here, beneath my lungs

Падение Хван Хенджина началось с мужчины и простого предложения. — Хенджин-а, — зовет Джисон со своего места, сидя в стороне, с одним наушником в ушах и вторым в руках. Он бросает многозначительный взгляд в сторону товарища, в его глазах ясно читается мысль: — убери ноги со стола. — Но у меня болят ноги, — угрюмо отвечает Хенджин с недовольной гримасой на лице. «Будь прокляты его надутые губы», — думает Джисон, печально вздыхая. — Мне больно, — продолжает жаловаться танцор. — Тогда попроси Феликса помассировать их для тебя. — Но это значит проделать весь путь обратно в общежитие, — стонет Хенджин. — Попроси персонал отвезти тебя обратно, — Джисон пожимает плечами, придвигаясь ближе на своем кресле, чтобы можно было столкнуть ноги Хенджина, и наблюдает, как они с глухим стуком падают на аккуратно покрытый ковром пол. Хенджин будет в порядке. Наверное. — Я уверен, что хотя бы с этим ты сможешь справиться. — Я не могу, — Хенджин отрицательно качает головой и хватается за рукав Джисона, прежде чем тот успевает откатить кресло. — Мне нужно, чтобы ты меня отнес. — Я ни за что этого не сделаю, большой ребенок, — Джисон смеется и нежно закатывает глаза, — можешь ползти. — И потерять все свое мужское достоинство? Нет, спасибо. — Хм, какое мужское достоинство? Я не помню, чтобы у тебя было хоть какое-то. — Эй! — возмущается Хенджин, сильно толкая в отместку кресло Джисона. «Хорошо, что оно на колесиках», — только и успевает подумать он, иначе это движение могло бы плохо закончиться для рэпера. — Я достойный во всем. Ты просто этого не видишь. — Я не могу этого видеть, потому что это неправда, — парирует Джисон, хотя его взгляд теплый, а улыбка яркая и милая. — Тем не менее, продолжай говорить себе это. Может быть, если ты будешь желать этого достаточно часто, это действительно сбудется. — Замолчи. Я тебя так ненавижу. Я когда-нибудь говорил тебе это? — Ты безумно влюблен в меня, но отрицаешь свои чувства. — Мы не в дораме! — стонет Хенджин. — Я не влюблен в тебя. Я влюблен в STAY. Джисон весело смеется. — О, да? Уверен, что они были бы очень рады услышать это от тебя. — Хм, это не такая уж плохая идея. Они были бы рады, — задумчиво мычит Хенджин, почти сразу же забывая о своем капризном настроении. Эмоции ярко меняются на его лице. — Да, я должен сказать им. — Ты должен, — Джисон кивает, правда теперь он больше сосредоточен на текстах песен, над которыми работал, чем на чем-либо еще. — На Бабл. — Вообще-то я думал о ТикТоке. Джисон приподнимает бровь, бросая на секунду быстрый и растерянный взгляд. — Ты ненавидишь ТикТок, — произносит он медленно, как будто собеседник не совсем понимает, о чем идет речь (что было бы не слишком удивительно, честно говоря — Хенджину нравится иногда намеренно не слушать других, но только иногда). Хенджин смеется. — Я знаю, знаю, — отвечает он, поднимаясь. Его ноги действительно болят, как он говорил, но это больше похоже на раздражающую боль в мышцах. Может быть, ему стоит поменьше заниматься практикой время от времени или по крайней мере позволять себе еще несколько заслуженных перерывов. — Я пойду. Возможно, я вернусь позже, но если нет… — Да-да, увидимся в общежитии, — быстро говорит Джисон. — О, я принесу немного еды, так что скажи всем, чтобы они не беспокоились о готовке. — Уверен? — Да, мне очень хочется токпокки из… эээ… ты знаешь… — Ресторана на углу квартала? — догадывается Хенджин, задвигая стул и направляясь за рюкзаком. Он пришел в студию, где работали Джисон и Чан, после индивидуальной практики, так что все его вещи все еще были с ним, иначе он бы заранее занес их в свою комнату. — Тот, у которого милые владельцы? — Тот