***
Глава 74
— Неважно, расскажи. Мне интересно всё, что так или иначе, связано с моим супругом. — Ты случайно оговорился или на радостях перепутал? Слово «нет» — как-то чересчур горько прозвучало. — А как же Грейд? — Грейд — эрзац, замена. Ты единственный омега на Земле, которого я пометил, и до конца жизни, своего настоящего мужа не спутаю ни с кем и никогда. — Хороший ответ. — Слава богу, что начать всё сначала не предложил. Я бы, безусловно, отказался, но это не принесло бы ничего, кроме боли, только бы старые раны разбередил. — Так продолжение повествования будет? Я безразлично пожал плечами. — Если коротко — едва выучив тларский, папа подал документы в институт на платное отделение с пятого курса восстановиться. Не здесь конечно, на Тларе. Заявление, естественно, не приняли. Послали запрос, а в личном деле записано: отчислен за пьянку. Да и возраст уже, сам понимаешь, какой. Пришлось моему мужу вмешаться. Ректор отказать не посмел, но потребовал собрать комиссию из кучи профессоров, и устроил папе, даже не экзамен, а целый допрос с пристрастием. Я напросился в аудиторию, очень хотелось послушать, да и папу морально поддержать. Гоняли его в хвост и гриву по всем предметам, а Джед на любой вопрос без запинки отвечал. И когда только успел всё выучить? Или просто времени даром не терял, а пока учил незнакомый язык, повторял пройденный когда-то материал, по своим старым конспектам. В общем, теперь он глазной хирург. Не знаю, приобретёт ли когда-нибудь мировую известность, однако уже сейчас запись к нему на операции ведётся на пять-шесть месяцев вперёд. Рурту с дипломом на руках было проще, но тоже с малого начинал. Оказалось, что такие высококвалифицированные специалисты — большая редкость и идут «нарасхват». Сейчас он очень востребованный инженер, строительные фирмы не успевают друг у друга его перекупать, а после того как он руководил реставрацией, пострадавшего от небольшого землетрясения, старого павильона во дворце правителя, отбоя нет от выгодных предложений и заманчивых перспектив. А ты в курсе, что твоя гостиница восстанавливалась по его проекту? — Ничего себе новость, — в голосе сквозило откровенное удивление, — Ни разу твоего отца не видел, представляешь? Я только по рекомендации Дира какого-то талантливого инженера пригласил и одобрил чертежи, с ним всегда Грейд работал. Может, мельком на стройке и сталкивались, да я внимания не обратил, у меня других забот хватало. Благодаря завистливым кляузникам, задолбался таскаться по комиссиям и судам. Бумажная волокита длилась несколько месяцев, а когда кончилась и я смог вернуться к повседневным делам, в здании почти завершили внутреннюю отделку. — Перед самым отъездом папа Джед рассказал, что Рурта, лет десять назад, док увёз на какую-то стройку. Я же маленьким был, в дела взрослых меня не посвящали. Смутно помню, что отец уехал, когда было еще тепло, а вернулся зимой, почти перед Новым годом. Время и описание здания совпадали, и я решил, что на автобусной станции ты зачем-то сделал вид, что вы не знакомы. М-да, сколько лет пролетело с тех пор. Моему самому младшему брату осенью исполнится восемь. — Погоди-погоди, ты что, за этого управляющего замуж вышел?! — Нет. — А как тебе удалось за малыша деньги выбить, если в его гибели не был виновен препарат? — В медицинском заключении не указали настоящую причину выкидыша, отметили только, что ребёнка я потерял, и на решение суда еще кое-что повлияло, — невольная усмешка отразилась на мох губах, — Трудно в личной просьбе шаху отказать, правда? — Ты сказал — шаху?! — Да, шаху. На растерянный и недоверчивый смех я не обиделся — такое действительно представить сложно. — Прости, конечно, но на супруга шаха ты как-то не очень тянешь. — Хочешь сказать, я плохо выгляжу? — Нет, что ты. После родов ты сильно похорошел, беременность пошла тебе на пользу. Пахнешь изумительно, и костюмчик ничего так, стильненький, в подобных вещах я разбираюсь. Ну, естественно. Его же шила мировая знаменитость. Этот кутюрье сам снимал мерки и подгонял по миллиметрам брюки, жилет и пиджак, чтобы костюм сидел, как влитой. А духи… Муж приказал