митинг для моральной помощи. — Да ладно, Мишель. Мы же твои родители. И мы оба тебя любим. Вот и принимаем твою сторону, сынок, — сквозь лёгкую полудрёму ответила Катрин, наслаждаясь тем, как её легонечко обдувает кондиционер. — Мишель, ты уж прости, что мне не хватило умения разглядеть, что с тобой происходит, что из-за моих взглядов ты боялся мне доверять. В итоге я чуть тебя не упустил и не испортил с тобой отношения. Всё спасено только благодаря твоей маме, — признал Арно свою неправоту перед сыном, тронувшись с места, когда вновь загорелся зелёный свет светофора для машин. — Проехали уже, пап. Ведь всё хорошо. По крайней мере, у меня есть уверенность, что моя семья любит и принимает меня таким, какой я есть, и никогда не отвернётся, не бросит. Это много значит для меня. Я знаю, что не оправдал надежд мамы и твоих тоже. Мой образ жизни противоречит вашей вере и всему тому, чему меня с детства учили. Но вы всё равно не отвергли меня. Так что у меня очень хорошие родители, — с гордостью и восхищением высказывал Мишель всё то, что ему так не терпелось ещё в участке сказать отцу и матери. — Мишель, вот только не посыпай голову пеплом. Ты пришёл в этот мир не для того, чтобы воплощать мечты родителей и удовлетворять все их ожидания. Заставлять тебя жить так, как хотели бы я и твой папа, было бы настоящим эгоизмом и насилием над тобой. А нам хочется видеть тебя счастливым, — не смогла Катрин не прочистить голову сыну в своей привычной ласковой манере. — Ну, что, Мишель? Понравилось тебе на митинге с единомышленниками? Если не считать этих буйных традиционалистов, вы хорошо провели время? — поинтересовался Арно у сына, ловко управляя машиной. — О да, пап! Было так здорово, я завёл очень много интересных и приятных знакомств, мы все были трезвые, общались, обсуждали наши взгляды и проблемы. Нас поддержали в том числе и феминистки. Хорошие люди, хотя про фем-движение ходит очень много лживых баек и сплетен. Так что я теперь с недавнего времени поддерживаю не только ЛГБТ, но и феминизм. Потому что все женщины заслуживают жизни в равноправном и безопасном для них обществе, — поделился Мишель впечатлениями с папой, искренне радуясь тому, что отец интересуется его взглядами с убеждениями и при этом ничуть не осуждает. — О, так ты теперь за права женщин? А разве феминизм — это не чисто женское движение? — слегка удивился Арно, свернув в район, где находился их дом. — Знаешь, Арно, среди всех тех отличных ребят и девчонок, с которыми я и Мишель познакомились, были не только примкнувшие к ЛГБТ-митингу феминистки, но и поддерживающие феминизм парни, — охотно поддерживала разговор Катрин. — Да, мама верно сказала. Парни тоже могут выступать за права женщин. Их называют про-фем. Но только если эти парни не стремятся затыкать женщин в фем-движении и не указывают феминисткам, какие проблемы существенные, а какие — нет, — немного дополнил Мишель слова матери. — Ну, что, Катрин, не уйдёшь же ты от меня к какой-нибудь сногсшибательной брюнетке? — с тёплой иронией подначил Арно засмеявшуюся жену и припарковал машину на парковочном месте рядом с их домом. — А вот это уже будет зависеть всецело от тебя, — ответила Катрин мужу в такой же манере, чем вызвала своей шуточной перепалкой с супругом смешок у Мишеля, прихватившего том Оруэлла и вышедшего из машины. Супруги Монсальви вышли из машины, Арно закрыл дверцы и поставил машину на сигнализацию. Уже закрывшись в доме, семья устроилась за столом, Арно заварил на всех кофе с молоком и наделал сандвичей с сыром, колбасой и листьями салата. Приятно было всем вместе мирно перекусить за одним столом, когда позади остались малоприятное задержание и привод в полицию с благополучно разрешённым конфликтом. Все трое, мужчина и женщина с их сыном наслаждались трапезой и возможностью провести немного времени вместе, прежде чем Арно вновь уедет на работу. — Так, пойду я к себе, отдохну немного, — встав из-за стола, Катрин хотела направиться в свою личную маленькую спальню, но зашаталась на нетвёрдо её держащих ногах, схватившись за столешницу. Арно и Мишель всё же сумели вовремя среагировать и схватили Катрин за плечи с обеих сторон. — Катрин, ты чего? Что с тобой? — встревоженно Арно всматривался в лицо Катрин, побелевшей как полотно. — Мама, ты в порядке? Тебе плохо? — забеспокоился Мишель. — Я не знаю… вроде бы в порядке. Просто голова закружилась и чувствую себя не совсем хорошо… — проговорила ослабевшим голосом Катрин. Мишель налил матери прохладной воды в стакан из графина, Арно отмотал тканевые салфетки и смочил их в холодной воде из-под крана — принявшись осторожно протирать