самый, — улыбается Джисон. Эти двое так хорошо знают друг друга, даже несмотря на их трудное начало в дебютные времена. Между ними установилась крепкая связь, которую они оба усердно поддерживают. — Я сделаю оптовый заказ и угощу остальных. — Тебе нужна помощь с оплатой? — спрашивает Хенджин, закидывая рюкзак на плечо. Честно говоря, он все еще немного потный, с раскрасневшимися щеками и мокрой кожей, но он надеется, что не выглядит слишком неряшливо. — Или на этот раз ты взял достаточно? — Эй! — восклицает Джисон, его щеки пылают от смущения. — Это было один раз! Прекрати напоминать об этом! — Один раз — уже слишком много, Джисони, — Хенджин пожимает плечами. — Я никогда не забуду лицо бедняжки Инни, когда ты вернулся с пустыми руками. Оу, его сердце было разбито, он был такой грустный, голодный и… — Ладно, ладно! Я понял! Я плохой парень! — стонет Джисон, а затем хмурится. — Эй, разве ты не собирался уходить? Кыш! Давай! Прощай! — Так жестоко, — хихикает Хенджин, драматично прижимая руку ко лбу, прежде чем покачать головой. Он подходит к двери в приподнятом настроении. Проводить время с Джисоном так весело. — Увидимся позже! Люблю тебя! В ответ раздается невнятное «Да-да, я тоже тебя люблю», когда Хенджин выходит и позволяет тяжелой двери закрыться за ним. Коридор, в который он выходит, довольно пуст, хотя это не должно вызывать особого удивления. В конце концов, уже довольно поздно, и их студии, как правило, находятся в довольно уединенных местах, поэтому они могут выполнять свою работу без постоянного прерывания или назойливости со стороны. Хенджину нравится этот вариант, даже если он не относится к числу тех трудолюбивых людей в группе, которые постоянно сидят в студии, разрабатывая новую музыку (что неудивительно, поскольку танца в его крови немного больше). Приятно, когда не нужно ни с кем сталкиваться, особенно с людьми, которые расспрашивают тебя о чем-то бессмысленном. Хенджин слегка трясет головой, чтобы развеять мысли, быстро поправляя рюкзак, прежде чем отправиться в короткое путешествие. Ему просто нужно дойти до конца коридора, зайти в лифт, а затем найти одного из сотрудников внизу, который спокойно отвезет его домой. А может, ему стоит пойти пешком? Прогулка может быть приятной, особенно с учетом того, что сейчас поздно или не совсем поздно, но определенно не начало дня. Сумерки? Может чуть позже? В любом случае достаточно темно, чтобы Хенджин мог не волноваться о своем небрежном внешнем виде, но достаточно светло, чтобы он не нервничал, отправляясь один. Немного свежего воздуха, вероятно, пошло бы ему на пользу — решает Хенджин, делая шаг за шагом по длинному коридору, по ковровым покрытиям, проходя мимо стен, увешанных различными наградами и достижениями, мимо фотографий людей, часть которых Хенджин знал. Он уже видел все это раньше, так что ничего из этого не представляло для него интереса, если быть честным. Может быть, когда-нибудь он остановится и рассмотрит все как следует (скорее всего нет, но никогда не знаешь, что может сделать с человеком скука). Хенджин уже почти добрался до лифта, протянув пальцы, чтобы нажать на круглую металлическую кнопку, когда его внимание привлек оклик его имени. — Хенджин-а? — вопрос и призыв одновременно, смутная неуверенность и определенная решимость, смешанные в голосе. — Это ты? Блондин крутится на ногах, оборачиваясь, чтобы посмотреть в сторону коридора, из которого он только что вышел. Его глаза расширяются, когда он видит того, кто зовет его. — Пак Гён-ним, — приветствует он, склоняясь в вежливом поклоне, прежде чем снова подняться. — Извините, я, должно быть, не расслышал вас раньше. «Я не ожидал увидеть вас