лучшим парфюмерам разработать специально для меня, как один из многочисленных подарков к рождению сына. Ни на ком другом, столь изысканный аромат они не дадут. — Но вот аксессуары подкачали. Наверное, ты не видишь, что очёчки тебе достались дешёвые, с поцарапанной пластмассой вместо стёкол и облезлой позолотой на оправе, а сережки эти, помнится, ты еще в отеле носил. Что ж богатый супруг плохо о тебе заботится? Неужто не хватает средств купить новое и выбрать что-нибудь посолиднее? Я едва сдержал достойный ответ, пришёл к выводу, что лучше объяснить, чем разругаться. — Этими вещами я очень дорожу, и лишь поэтому не снимаю. Ты глубоко ошибаешься, если думаешь, что у меня ничего другого нет. — Раз так, не хочешь чем-то со мной поделиться? Я не прошу очки, понимаю, сейчас они тебе нужнее, но ты, например, мог бы отдать серёжку. Будем вместе носить: одну — я, одну — ты. — Всё это подарки, извини. У тебя же остались наши обручальные кольца, или вы носите их на пару с Грейдом? — Нет. Кольцо на его руку я не надену никогда. Кроме того, они не сохранились — со свистом вылетели в окно спальни за забор, стоило только захлопнуться за тобой двери. Уже после того как я из твоего города вернулся, бросился их искать. К сожалению, бесхозное добро долго на дороге не валяется, сколько ни старался — ничего не нашёл. — Не расстраивайся, может, кому-то они принесли счастье, не доставшееся нам? — В таком случае дай мне на память что-нибудь другое, любая безделушка подойдёт, хоть самая простая шариковая ручка. — Не вижу смысла оставлять напоминание. Это лишнее, поверь. — Ладно, как хочешь. Наверное, пожал плечами, но не обиделся. Надеюсь, Рин понял, что мой отказ — не проявление жадности или скупости. Я конечно мог бы сделать роскошный подарок, но… Зачем каждый раз, натыкаясь на мою вещь, травить душу? Прятать от возможного супруга в ящике стола, или время от времени стирать с неё пылинки? Просто нужно, чтобы Рин меня забыл. Ему самому от этого будет только легче и, если честно, мне тоже. Поэтому, даже если что-то предложит — не возьму, хватит и украшения, оставленного на моей шее. — Я сегодня дождусь рассказа, о твоём новом избраннике? — Ошибаешься, избранник из нас — это я. Мой супруг — правитель небольшого государства на самом юге острова. Как мне рассказывали, красивейшего уголка мира. Впрочем, я не совсем муж, скорее наложник. Я же ношу следы твоих зубов, а на Тларе омегам запрещено второй раз выходить замуж. — И что же помешало метку вывести? Нельзя было применить криоген или хирургическим путём от неё избавиться? А, возможно настоящая причина скрывается в том, что ты до сих пор, настолько дорожишь мною? Я на ровном месте, едва не споткнулся. — Знаешь что! Или ты слушаешь, или я ухожу. — Прости-прости, и правда ляпнул глупость. — Мой сын никогда не унаследует престол, и всё же муж, чтобы его существование не вызывало зависть, издал письменный указ: после достижения Айром совершеннолетия, он вступает в права владения, одной из отдаленных провинций. От этого только спокойнее, борьба за власть ведётся испокон веков, и сводные братья не будут видеть в Айре лишнего претендента на хлебное место рядом с троном. Зато участок приносит неплохой доход, там добывают минерал, который используют в препарате для роста волос. Помнишь, ты для нас с покойным Айром его заказывал. — Интересно, какого наложника главный евнух из гарема выпустит? Слушай, ты часом, о себе и своём эфемерном супруге не свистишь? Хм, и это всё, что Рин из сказанного услышал? Я думал, его интеллект намного выше. — Главный евнух не выпустит, зато выпустит тот, кто стоит главным над ним. И с чего ты взял, что я в серале прописан? Я могу свободно в город выходить, правда в сопровождении охраны, но она нужна, лишь для моей безопасности. Когда родители устроились на работу, я каждый день забирал младшего брата из детского садика, и с пяти до семи часов проводил время с ним. Повелитель выделил лучшего учителя, чтобы во время прогулки мы могли совершенствовать тларский. Так малыш настолько быстро и хорошо в нём преуспел, что по вечерам еще и родителей учил дома. А во дворце — у меня отдельные покои, где я вместе с сыном и личной прислугой живу. — И не страшно тебе доверять кому-то свою кровиночку? Знаешь пословицу: семь нянек, а дитя без присмотра. Я усмехнулся донельзя нелепому вопросу. — За сыном шаха ухаживают гораздо лучше, чем дома за собственными детьми. Насчёт этого, я ни капельки не беспокоюсь. А когда Зуфаттандил девятый сделал мне предложение, я согласился, но с одним условием — приезжая в эту страну, он будет брать меня с собой, чтобы я мог навещать могилу лучшего друга. Я нашего ребёнка Айром назвал, а он ни слова не сказал против, хотя у тларцев так делать не принято. — Ты, наверное, не знаешь, что детей нельзя называть именами погибших, существует вероятность навлечь на них аналогичную судьбу. — Первый раз об этом слышу, но не думаю, что моего сына нечто подобное ждёт. Я не настолько суеверен, а мой единственный и лучший друг по сей день мне очень дорог, и когда я своего сына зову, мне кажется, что Айр всё еще со мной рядом. — Ты своего мужа любишь? — Ты вообще соображаешь, о чём спрашиваешь? — Я быстро прислушался. Охранники близко не подходят, следовательно, не слышали наш разговор. — Я своё уже отлюбил, это не принесло мне ничего, кроме страданий и боли. Зуфаттандил девятый любит и меня, и сына, мальчик тоже к нему тянется, а я с благодарностью принимаю всё, что супруг мне даёт. Он заботится обо мне и ребёнке, учит его. Когда выпадает свободное время — выходит с ним в сад погулять. А большего мне уже и не нужно. Всё, что я мог отдать — я отдал тебе, а ты, толком не разобравшись, растоптал всё так, что теперь там никогда ничего не вырастет. — Ты во время оргазма, мужа тоже полным титулом зовёшь? А вот это с его стороны — чистой воды хамство, значит, будем прощаться. — Если тебя настолько интересуют подробности моей интимной жизни, отвечу: в постели не я его, а он меня зовёт. — Получается, ты всё время притворяешься и обманываешь повелителя? — Нет, зачем же? Я отношусь к своему мужу с большим уважением, и никогда бы на подобную низость не пошёл, а он… Он всё прекрасно понимает, и терпеливо ждёт, когда я избавлюсь от того, что мешает раскрепоститься. В такие моменты ему очень нравится перебирать мои длинные волосы. Кстати, тогда в аэропорту, именно этот необычный цвет и привлёк его внимание, и муж очень любит смотреть, как я танцую для него, в шутку называя, серебряным Принцем. Когда меня выписали из больницы, он сам приехал за мной, и сразу забрал во дворец. Ничего не скрывая, я рассказал о себе всю правду: кто я, откуда взялась у семнадцатилетнего мальчишки глубокая седина, о каждом шраме на моём теле, и что со мной произошло. Он принял меня таким, какой я есть, невзирая на то, где я был и чем занимался, а когда я нашего сына рожал и корчился в муках, правитель страны превратился в самую заботливую преданную няньку, ни на шаг от меня не отходил. Я твоё любопытство удовлетворил? — И, не дожидаясь, пока Рин скажет очередную гадость, спешно откланялся. — Ладно, нам пора. Муж в столице с неофициальным визитом, сегодня вечером улетаем домой, и для моего частного самолёта в полдень обещали открыть воздушный коридор, поэтому прости — мы пойдём. Передавай от меня привет доку, Митру, — руки невольно дёрнулись коснуться, давно потускневших от времени, золотых гвоздиков маленьких серёжек. Митр сам мне их в уши одел, и я с тех пор ни разу их не вынул… — Зитру, Тину и Литу. — А Грейду? — Грейду? Ему тоже можешь передать — большой и очень горячий. — Моему мужу нельзя сейчас тяжести поднимать, и он может обжечься, так что, пожалуй, я остерегусь. — Айр, дай руку! — Добившись своего, Грейд, наверное, в полном восторге. По большому счету мне безразлично, что «Инь» и «Ян» снова сомкнули свои половинки. Эта парочка давно друг друга нашла и так же один другого стоит, но слышать об этом всё равно неприятно, хотя сам однажды, Рину на нём жениться предложил. — Подожди. Может, по мороженке? Помнится, я обещал угостить тебя парфе, а случай как-то не представился. Я усмехнулся, вспомнив, как в автобусе давился дешёвым кондитерским изделием и порхал на седьмом небе от счастья. В тот момент