ими лицо жены. Катрин маленькими глоточками осушила стакан воды и перевела дух. — Мам, ты не заболела? Ты выглядишь нездоровой, у тебя лицо бледно-зелёное… — не покидало беспокойство Мишеля. — Катрин, может, врача вызвать? Или в клинику тебя отвезти? Что тебя беспокоит? — старался Арно не поддаваться тревоге, чтобы не нагонять паники на жену и сына. — Меня вырвет сейчас! — сдавленно выкрикнула Катрин, вскочила со стула и стремительно кинулась в ванную комнату, зажав себе рот рукой. Муж и сын бросились следом за ней. Катрин же, влетев в ванную, резко опустилась на пол и склонилась над унитазом, опорожнив в керамического друга содержимое своего желудка, после чего высморкала из носа частички пищи и прополоскала рот жидкостью для зубов. Переводя дыхание, она села на край тумбочки в ванной комнате. Уединение Катрин нарушили встревоженные её состоянием Мишель и Арно. — Мама, может, врача всё-таки вызовем, как папа говорит? Съездим в клинику? — робко предложил Мишель, умоляюще глядя на маму. — Мишель, ради Бога, не переживай. Наверно, сегодняшний хот-дог из ларька был не совсем свежий, — беззаботно отмахивалась Катрин, тихонько смеясь. — Завтра я буду как новенькая. — Или как вариант, что нам попалась некачественная контрацепция, и ты можешь быть беременна, — в серьёзной задумчивости предположил Арно. — Завтра мы едем обследоваться в клинику. — О беременности говорить пока рано. А ты бы хотел второго ребёнка? — в ожидании ответа Катрин глядела мужу в лицо, не отводя взгляд. — А ты хотела бы этого ребёнка оставить в случае беременности? — задал Арно встречный вопрос жене. — Тело всё-таки твоё. — Я не задумывалась о втором ребёнке. Но точно бы сохранила беременность. Двоих детей нам будет достаточно вполне, — размышляла Катрин над возможными исходами событий. — Мама, давай мы с папой тебя в спальню проводим, ты отдохнёшь, поспишь? — предложил Мишель, гладя маму по плечу. — Да, маме точно нужно хорошо отдохнуть, — согласился с сыном Арно, взял под руку Катрин, которая ничуть не возражала, с Мишелем он довёл Катрин до их супружеской спальни. Устроенная в спальне со всеми удобствами, уложенная в постель и укрытая одеялом, обложенная подушками для большего комфорта, Катрин старалась побороть тошноту и не терять бодрости духа. Мишель сбегал в кухню за кружкой и графином с водой, чтобы у мамы всегда была под рукой вода, если вдруг ей захочется пить. Арно обеспокоенно ощупывал лицо Катрин и придерживал ей волосы каждый раз, когда её рвало в специально для этих целей принесённый тазик. Но спустя какое-то время тошнота перестала её терзать, зато бросало попеременно в жар и в холод. Всё больше Катрин укреплялась в догадке, что состояние её вызвано отнюдь не скверного качества хот-догом… — Мама, ты не волнуйся. Если окажется, что ты беременна, я буду стараться тебя тоже поддержать всеми силами. Всё будет хорошо, — старался Мишель приободрить маму, чем вызывал у неё тёплую улыбку. — Катрин, ни на какую работу сегодня я уже точно не вернусь. И пробуду с тобой, сколько ты хочешь. Только позвоню в участок, — проронил Арно, поцеловав Катрин в макушку. Достав из кармана телефон, старший Монсальви набрал номер участка. Ждать ответа ему пришлось недолго. Трубку снял Готье и поприветствовал начальника. — Готье, привет. Это Арно. За главного сегодня ты. Меня в участке сегодня и завтра не будет. Катрин очень нехорошо. Боюсь её оставлять. Хорош ныть, Готье! Ты со всем справишься. Смертельно задолбался уже с протоколами? Понимаю. Держись, приятель. Пока. И тебе тоже удачи. Да, спасибо. Передам Катрин привет, — пообещал Арно и прервал звонок. — Ты бы мог и не отпрашиваться с работы ради меня, но спасибо, — промолвила мягко Катрин, протянув руку к мужу. Арно присел на край постели ближе к жене и взял её за руку, пальцы их сцепились в замок. — Так мне за тебя спокойнее будет. Готье передавал тебе привет и надеется, что всё с тобой будет хорошо, — передал Арно своей жене доброе пожелание от своего подчинённого. — Готье очень славный парень и добрый. Передашь ему от меня, что я благодарна, да? Я тут задумалась… — на несколько мгновений замолчала Катрин и прикусила в задумчивости нижнюю губу. — О чём, Катрин? Скажешь? — задал Арно вопрос. — Что, если я и правда сейчас в положении, и если наш второй ребёнок тоже окажется представителем ЛГБТ — что делать будешь? — нежной иронией отдавал вопрос Катрин к мужу. — Буду привыкать к мысли, что все наши внуки будут приёмные. Очень даже неплохой вариант, — в подобной Катрин манере дал ответ Арно, массируя её пальцы, и поймав предназначенную ему улыбку с задорным взглядом фиалковых глаз.