здесь», — то, чего он не говорит. Пак Гён… на самом деле он тот, с кем Хенджин работал раньше. Он довольно востребованный продюсер, хореограф и в общем все остальное, что вы можете ожидать от кого-то настолько профессионального. Он очень эффективен и трудолюбив в своей работе и часто держится в стороне от высокопоставленных клиентов. На самом деле он был рядом, когда Хенджин придумывал кавер для «Артист месяца». Однажды он пришел, чтобы дать советы и предложить некоторые варианты хореографии, чтобы результат получился еще лучше. Старший и более опытный мужчина был очень полезен, и Хенджин почувствовал, что наслаждается его компанией в течение тех нескольких дней, что они проводили вместе. Но, конечно, время и графики меняются, как это всегда бывает, и прошло совсем немного времени, прежде чем им пришлось свернуть на разные пути. Вскоре Хенджин забыл обо всем этом, ровно до этого момента, когда воспоминания и разговоры быстро проносятся в его голове. — О, все в порядке, тебе не нужно обращаться ко мне так официально, Хенджин-а, — небрежно замечает Гён с улыбкой, подходя и нежно взъерошивая волосы Хенджина. Прикосновение дружелюбное. Почти слишком дружелюбное. Хенджин отклоняется назад, совсем немного, и кивает. — А… ну, это… — Я хотел спросить, не мог бы ты зайти и немного поболтать со мной? — продолжает мужчина, не обращая внимания на запинающиеся фразы Хенджина. — Конечно, ничего страшного, если нет. «Ничего страшного», — говорит он, но чувствуется это совсем наоборот. Хенджин впивается зубами в нижнюю губу, в его измотанном сознании разгораются размышления, когда он перебирает варианты. Он не пытается убежать от ситуации, он просто чувствует странную нерешительность, вот и все. — Я… Гён-ши… я должен… Он должен возвращаться домой к своим товарищам, в общежитие, где тепло, безопасно и уютно так, как нигде даже близко не бывает. — Это займет всего минуту. В тоне старшего мужчины звучит решительность, требование, от которого Хенджин инстинктивно почти отступает назад. Однако он этого не делает, лишь слегка качает головой, чтобы избавиться от суматошных мыслей. В конце концов, это всего лишь Пак Гён, рядом с ним нет причин нервничать. О чем Хенджин только думает? — Хорошо, — соглашается он с медленным кивком. — Где бы вы хотели… — Можно прямо здесь, — жестом показывает мужчина, отступая к закрытой двери. Он толкает ее и держит для Хенджина, когда тот заходит внутрь. Дверь захлопывается за ними со щелчком, создавая очень прочное ощущение уединения. В то время Хенджин не придавал этому большого значения, да и зачем? — Ты можешь сесть вон там. Светловолосый айдол осторожно кладет свой рюкзак на пол рядом с местом, на которое ему указали, откидывается на мягкую спинку и смотрит вперед, где наконец-то примостился мужчина. Пак Гён, несмотря на относительно стройное телосложение и непримечательные черты лица, кажется таким… таким устрашающим, когда сидит и просто смотрит. Устрашающий, внушительный и суровый. Хенджину почти хочется задрожать. Почти. — Хенджин-а, — зовет Гён, и глаза Хенджина устремляются вверх, чтобы встретиться с ним (он даже не заметил, что его взгляд блуждал), — я сразу перейду к делу, хорошо? — Да, конечно. Пак Гён вздыхает. — Это действительно чудо, что я застал тебя. Видишь ли, я недавно взглянул на твои продажи, то есть на продажи группы в целом, — мужчина снова вздыхает, барабаня пальцами по деревянному столу в повторяющемся ритме. Тук-тук-тук. — И мне неприятно это говорить, но они выглядят невпечатляюще. Посредственно. Разум Хенджина практически отключается. Что? Это то, о чем им нужно было поговорить? Их продажи? Невпечатляющие? Посредственные? Но… он был