у меня было всё, о чём даже не смел мечтать, не представлял, что можно испытывать настоящее блаженство. Увы, любовь, похожая на сон, мелькнула и пропала. — Благодарю, я уже его пробовал. Без тебя. — Почему-то не смог признаться, что по сей день с прохладцей отношусь и к мороженому, и к яблокам. — Ну давай хоть в отель заскочим, повидаешься с доком. Ради этого я согласен Дира с работы отпустить, он будет счастлив поговорить с тобой. Хочешь — возьми с собой сына, и я сам вас отвезу, а охрана пусть едет сзади. Я понимал — Рин всеми силами старается меня удержать, но момент расставания неизбежен. Точка невозврата, что у него, что у меня, давно пройдена, а ехать в отель… чересчур много плохих воспоминаний с ним связано, да и побывать на месте гибели Айра я никогда не буду готов — слишком больно. За каких-то жалких три месяца знакомства он успел поселиться в моём сердце и останется в нём навечно. — Нет, спасибо, сейчас я действительно спешу. — Жаль. Знаешь, что я еще вспомнил? Несколько лет дома у Дира не был, а с полгода назад случайно заскочил. Утром Грейда сильно тошнило, да так, что понадобилась помощь врача. Я заметил в гостиной на стене картину, где вы с Айром изображены в костюмах с перьями, в полный рост. Не знаю, кисть какого мастера над ней трудилась, но смотритесь вы — потрясающе. Понятное дело, что художник создавший этот шедевр, писал не по памяти. Я попытался выклянчить фотографию, но — ни Митр, ни Дир, не отдали её, соврали, что у них ничего подобного нет, представляешь? Я усмехнулся. Спасибо, док, я рад, что Вы держите своё слово, даже если фотография по-настоящему пропала, что вполне могло случиться в доме, где живёт двое детей. А художник… Не знаю как — но я догадался, или почувствовал, что это Зитр. Он сам делал снимки, видел нас с Айром совсем близко, в живую, в костюмах, которые сам же и создал. Кому еще под силу написать похожую картину? Кто еще на такое способен, как не он? И, скорее всего, этой работой не нас хотел увековечить, а нелегкий труд — свой и Митра. Хотя на том месте должна была висеть картина, кисти совсем другого художника — семейный портрет доктора и визажиста. — Вижу, что напрасно стараюсь, тебя не удастся уговорить. С меня осторожно сняли очки. — Ты уже где-то настолько далеко, что ничего не слышишь, вернись на секунду и посмотри мне в глаза. Хочу, чтобы ты хоть тенью меня запомнил. Я улыбнулся, и вновь спрятался за тёмными стеклами. — Линк, мы когда-нибудь еще увидимся? Столько отчаяния в его голосе я не слышал никогда. Рин хватался, как утопающий за соломинку, изо всех сил старался меня удержать, оттянуть момент расставания, но оно всё равно неизбежно. Поздно, Рин. Слишком поздно. Ничего не поможет, это бессмысленно. Ты и сам не понимаешь, что совсем от меня отвык, и я тебе вовсе не нужен. Для тебя, я уже даже не тень, а давно забытое воспоминание. — Кто знает. В жизни много крутых поворотов, и неизвестно — какой куда заведёт. — Буду надеяться, что за одним из них, мы обязательно встретимся. Ну, Малыш, пока? — Прощай, Рин, — прошептал я одними губами. Ни сожаления, ни боли, не чувствовал, перегорело всё. Хорошо, что мы случайно встретились и поговорили, я смог убедиться, что больше нас ничего не связывает, а одиночество — это поправимо, и как бы ни сложилась жизнь, нужно найти в себе силы отпустить прошлое и жить дальше. Поворачиваюсь, и ухожу. Тёплый весенний ветер мерно раскачивал за высокой оградой старого кладбища раскидистые кроны больших деревьев и зелёная листва приятно шуршала над головой, пропуская с ярко-голубого неба к истосковавшейся по теплу земле, ласковые солнечные лучики. Молодой омега в тёмных очках, поправил в высокой замысловатой прическе непослушную серебристую прядку, не оглядываясь вышел за ворота, и повёл по улице своего сына, крепко сжимая в руке маленькую ладошку. Альфа проводил его полным неприкрытого сожаления взглядом, и нехотя направился в противоположную сторону, где был припаркован чёрный мерседес. Их пути разошлись вновь так же, как это случилось почти пять лет назад, и вряд ли они когда-нибудь еще пересекутся.ХХХ
Одесса 3. 07 — 1. 09. 2013 г.