Серебряный Принц, или Одиночество - это поправимо

Глава 48

      — Не болейте, мальчики. — Митр дотянулся, и всё-таки чмокнул на прощание щёчку дока. — Я побежал!       — Так нечестно! — наигранно возмутился Айр, — Кто-то обещал три дня на стульчике в ванной поспать, причём не один, а на пару с супругом. Вы, случайно, не знаете кто? Я, видите ли, собрался ночной концерт послушать, а тут — полный облом.       Интересно, когда? Он же в это время уходит работать.       — Поговори мне еще, проказник! Пусть тебе мартовские коты вместо соловьёв серенады поют, — док в шутку показал кулак, усмехавшемуся Рыжику. — Я ведь и передумать могу, иголок у меня предостаточно, на твою «мадам сижу» надолго хватит!       — Давайте устроим ему иглотерапию прямо на язык? Последнее время он что-то слишком много болтает. — Я тоже к разговору подключился, по-прежнему держало накопленное на Айра раздражение.       — Дельная мысль, не помешало бы такое помело укоротить. Повезло тебе, что Митр ушёл и этого безобразия не слышит.       — Конечно, дорогой, я не слышу совсем ничего, — донесся из ванной насмешливый голос.       — Ты почему до сих пор здесь крутишься! Подслушивал?! — взвился док. Что ж его никак не отпускает? По идее, поцелуй в щёчку должен был обиду растопить.       — Да делать больше нечего, кроме как интересоваться вашей болтовнёй. У меня причёска растрепалась, пришлось поправлять. Не могу же я в неприглядном виде в своем кабинете показаться, меня там уже ждут. Вот теперь — всё, — он вышел в коридор. — Ну, всем пока. — На этот раз — точно закрылась дверь входная.       — Злые вы, — надулся Айр, — Вот уйду от вас, будете знать, потом пожалеете!       — Куда ты денешься с подводной лодки? — Я и тут не удержался, чтобы не вставить шпильку.       — А ты, канарейка, вообще молчи, не то, вместо лимона мимо чая выдавлю. Не уважаю я этот цитрус, знаешь ли.       — Как ты меня назвал?! — Нет, по-моему, он сейчас договорится!       — Ну, ладно, ладно — попугай, — и очень удачно изобразил кривлявшееся перед зеркалом упомянутое пернатое, — Попка — хороший, попка — красивый. Боже мой, какая птичка!       — Что?! — взревел я, попытался соскочить с кровати и со стоном рухнул обратно. Живот скрутило, будто в солнечное сплетение врезался железобетонный столб.       — Ты что творишь, идиот! — Док схватил мою руку и поспешно нащупал пульс. Кажется, от боли он зашкаливал. — Куда ты рыпаешься! Тебе нужен покой, я же предупреждал — никаких нагрузок и резких движений! Когда ты, наконец, начнёшь меня слушать!       — Простите, — я натянул на нос простыню. Мечтал укрыться с головой, лишь бы не смотреть ему в глаза, но это было бы совсем уж невежливо.       — Ай, — отмахнулся доктор, как от надоедливого насекомого, — Мне твои извинения не нужны. Сам себе боль причинил — перед собой и извиняйся. Ладненько, — он рывком поднялся. — Я, пожалуй, тоже пойду, хоть до обеда поспите, а мне нужно проведать альф, я же потом три дня не смогу отсюда выйти. И предупреждаю — никаких разборок, ясно? Иначе, обоим задницы надеру. Взяли моду, понимаешь, по поводу и без, распускать языки.       Я его почти не слышал, как-то слишком быстро меня укутал сон, наверное, лишь теперь в полную силу начало действовать успокоительное. Что ж, посмотрим, чем закончится наш эксперимент. Главное, чтобы он не превратился в горький опыт. Как там поётся — что день, грядущий, мне готовит? Кажется, так.       ***       Лекарство оказалось густым, маслянистым, и неимоверно болючим, перед уколом ампулы приходилось в ладонях растирать, чтобы согреть, вдобавок, вводить его нужно было очень медленно, чтобы не дай бог не образовался абсцесс. От уплотнений не спасало ничего: ни тёплые грелки, ни йодные сетки. После второй пытки я капитально охромел на обе ноги, а до окончания экзекуции оставалось семь уколов. Док с сочувствием поглядывал, как я шкандыбаю в туалет, но ничего не говорил. Только когда колол, в ответ на мои стоны я слышал: «Терпи, маленький, терпи, осталось совсем чуть-чуть». Знаю я это «чуть-чуть». Десять бесконечных минут игла торчит в заднице (да, я по часам засекал!), и ягодица от безумной боли разрывалась до темноты перед глазами. Зато вы не поверите — на следующий день, после того как док начал это лекарство колоть, из зеркала в ванной на меня смотрел прежний я. Кожа стала белой, как раньше, даже склеры очистились. Правда в самых уголках глаз оставалась небольшая желтизна, или мне это казалось? В общем, неважно, главное, что боль в правом подреберье совсем ушла, действительно, изобретение замечательное. Док зачем-то беспрерывно измерял мне температуру. Я уже настолько к термометру привык, что без него во рту чего-то не хватало. Айр ржал, что я с пользой восстанавливаюсь: нашёл новый способ учиться делать минет. Дир на него порыкивал, но не сильно, хотя бы потому, что Айр не давал никому скучать. Впрочем, скучно здесь никогда не бывало. По три раза в день заглядывал Митр — узнать, как я себя чувствую и немного поговорить с мужем, а вот Рин… Рин навестить меня ни разу не пришёл. Ладно, чего это я о грустном? Кроме того, последнее время к нам повадился Зитр. Первый раз он наведался вечером, когда я после первого укола в себя приходил. Док рассчитал время, чтобы мои стоны не мешали отдыхать Айру.       — К нему нельзя, — взял на себя арт-мастера доктор, загораживая проход, — Он не может сейчас говорить.       — А когда, интересно, сможет? — Сварливо поинтересовался Зитр.       — Где-то через недельку.       — Что?! — В своей обычной манере, с пол оборота завёлся он. — Какую недельку?! Вы с ума сошли! Когда я должен на нём рисовать, мне тоже нужна репетиция, и сегодня к готовым костюмам аксессуары привезли!       — Ну, спрячь их пока в подсобке у Митра.       — В подсобке, — изумленно прошептал Зитр, как бы не веря тому, что услышал, а потом взорвался, — Их померить нужно! Если что-то плохо сидит, у меня останется пару дней всё исправить!       — Ты прекрасный художник, сам разберёшься, в крайнем случае Айр есть.       — У них же разный оттенок кожи, мне необходимо, именно на Малыше рисовать!       — Скажи на милость, как ты собираешься это осуществить? Он же жёлтый весь, вот смотри! — Док потащил его за руку в комнату. — Видишь? Если на такую красоту зелёную краску нанести — она посинеет!       Хорошо, что не я, а только краска. В подобранной Зитром к моему образу палитре, действительно преобладал белый и серебряный цвет, но на закрывающих шрамы перьях присутствовал и тёмно-зелёный тон тоже.       Зитр с ужасом уставился на меня и забормотал:       — Боже мой… Что делать… что делать…       — Валерьянку пить. Три раза в день по две таблетки, как раз к празднику оклемаешься. Теперь иди, ему отдыхать нужно.       — Как скоро он выздоровеет?       Я понимал, что Зитр не о моём здоровье печётся, художника волновали лишь собственные амбиции, и всё равно в груди кольнуло, что в отличие от того же Рина, он хотя бы поинтересовался.       — Не знаю, я впервые на практике применял этот препарат, поэтому даже мне результат неизвестен. А валерьяночку всё же попей, попей, здравый рассудок тебе пригодится. Айр, иди с ним, если что — помоги, видишь, как расстроился наш живописец.       Рыжий тяжело поднялся с кровати. Понимаю, ему хотелось до работы отдохнуть, тем более он недавно с тренировки вернулся, но видно, не судьба, покой нам только снится.       — Вечно я крайний, — Айр недовольно сверкнул зелёными глазищами из-под пушистых золотых ресниц. — Вот скажи, чего я должен за тебя отдуваться?       — Их бин (я есть) — больной, — простонал я, лёжа на животе. Мне приходилось двумя руками придерживать на пострадавшем месте тёплую грелочку.       Вдруг я услышал, как начал смеяться Зитр. Честно, я настолько удивился, что даже боль отступила на задний план.       — Не думал, что ты знаешь немецкий. Фраза прозвучала потрясающе. Молодец, красивый пистон Айру вставил.       Мы с доком прыснули со смеху, хотя мой смех скорее напоминал вымученный стон. Кто ж знал, что у такого напыщенного индюка с чувством юмора всё в порядке. Рыжий раздраженно носом воздух втянул, и потопал к двери.       — Прошу, — он изобразил театральный жест, приглашавший Зитра на выход.       — Только после Вас, — художник насмешливо поклонился, еще больше выводя этим рыжего баламута из себя. На что Айр фыркнул, демонстративно отбросил за спину копну, уже отросших до поясницы золотистых локонов, и с чувством собственного достоинства вышел в коридор.       С тех пор одна и та же картина повторялась изо дня в день: Зитр появлялся на пороге, а док его культурно отшивал. Художник больше не ругался, лишь заглядывал ему через плечо, тяжко вздыхал и уходил, правда пожелание: «Скорее поправляйся», тоже звучало.       Опасное безумие, потеря памяти и слепота, меня — тьфу, тьфу, тьфу (чтоб не сглазить), миновали. Даже протектор с блокатором колоть не пришлось. К тренировкам я мог вернуться как док и обещал, но вот измученной попе уколы покоя не давали. Она превратилась в один болезненный ком — ни встать, ни сесть, ни лечь. Дир сжалился и где-то раздобыл ультразвуковой аппарат. Лишь после трёх сеансов я смог подойти к пилону. Больше двух недель ушло на то, чтобы снова вернуть телу былую ловкость, после того как пятая точка стала немного меньше болеть и позволила мне полноценно двигаться. Если помните, Айр должен был встретиться со Стином и кое-что принести. Естественно, вышел полный облом. Кто ж знал, что лекарство незамедлительно доставят и док совсем не будет из комнаты выходить. Собственно, чему удивляться, закон: любой каприз за ваши деньги — испокон веков действовал безотказно. Мы выждали время, пока Дир не объявил, что ночевать не останется. Он и без того задержался у нас втрое дольше, чем поначалу рассчитывал.       — Думаю, пора лишний матрац из вашей комнаты убрать. Я достаточно долго наблюдал за возможными последствиями введения препарата и убедился, что всё в порядке. Поэтому моё неусыпное бдение больше не нужно.       Желанные слова, наконец, прозвучали. Теперь за нами не будут настолько пристально следить. Однако свидание пришлось отложить — Стин попал под дождь, сильно простыл и на две смены не вышел, а это, как-никак, целая неделя. Едва он на работе появился, Айр попросил проводить нас в зал, с понтом, вечером пошли на тренировку. Меня оставил у шеста навёрстывать упущенное, а сам — забрался вместе со своим возлюбленным на чердак. Хорошо, док в зал не заходил и не видел, что ползаю я по пилону в гордом одиночестве. В общем, чем они там занимались остаётся лишь гадать, но вернулся Рыжик довольный, как вымытый слон, и вовсю сверкал растянутой до ушей белозубой улыбкой. А вот док в этот день, как назло, домой не торопился, он до позднего вечера с нами просидел. Не знаю почему — возможно, ждал, пока освободится Митр, а может, что-то заподозрил, и поэтому не хотел подольше оставлять одних. Только в ванной, под шум льющейся воды, нам с Рыжиком удалось перекинуться парой слов.       — Ну, что! — я подпрыгнул от нетерпения, когда уселся на маленькую скамеечку, и тут же скривился. Вредная попа невежливого обращения не прощала. Ох, как же она еще болит!       — Осторожно! Банка! — возмутился Айр. Он успел на лету подхватить означенный предмет, который по моей неосторожности вывернулся у него из рук и едва не грохнулся на пол. Хорошо, что содержимое не выплеснулось.       — Даже если бы она разбилась, это не испортило бы тебе настроение, да? — Я поймал в зеркале отражение сияющей, как стоваттная лампочка, моськи.       — Сейчас меня, вообще, невозможно расстроить. Потребуется что-то покруче, чем разлитая на кафель дорогостоящая дрянь.       — Чем же вы на крыше занимались?       — Я что, должен перечислять тебе подробности?! — деланно возмутился Рыжик, хотя счастливая улыбка выдавала его с головой. Я, собственно, вовсе не это имел в виду, но раз пошла такая пьянка… Отчего бы откровения не послушать? Тем более мне далеко не безразлична его судьба.       — А то ты не догадываешься, что двое влюбленных делают, когда остаются наедине, — продолжил распекать меня Айр. Внезапно его глаза мечтательно прикрылись.       — Знаешь, Стин превосходным любовником оказался. Представляю, как он будет кувыркать меня в кровати, если такое вытворял даже на чердаке.       — Ты доволен? — Мне пришлось быстро отвести от зеркала взгляд и уставиться в пол. Не знаю с чего, но я ощутил настоящий укол ревности. А может, это была элементарная зависть? Очень неприятное чувство, должен сказать.       — Спрашиваешь!       Я не успел вовремя отдёрнуться, как Айр наклонился и мимолётно коснулся губами моей щеки.        — Спасибо, если бы не ты, я бы точно упустил своё счастье. Сначала Стин нежный, ласковый, трепетный, просто паришь и таешь в его умелых руках, а потом он взрывается, как огонь, и испепеляет. Если честно, я уже с ума по нему схожу, настолько мне с ним понравилось.       Нет, я так не могу, нужно срочно перевести тему.       — В круглых цифрах — до чего вы договорились?       — Во-первых, он принёс по списку то, что ты перечислил на листке. Всё, вставай, теперь моя очередь.       — А во-вторых?       Мы поменялись местами. Я перехватил банку и приступил к извозюкиванию рыжей головы тягуче-пахучей субстанцией.       — А во-вторых — когда я искал, куда-бы твоё добро спрятать…       — Почему это сразу моё? Оно наше, общее.       — Тише! — он покрутил пальцем у виска, — Совсем уже!       — Ой! — Что-то я расслабился и про бдительность забыл, нужно поосторожней себя вести. Руки у меня были заняты — одна перепачкана, в другой — банка, поэтому в знак раскаяния несильно прикусил губу. — Прости-прости. Давай, рассказывай дальше.       — Оставшиеся с прошлого праздника ящики с ракетами никто не убрал, они доныне стоят на прежнем месте под стенкой. Я случайно бутылку со смазкой в щель уронил. Пришлось за ней лезть, и вот в самом углу я обнаружил…       — Наверное, они уже отсырели? — Дурацкая привычка, не дослушав, перебивать! Единственное оправдание — в тот момент все мои мысли занимали ракеты, впрочем, если бы Айр успел договорить, это вряд ли что-нибудь изменило.       — Ничего подобного! В том-то и дело, что нет! Я проверил — запалы сухие, их мы тоже к делу привлечём. Стин уже своих предупредил, что на праздник будет работать, а они и рады.       И правда — кому охота за порядком следить, когда все остальные день рождения шефа отмечают: гуляют и пьют? Рин… скоро у тебя праздник, а мы так тщательно готовимся его испортить. Прости меня, любимый, прости.       — Эй, не отвлекайся! — Айр легонько толкнул мою ногу. — Ты постоянно витаешь где-то в облаках. Давай заканчивай, сколько можно! У меня только пол головы намазано, а скоро смывать!       Я спохватился. Пара мазков — и готово, а мне уже нужно купаться.