уверен, что в последнее время у них все шло хорошо, даже без их (скорого) камбэка. Они все еще попадали в чарты, все еще хорошо продавались, у них все еще были поклонники. Разве не так? — Я не уверен, что понимаю, — произносит Хенджин, вежливо с любопытством или, возможно, вежливо обороняясь. — Извините. — Нет-нет, не извиняйся, — отмахивается Гён с ободряюще-теплой улыбкой, — я просто беспокоюсь о тебе. О всех вас. Видите ли, в последнее время вы теряете позиции, с каждым днем оказываясь все ниже и ниже в статистике. Это довольно тяжелая потеря, учитывая, что у вас скоро будет камбэк, верно? — Да, — кивает Хенджин, цокая языком во рту. — Но… продажи… я уверен, что они вырастут, как только мы вернемся. Я уверен, что STAY по-прежнему будут интересоваться нашей музыкой. — Боюсь, что нет. — Что? — Извини, это было немного грубо, не так ли? — смягчается Гён, двигаясь, чтобы вытащить свой телефон из кармана, пока говорит. Он немного наклоняется вперед к Хенджину, жестом предлагая ему посмотреть на экран. — Вот, — говорит он, и Хенджин не совсем понимает большую часть того, что видит (честно говоря, это должны смотреть его хены), но… там много красного, много стрелок вниз и… — Оу, — говорит он, его щеки слегка краснеют от смущения. Откуда у другого человека вся эта информация? — Я не знал. — Ох, ну, — Гён слегка наклоняет голову, — я полагаю, что твой лидер, Бан Чан, верно? — Да. — Я полагаю, что он не хотел беспокоить этим твою хорошенькую головку. Хенджин сглатывает, его брови хмурятся. — Но… он обычно сообщал всем нам, если что-то шло не так. — Это немного больше, чем «не так», — объясняет Гён, выключая телефон и убирая его обратно в карман. Они увидели достаточно. — Это полный крах. Вероятно, он хотел избавить себя от позора. Мне повезло, что я успел подловить его. — Нет! Извините, но нет, Чанни-хен не такой, — Хенджин быстро отрицает, — мы… — Разве нет? — размышляет Гён. — Тебе не кажется, что он просто пытается притвориться, будто все в порядке? Потому что… это плохо, Хенджин-а, я не буду приукрашивать это для тебя. Это провал. Это начало расформирования. Хенджин чувствует, как будто весь его мир только что застыл на последнем предложении. Его сердце замирает, а дыхание застревает в горле. Расформирование? Действительно? Это… это было большое событие, действительно огромное, нечто такое, что ни одна группа не хотела бы когда-либо услышать по отношению к себе (если, конечно, не на их собственных условиях). Они — Stray Kids — не могут распасться. Им еще столько всего нужно сделать, столько всего выпустить и осуществить, столько мест посетить всей группой. Просто… просто есть так много вещей, которые они должны сделать вместе. Они не могут вот так внезапно распасться. Честно говоря, Хенджин не думал, что сможет это пережить. Перерыв, в который он попал, был достаточно плох, но полное расформирование? Не видеться со своими друзьями, своей семьей каждый день без перерыва? Никаких фанатов, поддерживающих их? Никаких групповых выступлений и празднований, когда им наконец-то удаётся забрать домой престижную награду? Он не может это потерять. Он не может. Не может. — Нет, — шепчет он, качая головой из стороны в сторону, его волосы разлетаются в разные стороны. Это почти смешно. Почти. — Нет, извините, я не могу… не могу… мы не можем распасться. Этого не случится. Этого не будет. — Но это случится, — пожимает плечами Гён, и он кажется таким беззаботным, в то время как Хенджин разваливается перед ним на части. — Вас расформируют. Вы потеряете друг друга. Ты снова будешь просто собой. «Stray Kids» уйдут в прошлое, станут плохим воспоминанием, которое никто не захочет хранить слишком долго. — Это неправда, — отчаянно пытается Хенджин, у него перехватывает горло, глаза слезятся, и он действительно не знает, пытается ли он убедить себя или человека перед ним. Все это не имеет смысла. Почему все это происходит так внезапно? Почему это кажется таким нереальным? — Это не… — Я мог бы вам помочь. Наступает пауза, когда Хенджин изо всех сил старается сделать глубокий вдох, а Гён наблюдает за происходящим с незаинтересованным выражением лица (хотя вскоре выяснится, что все было совсем наоборот). Хенджин трет глаза, молясь небесам, чтобы он не выглядел совсем жалко. — Простите? — произносит он, что звучит как сдавленный писк. — Я мог бы вам помочь, — медленно повторяет Гён, слегка наклоняясь вперед к светловолосому айдолу. — Я мог бы помочь вам увеличить продажи. Я мог бы помочь тебе остаться с членами твоей группы. Я мог бы помочь Stray Kids остаться вместе. Хенджин практически без раздумий подлетает ближе. Маленькая искра надежды, пламя веры начинает разгораться у него внутри. — Вы могли бы? — нерешительно спрашивает он, нервно, но с наивным оптимизмом. — Вы действительно могли бы это сделать? Гён смеется, хотя это звучит почти как насмешка. — Конечно, я мог бы, — подтверждает он. У него есть связи. У него есть возможности. У него есть все. — Но… — Да? — Но это, конечно, будет стоить тебе чего-то. Это будет не бесплатно. Хенджин тут же кивает, даже не думая о последствиях (это его первая ошибка). — Мы можем… я могу заплатить любую сумму. Я не против. — Это не совсем деньги. Хенджин лишь немного удивлен. Это нормально. Все хорошо. — Все в порядке, клянусь. Я сделаю все, что угодно. — Что угодно? — спрашивает Гён. — Что угодно, — Хенджин подтверждает кивком, выглядя очень похожим на огромного щенка, перед которым повесили любимую дразнящую игрушку. — Все, что потребуется. Тогда Гён встает. Он делает несколько шагов к Хенджину и опускает руку вниз, чтобы нежно коснуться щеки айдола. Он задерживает ее на мгновение, прежде чем опустить ниже и поднять подбородок Хенджина вверх, чтобы они смотрели прямо друг на друга. Лицо Хенджина становится горячим, голова идет кругом. Он правда не понимает, что происходит. — Тогда я хочу тебя, Хенджин, — признается Гён, пристально глядя и растягивая губы в легкой ухмылке. — Всего тебя. Хочу каждый твой дюйм. Хочу каждую твою часть. Глаза Хенджина расширяются, а желудок скручивается от неприятного приступа тошноты. Он не уверен, что все еще правильно понимает, может быть, его разум немного помутился? Что имеет в виду мужчина? Он хочет его? Хенджин не совсем невинен. Он догадывается, о чем идет речь. Но это… это слишком. Это неуместно. Это неправильно. — Я не… — Если ты просто дашь мне кое-что, — продолжает Гён, не обращая внимания на заикающегося Хенджина, — немного здесь и там, — говорит он, проводя рукой вниз, слегка сжимая обнаженное пространство горла Хенджина, прежде чем спуститься ниже. — Я сделаю для тебя все, что нужно. Все. — Но… — Тебе больше никогда не придется беспокоиться ни о чем подобном, малыш, — обещает Гён. Его руки обжигают кожу Хенджина. А взгляд еще больше. — Я буду обращаться с тобой как с принцем, которым ты и являешься. Хенджин чувствует отвращение. К Гёну? Может быть. К себе? Определенно. Но он не может игнорировать вспышку любопытства, которая растет внутри него. В конце концов, это то, что все делают, не так ли? Люди постоянно делают подобные вещи, чтобы продвинуться в отрасли, оказывая услуги вышестоящему руководству, которое может привести их к большим и лучшим достижениям. Так что, если Хенджин… если он никогда раньше не делал ничего даже отдаленно похожего на это… Пока это помогает его группе, он готов на все. Они уже пережили с ним столько потрясений. Со скандалом, перерывом и всем остальным, так разве они не заслужили немного передышки? Разве Чан не должен перестать беспокоиться об их количестве? Разве Феликс и Минхо не должны чувствовать себя расслабленно во время постановки хореографии? Разве остальные не должны быть счастливы? Если Хенджину придется пойти на некоторые жертвы, если ему придется выставить себя напоказ так, как он никогда не ожидал, то так тому и быть. Это к лучшему, и, конечно, он может доверять Пак Гёну. Безусловно. — Мне… мне просто нужно подумать, — выпаливает Хенджин, когда руки Гёна блуждают по его груди, по чувствительным областям (и это его вторая ошибка — он дал мужчине возможность проникнуть в его мысли). — Всего один день. Пожалуйста. Это было не то, что он хотел сказать. Это было совсем не то, что он хотел сказать. Он хотел просто согласиться, принять это как свою судьбу и подчиниться всему, чего захочет этот человек. Он хотел быть хорошим, быть полезным и нужным. Его глупый рот снова подвел его. Снова и снова и… — Я могу дать тебе день, — Гён легко соглашается, отступая назад. — Но один день — это все. Я не очень терпеливый человек, Хенджин. Я не люблю ждать. — Я обещаю. Я… я отвечу вам завтра, — подтверждает Хенджин. Он заставляет себя встать, и его ноги дрожат, даже несмотря на то, что ничего не произошло. У него болит голова. Его глаза все еще щиплет. — Спасибо за эту… эту возможность. — Это все для тебя, — ухмыляется Гён, хотя его слова не совсем правдивы. И никогда не будут. — А теперь беги. Я бы не хотел, чтобы ты опоздал домой. — Откуда… — Хенджин качает головой, натянуто улыбаясь. — Увидимся завтра, Гён-ши, — кивает он, на мгновение опускаясь в легкий поклон. Он хватает свою сумку. Его руки тоже дрожат, но он не обращает на это внимания. Выход из офиса, путь до лифта, а затем выход из самого здания — все происходит на автомате. Хенджин на самом деле не замечает этого, как и зданий, машин и нескольких людей, мимо которых он проходит. Все, что он знает, — это то, что у него болит живот, разум измотан, и он очень хочет домой.

***

Хенджин особо не задумывался о том, что произошло, когда возвращался в общежитие — обратно в безопасность, в родное место, к людям, которые любили его за то, кем он был, а не за то, что он мог предложить. Он просто… двигался. Почти роботизировано, как марионетка, которую тянут по чистым тротуарам и тихим дорогам. Сначала он хотел попросить кого-нибудь из сотрудников отвезти его обратно, как ранее предлагал Джисон и как он сам решил, но… мысль о том, что ему будет тесно, что пространство будет ограничено и сдерживать его, оставляла чувство тяжести в животе. И, честно говоря, Хенджин чувствовал отвращение к самому себе, он чувствовал себя грязным, испорченным, заразным и… ему просто нужна была передышка. Момент ясности в суетливом мире. Свежий воздух пошел ему на пользу. Он помог ему успокоиться, уменьшил дрожь в конечностях и снова залил его щеки румянцем (который не был вызван смущением или сомнением). Хенджин также наслаждался видами во время своей прогулки, что помогало ему отвлечься и сохранять в голове приятную пустоту. Конечно, уличные торговцы и огни ресторанов, пары, держащиеся за руки, немногочисленные ночные собачники, фонарные столбы и здания, которые тянулись вверх, вверх и вверх, не были для него чем-то новым. Но все равно это помогало ему, даже если это были не совсем свежие образы. Это заставляло Хенджина чувствовать себя нормальным, как будто это был просто еще один проходящий день. Он закончил практику несколько часов назад, потный и измученный, но все равно довольный своим прогрессом — его удовлетворение все еще было ярким и бурлящим, когда он поднимался в студию, где Чан и Джисон наверняка усердно работали. После нескольких часов возни с Джисоном (и стараний, чтобы не слишком мешать Чану), Хенджин ушел. Он шел по коридору, проходя мимо наград, фотографий и множества дверей, которые ни разу не открылись, когда он проходил мимо. Хенджин добрался до лифта. Нажал на кнопку. Подождал, пока двери откроются, и вошел внутрь. Двери снова закрылись, и Хенджин отправился в путь. Он попросил сотрудника высадить его, после чего благополучно добрался домой. Никаких помех, никаких предложений, вопросов или тошнотворных осознаний. Просто Хван Хенджин и обычный день восходящего айдола в жесткой атмосфере и еще более жестком обществе. В идеальном мире все было бы именно так. Но, конечно, это не идеальный мир, особенно для Хенджина, и вместо этого он возвращается в общежитие, чувствуя зуд и неправильность, чувствуя жар во всем теле и отчаянно желая свернуться калачиком под одеялом, как ребенок, притворяющийся, что ничто в мире никогда не сможет коснуться его, если он будет достаточно хорошо прятаться (скрываться от Бугимена — существа в шкафу и когтистой руки, которая ждет, чтобы затащить его под кровать). Ботинки Хенджина аккуратно расставлены в дверном проеме, рюкзак плотно прижат к груди, когда он проходит дальше в их дом (возможно, им недолго осталось жить здесь). Впервые за долгое-долгое время Хенджин почти нервничает, когда видит остальную часть группы. В его голове проносится какая-то извращенная осторожность, даже когда он отчаянно пытается ее сгладить. Ему не нужно бояться, ему не нужно беспокоиться. В конце концов, это его семья, они приняли бы его, что бы он ни сделал, и… и даже ничего не случилось! Хенджин ничего не сделал. Пока. Ему просто нужно отдышаться, напомнить себе, что все в порядке. Обеспокоенная, но все же облегченная улыбка Джисона, которая сияет в тот момент, когда Хенджин входит в гостиную, заставляет его уверенность рухнуть прямо под ноги. — Джинни! — зовет Джисон, торопливо пробираясь туда, где застыл на месте Хенджин. — Тебя так долго не было! Я написал тебе сообщение! Хенджин сглатывает, облизывает пересохшие губы. — Ох, правда? — Да! Разве ты не проверил свой телефон? Я думал, что-то случилось! Хенджин качает головой. — Нет-нет, извини. Мне… я был… я просто отвлекся, пока шел обратно из студии, вот и все. Я не хотел, чтобы ты волновался. Джисон наклоняет голову. — Ты шел пешком? Я думал, что у тебя болят ноги. — О… нет… не… — Джинни? У тебя болят ноги? — Феликс поднимается со своего места, где он лежал на диване. Он садится, слегка наклоняясь вперед. — Хочешь, чтобы я помассировал их для тебя? Хенджин немедленно отказывается от предложения, даже если он действительно был бы признателен за некоторое облегчение прямо сейчас, любого рода. — Нет-нет, все хорошо, не волнуйся об этом, я в порядке… — Да ладно, ты же знаешь, что тебя будет это беспокоить, если ты ляжешь спать с больными мышцами, так всегда бывает, — подмечает Феликс. — Я правда не против. В конце концов, мне больше нечем заняться. Еду, которую привез Джисон, все еще раскладывают. Точно, токпокки из ресторана на углу, у которого милые хозяева. Однако Хенджин все еще не может согласиться. Он просто не может сегодня. — Все в порядке, я на самом деле не… — Эй! — на этот раз это Минхо, идущий со стороны коридора и обнимающий Хенджина за плечи, когда подходит к нему. — Оставьте беднягу в покое, он только что вернулся, а вы двое уже достаете его. — Это не так, если мы просто заботимся о его здоровье и благополучии, хен, — Феликс улыбается своей ослепительной улыбкой. — Вот именно! — добавляет Джисон с ухмылкой. Однако Минхо просто машет рукой, решив полностью игнорировать Феликса и Джисона, когда обращается к Хенджину. — Как насчет того, чтобы пойти и сесть со мной, чтобы дождаться ужина? Оставь этих двоих жаловаться. Пока Минхо говорит, он уже ведет Хенджина вперед короткими, но твердыми движениями и хваткой. Хенджин чувствует себя размазней в руках хена, обвисшей, капающей слизью, которой легко манипулировать во всех направлениях. — На самом деле я не голоден, — тихо признается Хенджин или пытается, немного упираясь пятками. — Я собирался принять душ, а потом лечь спать. Минхо делает паузу, после чего хмурится. — Что? — Но ты же не ел… целый день! — восклицает Джисон. — Ты пришел прямо в студию после практики, разве не так? — Да, но… — Хенджин ломает голову в поисках оправдания, — я кое-что съел, пока был на улице, так что… Джисон хмурится. — Да ну? И что же ты съел? Хенджин бледнеет. — Ну… — Вот именно! Давай, — Джисон придвигается ближе к свободной стороне Хенджина. — Пойдем присядем, хорошо? Тебе не обязательно есть много, если ты не хочешь, но хотя бы что-то. Тогда Джисон шагает вперед, как и Минхо, с небольшим колебанием. Феликс встает с дивана, а Хенджин… Хенджин делает шаг назад. Подальше от их любопытных глаз, подальше от цепких объятий и тщательных расспросов. Его руки сжимаются в кулаки. Желудок переворачивается. Он не может. Как бы ему этого не хотелось, он просто не может. — Нет, — говорит он, решительно и твердо, но при этом звуча так болезненно. — Извините, но я не голоден. Я устал. Я взрослый человек, понимаете? Я могу принимать собственные решения. — Конечно, ты можешь, Джинни, — отвечает Минхо, беря на себя инициативу ответить, хотя его лицо становится более мрачным. — Мы просто присматриваем за тобой. Ты же знаешь, что целый день без еды не пойдет на пользу твоему здоровью. — Я съем что-нибудь утром, — Хенджин принимает окончательное решение. — Извините. Спокойной ночи. Затем он отворачивается, изо всех сил стараясь не замечать жжения в уголках глаз и того, что ему приходится прикусить щеку, чтобы остановить сдавленные звуки, поднимающиеся в горле. Он даже не знает, почему он такой эмоциональный. В конце концов, он не должен быть таким. Он просто… теряет себя. Ему нужно найти якорь, чтобы удержать раскачивающуюся лодку. — Хенджинни… — Феликс предпринимает последнюю попытку, когда Хенджин уходит, однако это бесполезно. Хенджин хочет ответить. Он должен. Но он не может. Он не может заставить себя смотреть на них сейчас, зная, насколько все идет под откос — от отсутствия продаж до резких отзывов, от снижения цен до отсутствия интереса со стороны их поклонников. Так много вещей, которые были оставлены и отодвинуты на второй план. Гён появился как свет во тьме, раскрывая секреты, о которых Хенджин даже не подозревал. Он показал, объяснил и прояснил некогда мутное море. Даже если это немного странно, немного непонятно и неожиданно исходит от него, конечно, это не может быть ложью. У Хенджина есть вера, и теперь он осознает, что их группа терпит неудачу. Рушится на самом деле. Однако Хенджин все исправит. Он сделает все, что в его силах, чтобы убедиться, что все наладится, чтобы снять напряжение с отягощенных плеч Чана и вернуть яркую улыбку всем остальным. Он сделает это, даже если это будет последнее, чего он сможет достичь, чувствуя себя самим собой, а не сломанной, использованной оболочкой человека. Его шаги легки, когда он маневрирует, направляясь в ванную. Он устал. Он все еще в замешательстве, и в голове у него стоит неописуемый крик боли. Но, может быть, немного горячей воды пойдет ему на пользу. По крайней мере, сейчас это все, на что он может надеяться.